Текст книги "Убийство несолоно хлебавши"

Глава шестая
Тарелкина, будь человеком

– Тарелкина, будь человеком. Вот что тебе неймется, не понимаю? – Макс положил себе пятую ложку салата (не то чтобы я считала), немного подумал и зачерпнул еще. Я усмехнулась: когда-то я готовила этот микс из морепродуктов порционно, красиво укладывая при помощи салатного кольца, но быстро поняла – чтобы накормить ненасытного Коломойского, нужно кольцо для выпечки и блюдо размером с колесо. Поэтому теперь, поправ приличия, подаю закуску в общей тарелке. Чем не шведский стол?

– Да как ты не понимаешь… – начала было я, но осеклась, наткнувшись на выставленную вперед ладонь.

– Тарелкина, будь человеком, дай поесть спокойно.

Я вздохнула. Что ж, сама виновата. С другой стороны, разговор предстоял непростой, так что надо было умаслить старого друга.

И мне это удалось – Макс только что не мурлыкал от удовольствия. Ни разу не была на концерте Мацуева, но подозреваю, именно так выглядят его зрители – закрыв глаза, Коломойский слушал «гастрономический концерт для тарелки с оркестром» – надеюсь, я не переборщила с нотой «соль». Водится за мной такой грешок. Однако если и так, Макс этого не заметил – его лицо светилось восторгом, граничащим с экстазом. Никогда не понимала секрета популярности этого более чем простого блюда, но, зная страсть к нему своего друга, не могла ее не использовать.

– Ну давай, Тарелкина, жги. – Макс наконец-то насытился или просто решил сделать перерыв – салатник пуст только наполовину, и мы еще до десерта не добрались. – Рассказывай, что такого сенсационного ты узнала про смерть Ольшанской?

– А может, ты начнешь?

– Я?

– Официальную версию я знаю – смерть наступила вследствие естественных причин в результате утопления – жуть, кстати, этот ваш полицейский язык, – оснований для возбуждения уголовного дела не имеется. И точка.

– Все так, – кивнул Максим.

– Но ведь наверняка есть какие-то еще подробности? Количество алкоголя в крови, например. Следы борьбы на теле…

– Понимаю, к чему клонишь. – Максим откинулся на стуле и сложил руки на животе. С момента нашего знакомства он заметно раздобрел, не без моей помощи, разумеется, – в его облике появилась сытая округлость, свойственная мужчинам после тридцати, избегающим услуг фитнес-залов. Нет, разумеется, никакого пивного брюшка, обрюзгших щек и тяжелого дыхания – это «спутники» другой, не моей, кухни. Округлость Коломойского иная – лощеная, холеная, аристократическая, свидетельствующая о неумеренной страсти к поздним ужинам.

– Я ведь не дурак, – продолжил Макс, не подозревавший о том, что он только что подвергся критической оценке, – сразу просек, к чему все это великолепие. – Он окинул взглядом стол. – И салат мой любимый. Кстати, как ты его делаешь? Невероятно вкусно.

– О, там все просто! Кальмары почистить, обдать кипятком. Оставить минуты на три. А потом проделать то же самое второй раз. Креветки просто обжарить на сливочном масле и потом отделить хвостики. Ну и мидии обжарить. Все смешать и заправить соусом: горчица, бальзамико и оливковое масло, да еще… – Я запнулась, осознав, что попалась. – Вот же ты… – Я кинула в собеседника льняной салфеткой. Не долетев, та спикировала на середину стола и накрыла бутылку вина.

– Все-все, – поднял Макс вверх руки. – Будем считать, это флаг о капитуляции. – Он взял в руки кусок белоснежной ткани. – Ты меня поймала, я тебя. Мы квиты. Давай, излагай свои сомнения. По глазам вижу – не терпится же.

– Мне бы хотелось сначала тебя выслушать, ну да ладно. Смотри…

И я выложила все Максиму.

– Закурю? – поинтересовался он, доставая из кармана пачку.

Я отрицательно помотала головой.

– Нютка, – прошептала еле слышно.

