Текст книги "Сила семейных уз. Почти достоверная история нескольких поколений одной семьи"

Война

Ночь на 22 июня была влажная и удушливая. Из-за этой накопленной за день не желающей спадать жары Моисей не спал, не шевелясь, молча глядя в потолок, когда неожиданно в 4:30 утра пронзительно взвыла сирена. Выла она надрывно и упрямо. Потом, как-бы захлебнувшись, вдруг ненадолго умолкла. Моисей подскочил на кровати, толкая жену в плечо: «Что это? Что это было? Что бы это всё могло значить?» – стал задавать он вопросы в темноту, абсолютно не ставя перед собой задачу моментально услышать какой-то вразумительный ответ. Сирена завыла опять. Теперь уже более настойчиво и подольше. Судя по усилившемуся вою разных тональностей, было понятно, что к ней присоединились ещё несколько сирен. Сомнений быть не могло, в городе что-то случилось из ряда вон выходящее. К утру, ровно в 6:00 по радио сообщили, что «фашистская Германия, вероломно и без объявления войны, напала на СССР, одновременно перейдя границы сразу в нескольких отдалённых друг от друга районах страны».

Нападение Германии на Советский Союз для большинства народов страны оказалось неожиданным и, как сообщало в первые дни правительство, «вероломным» шагом. Очень быстро стало известно, что Германия напала без объявления войны, нарушив договор 1939 года, гласивший о ненападении между двумя странами. Атаки произошли сразу и одновременно с нескольких географически отдалённых территорий, благодаря присоединившимся к Германии Румынии и Финляндии. Развязанная война вмиг перевернула всё и вся с ног на голову чуть ли не в каждой семье советского человека. Коснулась она, конечно, и нашей семьи.

* * *

– Откройте дверь, – внезапно прокричал взволнованный нервный голос, сопровождающийся таким же нервным и громким стуком.

В воскресенье 22 июня, ровно в полдень, Филипп стоял у двери квартиры родителей, расположенной на пятом этаже дома ул. Подбельского, левой рукой захватив круглую, величиной в небольшое выцветшее от солнца когда-то жёлтое ядро дверной металлической ручки, правой нанося удары в массивную дверь мягкой частью сжатого кулака. Дверь почти моментально открылась. На пороге выросла мама Филиппа, Ольга. Бледная, с испуганными вопросительными глазами, в руках она держала передник, то ли забыв надеть его, то ли успев снять, спеша открыть ему дверь.

– Сынок, какой ужас! Какой ужас! Что теперь будет? Я просто ума не приложу, – запричитала она тут же, пропуская сына в комнату, прикрывая за ним дверь.

– А где папа?

– Он пошёл на работу выяснить обстановку. Сказал, что скоро вернётся. Я жду его с минуты на минуту. Девочки уже звонили. Они тоже едут сюда. Что же будет, сынок?

Вопрос повис в воздухе. Филипп не отвечал. Он был сам растерян и с нетерпением ждал прихода отца. В свершившемся одному было не разобраться. Прошло не больше часа и вся семья была в сборе. Замужние сёстры пришли с детьми на руках, каждая по-своему растерянная. Мужья остались дома. Вскоре появился дед. На вид он был спокоен, хотя скорее всего спокойствие это было напускное, больше для окружающих родных. Вероятно, именно поэтому он начал с того, что предложил всем пообедать и уж затем обговорить произошедшее. Этим он как бы давал понять, что пока никакой катастрофы не видит. Взрослые сели за стол, детей расположили рядом на полу, покрытом небольшим ковриком.

Семья молча ела традиционный борщ, сидя за большим кухонным столом.

Пустые тарелки даже не убирали.

– Ситуация, конечно, сложная, – начал дед. – Давайте постараемся разложить всё по полочкам. Война есть война. Мы с мамой одну уже пережили. Переживём и эту. Это, так сказать, обобщающая канва. На самом деле каждый из нас пройдёт предстоящие события сугубо индивидуально, независимо от подготовки и предупреждений. Это называется судьбой.

Как и все остальные, Филипп слушал отца затаив дыхание. Он впервые узнал, что отец способен рассуждать чуть ли не философски. Это открытие для него было новым и скорее неожиданно приятным. А дед продолжал.

– Мужчины вероятнее всего будут призваны в армию. А вот женщинам надо подумать, каким делом каждая из вас будет заниматься. В первую очередь мы должны понимать, что необходимо держаться вместе. Надо обеспечить детей, их сохранность. Надо понимать, что государство больше не будет иметь возможность нести заботу о жилье каждого, выплачивать исправно зарплаты и всё остальное. Теперь каждый должен думать о себе сам. И главное, что надо понимать, так это то, что каждый день будет приносить новые события, от которых будут зависеть наши действия. Я хочу сказать, что в условиях войны нет ничего постоянного и традиционно устоявшегося.

