Текст книги "Машенька, или Что скрывают сны"

Есть такая опция

Благодаря родителям я научилась жить, следуя правилу: если ты не можешь изменить ситуацию, найди в ней плюсы. Это правило я приняла для себя, наблюдая за тем, как они живут.

Воспитывали меня просто: хорошо учись, будь прилежной, опрятной, вежливой и не докучай своими вопросами. И именно это обижало меня очень сильно, и только став взрослой, я поняла простую истину: каждый дает тебе то, что может, и необязательно он хочет причинить тебе боль. Все делается из лучших побуждений. Как мне кажется, людей, которые намеренно хотят кого-то обидеть, мало. Но поведение каждого отдельного человека зависит от того, как его воспитали и в каких условиях он живет. Когда в жизни много грустного, то разве расскажешь, что такое радость, а когда ты счастлив, то затрудняешься объяснить, что такое горе.

Но если ты обижен на кого-то, просто возьми его за руку и пройди с ним часть пути – прочувствуй его эмоции и спроси, о чем он сейчас печалится или чему радуется? Когда на самом деле любишь кого-то, то сделать это очень просто. Конечно, я говорю сейчас о родителях.

Если бы была такая опция, как повернуть земной шар на несколько сотен оборотов назад и найти тот день, когда они живы, когда ветер шумит в листве и лето – бесконечный счастливый день, я бы стала облаком и вернулась бы в этот день! Я бы нашла маму и папу и сказала им, что люблю их такими, какие они есть, и были всегда, и будут в далеком будущем, только уже с иной смысловой нагрузкой – были. Я бы сказала им, что нет никого прекраснее, чем они, и я всегда буду скучать по ним. Я бы очень хотела оказаться в том лете и сказать родителям: «Я все равно вас люблю, потому что вы моя единственная постоянная величина, которой никогда не будет замены. Как у моря есть приливы и отливы, как прекрасен рассвет в горах, как чудесно пение птиц в вечернем лесу и манит терпкий запах осени в перегнившей траве, так и моя любовь к вам безусловна».

Мы! Только мы можем любить так, как никто другой: не требовать, не ждать, не назначать стоимость, просто любить. Это наше счастье, наша удача, наш рассвет в горах. Все остальное просто дорога. Дорога к своему познанию, к своей мудрости. Очень просто ее усложнить тем, что мудрость иногда приходит поздно и много времени идешь не туда, а все так очевидно – человек стремится к любви. Точка. Первоисточник оной – в глазах мамы, в улыбке папы. В бесконечной нежности сердец.

Если бы я могла оказаться снова в том самом дне, я бы обняла родителей и подарила им любовь, которой они не обладали, а потому не могли дать ее мне.

Это же так очевидно, просто эта очевидность бывает несвоевременной…

И вдруг это случилось, как волшебство. Я получила ту самую опцию «повернуть земной шар и найти тот день». Я стала видеть сны. Вскоре после смерти моей бабушки. Неожиданно и как-то странно. Очень странно.

Исходя из рассказов моих подруг, а ничего другого тогда о снах я не знала, я увидела сон-реальность. То есть когда все, что происходит во сне, настолько правдоподобно, что ты даже слышишь запахи, видишь мельчайшие детали, думаешь и действуешь именно так, как ты это делаешь в реальной жизни. Но это я сейчас могу объяснить, потому что уже имею опыт. А тогда, вначале, для меня это был просто шок. Один большой шок!

Так что это не обычные сны, как можно подумать. Было бы довольно неинтересно и бессмысленно описывать и уделять им столько времени.

В мистическое я верю с трудом, но верю в то, что наш разум обладает колоссальной силой и способен творить чудеса. Уж точно человек может намного больше, чем себе представляет: спать на гвоздях и не испытывать боль, ходить по раскаленным углям, делать операции без инструментов. А все это существует и не выдумка. Человек может развить в себе много талантов и способностей, и хождение по раскаленным углям лишь пустяк, главное – поверить в себя для начала. И развиваться, трудиться и рано или поздно достичь желаемого. Так что оправдывать свою жизнь мистическими совпадениями – это не про меня.