– Ах да! – Макс виновато улыбнулся. – Все время забываю, прости. Удивительно спокойный ребенок, кстати.

– Это не так, но перестань уводить разговор в сторону. Ты наконец скажешь, что обо всем этом думаешь?

Коломойский пожал плечами.

– Откровенно говоря, не знаю. Вернее… Слушай, ну, в каком-нибудь детективе Агаты Кристи, возможно, это и могло сыграть роль, а в жизни… Твоя фруктовая тарелка вообще ничего не доказывает. Ее можно объяснить чем угодно.

– Да? Ну-ка, давай, попробуй.

Макс пожал плечами.

– Может, Ольшанская просто заказала фрукты с доставкой и ей привезли микс. Чем не объяснение?

– О’кей, но это же просто проверить, не так ли? Вы наверняка изучили звонки покойной. Была там служба доставки?

– Ну допустим, нет, но это ничего не доказывает. Такую тарелку можно найти в ближайшем супермаркете.

– Во-первых, нет. Во-вторых, ты что же думаешь, Ольшанская стала бы подвергать себя риску, покупая опасные для нее фрукты? Даже десятилетний мальчишка, только услышав слово «персики», едва ли не пулей покинул кухню.

– Мало ли, – Макс пожал плечами. – Аллергия ведь тоже бывает разной. Может, это только у него контактная, а у нее пищевая. Не ешь фрукты, и будет тебе счастье. Вернее, несчастья не будет.

– Все равно сомнительно. Даже если так, зачем тащить в дом опасный для ребенка продукт?

– Так ведь его там не было. И вообще, чего только в жизни не бывает. Мы тут на днях выезжали на вызов. Так там один черный копатель домой бомбу притащил. Бомбу! Времен Второй мировой. Там саперы три часа советовались, не знали, что делать. Подойти боялись. Будь это чистое поле – отправили бы робота, взорвали дистанционно, а тут жилой дом. Весь двор эвакуировали. А у этого… как бы так выразиться, чтобы без мата… в общем, у того придурка жена и двое маленьких детей. А ты говоришь – персики.

Я молчала, не зная, что сказать. В данный момент здравый смысл боролся во мне с упрямством. С одной стороны, нельзя не признать наличие логики в рассуждениях Коломойского, с другой…

– Хорошо. Ты кругом прав. Но последняя услуга. Расскажи все, что вам удалось выяснить по этому делу, а? Не в службу, а в дружбу.

– Ох, Тарелкина… – Макс взял в руки столовый нож, повертел в руках, вгляделся в свое отражение и положил на место. – Подведет меня когда-нибудь под монастырь такая дружба. Что тогда делать буду? Возьмешь меня к себе на работу картошку чистить?

– Непременно. Но давай уже – не томи.

– Да нечего особенно рассказывать. Никаких признаков насилия и вообще ничего необычного. Разве что… А ты знала, что Ольшанская была беременна?

– Что?! От кого?

– Ну, дело закрыто, вернее, и не было открыто, поэтому подробности мне неизвестны.

– И тебе не кажется это подозрительным? Беременная женщина выпивает полторы бутылки шампанского – вторую она вроде бы так и не допила.

– Про беременность она вполне могла и не знать – там срок какой-то небольшой: пять-шесть недель. Да, и опять же, вот был недавно случай…

– Умоляю, избавь от подробностей. Уверена, ты и не такое встречал. Это все?

Перед тем как ответить, Макс замялся. Буквально на секунду, но мне этого хватило, чтобы не принять односложный отрицательный ответ и вцепиться в собеседника бульдожьей хваткой.

– Выкладывай! Иначе я пойду на преступление, подкуплю Ещенко тортом, а ему мучное противопоказано. Ты знаешь, что я все равно добьюсь своего с тобой или без тебя.

Конечно, я блефовала, и Коломойскому это было прекрасно известно, поэтому его дальнейшие откровения являлись жестом доброй воли, а не реакцией на шантаж. Он играл со мной в поддавки. Но какая, в сущности, разница?

– У Ольшанской слегка повреждена эмаль передних зубов.

– Что это значит?

