Текст книги "Игрок-2"

– Ну почему сразу лопух, – дипломатично отвечаю я, – Василий Палыч играет в принципе неплохо, но очень авантюрно и слишком уж надеется на удачу.

– Без удачи в картах никуда, – отвечает Высоцкий.

– Как и в любви, да. Но преферанс это все-таки немного другая игра. В нем расчет тоже важен.

– Вот ты сейчас как Миша Таль говоришь. Тот тоже все больше про расчет говорит.

– Таль очень хорошо играет, – поддакивает Аксенов, – было бы интересно посмотреть, кто кого.

– А знаете что, – оживился Высоцкий, – а ведь это и правда интересно. Васю обыграть невелика наука. Как вам такое предложение: едем к Талю и играем – вчетвером, допустим. Вась, я не про тебя, а про твоего друга. Про Юру Одессита я, в отличие от писателя Евстигнеева, знаю.

– Ты хочешь прямо сейчас все бросить и поехать играть в карты? – вмешивается в разговор Влади. По-русски она говорит с легким акцентом, но он ее только украшает.

– Да нет. У Миши сейчас скучно, Нарзан и стол номер 7. А тут у нас мясо и выпивка. Выбор очевиден. Но вот, допустим, завтра можно и поехать к Талю. Как вам такое?

– Я не против, – улыбаясь говорит Юра, – это будет интересно.

– Я тоже не против, – соглашаюсь я, – чемпионов мира по шахматам и звезд советского театра и кино я еще не обыгрывал. Надо будет, как закончим, сделать вашу с Талем фотографию. Повешу у себя в кабинете как охотничий трофей.

– А ты наглец, Достоевский, – смеется Высоцкий и хлопает меня по плечу, – мне нравится. Вот только я готов поспорить, что это Миша у себя над столом повесит твою голову, а не ты его.

– Пари дело благородное, – тут же подхватываю я, – на что бы нам поспорить?

– Давай так. Если выиграет Миша, то ты должен мне его выигрыш.

– А если я, то вы мне?

– Да что ты выкаешь? Давай на «ты». И да, если ты обыграешь Мишу, то с меня твой выигрыш.

– Я это Василий Палычу говорил – и тебе скажу: ох, зря ты это делаешь. У меня же теперь еще одна цель появилась: выиграть так, чтобы принца датского без штанов оставить.

Мы снова смеемся и жмем друг другу руки. Дело сделано.

Глава 6

Утром следующего дня Юра заезжает за мной в гостиницу, и мы отправляемся за Высоцким.

Сегодня у моего наставника в шулерских делах уже другая машина. Не «Волга» в кузове кабриолет, а «Жигули» первой модели, которую позже в народе прозовут «Копейкой». Машина скромнее и классом попроще.

Хотя скромной она, наверное, кажется только мне. Для всех вокруг это диковинка. Да и Юра катит на ней с невероятной гордостью.

Еще бы, учитывая те очереди, которые надо было отстоять простому советскому человеку, чтобы приобрести автомобиль, гордым владельцем «Копейки» сейчас может стать разве представители партийно-хозяйственного актива страны, такие как сотрудники министерств, первые секретари обкомов или директора заводов.

Злые языки позже будут отказывать этому автомобилю в уникальности, говоря, что «наши купили «Фиат-124» и назвали по-своему. В первых автомобилях, сошедших с конвейера, и правда немало «отверточной сборки». Практически иномарка, да еще какая. Автомобиль года – 1966.

«Фиат-124» и ВАЗ-2101, сестры-близняшки. Специалисты могут говорить про двигатели и тормоза, но с виду – не отличишь! Да и скорость. По сравнению со слабосильными «Москвичами» и тяжеловесными «Волгами» новенький ВАЗ играючи выжимал 140 километров в час, за что его исключительно полюбили высокопоставленные лихачи. Один из таких делился потом, что в начале 70-х гаишники на патрульных «Москвичах» даже не пытались преследовать таких за превышение скорости. Все равно не догонишь, а радаров и фотофиксаций в те времена, понятное дело, не существовало.