Но когда пришло время первому сну, я готова была поверить и в сглаз и в порчу. Но все приходит вовремя, и мои сны пришли тогда, когда я была готова и сильнее всего нуждалась в том, чтобы понять, простить, принять и отпустить ситуацию с родителями. Все так, как и должно было быть. Фатальность?

В своих снах я меняла прошлое. Нет, не так – прошлое изменить невозможно, но свое отношение к нему – да! Спроси меня лет пять назад, возможно ли это сделать во сне или с помощью сна, я лишь пожала бы плечами и подумала, что меня разыгрывают.

Стоит отметить, что поначалу сны я видела не каждую ночь. И установить хронологию их появления было трудно. Увижу я ночью сон или нет, не зависело ни от чего. Ни от моего настроения, ни от моих мыслей накануне, ни от физического состояния, хотя уже знаю, что если я, например, простужена, то необычные сны вижу чаще, чем когда здорова. Я могла видеть их несколько дней подряд, а могла не видеть месяц. Могла видеть один и тот же сон, или они могли перемешиваться: день один сон, потом второй, потом снова первый. От этого можно было сойти с ума, но я справилась и добросовестно записывала каждый сон. Сейчас мне это только на руку, потому что все-таки прошло время; несмотря на то, что помню в подробностях все сны, именно записи помогли мне описать их здесь так детально.

Главными героями моей истории выступают именно сны, и ради них было задумано ее написание. Остальное как дополнение, как описание и как помощь, чтобы проще понять взаимосвязь и сделать мою историю понятней и интересней: как все произошло и что за этим последовало.

Помимо снов, которые помогали мне, были сны, в которых я нашла ответы, как помочь одной моей ученице. Вот это вообще космос! Намеренно я не стремилась ей помогать, более того, это не моя работа – помогать. Успокоить ребенка, если он плачет, потому что не получилось что-то или мама опаздывает, поговорить с ним о его переживаниях или порадоваться его успеху – это я могу. Но ходит к нам в студию девочка, которая очень переживала развод родителей, и я обратила на нее внимание, потому что девочка была тихая и неразговорчивая, что выделяло ее из общей картины – все дети шумные, бегают, веселятся, а она нет. Конечно, я ее жалела, но не более того, у нее есть семья и семья весьма благополучная, несмотря на то что родители развелись.

Но кто бы меня спрашивал! И я стала невольной участницей жизни девочки, и все, что мне оставалось, – не пройти мимо.

Девочку зовут Злата, и позже я расскажу историю о ней.

Когда я оглядываюсь назад, многое становится ясным, почему в моей жизни все сложилось так и не иначе. Что я выросла молчаливой, что я увлеклась рисованием, что выбрала работу с детьми и мне интересно быть с ними и наблюдать за их маленькими жизнями.

И почему мои родители решили не жить, почему решила не жить я и совершила попытку суицида и на несколько месяцев оставалась в клинике неврозов с одним единственным вопросом: почему я?

Но и тут мне больше повезло, чем со стороны может показаться. Попасть в клинику не страшно, когда у тебя есть бабушка с тугим кошельком и врачи, которым платят за то, чтобы они помогали. Я не имею в виду, если врачу не заплатить, то он не станет заниматься пациентом, речь о платных отделениях, где врачи все-таки более внимательные. Больше терапии и больше психологической помощи, а не просто прием таблеток по расписанию и пребывание все остальное время один на один со своей проблемой и мыслями только о ней. Откуда я это знаю? Из рассказов тех, кто был и в бюджетных клиниках, и в платных.

Но и платная медицина далеко не панацея, объяснение этому простое: если ты не готов сам себе помогать, то никакая терапия не поможет и самые прекрасные врачи окажутся бессильными. Психология – наука непростая.