– Что угодно, – пожал плечами Макс. – Может, это след от БДСМ-кляпа. Знаешь такие круглые шары-молчуны, которые некоторые суют себе в рот во время секса. А быть может, она любила орехи грызть.

– Или кто-то насильно вливал ей алкоголь в рот, – тихо произнесла я.

– Эта версия не исключена, хотя и не является основной для следствия, – спокойно парировал Коломойский.

Глава седьмая
Яблоко от яблони

– Ты серьезно?! – Алена укоризненно покачала головой.

– Да, что не так опять? – удивилась я.

– Все не так. Ты что, не понимаешь, что детям нужны режим и дисциплина?

– Ну и?

– Доктор Комаровский говорит…

– О нет… – Я застонала, закатив глаза к потолку. Никогда бы не подумала, что материнство может так изменить человека. Вернее, что-то такое я, конечно, слышала, но не думала, что когда-то это коснется меня лично. Комаровский, Спок, Лабковский, Зицер, Петрановская и еще добрая сотня гуру, чьи имена не желали задерживаться в моей памяти. Эти люди толпой поселились в нашем доме и только и делали, что давали рекомендации на все случаи жизни. Порой прямо противоположные. Алена к материнству подошла основательно, поэтому теперь точно знала все правила обращения не только с новорожденными, но и с детьми младшего, среднего и старшего школьного возраста, одинаково хорошо разбираясь в младенческой и подростковой психологии. Сегодня я подверглась остракизму за то, что позволила Андрею пропустить ужин.

– Да он не голодный, – оправдывалась я теперь перед Аленкой. – Илья его в «Мак» свозил, пока я в салоне себя в порядок приводила.

– «Мак»?! – в голосе подруги послышался ужас. Она чуть Нютку из рук не выпустила.

– Господи, да положи ты ее наконец в кроватку! – Как известно, лучшая защита – это нападение. – Спит она, и ты отдохни.

– Ты не понимаешь, – подруга заглотила наживку, – доктор Муромцев говорит, что ребенку очень важно чувствовать контакт с мамой, ведь он девять месяцев был ее частью, представляешь, какой это шок, когда тебя насильно вырывают из утробы и…

– Ну допустим, насильно Анну никто из тебя не вытаскивал. Это во-первых, а во-вторых, доктор Муромцев, случайно, не говорит, когда наступает тот момент, когда тепло материнского тела можно заменить на тепло одеяла? А то так и будешь греть дочь до ее совершеннолетия, а то и дольше.

– Не передергивай! – Алена еще крепче прижала к себе сверток. – Когда придет время, я непременно почувствую. Пока точно нет и… Ах ты, лиса… Ох, и лиса… Ты опять ушла от разговора. Арин, хочешь не хочешь, но тебе придется что-то решать с мальчишкой. Я вообще не понимаю, куда до сих пор опека смотрит? Школа почему молчит?

Я пожала плечами.

– Не знаю, Илья как-то все уладил, я не вникала в подробности. Пока пусть поживет у нас, а там видно будет. Ну что ты прикажешь делать? В детский дом его отправить?

– Нет, конечно! С ума сошла? Но ребенок – это ведь не собачка. Его нельзя вот так притащить с улицы, выделить миску и нацепить ошейник. Ему нужны уход, дисциплина, режим. А у тебя он как сорная трава растет. Ты сама подумай, ты же ничего о нем не знаешь. Вот взять хотя бы эту историю с персиками! Что еще ты не знаешь из того, что должна? Есть ли у него хронические заболевания, не нуждается ли он в особом уходе, привит ли, в конце концов! Что, если нет? Ты знаешь, какая свирепствует эпидемия краснухи, а у тебя в доме младенец и…

– Ну, Нютке ты все прививки сделала, не пойму, чего теперь кипишуешь. Хотя ты права, конечно… Кругом и во всем. Обещаю подумать об этом завтра. Честное пионерское, а пока давай Анну Станиславовну сюда и пойди хоть душ прими, что ли, а то над тобой скоро мухи виться начнут. Нельзя же себя так запускать.