Старшая дочь неожиданно подняла руку, почти как в школе на уроке, и внезапно спросила:

– А что будет с нами, если сюда придут немцы? Или румыны? Ведь ни для кого не секрет, что немцы и румыны объединились. А до Румынии здесь рукой подать. Всем известно, что происходит с евреями в последнее время в Германии. Румыны тоже нас не очень жалуют. А про погромы я вам рассказывать не должна. Вы с мамой хорошо знаете, что это такое.

На несколько секунд стало совсем тихо. Вопрос был по существу и очень серьёзный. Все понимали, что ответить на него было непросто.

– Ну, до погромов, я думаю, дело так сразу не дойдёт. Это вам не царская Россия, – попытался возразить дед. Но в голосе его особой уверенности не было. Он собирался сказать ещё какие-то более убедительные слова, но вдруг сам себя одёрнул: – А ну-ка тихо. Давайте послушаем, что говорят по радио.

Из соседней комнаты передавали очередную сводку военных действий, происходивших в приграничных зонах Советского Союза. Поначалу диктор перечислил города, подвергшиеся бомбежке: Каунас, Киев, Житомир, Севастополь… Правда, ни Херсонская, ни Николаевская, ни Одесская облает пока не упоминались. Диктор несколько раз повторил о мужественном сопротивлении наших войск во всех местах, где была нарушена граница. Потом всё тем же ровным, скорее профессионально поставленным голосом сообщил, что советское правительство отдало приказ нашим войскам отбить, а затем изгнать вражеские войска с территории нашей родины. Это звучало не совсем убедительно, так как буквально в первые несколько часов распространился слух о стремительном продвижении немцев по всем фронтам страны.

– Значит, так, – вновь взял инициативу в свои руки дед. – Завтра с утра все мужчины идём в военкомат. Передайте своим мужьям, чтобы пришли сюда, – обратился он сразу ко всем замужним дочерям. – Ровно в девять. Вы с детьми тоже приходите. Сможете переждать у нас. Так будет спокойнее. Для всех. Поможете маме, если надо будет прибраться, сготовить обед. Ещё вопросы есть? Если нет, тогда всё, до завтра.

Все вмиг стали собираться. Многое ещё предстояло обсудить дома.

* * *

На следующий день, как и договаривались, все пятеро мужчин прибыли в областной военкомат, где они наткнулись на скопище людей, хаотически прибывающих к воротам здания.

– По какому принципу ждём? – обратился дед к крайнему мужчине в толпе.

– Здесь живая очередь. Впускают по десять человек. По очереди, кто за кем стоит. Так что будете за мной, – подытожил незнакомец.

– Ну что же. За тобой, так за тобой.

Прошло минут сорок, когда деда с сыном и зятьями позвали внутрь. В военкомате было душно и довольно темно. Дежурный по коридору, выяснив, что все пятеро родственники, направил их в комнату под номером 22 к «капитану Воинову».

– Это в самый конец. Дверь справа, – добавил дежурный.

Подойдя к двери, дед остановился, внимательно прочитал фамилию на табличке. Потом зачем-то оглянулся, как бы удостоверяясь, что все на месте, одёрнул подпоясанную верёвчатым ремнем косоворотку. Громко постучал.

– Войдите, – почти тут же раздался командирский голос изнутри.

Дед широко распахнул дверь и вошёл первым. Остальные, словно пытаясь втиснуться в довольно просторную комнату, вошли один за другим почти одновременно.

Капитан Воинов внимательно посмотрел на вошедшую группу.

– Кто старший, – спросил капитан, глядя на деда, очевидно, догадываясь, что вошедшие знакомы друг с другом.

– Вот, пришли добровольцами. Защищать Одессу.

– Понятно, – сказал капитан, прищуривая от папиросного дыма левый глаз, одновременно рассматривая каждого в отдельности. – Документы, надеюсь, есть у всех?

Все, как по команде, полезли в карманы за паспортами.

Капитан долго вглядывался в каждый документ в отдельности. Потом взял чистый лист бумаги, записал в столбик все пять фамилий. Затем задумался на минуту и, видимо, решив для себя что-то чрезвычайно важное, стал черкать напротив каждой фамилии какие-то отдельные заметки.

– Значит, так, – сказал капитан через несколько минут, наконец оторвав голову от бумаги, глядя в их сторону. – Я вижу, что вы все родственники. Это очень хорошо. И хорошо, что пришли вместе. Похвально, что думаете о защите родного города, нашей Родины. Нам нужны люди такие, как вы. Побольше бы таких. – Капитан затянулся и, выпуская ртом папиросный дым, продолжал: – Мы будем создавать отряды из гражданского населения для защиты города. У каждого отряда будут конкретные функции, определённые задачи. Руководство будет осуществляться кадровыми офицерами. Вы двое, – капитан назвал имена отца и деда, – вы должны будете через три дня явиться сюда, в наш военкомат. Поступите в распоряжение одного из таких руководителей. Лишнее не набирать. Что нужно будет добавить, выдадут на складе. Остальные, – капитан прочитал фамилии всех трёх зятьев, – вы готовьтесь на фронт. Даю два дня на сборы. Прибудете сюда послезавтра к 8:00. Можно взять рюкзак, зубную щётку, бутылочку воды. Само собой, папиросы. Вопросы есть? – капитан умудрился посмотреть на всех сразу. Все пятеро молчали. – Ну что ж, если вопросов нет, тогда свободны.

