Текст книги "Пустошь, что зовется миром"

Интерлюдия

Рассмотрим виды использования мяса.

В качестве еды: мясо, которое взрывается на наших языках, вкус крови и структура сопутствующих мясных волокон, тауриновый привкус и высокое содержание путресцина. Тело требует мяса, потому что тело и есть мясо, и мы под песни наслаждаемся не только созданием звездолетов и городов, исследованиями естественных процессов и разными версиями песен, но и простыми радостями принятия питательных веществ, энергией, вкусом.

Утилизация: некоторые тела в помете не пригодны для превращения в личности, и в конечном счете все тела стареют и прекращают существование. Но ничто созданное не теряется в пении общего «мы»: все тела, которые не являются личностями или перестали быть личностями, перерабатываются и снова используются, разделяются на компоненты, должным образом потребляются.

Навыки: все тела есть мясо; мясо, генетика и опыт каждого тела создают навыки. Рассматривать использование мяса таким образом есть приглашение рассматривать скорбь. Все тела стареют или получают неизлечимые повреждения и перестают быть голосом гармонии; познать потерю голоса значит познать скорбь, нужду, перейти от пения к стенаниям.

Но рассмотрение вариантов использования этого мяса – дело методологически сложное. Этот тип мяса существует в двух разновидностях тел, их аккуратно извлекают из звездолетов, как клешня извлекает устрицу из раковины. Два тела не дали единого «мы» одновременно, хотя и произошли из одинаковой разновидности звездолетов. Звездолетов, которые происходят из войд-дома, построенного мясом по другую сторону гиперврат, ближайших к далекому от центра земля-дому «мы».

Они не личности.

Они мыслят языком.

Но реагируют они так, как если бы были личностями. Все время повторяется одна и та же последовательность: но только в том, как они летают на своих звездолетах, в их понимании вектора и тяги. Во всем остальном они не личности, они не слышат пения «мы», они только пища и навык. Кроме названной закономерности. Кроме пилотирования.

По прошествии некоторого времени они уже больше не навык, они только пища. Мы, поющие, размышляем: не привнесет ли их вкус в нашу гармонию эту уникальную закономерность, является ли их вкус всего лишь вкусом, и это большая загадка.

* * *

Акнел Амнардбат проводит в одиночестве больше времени, чем следовало бы, и сама об этом прекрасно знает. Ведь она в конечном счете советник «Наследия», у нее есть шесть голосов других советников «Наследия», вторящих ей за компанию по имаго-линии, а кроме этой цепочки воспоминаний она и есть «Наследие», культура, сообщество и все, что составляет станцию Лсел. Она помнит себя во времена, когда посещала любое самое глупое культурное событие, какое находила по Интранету Станции. Плохой документальный голографильм, новые виды музыки, детишки, читающие стихи в баре, выступление вокально-танцевальных ансамблей, танец в невесомости… В тот год она была покорена безимаговым реставратором, который предложил новый способ использования грибов, капсайцина и альдегидов для создания блюд, которые обеспечивали совершенно невероятный взрыв ощущений… Перед тем как стать советником, она изучила Станцию и знала ее, как собственное тело.

Теперь стало труднее, теперь она – «Наследие». Когда она приходит на какое-то событие, то это либо выражение официального одобрения, либо знак, что событие санкционировано. Она не знает, когда это началось, когда ей перестали доверять, даже когда она занималась чем-то, в чем и малейшего намека на тейкскалаанскую культурную инфильтрацию не было… ничего, что могло быть подвергнуто цензурированию…

Это не имеет значения. Теперь она – «Наследие», с ней вся станция Лсел, вся ее история и ее люди, за которыми нужно наблюдать. Она приходит в тайное сердце станции, репозиторий имаго-машин, каждый раз, когда чувствует, что ее должность уж слишком категорично запирает ее в стеклянной клетке, не отпуская домой. Все воспоминания имаго-линий станции находятся здесь, где она стоит теперь, в безопасности под ее неусыпным надзором.