Алена вздрогнула, подошла к зеркалу, изучила свое отражение. Судя по всему, увиденное ей не очень понравилось – мешки под глазами, тусклые, безжизненные волосы, стянутые в старушечий пучок, губы, которых давно не касалась даже гигиеническая помада, – зрелище не для слабонервных.

* * *

В это время суток в комнате царил полумрак – уже поднявшееся высоко солнце теперь заливало светом дом с другой стороны. Мы отвели Андрею одну из гостевых спален, которая хоть и не была детской, по крайней мере, оказалась достаточно вместительной, чтобы разместить письменный стол и офисное кресло. Светлая школьная мебель смотрелась в мрачноватом классическом интерьере как балерина в пачке на вечеринке готов. «Надо бы ремонт сделать», – отметила я про себя машинально. После переезда к нам Андрея я впервые посетила его убежище и теперь терзалась чувством вины – так бывает, когда в быстром круговороте жизни не находишь времени для близких, а выкроив наконец минуту для звонка, немного волнуешься из-за возможной реакции. Все эти дни наше общение с мальчиком ограничивалось рабочими моментами, в быту мы почти не пересекались – вся забота о ребенке легла на плечи Стаса, Ганина и, как ни странно, Алены. «Ты как мама-курица», – фальшиво смеясь, сказала я как-то. «Угу, которая еще и утенка усыновила», – ответила она.

– Как ты устроился? – спросила я делано небрежным тоном.

– Норм, – бесцветным голосом отозвался мальчик.

Я вздохнула, не зная, что делать дальше. Все рекомендации высоколобых психологов, все статьи, которые я прочла, готовясь к этому разговору, все заготовленные фразы вылетели из головы, наткнувшись на это равнодушное «норм». Если бы он плакал, бился в истерике, крушил вещи – я бы нашлась, что сделать, но как пробить эту стену глухого равнодушия? Я смотрела на Андрея и видела мальчика в броне, не имея ни малейшего представления, как через нее достучаться до его сердца. И в этот момент меня неожиданно осенило: хочешь разговоров по душам, говори от души! Метлой вымела я все «правильные» слова, доверившись интуиции.

– Знаешь… – начала я, присев на кровать, и постучала ладошкой рядом. Андрей нехотя присел на самый краешек. Загнанным зверьком он исподлобья смотрел на меня. Побелевший кончик носа и сжатые в кулаки пальцы выдавали напряжение. – Честно сказать, мне очень трудно.

В глазах мальчишки мелькнул и погас интерес. Ну хоть что-то.

– Я просто не знаю, что говорить.

Андрей равнодушно пожал плечами. Действительно, не знаешь – не говори, никто ж не заставляет.

– Когда у меня погиб муж…

– У тебя есть муж? – фраза вылетела без спроса, сама собой. В глазах Андрея я прочла, что он тут же об этом пожалел. То был всего лишь момент слабости – миг, и вот передо мной все тот же застегнутый на все пуговицы полного равнодушия ребенок.

– Был. – Я сделала вид, что не заметила эмоционального всплеска. – Его убили.

– Убили? Как маму?

– Маму? Почему ты решил, что ее убили? Следствие ведь… – Я слишком поторопилась. Мальчик снова закрылся. Господи, как же трудно! По минному полю и то легче ходить. И все же я решила продолжить.

– Все это, – я окинула взглядом комнату, – он построил. Мне по наследству досталось.

Мальчик кивнул. Думаю, Ольга рассказала ему о происхождении моих богатств. Даже думать не хочу, в каких выражениях.

– Да, так вот, когда его убили… – Я вздохнула, мысленно возвращаясь в те времена. – Знаешь, я чувствовала себя актером-новичком, которому забыли объяснить роль, но вытолкали на сцену под свет софитов. И вот стою я со всех сторон подсвеченная, а передо мной полный зал равнодушных зрителей. И все ждут чего-то, а я не знаю чего. Понимаешь?

– Нет.

Я прикусила язык. И правда, Тарелкина, какой театр, какие актеры? Забыла, с кем разговариваешь?

Мы молчали: я подбирала слова, а Андрей… Что творилось в его голове, трудно было представить.