У Юры автомобиль тем более непростой. Сиденья обтянуты красной кожей. Под приборной панелью установлен радиоприемник. Руль в цветной оплетке, рычаг переключения скоростей венчает рукоятка из янтаря. Не удивлюсь, если настоящего. Эдакий «полный фарш» образца 1972 года.

По крайней мере, на стоянке у «Ореанды» именно наш автомобиль, а не имеющиеся здесь в достатке «Волги» и «Чайки», облепляют любопытные пацаны, которые, присев на корточки, любуются своим отражением в хромированных колпаках.

Юра прикуривает от встроенной зажигалки и, приспустив стекло до середины, выпускает в него колечки ароматного дыма. Я от сигареты отказываюсь, терпеть не могу курить в автомобиле, да и запах прокуренного салона тоже недолюбливаю, но тут уж, как говорится, хозяин барин.

– Дядь Юр, погуди! – набравшись храбрости, просит один из пацанов.

Благодушно улыбаясь, Юра нажимает на круглый диск сигнала.

«Тру-ля-лю-лю!» – к восторгу пацанов над автостоянкой раздается заливистая трель.

Ждать нам приходится больше получаса.

Вышедший из подъезда гостиницы Высоцкий выглядит хмурым и помятым, словно не спал всю ночь, из-за чего кажется даже ниже ростом. За ним выпархивает Марина Влади. Улыбка ее выглядит слегка натянутой, словно она уступает капризу неких великовозрастных детей, соглашаясь играть с ними в их мальчишеские игры. Вообще, она девочка серьезная, взрослая, и делает всем этим нам большое одолжение.

Они оба в джинсах и тонких летних водолазках, похожи на иностранцев. Хотя я, даже пытаясь анализировать, не могу понять, в чем разница. Просто наши люди, имея даже деньги и возможности, так не одеваются и не выглядят.

Высоцкий буркает что-то приветственное, но неразборчивое, жмет нам руки и лезет в автомобиль.

– Работал всю ночь, – слегка виновато поясняет Марина, – писал.

За руль, кстати, садится она.

Следуя за серым «Рено», наш автомобиль выезжает со стоянки у гостиницы и направляется в горы.

* * *

Михаил Таль, экс-обладатель шахматной короны, один из самых знаменитых людей Советского Союза, лечится сейчас в Крыму, недалеко от Ялты, в санатории «Украина».

Спорт в Советском Союзе всегда занимал особое место, причем не только массовый, дворовый, но и в особенности так называемый спорт высоких достижений. Ведь каждая такая победа – это возможность поднять престиж страны на международной арене. А самих спортсменов, сумевших надрать задницу иностранцам, чествуют не меньше, чем космонавтов.

Каждая медаль, олимпийская ли, мирового первенства или престижного международного турнира, всегда на счету. И конечно, особое место в этом занимают те виды спорта, в которых мы традиционно сильны. Это хоккей, фигурное катание, гимнастика, ну, и, конечно, шахматы.

Советская шахматная школа, без сомнения, десятилетиями лидирует на планете. В тех редких случаях, когда шахматная корона достается кому-либо из зарубежных гроссмейстеров, миллионы болельщиков впадают в уныние. Но ненадолго: очередной шахматный гений возвращает ее в Союз.

Однако Михаил Таль выделяется и в этом исключительном кругу. Его любят не только за победы, но и за дерзкую эмоциональную манеру игры. Он вдребезги разбил легенду о шахматистах как о холодных бездушных людях с арифмометрами вместо мозга. Не зря его прозвали «Флибустьером шахматной доски», «Романтиком» и «Волшебником из Риги».

Он играл пылко, порой интуитивно, из-за чего, к сожалению, нестабильно, показывая то высочайшие результаты, то настоящие провалы на ровном месте.

И жил так же бурно, как и играл. Был отчаянным гулякой и дамским угодником. Это несмотря на слабое здоровье, из-за которого половину времени он проводил в больницах и санаториях.

Я мысленно прокручиваю все это перед игрой. Пускай преферанс – это не шахматы, там бы против Таля у меня не было ни единого шанса, но и здесь стоит понимать, что мне предстоит играть с гениальным стратегом и человеком с идеальной, да еще и тренированной памятью, что в значительной степени снижает возможность финтов, которые я могу против него применить.