Эхо, вспышка имаго-памяти, быстро подавленные эмоции: Кроме тех, что ты повредила.

Акнел Амнардбат редко совершает ошибки. А если совершает, то признается в этом себе и считает себя провинившейся.

То, что она сделала с Махит Дзмаре, ошибкой не было. Она правильно поступила, когда удалила имаго-линию одурманенных Империей послов из сердца Лсела; никто не должен становиться наследником воспоминаний Искандра Агавна. Дзмаре была приемлемым конкурентом. Она была идеальной для него парой по способностям – могла бы стать еще одной такой, как он, даже без его воспоминаний. Отправка их обоих со станции было лучшим из решений.

Регулировка – ослабление – имаго-машины, которая стояла в стволовой части ее мозга, тоже было решением не из худших. Нового посла либо должно было закоротить где-нибудь, чтобы никто не смог помочь, либо полностью освободить ее от Искандра Агавна и посмотреть, чего она сможет там добиться.

<Повреждение>, – пробормотал один из голосов на ее имаго-линии, а она его проигнорировала.

Вот только Дзмаре вернулась с явно цельным имаго, и теперь Тейкскалаан приблизился к Лселу, как никогда, пожирал ресурсы Станции чревами военных кораблей при проходе через Бардзравандский сектор на пути к своей войне.

Акнел Амнарбдбат не совершает ошибок, которые отказывается признавать. Она признает и эту: ее ошибка состояла в том, что она представляла себе, будто Агавн и Дзмаре уже стали такими непохожими на других станциосельников, что никогда не захотят возвращаться домой. Она ошиблась: эта парочка отсутствовала не столь долго, чтобы у них возникло желание остаться там навсегда.

Это делает Дзмаре более опасной, чем она могла когда-либо стать, изображая посла. А теперь, когда она вернулась, вся ее имаго-линия способна распространять имперские идеи об уже реализованной колонизации на другие имаго-линии и живых станциосельников, носителей этих линий. Это делает их переносчиками инфекции, более изощренными, чем приближающийся военный корабль, но такими же опасными и ядовитыми для Лсела. Мозги людей должны оставаться свободными. Тела умирают, страдают, попадают в заключение – память остается. Во что превратится станция Лсел, если ее память будет засорена соблазнами тейкскалаанской культуры? Они и без того уже теряют немало линий – в последнее время в основном линий пилотов, которые исчезают в районе Дальних врат, убитые тем врагом, с которым сражается Тейкскалаан. «Или, – злобно и резко думает Амнардбат, – убитые самими тейкскалаанцами под ложными предлогами». Они не могут позволить, чтобы от порчи гибли и другие.

Амнардбат планирует арестовать Дзмаре, если та не придет в назначенный срок на обследование специалистами по имаго-машинам. Даже Дарц Тарац не может возразить против законности ареста того, кто уклоняется от исполнения прямого приказа Советника. Закон вплетен во все лселские коды, в мясо самой культуры станции. Советник может отдавать экстренные команды, подлежащие исполнению.

А когда Дзмаре арестуют, Амнардбат будет иметь в полном распоряжении ее имаго-машину. Когда-то лселскими советниками становились капитаны и военачальники, и их слова означали смерть – или жизнь в черноте между звездами.

Может быть, им снова пора вернуть бразды правления.