А бывает, что ты хочешь помощи и готов ее принять, но не приходит облегчение, не находишь ответы на вопросы, а в голове одно и то же: почему же плохо, почему я? Как будто боль застряла внутри и ничего не помогает, она меняется, подстраивается под тебя, защищается, лишь бы не уходить. И не остается ничего иного, как смириться, научиться жить с болью, а на самом деле ты был в шаге от избавления от нее. Так было у меня, я говорю исключительно о себе. И мне понадобилось довести себя сначала до крайней точки, чтобы потом по-настоящему осознать – нельзя отступать ни в коем случае, даже если кажется, что твой случай из числа тех, когда нельзя помочь.

Помочь можно всем. Но для наступления облегчения надо потрудиться. В прямом смысле этого слова: вытащить все наружу и заново пережить события, которые больше всего хочешь забыть. Вот такой парадокс: чтобы стало легче, сначала должно быть тяжело. Только ни в коем случае не делайте это самостоятельно. Вы можете не справиться, а это даже хуже, чем ничего не делать вообще.

Отчаяние, как правило, является точкой отсчета на пути к переменам. Но не стоит себя до него доводить, как сделала я, когда была уже на грани и не хотела больше жить. И только после я поняла, как важно мне научиться прощать. Обида стала первоисточником, а отчаяние – только следствием. И я смогла найти силы, чтобы простить, но выбор мой был не осознанным, а через сны. Так даже лучше – не знаю, сколько бы я сама решалась сделать шаг к прощению, и решилась ли вообще? Пройдя этот путь, скажу, что он сложный и даже болезненный, зато потом как легко!

И снова вернусь к тому, что сказала ранее, – чтобы не доводить себя до грани, не стоит замалчивать свои проблемы и быть безучастным к чужим проблемам. Проще говоря, понимаешь, что что-то не так, не жди, когда само рассосется, а ищи помощи, проси о помощи.

Молчание – враг в противовес тому, что молчание – золото. Я задаюсь этим вопросом: почему мы молчим там, где нужно говорить, кричать, чтобы услышали, и говорим там, где нужно молчать? Может быть, я еще слишком молода, чтобы найти ответы. А может быть, мои вопросы риторические, и каждый находит СВОЙ ответ, и он придет в нужное время, в нужном месте, как озарение. И без лишних слов становится понятно многое.

Вот ответ и на мой вопрос: почему я? Я не верила, что врачи могут мне помочь, они делали свою работу, я старалась выполнять все предписания, но не было того, чего я хотела получить – найти ответ на свой вопрос и, значит, понять, что я хочу быть счастливой. Чтобы стать таковой, нужно сначала простить себя и тех, кто обидел.

Почему я страдаю? Потому что я видела все однобоко и хотела жить в мире, который придумала себе или увидела, что так живет кто-то другой. А свою жизнь не принимала, замыкалась, обижалась. Все не так плохо. Просто нужно научиться смотреть с другой стороны. Ребенку, конечно, сделать это слишком сложно. Детство не у всех простое, но мы вырастаем и получаем возможность разобраться в себе, в своем детстве, в истоках и простить.

Однако чаще всего вместо этого закрываемся и даже перестаем вспоминать о том, что нас вообще что-то когда-то беспокоило. Пока не случится последняя капля и не придет момент отчаяния, живем обычной жизнью.

Обида – прощение – счастье! Простая формула! Путь к ней долгий.

Я ничем не отличаюсь от среднестатистического человека. Вы можете встретить такую девушку, как я, на улице и пройти мимо. Потому что я обычная.

Вы можете увидеть меня в кафе с подругами, и мы громко о чем-то болтаем, вы можете увидеть меня в соседней кабинке, где я примеряю платье из новой коллекции. Я просто могу пройти мимо вас и быть для вас не более чем прохожей. Прямо сейчас могу пройти мимо, и вы даже не обратите на меня внимания.