Самого Высоцкого я в расчет как игрока практически не беру. Мне кажется, что основной поединок развернется между мной и гроссмейстером.

– О чем задумался? – спрашивает меня Юра.

– О том, как их обыгрывать буду, – отвечаю.

– Как, как, – смеется он, делая транзистор потише. – Весело и подчистую.

– Зачем? – спрашиваю. – Может быть, стоит, наоборот, проиграть? Пусть убедятся, что я честный игрок, не «шпилевой». Это ведь не стыдно и вполне естественно – проиграть экс-чемпиону мира.

– Эх ты, Достоевский! – усмехается Юра. – Руки у тебя золотые, а вот мозги фраерские.

– Как так? – удивляюсь я.

Мне в этой ситуации от Юриных слов ничуть не обидно. Пускай в технике игры я его превосхожу, но вот уникальным навыкам, с которыми игрок может втереться в доверие к кому угодно, начиная с неподкупного прокурора и заканчивая безутешной вдовой, – этому мне еще учиться и учиться. Не зря в криминальном мире даже существует такая специальность – «вор на доверии». Этих людей жертвы сами пускают в квартиры и, можно сказать, отдают им деньги в руки. Без всяких умных книжек, коучей и курсов по психологии такие специалисты могут стать лучшими друзьями моментально для кого угодно.

Как? А как сапожным ножом вырезают печати, неотличимые от оригинала? Как без всяких ксероксов рисуют купюры, которые пропускают даже кассиры с многолетним стажем? Криминальный мир богат талантами, и сейчас со мной в одной машине сидит один из них. Так почему бы мне не поучиться?

– Так почему бы мне не проиграть? – повторяю я вопрос.

– Зачем? – посмеивается Юра. – Ты хочешь их разочаровать?

– Чем разочаровать? – искренне не понимаю. – Они же деньги получат.

– У них этих денег и без тебя – как у дурака фантиков, – смеется он. – Они не знают, на что их потратить. Ну купил ты квартиру кооперативную, ну машину. Бабу свою рыжьем и стекляшками обвешал. И что? И все! Вон тому же Высоцкому – зачем ему деньги? У него куртка из Парижа, джинсы из Милана. Машину ему жена подарила. Да его в любом кабаке до конца жизни будут поить и кормить бесплатно. Он – Высоцкий! Зачем ему эти бумажки?

– Хочешь сказать, что они ему руки жгут? – доходит до меня.

– Именно, – кивает Одессит. – Ведь чувствовать, что у тебя что-то есть, можно только тогда, когда ты это тратишь. Они к нам за эмоциями идут, за адреналином. Ведь разом много денег проиграть – это все равно что с парашютом прыгнуть. Или в бочке с водопада спуститься. Там, за бугром, есть такое местечко: Монте-Карло – специальное созданное для таких людей. Думаешь, туда нищие едут, чтобы разбогатеть? Так нет. Там как раз собираются те, у кого этих денег куры не клюют. Они туда проигрывать ездят. Это вроде как кровопускание такое. В Советском Союзе Монте-Карло нет, зато есть мы.

– То есть, получается, – говорю, – они хотят, чтобы я их обыграл?

– Конечно. – Юра радуется, что я его понял. – И не просто обыграл, а разбил в пух и прах. Без штанов оставил. Ведь только тогда они будут об этой игре вспоминать и знакомым рассказывать. О том, что они с настоящим ялтинским шулером играли. Это, ну не знаю, можно сказать, как с медведем бороться и после этого живым остаться. На всю жизнь впечатление. Ты понял меня, Федор Михайлович?

– Кажется, понял, – киваю.

– Ну тогда иди и покажи им класс.

Наш автомобиль вслед за звездной парой заруливает на стоянку. Приехали.

* * *

С тех пор как профессор Боткин ввел моду на оздоровление в Крыму, это место стало невероятно популярным у столичного бомонда.

Боткин разработал свою собственную уникальную методику, в которую входило лечение с помощью крымского вина и оздоровительного сна на морском побережье. Неудивительно, что у него отбоя не было от пациентов.