Глава 5

Ряд практик, которые унизительно называют «культ гомеостата», происходят с одной планетарной системы, включающей две обитаемые планеты – Нелток и Позон и один обитаемый спутник Сеприй, и все вместе это Система Нелток. Нелтокцы называют свою наследственную религиозную практику «гомеостатическая медитация», или, на разговорном языке, «балансирование», и считают ее культурным артефактом (с сопутствующей регистрацией и защитами – см. пункт 32915-А в Регистре «Одобренных культурных артефактов» министерства). Однако Система Нелток уже восемь поколений находится в составе Тейкскалаана, и тейкскалаанцы, планетарные корни которых покоятся там же, не все являются приверженцами гомеостатической медитации. Активного приверженца этой практики можно узнать по татуировкам зелеными чернилами, которые приобретают форму фракталов на изображениях растущей плесени и молний; впрочем, есть и другие рисунки, навеянные природными явлениями…

Отрывок из «Сплетенные звездным светом: Пособие по синкретическим религиозным формам в пределах Тейкскалаана», автор Восемнадцать Дым, историк.

Приоритетное послание – ВСЕМ ПИЛОТАМ. Движение в направлении Дальних врат в период тейкскалаанской военной активности в высшей степени не рекомендуется, и пока обычный запрет на перемещение военного транспорта приостановлен. Избегайте контакта с тейкскалаанскими кораблями. Избегайте разрешения визуально подтвердить номер, размер и вооружение лселских кораблей. Этот приказ действителен до его отмены Советником по пилотам для конкретного судна, маршрута или коммуникации – осторожность есть лучшая часть доблести – ПОДПИСАНА СОВЕТНИКОМ ПО ПИЛОТАМ (ДЕКАКЕЛ ОНЧУ)… повтор сообщения…

Приоритетное сообщение, распространяемое только на частотах, используемых пилотами в районе станции Лсел, и по Интранету пилотов.

54.1.1-19А (Тейкскалаанское летоисчисление)

В последний раз Девять Гибискус садилась за штурвал «Осколка», модель которого была на несколько поколений старше этого. Ее облачная привязка потратила чертову прорву времени на апдейт программы, а до этого даже не давала ей доступа в коллективное видение, общее для всех пилотов «Осколков». Вдобавок новая система биообратной связи, которая позволяла им реагировать как единый большой организм, была для нее абсолютно в новинку. Эта технология перекочевала во Флот из имперской полиции, а в Военное министерство – из министерства науки лет десять назад. Министр Девять Тяга – бывший министр Девять Тяга, напомнила себе Девять Гибискус – была ярым приверженцем этой технологии, потому что видела, какие перемены произошли благодаря этой технологии у Солнечных на Жемчужине Мира. «Мгновенное реагирование, гиперкоммуникации», – сказала когда-то ей и другим офицерам бывший министр во время долгой ночи дружеского застолья. Она осуществила переработку этой технологии применительно к «Осколкам», она же разместила заказ в министерстве науки, и министр Десять Перл, к которому прилипло определение «тот, кто приносит паттерны в мир», будучи мастером алгоритмов, приспособил код к нуждам Девять Тяги. Теперь новая система была внедрена в программу взаимодействия интерфейсов «Осколков» с облачными привязками пилотов, а также в набор внешних электродов и магнитных сенсоров, встроенных в их вакуумные скафандры. Это обеспечивало искусственное ощущение коллективного местонахождения в пространстве или проприоцепцию, визуальное восприятие картинки мира в данной области и, как утверждали слухи, коллективную боль, коллективные инстинктивные рефлексы реагирования на опасность. В результате после введения новой системы боевые потери сократились на девять процентов, и это привело в восторг Пятую Ладонь – вооружения и исследования. Но даже если бы Девять Гибискус находилась внутри «Осколка» и на ней был специальный вакуумный костюм, она не знала бы, что делать с этой новой проприоцепцией, разве что блевануть некстати, что явно было наиболее частым побочным эффектом тренировок. Так что, возможно, лучше всего ей было держаться интерфейса «Осколка», а такую возможность ей предоставляла ее облачная привязка безо всякого взаимодействия с кораблем. Она села в свое капитанское кресло на мостике «Грузика для колеса», установила горизонтальный обзор для девяноста процентов случаев, приспособила облачную привязку к обоим глазам. Она ни в коем случае не собиралась позволять Шестнадцать Мунрайз атаковать Пелоа-2 без возможности чрезвычайно строгого наблюдения за ее действиями.