Обычная жизнь – я привыкла к ней и не считала, что все неправильно. Конечно, я испытывала тянущую боль. Как говорят, душа болит или сердце ноет в тоске. Но у меня были причины – я рано потеряла родителей, я не знала их любви, которой мне хотелось. Моя авторитарная бабушка не давала мне шанса на тепло и ласку, моя отчужденность и закрытость не давали шансов ей.

Ах, да что это я? Обычная жизнь обычной девчонки. Да все намного лучше, чем у других. Я уверена, что мне и завидовали и жалели меня, когда узнавали о родителях. Все относительно.

Мой небольшой совет, хотя я и не вправе раздавать советы: просто старайтесь доверять себе немного больше. Слушайте себя, учитесь себя понимать, учитесь не пытаться угодить кому-то, учитесь угождать себе, если так можно сказать, учитесь говорить «нет» и учитесь сразу говорить о том, что вам не нравится. Необязательно идти и рассказывать о себе всю правду, просить совета, открывать свое сердце, чтобы получить ответ. Но протяните руку, если вы почувствуете, что так нужно, или возьмите протянутую руку и посмотрите молча в глаза тому, кто ее протянул. Пусть вы не понимаете, что творится у человека внутри, пусть он ничего не говорит. Посмотрите в его глаза. Там все ответы, и необязательно их проговаривать.

Слова – просто слова. За ними может быть ложь, потому что люди боятся или не хотят сказать правду, за ними может быть попытка спрятаться или скрыть то, о чем сожалеешь. Вы же понимаете, что мы чаще, чем думаем, боимся быть непонятыми, мы гораздо чаще испытываем одиночество, чем может показаться. Потому что мы, и правда, часто бываем непонятыми. Хотя разве мы скажем об этом? Нет. Потому что расцениваем откровение как слабость.

И не всегда мы умеем сказать словами то, что на душе.

Вы знаете, что комедийные актеры, как правило, очень замкнутые и закрытые люди в обычной жизни? Они выбирают профессию комедианта, «игрока в радость», потому что таким образом скрывают собственные печали, в которых постоянно находиться невыносимо. Так и люди рядом с вами.

Конечно, я говорю о близких людях.

Конечно, я говорю о тех, кого мы любим.

Обо мне

Родилась я 28 лет назад в городе N Псковской области и до 14 лет, до роковых событий моей жизни, этот город оставался моим домом.

Название его мне не хочется упоминать. Скажу, что он небольшой, таких городов полным-полно по всей стране, и по какой-то странной случайности многие из них носят смешные названия, как будто кто-то специально решил пошутить.

Город моего детства тоже имеет смешное и, на мой взгляд, глупое название. Наверное, тот, кто его придумал, записал неразборчивым почерком, и никому не пришло в голову уточнить, а менять ничего не стали.

Когда я выезжала за пределы города N и меня спрашивали, из какого я города, я всегда говорила, что из Пскова. Иначе дети смеялись и дразнили меня, меняя название города в прилагательное и приставляя к нему слово «девочка».

Получалось: N-ская девочка! Посмотрите-ка на нее.

Например, есть такая деревня Тупица, что расположена в Пермском краю. И представьте, что вас бы дразнили – «тупицкая девочка» или вообще «тупица». Очень неприятно, ведь это не имело ко мне никакого отношения, кроме того, что я жила в этом городе. Но как объяснить это детям? Порой они такие жестокие, и если хотят обидеть, то обижают, совершенно не обращая внимания на чужие чувства.

Если на работе я замечаю, как один ребенок дразнит другого, то вмешиваюсь и стараюсь объяснить, что не стоит так делать, потому что это очень неприятно. Ищу пример, чтобы не просто запретить, как запрещали многое в детстве мне, без объяснений, а так, чтобы показать наглядно – ты всего лишь говоришь слова и смеешься, но кому-то может быть очень и очень больно от этого. Разве ж можно смотреть, как плачет ребенок? У меня не получается оставаться равнодушной.