Ну а по моему личному ощущению, после промозглого и зимой и летом Санкт-Петербурга солнечная Ялта во всех своих составляющих была универсальной панацеей.

Неслучайно знать Российской империи, да и сама императорская семья, строили здесь свои летние дворцы, сейчас по всем заветам социальной справедливости переделанные в музеи санатории для трудящихся.

Санаторий «Украина» на фоне того же Ливадийского дворца был абсолютным новоделом, однако своей роскошью ничуть не уступал бывшей царской резиденции.

Помпезное здание в античном стиле, с целым каскадом лестниц и аллей, увенчанное статуями. Оно должно было наглядно показывать всем, что вот здесь в отдельно взятом месте Советского Союза коммунизм уже наступил.

* * *

Если Высоцкого и Влади пускают внутрь без всяких сомнений, то ко мне на воротах долго присматриваются, и даже мой членский билет Союза писателей не играет особой роли на чаше весов. Только личное и довольно решительное вмешательство Марины Влади, поднаторевшей в последние годы в борьбе с советской бюрократией, решает вопрос. Ссориться с ней не решается даже седоусый вахтер, и я понимаю, что за этой женщиной Владимир Высоцкий долгие годы находился как за каменной стеной.

Именно в ней чувствуется какой-то несгибаемый стержень. Высоцкий же в этой паре – чистый хаос, притянутый к своей противоположности философскими законами всемирной диалектики.

Юра пройти даже не пытается и без особых возражений разводит руками, обещая ждать меня столько, сколько понадобится. Напоследок он ободрительно подмигивает, словно напоминая о нашем разговоре. «Оставь их без штанов, Федя».

Мы идем к лечебному корпусу по идеально ровной кипарисовой аллее. Отсутствие даже малейшей мусоринки, да что там, косо растущей травинки, вызывает какое-то нереальное ощущение, словно ты оказался в научно-фантастическом фильме про «прекрасное далеко».

К нам навстречу идут чинно прогуливающиеся отдыхающие передовики производств, лауреаты Государственных премий, академики.

На Высоцкого смотрят с интересом, даже оглядываются. Очевидно, узнают, но никто не лезет с вопросами или попыткой взять автограф. С парой человек он даже оказывается знаком и походя здоровается.

– Я не могу вас пустить. – Нам решительно заступает дорогу невысокая и круглолицая медработница с едва заметными веснушками на щеках. – У Михаила Нехемьевича сегодня процедуры. У него вчера был рецидив, ему нельзя беспокоиться. Доктор запретил любые посещения.

Весь медперсонал тоже словно сошел с киноэкрана. Седовласые улыбчивые доктора, молодые симпатичные сестры и санитарки в строгих, но элегантных, выбеленных до хруста халатах и туфельках на низком каблуке. Идеальное сочетание эстетики, приветливости и профессионализма.

– Барышня, ну это же мой друг, он же нас ждет, – с обаятельной хрипотцой в голосе говорит Высоцкий. – Вы представляете, при нашем графике вот так просто увидеться – какая это редкость! Тут же такое дело… честь шахматной короны на кону!

– Ничего не знаю, у него режим, – настаивает она, заправляя под форменный колпак белокурую прядь.

– Светочка, ну что ты здесь людей пугаешь? – доносится голос со стороны лестницы. – Они же натуры впечатлительные, решат, что я при смерти, волноваться начнут. Я здоров как бык и так же силен.

В холле появляется подвижная фигура знаменитого шахматного короля. Он одет в довольно обычный для пациента лечебницы синий спортивный костюм, который в моем сознании, привыкшем к официальным фотографиям с турниров, совсем не вяжется с привычным образом гроссмейстера.

Брови Таля сурово нахмурены, а темные пронзительные глаза смотрят исподлобья. Медработница от неожиданности охает, словно этот взгляд поражает ее в самое сердце.

Таль бесцеремонно приобнимает девушку, звонко чмокая ее в щеку, таким образом полностью лишая воли к сопротивлению. В этом жесте куда больше жизнелюбия и широты души, нежели фривольности.