Ее люди могли в один клик отвлечь ее от взаимодействия с «Осколком», и тогда она вернется к обязанностям командующего. Но пока, поскольку ее флагманский корабль ничего не делал, только стоял на месте и получал разведсведения, она официально оставила командовать Двадцать Цикаду и заняла органы восприятия другими делами.

Она двигалась, будучи невидимой для других, вместе с пилотами «Осколков» в тени малого истребителя поддержки «Спящая цитадель» вслед за «Обожженным фрагментом фарфора» Шестнадцать Мунрайз в тишину, которая поглотила Пелоа-2. Она рассеянно спрашивала себя, не повлияет ли выход из строя системы связи на интерфейс «Осколка», и подумала, что было бы полезно это выяснить.

«Обожженный фрагмент фарфора» был красивым кораблем. Она видела через постоянно меняющие локацию системы обзора «Осколков», как он прорезает пространство, словно обсидиановый клинок, поблескивающий чернотой. Крейсер-невидимка класса «Пирокласт» – если он не был гордостью Двадцать четвертого легиона, которым командовала Шестнадцать Мунрайз, то его следовало таким сделать. Корабль, вынырнувший из-за дальней стороны карликового солнца системы Пелоа, – в этом месте находился корабль «Острие ножа», когда их перехватил инопланетный корабль с тремя кольцами, – мог показаться всего лишь темным пятном на звездном поле. Он был почти невидим. Следом за ним двигалась «Спящая Цитадель», что позволяло Шестнадцать Мунрайз занять место во главе. Конечно, она приняла командование на себя; Девять Гибискус наверняка сделала бы то же самое. После коммуникационного блэкаута никто не видел Пелоа-2. Девять Гибискус не знала толком, что ожидала увидеть. Что угодно: от почерневшей, выгоревшей раковины до яркой, здоровой колонии, подвергшейся блокаде…

Ни того, ни другого она не увидела. Пелоа-2 выглядела, как предположительно и должна была выглядеть, судя по голограммам: маленькая планета, три континента, большая силикатная пустыня в центре самого большого из них, тейкскалаанская колония на южном окончании этой пустыни. Очертания обогатительных предприятий и производств по выпуску стекла для облачных привязок напоминали глифы, введенные в ландшафт. И весь чистый кварцевый песок, белый блеск вокруг колонии, был оправой для необработанного промышленного алмаза. На видимой им части колонии стоял день, а потому невозможно было определить, есть там электричество или нет. Обычный набор спутников все еще находился на орбите, но половина из них была погружена в темноту, и на самой планете не наблюдалось никакого движения, малые корабли не поднимались и не садились на ее поверхность. И инородцев нигде не было видно.

За шумом болтовни между «Осколками» она смогла различить голос Шестнадцать Мунрайз: «Медленно опускаемся на орбиту. Это кладбище».

Девять Гибискус не имела биофидбэка, чтобы прийти в содрогание, но ее все равно трясло, и она решила, что это следствие коллективного восприятия – пилоты всех «Осколков» ощущали эту ползучую, безмолвную необычность. «Это кладбище». Шестнадцать Мунрайз не ошиблась на этот счет. Когда они приблизились, «Спящая цитадель» уже прошла мимо погруженных в темноту спутников. Они представляли собой не более чем руины, разодранные, вскрытые, с оторванными частями. Девять Гибискус пыталась увидеть какую-то систему в этом разорении – может быть, инородцам требовался металл или сердечники реакторов, кислород, что угодно – и не смогла. Спутники просто выглядели разодранными на части. Разграбленными. Она поймала себя на мысли: «То, что в них полезного, они и хотели забрать. Оживляющую силу, то, что делало их имеющими цель, а не выброшенным на свалку мусором – вот что они ищут».