Стоить отметить, я не так сильно завишу от мнения других людей, как может показаться. Однако в детстве болезненно воспринимала все шутки касаемо моего города, потому что не только его название, но и весь город мне никогда не нравился.

В целом я умела и умею пропускать мимо ушей сказанные мне неприятные слова. Важнее всего мое настроение, и я не позволяю себе, чтобы мне его кто-то портил, тем более сказать могут просто по неосторожности, а я обижусь, и настроение будет испорчено.

Так что, подытожив, скажу: я не любила свой город, его название, его атмосферу, поэтому все, что связано с ним, для меня неприятно. Конечно, сам город тут ни при чем.

Сейчас в моем паспорте, кстати, московская прописка. В 14 я переехала к бабушке в Москву и в 14 же получила паспорт и стала москвичкой по документам. И, пожалуй, уже никто не знает, откуда я на самом деле родом. Для меня трагедия с родителями и город N стали синонимами, как будто в нем я нашла виноватого. Так устроена я или вообще все люди – ищем, за что можно зацепиться и обвинить: если бы не это обстоятельство, тогда все было бы иначе. Если бы мы жили в другом городе, то все были бы счастливы.

Как будто сам воздух города N, проникая в легкие, крадет у человека удачу, радость, желание достичь успеха и вместо них вселяет депрессию, уныние, апатию и серость. А что делает человек, когда он долгое время находится в подавленном настроении? Старается выбраться из него. Я не одна, кому не нравилось жить в городе N, и многие уезжали в другие города. И их жизнь менялась. Я получала несколько восторженных писем от своих бывших одноклассников, чьи семьи приняли решение уехать – как хорошо жить им на новом месте и не хочется возвращаться. А те, кто не могли уехать, заливали серость вокруг алкоголем.

Семья, в которой я родилась, отвечала духу города – мои родители очень любили выпить и не уезжали, потому что папа был против.

Моя нелюбовь к городу детства создавала во мне уверенность, что я родилась в нем по ошибке и это вовсе не мое место. По роковой случайности в нем стали жить родители моих родителей, затем мои родители и наконец я сама.

И уверенность эта росла каждый раз, когда бабушка, мама моей мамы, забирала меня на лето в Москву, на море за границу, в пансионаты или детские лагеря, и я видела иную, такую прекрасную жизнь, которая отличалась от жизни в городе N. Мне хотелось навсегда переехать к морю, носить летние яркие платья, спать до полудня и видеть вокруг только радостных, улыбающихся людей. И возвращаться не хотелось! Но я молчала об этом и считала, что мое желание никому не интересно. И ждала очередных каникул, чтобы бабушка снова отвезла меня в какое-нибудь прекрасное место.

Жизнь в нашем городе вымирала после 5 часов вечера. В любое время года. В нем не было ничего, что вселяло бы в человека желание жить с удовольствием и весело проводить досуг, кроме алкоголя. Пара школ, пара медпунктов, один-единственный завод, пара магазинов, пара автобусов до центрального района. Зато был магазин техники и даже библиотека. С парой книг… Весело, не так ли?

Если вы читали или смотрели фильмы о Гарри Поттере, то должны помнить о дементорах – существах, которые высасывают из человека всю радость и с нею жизнь. Лучше о моем городе не сказать – он высасывал из людей радость.

Возможно, сейчас город изменился и в нем построили новые школы, училища, полезные магазины, кафе и клубы для веселого времяпрепровождения. А может, он все более и более погружается в сон серости. Люди уезжают и не хотят возвращаться. Насколько я знаю на данный момент, маленькие города в нашей стране не развивают, все финансы направлены на столицу и города-миллионники.

Я всегда знала, что моя мама мечтала уехать в столицу, и она прилагала для этого немало усилий, правда, делала это своими, понятными ей одной способами. И все же у мамы не получалось, отчего она с каждым днем черствела и теряла краски, словно изнутри себя стирала цвет и вкус к жизни.