После того как три живые легенды – две советских и одна французская – приветствуют друг друга, доходит очередь и до меня.

– Вот Миша, – говорит Высоцкий, – молодой человек грозится обнести тебя в пух и прах.

– В шахматы? – Тот вскидывает голову в каком-то удалом бретерском жесте. – Для начала дам ему в фору коня, но думаю, даже с этим он не потянет.

– В преферанс! – Высоцкий щурится, словно придумал какую-то очень забавную шутку.

– Если хотите, я дам вам фору, – говорю. – Коней у меня в колоде нет, так что как насчет бубнового туза?

– Нагл, самоуверен, азартен, – оглядывает меня Таль. – Прямо как я в юности. Что же… это может быть любопытно. Не будем терять время.

Мы идем вслед за ним по длинному коридору, проходим огромную рекреацию с зимним садом и оказываемся в небольшом, но уютном зале.

Мода на шахматы коснулась и этого места, поскольку оно представляет самую настоящую шахматную гостиную. Судя по количеству досок, здесь можно проводить не меньше десяти партий одновременно. На стене висят большие магнитные демонстрационные доски, на которых может отображаться ход самых важных партий.

Но это все ближе к стенам, а по центру сама комната превращена в поле для шахматной баталии. Паркет выложен двумя цветами, светло-белым и темно-коричневым, и составляет огромные клетки.

Рисунок представляет собой шахматную доску, на которой стоят большие фигуры размером как минимум мне по пояс. Ради любопытства, поднатужившись, приподнимаю одну из них двумя руками.

Таль ведет нас к небольшому столику со столешницей, на которой изображены уже набившие мне оскомину черные и белые клетки. Мы садимся в удобные низкие кресла.

– Здесь нас не потревожат, – говорит Таль. – Здесь я разбираю комбинации, провожу время в размышления, и меня запрещено беспокоить.

Он подмигивает и жестом фокусника извлекает из-за большой кадушки с фикусом фляжку армянского коньяка.

Высоцкий заметно оживляется.

– У вас хотя бы стаканы есть? – вздыхает Влади.

– А мы чаю попросим, – потирает руки Высоцкий, – в подстаканниках.

– Колоду принесли? – спрашиваю я. – Пока мы не удалились от темы и не забыли, зачем пришли.

Марина щелкает замочком маленькой черной сумочки и извлекает оттуда запечатанную колоду.

– В «Союзпечати» купили?

– В фойе отеля, в «Сувенирах».

– Пойдет, – киваю.

– Вот что за выкрутасы? – лениво бурчит Высоцкий. – Мы тебе на слово верим.

– Это пока, – говорю.

Таль хмыкает, наклоняясь вперед. Кажется, теперь ему и вправду интересно.

Я откладываю шестерки и тасую колоду.

Ну что, поехали?

Глава 7

Таль очень хорош, он собран, сосредоточен и не допускает ошибок. В принципе это понятно, голова у бывшего чемпиона мира по шахматам как Дом Советов, а преферанс намного более простая игра по сравнению с его профильным видом деятельности.

Вот только он авантюрист. Это проявляется в шахматах – стиль Таля уникален – и тем более заметно здесь.

Если бы я был на его месте, то, зная, с кем играю, вообще бы не рисковал. Играл бы только то, что уже на руках, и исключал бы любой риск. Но Таль не такой, и это, вкупе с моей ловкостью рук, сказывается.

Играем мы до двадцати с кругом распасов вначале, можно было бы еще после закрытия пули устроить эту лотерею, но она ни к чему. Пока ни к чему. Потому что уже сейчас, когда до конца игры остается всего несколько раздач, становится понятно, что и Высоцкий, и Таль проигрывают.

И если Таль в итоге лишится максимум тысячи – при пяти рублях за вист это не очень много на самом деле, – то Владимиру Семенычу очень сильно не везет. Он летит уже порядка червонца. Что вкупе с его же обещанием удвоить проигрыш Таля дает мне около двенадцати тысяч рублей, которые я выигрываю за один, пусть и достаточно длинный, вечер.