Она понимала, что антропоморфизирует угрозу, вкладывает смысл и причину в то, что вполне могло быть беспричинным разрушением. Эти инородцы не были людьми. Они даже варварами не были.

Снова ровный голос Шестнадцать Мунрайз, произнесенная ею команда:

– Оставаться на орбите и на связи. Я отправляю разведку на поверхность: шесть «Осколков» со «Спящей цитадели» десять с «Фарфора». Приготовиться.

Риск. Девять Гибискус могла и не рисковать. Неудивительно, что Пелоа-2 не выходила на связь: все их инструменты коммуникации были уничтожены. Если спутники превратились в кладбище, то какого рода массовые разрушения могут обнаружиться на планете под ними? Но она отдала Шестнадцать Мунрайз приказ отвоевать эту колонию, бросила ей вызов – мол, справишься ли? Так что просто окружить планету тейкскалаанскими кораблями было недостаточно. Если на планете находились граждане Тейкскалаана, то они заслуживали спасения. Заслуживали защиты и возвращения в мир. Девять Гибискус перенесла внимание на полет пилотов «Осколков», спускающихся на поверхность через выгоревшую атмосферу. Все остальное она отвела на второй план, на периферийное видение через облачную привязку, на вспышки в темноте.

Они попытались связаться с космопортом на обычный манер – запросили посадочный вектор и соответствующее место между небесными сетями. «Осколки» садились на собственных двигателях, а не как гондолы с зерном или грузовики – их приходилось ловить. Такой способ посадки должен был использоваться как рутинный. Но ничто на этой планете не было рутинным.

Пелоа-2 не отозвалась на первый вызов. Не отозвалась и на второй, и на трансляцию по всем каналам требования очистить космопорт для посадки, поскольку суда Военного министерства имели приоритет над всеми остальными. Девять Гибискус предпочла бы пропустить это сообщение, поскольку многоканальная связь была делом слишком рискованным – даже кладбища могли посещаться тем, кто вырыл могилы. «Осколки» приземлились, где смогли, спустились через оранжево-пурпурное сияние плазмы, испытывая давление и тряску перегрузок во время торможения. Тем не менее само приземление прошло гладко: все пилоты совершали посадки и в гораздо более трудных ситуациях, в условиях радиомолчания и без векторного ориентирования – только за счет визуального выбора безопасного места для посадки.

В космопорте царили темнота и тишина – ни тейкскалаанцы, ни инородцы не вышли встречать шестнадцать кораблей. Один из приборов на инструментальных панелях «Осколков» сообщал пилоту, что температура за бортом почти пятьдесят градусов, на Пелоа-2 был летний полдень, и температура достигла границы человеческой переносимости. Девять Гибискус на мостике вдали от всего этого ощущала холодок, видя полную неподвижность, слыша полную тишину. Струйки кварцевой пыли поднимались над поверхностью, когда дул ветер, белая рябь в воздухе напоминала снежную метель.

В ее ушах раздался голос Шестнадцать Мунрайз:

– Выяснить, насколько плоха ситуация. Найти выживших, если удастся.

Такой же приказ могла бы отдать и Девять Гибискус. Какими бы ни были расхождения между ними, грело душу то, что Шестнадцать Мунрайз волновала судьба граждан Империи. Это давало надежду, что, может быть, между ними все-таки найдутся точки соприкосновения, которые позволят им скоординированно работать во время этой войны.

Она увидела, как люди выходят из «Осколков», и порадовалась, что на пилотах вакуумные костюмы с контролем температуры, а еще с обновленными интерфейсами, которые позволяют сохранить коллективное видение даже на поверхности планеты, вне зоны действия ИИ корабля, который сводит восприятие каждого в единое, общее. Она радовалась, пока пилоты не вошли внутрь здания космопорта и не увидели первые тела.