Я задавалась мысленно вопросом: неужели так сложно уехать?

– И что мы будем там делать? – однажды я услышала ответ папы.

И через секунду, когда он это произнес, я ощутила, будто грусть обняла меня украдкой за плечи. Я не слышала вопроса, на который он дал такой ответ, но прекрасно знала, что мама регулярно поднимала вопрос переезда – таким образом я узнала ответ и на свой вопрос.

Как я стояла перед закрытой дверью кухни, где разговаривали родители, так и не решилась войти, забыла, для чего пришла, и повернула обратно в свою комнату, да так и не выходила до самого утра – разочарование от слов папы было сильным!

Дом, в котором жила наша семья, выходил окнами на лес и речку за лесом. Квартира наша располагалась на последнем, пятом этаже, и из ее окон было видно и то, и другое. Я часто рисовала этот вид, потому что он мне нравился, могла часами сидеть у окна и смотреть на лес или выходила на улицу и прогуливалась по его окраине, или уходила к речке. С собой брала тетрадь и простой карандаш, если захочется рисовать.

В ширину лес небольшой, примерно метров триста, через него проходила широкая дорога, чтобы можно было проехать на машине, а в длину километра два, не меньше. Лес словно разделял начало и конец нашего города по самой узкой его части.

Местный завод изрядно загрязнил речку, его отходы с водой от реки попадали в почву леса, и это отражалось на состоянии деревьев – многие из них высохли, на других начинала рано желтеть листва, еще в начале лета. И все равно это было одно из немногих любимых мной и другими жителями города мест для прогулок. Можно послушать, как поют птицы, или просто погулять. Влюбленные парочки искали здесь место уединения для поцелуев, а пьяницы – для распития очередной бутылки.

Ягоды в лесу не росли, росли грибы, но собирать их запрещали, даже повесили табличку, что опасно. Но я точно знаю, что их собирали, жарили и даже засаливали на зиму и никто не отравился.

Хвойный лес, где можно было собрать много хороших грибов по осени, был в 35 километрах от города. Автобус туда не ходил, можно было добраться электричкой, но до станции ехать неудобно и далеко. Поэтому и не ездил никто. Удобнее всего на машине, но она мало у кого была: у тех, кто занимал хорошую должность на заводе и мог себе позволить ее купить, или же у тех, кому она досталась от родственников. Например, купил директор завода новую машину, а старую отдал племяннику. А она сломана, ремонтировать надо, автомастерских в городе не было. Так и стояла машина у дома, ее закрывали брезентом и забывали. Можно починить да еще пользоваться – с хорошими руками можно многое починить, было бы желание.

Жил у нас мужичок лет шестидесяти, на тот момент, когда я была еще ребенком, работал на заправке; так вот у него была очень старая машина – я такой и не видела никогда больше, он ее, как птицу феникс, воскрешал каждый раз, как она ломалась. За деталями ездил в Псков, там же и раздобыл какие-то схемы, по которым и чинил. Вот с ним наши местные и ездили в лес по грибы. Платили ему обычно все той же водкой и закуской – зажаренными с картошкой грибами, которые в лесу и собрали.

У этого мужичка были, как говорят, золотые руки. Родители мои с ним не общались, знали его (конечно, у нас все друг друга знали), здоровались с ним при встрече, но не более. А я иногда приходила к нему, если дождь на прогулке заставал или если воды попить захотелось, а домой не было настроения идти. Или просто искала себе компанию. Он молчуном был, всегда телевизор смотрел в своей комнатке-кассе. На улице, под окошком кассы, стояла лавочка. Я присаживалась на нее, а он через окошко со мной разговаривал или чаще смотрел телевизор, и я вместе с ним. Звал меня зайти, но я полюбила его лавочку. Мужичок рассказал мне, что сам ее сделал – из леса принес поваленные деревья да не спеша сначала доски сделал, отшлифовал, чтобы заноз не оставляли, да и сколотил лавку. Со временем доски потемнели и стали гладкими там, где чаще на них присаживались, и мне это очень нравилось. Такая уютная лавочка, так и просила присесть.