В помещении шахматного клуба кроме нас четверых никого нет. Несмотря на то, что мы в санатории, тут уже накурено хоть топор вешай. Поэтому Марине даже приходится выйти ненадолго и прийти не одной, а с работником санатория. Высокий седой мужик что-то там подхимичил, и – о чудо! Кондиционер, который тут, вообще-то, есть, но не работал все это время, начинает выполнять свои обязанности.

Дым, не брильянтовый, как у Ильфа и Петрова, но тоже очень даже денежный, потихоньку рассеивается, а вместе с ним тают и шансы советских звезд на хоть сколько-нибудь удачный итог вечера. Высоцкий снова без двух на семерной, потом Таль рискует и играет семерную, понадеявшись на расклад, и тут вот он – шанс их утопить еще сильнее!

– Пас, – звучит голос Высоцкого.

– Аналогично, – вторит ему Таль.

Я могу и сыграть, на самом деле. У меня длинная масть в бубях и перехваты в остальных мастях. Шесть уж точно будет, я же сдавал и понимаю, что к чему. Но если я, наоборот, спасую, то, списав с горы единичку, суммарно нарисую десятку моим противникам.

Такой шанс упускать нельзя.

Правда, выход из распасов прогрессирующий, на следующей раздаче нужно играть минимум семь, а через одну вообще восемь, что, учитывая тот факт, что сдавать буду не я, довольно опасно. То есть было бы опасно, если бы не моя память и в очередной раз выручающая меня советская полиграфия. Вернее, ее качество.

Я за эти три часа уже успел выучить все дефекты рисунка рубашки и теперь читаю как по писаному. Это уменьшает риск до приемлемого, и я, докурив очередной «Кемел», говорю:

– Пас.

– Интересно, – говорит Таль. В последние полчаса он практически не разговаривает, только торгуется и отделывается односложными комментариями. – Учитывая ситуацию, это хороший шанс хоть что-то поправить.

– Увидим, – односложно отвечаю я, и Миша вскрывает первую карту несостоявшегося прикупа.

Валет бубей. У Таля бланковая дама, он морщится, но Высоцкий в еще более тяжелом положении, у него вообще король.

Я отдаю десятку, и Таль снова вскрывает карту из прикупа. На сей раз это пиковый король, и теперь уже знаменитый шахматист забирает тузом.

Моих тут нет вообще, поэтому можно немного расслабиться и понаблюдать как за соперниками, так и за Мариной Влади.

Судя по всему, она действительно любит своего мужа. Какая женщина, особенно если она звезда мирового кино и вообще красавица, согласится пробыть четыре часа статистом и просто смотреть, как три мужика играют в не очень зрелищную карточную игру.

Преферанс же – это не покер, и игру не показывают по телевизору с комментатором и компьютерной графикой и аналитикой. Поэтому стороннему человеку, к тому же не разбирающемуся в игре, скучно.

Но Влади это не волнует. Она сидит на диване рядом со своим мужем и обнимает его сзади. Практически семейная идиллия.

После того как Таль взял три взятки, а Высоцкий семь, распасы чуть было не заканчиваются. У Миши на руках аж пять червей с тузом и два марьяжа. Хороший шанс для того, чтобы взять семь. Он пытается это сделать, заказывает игру, козырь, естественно, черви.

– Вист, – говорю я.

– Интересно, – бурчит себе под нос Высоцкий и тоже говорит «вист». Я его понимаю. У него-то два туза, практически стопроцентная вероятность.

Но штука в том, что у меня, благодаря знанию расклада, тоже все в порядке. Я вижу, как нужно сыграть правильно. А я могу и делаю это.

Итогом становится очередные 4 в горе у чемпиона мира по шахматам. Таль не сыграл, и мы продолжаем распасы. Итогом круга становится то, что я еще сильнее оторвался.

А потом закрыл пулю эффектным мизером. Он у меня был дырявый, но прикуп и расклад все поправили.

И вот он итог. Десять с половиной тысяч чистого выигрыша и еще полторы штуки от Высоцкого бонусом.

Это не мелочь, и это очень приятно.

– Да уж, – смеется Высоцкий, но очень уж натужно, – вот уж не ожидал, что меня так разденут, какие-то четыре часа, а обобрал ты меня, Федор Михалыч, ну просто как липку.