Девять Гибискус была солдатом. Она убила больше народа, чем могла сосчитать, – в условиях космического сражения их зачастую и сосчитать было невозможно, – и часть из них умирала у нее на глазах, она видела кровь, вонь дерьма и выпавших внутренностей, жертвы, приносимые ни для кого и одновременно для всех. Она носила на лбу кровь своей первой жертвы в наземном бою, пока эта кровь не засохла и не отшелушилась. Это был старый ритуал, и тогда она ощущала себя текскалаанкой в большей мере, чем когда-либо в жизни: в двадцать лет, коронованная кровью, по колено в грязи на попытавшемся поднять восстание планетоиде…

…Но сейчас, глядя на тела, она мечтала никогда этого не видеть. Так много людей – в большинстве своем распоротых, умерших не чистой смертью от энергетического оружия, хотя и такие тоже встречались. Тейкскалаанцы превратились в частично почерневшие, частично расплавившиеся трупы, но по большей части распоротые, как вскрытые спутники, которые она только что видела. «Может быть, они едят крупных млекопитающих», – подумала она, и эта мысль показалась ей утешительной. Виды, которые считали людей добычей, представляли проблему, но те же эбректи поедали крупных млекопитающих, а тейкскалаанцам все равно удалось с ними поладить. Но внутренности распоротых тел не были съедены, они просто были оставлены в таком виде – и все. Их вспороли и бросили за ненадобностью. Значит, отбросы – не еда.

Очень легко было начать мыслить, как враги. А начав думать, как они, – испытывать к ним персональную ненависть.

Лидер группы «Осколков», базирующихся на «Спящей цитадели», сделала знак своим и группе с «Фарфора»: «Вы идите туда, мы сюда». Ее коллега из другой группы кивнул. Они побежали в темноте из соображений безопасности, полагаясь только на свое коллективное видение: если инородцы все еще находились здесь, то известие, что к ним заявились гости, было надежным способом быстро оказаться убитыми. Внимание Девять Гибискус было привлечено к группе, состоявшей из ее людей. Они знали, что она с ними, наблюдает. Она надеялась, что это приободрит их, бегущих по руинам Пелоа-2. Их капитан Флота видит происходящее так же, как и они.

Прошло несколько часов, прежде чем она начала понимать, что здесь понадобилось инородцам, кроме удовольствия разрушать ради разрушения. Несколько часов обнаружения мертвых тейкскалаанцев, группы за группой, мертвых уже несколько дней, здание за зданием, наполненные трупами. Вторгнувшиеся силы были ужасающе хороши в резне. Ей придется проверить списки – она попросит Двадцать Цикаду, он знает, как это сделать. На Пелоа-2 было около полутора тысяч колонистов, может быть, даже около двух тысяч. Крохотная колония, где располагалась знаменитая фабрика, на которой мелкозернистый песок, полный редких кристаллических добавок, превращали в подобие стекла, используемого в облачных привязках, стекла гибкого и практически неразрушимого. Пелоа-2 находилась на границе тейкскалаанской территории, здесь было слишком жарко для большинства людей, чтобы заниматься чем-то большим, чем короткие инженерные наезды ради прибавки к их обычному жалованью в министерстве войны. Причина, по которой все эти люди были теперь мертвы, как стало ясно теперь Девять Гибискус, состояла в том, что инородцы разбирались в логистике и понимали, что делать с колонией, осваивающей единственный ресурс.

Отрезать от энергоснабжения и взять то, что она успела произвести.

Центральный производственный этаж, на котором прежде стояли высокие стеллажи, наполненные стеклом для облачных привязок в ожидании прыжка через гиперврата в сторону более густонаселенной части вселенной, был совершенно пуст. Здесь все оставалось целым, кроме мощностей для производства листов стекла. Само же стекло исчезло, словно вернулось в свое прежнее состояние – в кварцевую пыль, которую унес ветер.