Когда мне хотелось рисовать, я взбиралась на лавку, прижималась спиной к стене, скрещивая ноги, открывала тетрадь и зарисовывала все, что в голову приходило или что видела вокруг. Простым карандашом, цветные неудобно было с собой таскать, их много, а простой один. Так и осталась у меня на всю жизнь особая любовь к рисункам простым карандашом.

Однажды нарисовала заправку и улыбающегося мужичка в окне кассы. Вышло не очень, не умела я еще хорошо рисовать, но он расплакался, поблагодарил.

Я не поняла – чего он плачет, подумала, что ему не понравилось. Спросила его об этом, он замотал головой – нравится, очень нравится! Просто я ему внучку напомнила. Сын его уехал четыре года назад с женой и ребенком в Латвию и не приезжал навестить.

– Почему вы с ним не поехали?

– Так не смог я.

А у самого в глазах печаль.

Я не стала спрашивать, почему не смог: у каждого свои причины. Но я смотрела на мужичка, как он смахивал слезу, вспоминая о семье, и подумала о маме – она тоже плачет и хочет уехать, но не хочет папа. Вспомнила папины слова, сказанные на кухне, и снова загрустила. Попрощалась с мужичком, сказав, что мне пора домой, и ушла. Расплакалась по дороге – так мне стало жалко и мужичка, и маму, и себя, но так не хотелось, чтобы кто-то видел мои слезы.

Нашу кухню я считала культовым местом родителей. Мне в ней разрешалось кушать и наливать чай, а выпить его можно и в комнате. Вот так – ни больше ни меньше. Все свое время родители проводили на кухне. А что? Холодильник рядом, плита, мойка, стаканы и тарелки – все в их распоряжении, к тому же на кухне был балкон, маленький, обрезанный какой-то – не на всю ширину стены, как это обычно бывает, а лишь на ее половину. Поместиться на нем мог только кто-то один, чтобы более-менее свободно стоять, а вот вдвоем уже тесно. Балкон без крыши сверху, ржавые от дождя перила и примотанный по периметру проволокой шифер, табуретка, жестяная банка из-под консервов, прикрученная к перилам, для тушения сигарет и всегда кто-то из родителей, если они дома. То покурит мама, потом папа. Если шел дождь, то родители сидели на табуретках около балкона, курили и выпивали.

Для меня кухня была самым таинственным местом в доме – сколько там было разговоров родителей полушепотом! Как я ни старалась услышать, не получалось. Иногда я выглядывала из своей комнаты, чтобы таким образом попробовать услышать, но каждый раз кто-то из родителей выходил и проверял, закрыта ли у меня дверь. Я быстрее закрывала ее и хватала первое, что попадалось под руку: книгу, учебник, тетрадь – я занята и вас не слышу. Как родители догадывались, что я пытаюсь их подслушать? Загадка для меня, как и то, о чем они шептались, но узнать уже не суждено.

Папа однажды сказал:

– Поела? Иди к себе, нам с мамой нужно поговорить.

– Пап, можно я останусь?

– Маленькая ты еще, чтобы слушать, о чем взрослые говорят.

Он вообще так говорил о любых разговорах взрослых, проводя невидимую черту – ребенку здесь не место. Думаю, папа пытался беречь меня, как бы странно это не звучало, от лишних слов и лишней информации. Он в гораздо большей степени понимал, что мама уделяет мне слишком мало внимания, но позволить мне присутствовать во время разговоров, которые она заводила, не мог. Должно быть, то, о чем они говорили, могло меня ранить, и папа это понимал. Понимал и все-таки ничего не менял.