– Да, это было очень эффектно, – отвечает ему Таль. И я ведь смотрел за руками нашего молодого товарища. Профессиональное, знаете ли. Мы, шахматисты, умеем концентрироваться в важные моменты.

– И что? – тут же оживляется Высоцкий.

– А ничего, Федор Михайлович просто очень хороший и, что немаловажно, везучий игрок. Если бы он мухлевал, я бы это заметил.

Миша раскуривает сигарету, мы чокаемся очередным коньяком, и он продолжает:

– Карты мы купили прямо перед игрой, и они не крапленые, я бы это тоже заметил. Так что, Володя, проиграли мы с тобой. Я просто много, а ты неприлично много.

– Да, это верно. Но знаете что, я бы не против отыграться. Как играет Федор, мне, да и тебе, Миш, уже понятно. А два раза в одну воронку снаряд не падает. Так что мне нужен матч-реванш.

– Мне тоже интересно еще раз сыграть с Федором, не из-за желания отыграться, – как-то даже меланхолично добавляет Таль, – хочется еще раз посмотреть, как именно вы, Федор Михайлович, играете. Испытать эстетическое удовольствие, знаете ли.

Прав, тысячу раз прав Юра, когда говорит, что такие люди, как Таль или Высоцкий, настоящие советские звезды и селебрити, играют в карты с такими, как мы, не ради выигрыша. Тот же Таль просто обязан понимать, что шансов выиграть не очень много. Они играют как раз для того, чтобы их обыграли, но обыграли красиво. Так, чтобы потом можно было бы за стопкой или бокалом рассказать историю. Вернее, даже не так – Историю!

Что ж, я не против. Тем более что это полностью входит в мои планы. Результат этой игры очень быстро разнесется по всей округе, и кто нужно о нем услышит. И значит, что моя бесконечно далекая от личного обогащения цель станет чуть более выполнимой.

– Если вы не против, то можно и сыграть. Вот только есть одно маленькое но, – отвечаю я.

– И какое же? – сразу же реагирует Высоцкий.

– Я в долг не играю. Ни с кем и никогда. И даже с вами я этого делать не буду. Так что, если, конечно, у вас в карманах нет еще пятнадцати тысяч, давайте перенесем это дело.

– Да что переносить? – кипятится Высоцкий. – Раз решили, значит, решили. Деньги – брызги.

Таль в этот момент вежливо просит его извинить и куда-то уходит. Через десять минут, которые заняты сигаретами, он возвращается и демонстративно показывает солидно выглядящую пачку.

– Здесь три тысячи рублей. Это за предыдущую игру. – Половина меняет своего хозяина и занимает место во внутреннем кармане моего пиджака. – А это на следующую.

У Высоцкого деньги тоже имеются. Он со мной рассчитывается, а потом, чуть замешкавшись, достает из кармана своей пижонской куртки и кладет на стол ключи с щегольским ромбом на брелке.

– Вот, играем на мою машину. Если что, Федор ее забирает в счет долга. С тобой, Миш, мы договоримся, если что, правильно?

Таль кивает, а я же смотрю на Влади. Как-никак машина – это ее подарок Высоцкому. Даже интересно, как она отреагирует на такое сумасбродство мужа.

Но смотри ж ты. Красавица француженка только возводит очи горе и ничего не говорит. Видно, не врали те, кто говорил и писал, что у них действительно была большая любовь и что она ему, с одной стороны, прощала очень многое, а с другой стороны – держала в рамках, как минимум если говорить о наркотиках. Ну, или старалась держать.

– Хорошо, – отвечаю я, – сувенирный магазин еще работает? Нужна свежая колода.

Через пару минут требуемое уже у меня в руках, Таль чертит новую пулю, а заботливая Марина куда-то вышла, и вскоре на соседнем с нашим столе появляется ужин, вернее, скорее закуска. Я практически не пью, а вот Владимир Семенович хорошо так напирает на коньячок, да и Миша нет-нет да и составляет ему компанию. Талю это не мешает играть, а Высоцкому все равно. Он что трезвый, что пьяный нам не соперник.