Значит, они, эти враги Тейкскалаана, были голодны, и теперь известно по меньшей мере одно их желание – забрать ресурс, необходимый Империи, и не допустить продолжения работ. Они не могли знать, что были и другие планеты, которые изготавливали стекло для облачных привязок, другие пустыни с нужной смесью минералов. Впрочем, они были правы: Пелоа-2 стоила колонизации, это стало ясно, когда империя обнаружила ее и ресурс планеты, эти конкретные минеральные добавки. В войне с Тейкскалааном этот ресурс – любой ресурс – следовало сделать для империи недоступным. Изъять. В их расчетах люди, находившиеся здесь, не имели значения.

«Как, черт побери, буду я говорить с этими нелюдями, даже имея помощника из министерства информации?» – Девять Гибискус задумалась и переключилась из коллективной сети «Осколков» в нормальность «Грузика для колеса», где никто пока не стал наполовину выпотрошенным трупом.

– Заканчивайте операцию, – сказала она Шестнадцать Мунрайз по коммуникационному прибору узкополосной связи. – Возвращайте людей, обоснуйтесь на орбитальном периметре Пелоа и скажите легиону, чтобы подготовился к погребальному обряду для всей этой чертовой планеты.

* * *

Станция Лсел оказалась маленькой. Маленькой и очень красивой – вращающийся бриллиант в богатой звездной оправе; две спицы и плотный полукруглый фриз палуб в их середине. Три Саргасс не могла понять, как можно жить на такой станции – словно постоянно живешь на военном корабле, на самом крупном военном корабле, когда-либо существовавшем во Вселенной, однако станция понравилась ей с первого взгляда.

Станция нравилась ей примерно до момента, когда грузовик, которому она заплатила баснословную сумму, чтобы провести на нем одиннадцать холодных часов, пришвартовался к одной из этих спиц и началась выгрузка ящиков с… О содержимом ящиков сообщали надписи на верашк-талайском, Три Саргасс не была уверена, правильно ли помнит слово «рыба» на этом языке. Замороженная рыба? Рыбный порошок? Кому было нужно столько ящиков с рыбным порошком здесь, на этой псевдопланете, сотворенной из металла? Она выгрузилась вместе с ящиками все еще в комбинезоне, приобретенном на Эскер-1. Не успела она выйти из грузовика, как высокий варвар схватил ее, прижал к стене и потребовал информацию. Говорил он при этом на очень силлабическом и непроизносимом языке Махит. Три Саргасс не понимала, о какой информации идет речь, к тому же стена была металлической и больно давила ей на спину, а инженер грузовика ограничивалась лишь тем, что стояла бесполезным столбом неподалеку и всей своей позой выражала одно: «Я же вас предупреждала».

Может быть, ей стоило облачиться в одеяния специального уполномоченного.

– Я уполномоченный Три Саргасс из министерства информации Тейкскалаана, – громко сказала она на своем языке, – и вы совершаете преступление, ведя себя так против неприкосновенного представителя. Отпустите меня.

Варвар явно понимал по-тейкскалаански. Он отпустил ее и нажал какую-то кнопку на плоском экране, заменявшем ему облачную привязку, после чего раздался довольно громкий звук тревоги. Резкий, из трех повторяющихся нот, словно начало песни в клубе любителей нойзкора Беллтауна Шесть.

– Вы кто? – спросила инженер грузовика.

Три Саргасс помахала руками у своих ушей, давая понять: «Я вас не слышу, кто-то включил тревогу, к тому же этот вопрос ужасен с учетом всех обстоятельств».

– Это что я такое доставил сюда? – спросил капитан грузовика, и вопрос прозвучал оскорбительно. Три Саргасс была персоной, а не «что». Она пожала плечами. Улыбнулась, с широко раскрытыми по-тейксалаански глазами. Убедилась, что ее багаж при ней. Варвар, схвативший ее, сказал на вполне приемлемом тейкскалаанском:

– Не двигайтесь. – Она и не двигалась.