Почти каждый день разговоры полушепотом переходили в крики и скандалы. Я не знала поводов и причин ссор – не слышала, но все сказанное во время скандала слышала хорошо, и поверьте, меня это очень сильно пугало. Ссоры проходили в обычном режиме:

– «Ты загубил мне жизнь». – «Ты истеричка». – «Да чтоб ты сдох». – «Договоришься у меня и сама сдохнешь». – «Как я тебя ненавижу». – «Не обольщайся, не сильнее моего!»

Затем нежные примирения:

– «Ты меня простишь?» – «Как ты меня только терпишь, дурочка». – «Да тише ты, Полька услышит».

И снова по кругу:

– «Так какого лешего ты орешь, если она дома?» – «Она и так все уже слышала». – «Мало тебе, что я все это выслушиваю, так ты еще и при ребенке». – «Ненавижу». – «Не обольщайся, не сильнее моего!»

Такими я знала своих родителей и иных взаимоотношений не видела, поэтому и предположить не могла, что такое поведение неправильное, тем не менее мне очень не нравилось, что родители так много ссорятся. Как оставаться спокойной, когда за дверью слышишь крики? Хотелось заткнуть уши или оглохнуть, только бы они прекратили, поэтому я не любила находиться дома. Мне больше нравилось гулять. Будь моя воля, я бы приходила домой только спать, включала телевизор, открывала окно, закрывала голову подушкой и засыпала под тихий звук кино. Мама зайдет перед сном, спросит: «Спишь?» Я не отвечу, она выключит телевизор, закроет дверь и уйдет к себе в комнату. И все скандалы останутся между мамой и папой.

Мне повезло – моя комната была большей из двух; она располагалась дальше от кухни – родители проявили заботу и отдали эту комнату мне, потому что в нее не попадал запах табака и плохо были слышны их крики. Если включить погромче телевизор, то их можно было и не услышать, и тогда я рисовала.

Сколько всего было нарисовано под телевизор! Мечты об идеальной жизни, которые я переносила на бумагу и от всей души желала, чтобы они исполнились: родители однажды перестанут ссориться, мы поедем жить в Москву к бабушке и будем много гулять, ходить в зоопарк и кататься на аттракционах. Я пойду учиться в одну из частных школ, про которые говорила бабушка, куда дети приходят нарядно одетые, а после уроков за ними приезжают родители на машинах или даже няни.

Но мои мечты оставались мечтами, а в этих выкрашенных голубой краской стенах кухни, в убогой бедной обстановке проходила жизнь моих родителей, наполненная ежедневным повторением одного и того же сценария.

Старый холодильник с громкой морозильной камерой, в которой лед намерзал быстрее, чем успевали положить продукты. Старая белая плита на три конфорки, большой рукомойник и колонка в ванной комнате, которая нагревала воду. Раскладной стол с порезанной ножом столешницей – отец резал продукты прямо на столе, забывая о разделочной доске. Мама на него по этому поводу кричала, он ей обещал, что купит новый стол, но стол оставался прежним, папа продолжал резать на нем продукты, а мама его за это ругала.

Справа от окна, у плиты – старый шкаф-буфет с выдвижной доской посредине для резки продуктов, наверху отделение, где хранились крупы, приправы и специи, а внизу двухдверный шкаф, в который мама убирала кастрюли и сковороды.

Шкаф-буфет достался родителям в наследство, он уже повидал на своем веку немало, но оставался пригодным для использования, так как сделан из настоящего дерева, а не из ДСП. Достаточно покрыть новым слоем краски, чтобы его освежить. Раритет – подобного уже не делают.

Слева от плиты стол, на котором располагалась сушилка для посуды и столовых приборов, и далее мойка. Рядом с ней старая стиральная машинка и над плитой вытяжка. Между выходом на балкон и столом – холодильник.

Кухня-то метров пять всего. Такая крохотная. Потолок прокуренный и пожелтевший. Родители освежали потолок и стены каждый год, красили поверх старой краски новую – на потолок белую, на стены неизменно голубую. Это не спасало – потолок быстро желтел, стены становились грязными от жира, и вытяжка не помогала.