– Ты плакала? – вопрос прозвучал неожиданно и так тихо, что на какое-то мгновение мне показалось, что это плод моего воображения.

Я кивнула:

– Плакала.

– А я вот не могу. Странно, правда? Ведь должен?

Он застал меня врасплох. Желание сграбастать мальчишку, прижать к себе, услышать через тонкую футболку биение маленького сердечка боролось во мне со страхом. С противоречивым страхом спугнуть и приручить, привязать к себе и подарить надежду. Только что оставленный матерью, он нуждался в надежном взрослом, а я не была уверена, что могу им стать. Многочисленные «если» роились в голове. А если объявятся родственники? Илья говорил, что у мальчишки никого нет, но вдруг. Если он меня не примет, мы не уживемся вместе. Да и вообще, куда с моим графиком заводить ребенка? Я вот даже собаку взять не могу, потому что с ней гулять нужно…

– Кого я обманываю? – пробормотала я себе под нос и притянула Андрея к себе, в тот момент уже все решив. Он не отстранился, не вырывался, но и не обнял в ответ. Он будто отбывал повинность, напряженно ожидая, когда все закончится.

«Все-таки рано», – подумала я и отпустила мальчика, не удержавшись от соблазна в последний момент потрепать его вихрастую голову.

– Ничего и никому ты не должен, – произнесла я. – Скорбь проявляет себя по-разному, хотя слезы, конечно, помогают найти ей выход. Плакать нужно, но не потому, что так положено. Просто это естественное проявление горя. Ты читал сказку про «Снежную королеву»?

– Мультик смотрел.

– Ну вот. – Я кивнула. – Помнишь, там Каю в сердце и глаза попали осколки?

– Льдинки вроде.

– Да? Разве? Ну не суть. И помнишь, как они вышли?

– Со слезами?

– Именно. Так и в жизни. До тех пор, пока ты держишь свою боль в себе, она никуда не девается.

– И что? Если я поплачу, она пройдет?

– Не совсем, но легче точно станет.

– А как же «слезами горю не поможешь» и «мужчины не плачут»?

– Глупости! Опасные и вредные глупости. И поможешь, и плачут. Даже самые сильные и мужественные. Зуб даю! Сама видела!

– Правда-правда?

– Честное пионерское!

– Эх, – вздохнул Андрей, опуская голову. – Только я вот не могу. Даже странно, помню, недавно локтем ударился, так разревелся, как девчонка. А маму вспоминаю, и ничего.

– А ты вспоминаешь? – тихо спросила я.

– Нечасто. Если только случайно. Я все время о другом думаю.

– О чем?

– О Саб Зиро, например, или Ведьмаке.

– О ком?

– Ну, это герои моих компьютерных игр. – Мальчик оживился. – Я им продолжения историй придумываю. Представляю, что они сейчас делают, с кем сражаются, кого убивают, а кого защищают.

– А тебя они защищают?

– Конечно! Это мои главные друзья, вот смотри! – Я впервые видела Андрея таким оживленным. Он резво вскочил с кровати, подбежал к письменному столу, схватил лежащий на стуле рюкзак. Дернул молнию, нырнул в открывшееся нутро школьной сумки и извлек оттуда две пластиковые фигурки.

– Ух ты, – изобразила я интерес. – Кто из них кто? Дай угадаю. – Я протянула руку, и Андрей, поколебавшись, нехотя вложил в нее игрушки. Впрочем, не уверена, что это определение уместно в отношении этих предметов. Скорее, коллекционные фигурки, качество материала и исполнения которых намекали на солидную стоимость.

– Клевые парни, – совершенно искренне произнесла я. – Сразу видно, из спортзала не вылезают – такие накачанные.

– Ты что? – обиделся Андрей. – Какой спортзал, они же воины.

– Да я шучу. Вот это, наверное, Саб Зиро. Очень на ниндзя похож.

Мальчик кивнул.

– Ну а второй, блондин в кольчуге, получается Ведьмак, да?

– Ага.