Ее душа ушла в пятки. Если звук тревоги будет продолжаться еще долго, то она испугается по-настоящему. Если ее поместят в тюрьму на станции Лсел, это будет воспрепятствованием исполнению ее миссии, не говоря уже о том, что она никогда не была в тюрьме, если не считать нескольких жутких часов в министерстве во время восстания. Она вообще не должна была прилетать сюда…

В другом конце ангара возникло движение. Варвар, включивший сигнал тревоги, вызвал этим сигналом еще нескольких варваров – важных персон, если судить по вниманию, с каким их появление было воспринято станциосельниками, разгружавшими грузовик и другие только что прибывшие корабли. Три Саргасс почувствовала атмосферу, возникшую в ангаре; хотя она и была напугана, хотя сигнал тревоги звучал так громко, ее подготовка не отказала даже здесь, за пределами Империи, среди незнакомых людей. Один из новопришедших поднял руку, и сигнал тревоги прекратился.

Три Саргасс резко выдохнула в тишину. Зажмурила глаза на долю секунды, сжала веки, пока не увидела фосфены[7]7
  Зрительное ощущение, возникающее у человека без воздействия света на глаз.


[Закрыть], а потом распрямила плечи. Подумала: «Ну вот, пришло время поговорить о том, как мне попасть к Махит Дзмаре, даже если для того чтобы пробраться через этих станциосельников, мне придется скрутить язык спиралью». Она открыла глаза.

И увидела, что Махит стоит перед ней, а рядом с ней старик и средних лет женщина, похожая на коршуна.

Выглядела Махит ужасно, но вместе с тем казалась отдохнувшей. Она была, как всегда, высокая, расслабленная и светло-оливковая, с теми же кудрявыми волосами – они теперь отросли, ниспадали щупальцами ей на шею, обрамляли лицо, касались скул, делали их еще заостреннее – острыми, как ее нос. Она больше не производила впечатление человека, которого можно легко сбить с ног, страдающего бессонницей и потрясенного. Нет, она выглядела удивленной, рассерженной и немного измученной тошнотой. «Моя варварка», – с нежностью подумала Три Саргасс, что было совершенно неуместно.

– Привет, – сказала она и снова попыталась улыбнуться, как станциосельник.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Махит, и ей было приятно услышать слова на ее родном языке, произнесенные с таким изяществом. – Три Саргасс, у меня создалось впечатление, что ты служила замминистра и в твои привычки не входила роль контрабанды, перевозимой на грузовике…

– Вы ее знаете, – сказала похожая на коршуна женщина, и ее слова, казалось, прозвучали обвинительно. Конечно, Махит наверняка оказалась внутри очередного политического скандала – она просто притягивала их. Три Саргасс это прекрасно знала на собственном опыте.

– Это асекрета Три Саргасс, – начала Махит, и Три Саргасс почувствовала полное, особенное удовольствие оттого, что ее представили. Они словно поменялись ролями, координатор по делам культуры и варвар, ведь теперь она находилась на планете Махит – то есть станции. – Патриций первого класса, третий заместитель тейкскалаанского министра информации. Мой прежний координатор по делам культуры.

– Самая интересная работа из всех, что у меня были, – добавила Три Саргасс, думая: «Кроме разве что той, что я делаю в данный момент». Она наклонилась над кончиками пальцев перед этими странными варварами. – Я буду вам признательна, Махит, если вы будете настолько добры, что представите мне ваших… спутников.

Дипломатия была прекрасным убежищем. Ей сопутствовали ритуалы, и ни один из них не подразумевал ареста. Обычно.

Выражение Махит сменилось с немного болезненного на смесь разочарования и удовольствия. Она была так выразительна! Остальные станциосельники, казалось, не отставали от нее в этом смысле: двое, с которыми пришла Махит, судя по их виду, явно что-то замышляли, были настороженными и внимательными. Не столько недовольными, сколько готовыми к любым поворотам.