Сценарий следующей игры, более длительной, до сорока, но по тем же ставкам червонец за вист немного отличается от того, что я изобразил несколькими часами ранее.

Если в первой игре я давил бульдозером сразу, не оставляя ни малейшего шанса обоим оппонентам, то сейчас позволил себе намеренно отдать несколько розыгрышей. Правда, максимум, что я недобирал, это одна взятка.

Причина, по которой я намеренно показывал, что проигрываю, очень простая: все те же слова Юры о том, что надо сделать хорошее шоу.

А камбек посреди проигранной игры и последующий разгром – это лучший сценарий. Адреналина надпочечники моих соперников накачают им по самую макушку.

Первый час я проигрывал примерно рублей семьсот, это навскидку, лень было считать точнее, а потом, когда Высоцкий заметно повеселел, решил – хватит.

Как раз Владимир Семенович сдал мне две длинные масти без тузов, которые ждут меня в прикупе.

Мы бьемся за игру с Талем, у того семь старших пик, и на моих восемь первых он сдается. Я эффектно переворачиваю прикуп, а потом беру его, сбрасываю две малки в крестях, семь и восемь и объявляю игру.

– Девять бубей.

Козырный туз сдает мне Высоцкий.

– На девятерной вистуют только пьяницы и студенты, пас. – Голос очередного солнца русской поэзии изрядно противоречит его словам, но дело сделано. Два паса, и я показываю расклад. Действительно, девять взяток.

С этого момента начинается мой ренессанс. И для того чтобы начать выигрывать, и выигрывать крупно, я не сдаю себе выигрышные расклады. Я набираю свое на первом слове, а свою раздачу использую выборочно. То сдаю почти-почти для одного, то для другого, то себе маленькую, но верную игру.

Правда, пару раз все-таки пришлось сдать себе и большую игру, мизер и десятерную.

С мизером вообще смешно получилось, сначала его сдал мне Высоцкий, а потом я сам.

– Мизеры ходят парами, – философски отмечает Таль. Он все так же внимательно изучает, как я играю и как я сдаю, но все чисто, я не даю ни малейшего шанса в себе усомнится.

В итоге еще через шесть часов – санаторий «Украина» в это время уже погрузился в вечерний мрак – я заканчиваю. Пуля закрыта, и пора считать, что и у кого получилось.

Минусую гору, раскидываю висты, сокращаю их, и вот он, результат.

– В этот раз получилось меньше, – говорю я Талю. Он тоже все видит и кивает.

– Да, я сменил стратегию, играл более осмотрительно, но мне снова это не помогло. Мое почтение, Федор. У вас редкий талант. – В это время он отсчитывает мне восемь сотенных купюр, которые занимают почетное место рядом со своими товарками.

Правда, одна из них, со счастливыми серией и номером, задерживаются на столе, и я с улыбкой подаю ручку и купюру Талю.

– Может, распишетесь? Вставлю в рамочку и повешу у себя над письменным столом. Будет очень ценный сувенир.

Это не пустая бравада и бездумное отношение к деньгам, вовсе нет. Это точно такая же игра, как и все, что я делал до этого. И буду делать очень скоро, буквально через несколько минут, когда очередь дойдет до Высоцкого.

У того дела не столь радужны, как у Таля, если можно так сказать про человека, который проиграл восемьсот рублей, шесть месячных зарплат. И это только что, не будем забывать про предыдущие полторы тысячи.

Владимир Семеныч же остался без круглой суммы в двадцать пять тысяч. Обычный советский гражданин столько не увидит никогда в жизни, разово, конечно. Это примерно зарплата врача за двенадцать лет.

И большая часть этой суммы – это Renault 16, которую Высоцкий оценил в тринадцать тысяч.

Правда, на самом деле вообще без разницы, сколько в действительности может стоить этот автомобиль в Советском Союзе. Если мне не изменяет память, то Влади купила его за три тысячи марок. По нынешнему курсу – а газеты регулярно публикуют эту совершенно ненужную для простых советских граждан информацию – это 1200 рублей. Но с учетом того, чья это машина, цена будет намного выше даже той, что озвучивает мне Высоцкий.