– Да, понимаю тебя. При таких друзьях не поплачешь, конечно…

– Вот еще! – Мальчик резко выхватил у меня из рук фигурки. – Они же ненастоящие. Ты что думаешь, я совсем дурак, что ли?

– Нет, конечно, – испуганно замахала я руками. – Я совсем так не думаю, бог с тобой. Наоборот, считаю очень умным мальчиком. Просто… Я совсем не умею общаться с детьми. Разве только с Нюткой, но она крошечная – сам знаешь. Поможешь? Научишь?

Андрей ответил не сразу. Долго, пожалуй, даже слишком долго обдумывал мои слова и наконец кивнул.

– Хорошо, – тихо сказал, он, – помогу. Вот смотри, – он снова протянул мне фигурки. – Это Саб Зиро, он… – В обычно безжизненных глазах мальчика появился интерес, на щеках заиграл легкий румянец. Таким я видела его только на съемочной площадке. Впрочем, за ее пределами я нечасто его и видела.

В тот день я многое узнала о героях компьютерных игр. У Андрея оказалась чрезвычайно богатая фантазия. Некоторые ее проявления, признаюсь, меня пугали, другие удивляли, а какие-то и восхищали. Его герои словно воплощали те качества, которыми сам он либо не обладал, либо боялся явить миру. Смелые и благородные, они тем не менее иногда были способны на подлость и даже предательство.

– И зачем же Саб Зиро убил пленника? – поинтересовалась я, когда Андрей прикончил уже поверженного и просящего пощады врага.

– Это потому, что он его бросил.

– Бросил? – удивилась я.

– Ну да. Он раньше его отцом был, а потом ушел и превратился во врага. А Саб Зиро его выследил и прикончил.

– Интересно, – пробормотала я, не решаясь расспрашивать дальше. – Андрей, – я решила вернуть разговор в реальность, – скажи, пожалуйста, а у тебя точно только на персики аллергия? А то сам понимаешь…

– Ну я же сказал, – мальчик вновь превратился в колючего ежика, – только на них.

– Ну прости, но я должна выяснить все до конца. Понимаешь, можно говорить с тобой как со взрослым?

Ребенок кивнул, но настороженность в его взгляде осталась.

– Юристы настаивают на том, чтобы в твой контракт внести информацию о любых твоих заболеваниях. Это важно, понимаешь?

Не уверена, что мальчик понял, но слова «юристы» и «контракт» произвели магическое действие – он сразу как-то преобразился и приосанился – новая роль серьезного делового партнера ему явно пришлась по вкусу.

– Я совершенно здоров, – солидно пробасил он. – Мама говорила, «ее гены».

– Кстати, про гены, – ухватилась я за подвернувшуюся возможность. – Ты же говорил, у нее тоже аллергия на фрукты была?

– Не на фрукты, а на персики, – поправил Андрей, и я не стала спорить.

– Как у тебя? Контактная? Или пищевая? – И, видя непонимание в глазах ребенка, пояснила: – Ну, она прикасаться к персикам не могла? Или только есть?

– Прикасаться, – ответил мальчик. – Мы даже в супермаркетах во фруктовые отделы не заходили, если там персики продавались.

– Хм, интересно, – пробормотала я. – А орехи? Орехи любила? – вырвалось само собой.

– Не, мама говорила, они калорийные жуть.

Про секс-кляп я уже по понятным причинам расспрашивать не стала, но еще от одного вопроса все же не удержалась.

– Андрюш, скажи, а мама… – я запнулась, подбирая слова, – одним словом, мама выпивала?

Мальчик дернулся как от удара, и я поспешила исправиться:

– Ничего такого, слушай. Алкоголь – это нормально. Ну, не нормально… – Я совсем запуталась. – Вернее, нормально, но в умеренном количестве и только взрослым. Я вот за ужином бокал вина могу, а Стас…

– Мама больше не пьет… – проговорил ребенок жестко, – не пила, – поправился, опустив голову. – Она обещала…

– Конечно-конечно, – поспешила успокоить я мальчишку. – Расскажи мне еще про Ведьмака. – Я вернула разговор на безопасную почву…