С этими словами капитан опять опустил голову, принялся что-то записывать в толстую, судя по всему, официальную тетрадь.

Пятеро мужчин, теперь молчаливые и слегка погасшие, один за другим вышли из кабинета.

– Пришла война, – глухо обронил дед, не обращаясь ни к кому в отдельности. Так же молчаливо и не сговариваясь, все направились домой, где их ждали жены, сёстры, дети. Ввиду того что времени на обсуждения и раздумья по сути особо не было, предстояло в кратчайший срок распределить роли и действия каждого члена семьи.

Первый месяц, однако, для жителей Одессы особых изменений не принёс. От начала объявления войны, то есть от 22-го июня по 22-е июля, жизнь в городе продолжала течь своим руслом, почти как в довоенное время. Работали бани, парикмахерские, кинотеатры. Люди свободно передвигались, отправляясь за покупками. Навещали друг друга при необходимости. По вечерам собирались на Приморском бульваре, рассказывая в своих кругах об услышанных историях, иногда преувеличенных, а то и просто выдуманных. Единственное существенное изменение в жизни людей сказалось в запрете выходить после двенадцати ночи, не имея на то специальный пропуск, так как в городе было объявлено военное положение. Люди понимали, что началась война, но достоверно узнавали о происходящем лишь из официальных источников информации. Первая серьёзная бомбардировка Одессы произошла к вечеру 22-го июля, когда на город обрушился шквал зажигательных бомб, почти тут же сменившийся градом фугасных авиабомб. На следующее утро одесситы впервые дали себе отчёт в том, что началась война. В разных частях города, и особенно в его центральной части, появилось немалое количество разрушенных и сожжённых домов. Были и человеческие жертвы. Паники, однако, не было. Люди старались успокоить друг друга, подбодрить, частенько прибегая к знаменитому одесскому юмору.

Город тем не менее стал заметно пустеть. Десятки тысяч людей уходили на фронт добровольно. Из примерно шестисот тысяч жителей в городе вскоре осталось не более четырехсот. По настоятельной рекомендации вышестоящих органов начали отъезжать артисты, работники киностудии, театра, преподаватели и студенты университетов. За ними потянулись мирные жители, в основном старики-пенсионеры, не способные принимать участие в обороне по той или иной причине.

Ввиду того, что румынские войска при согласованности с немецким командованием поначалу принялись атаковать территории Молдавской ССР, Черновицкую область, район юго-западной Украины, Буджака и Буковины, то есть земли, которые румынское правительство считало своими и которые СССР отобрало у Румынии буквально до начала войны, Одесса не была предметом приоритета ущемлённой национальной гордости. В результате, весь июль румыны бились за возвращение Бессарабии и Буковины, отодвинув линию фронта на восток, к Днестру. Именно этого отрезка времени хватило на то, чтобы Одесса хорошо подготовилась к отпору врага, в итоге продержавшись 73 героических дня, от 5-го августа до 16 октября.

* * *

Инструктаж проводился в здании центральной рабочей библиотеки им. М. Грушевского, в прошлом публичной библиотеки, созданной обществом приказчиков-евреев ещё в 1875 году. В библиотеке находилось много книг, написанных на древнееврейском языке, но начиная с 1920 года библиотека была национализирована, что сказалось на пополнении её фонда тысячами книг другого профиля, включая книги, посвящённые учению марксизма и построению социализма.

К назначенному времени, то есть к 8:00 утра, людей собралось немало. Все были настроены на деловой лад, однако шутки всё же успевали проскальзывать, правда, без обычного едкого и тонкого юмора, так характерного для одессита. За каждым отрядом был закреплён один военнослужащий, как минимум в звании младшего лейтенанта, а иногда и старшего, и уже судя даже по этому все понимали, как серьёзно городские власти относятся к их подготовке. Их разбили на отдельные группы, в среднем по 20 человек. Таких групп было немало, так как все комнаты четырёхэтажной библиотеки оказались занятыми. Первую неделю инструктаж проводился по определённому формату. С утра в течение 2-х часов им объясняли основы самообороны города, после чего все участники должны были на месте пройти специальную боевую тренировку. Заканчивались занятия подведением итогов проделанной работы, давались ответы на поставленные вопросы. К 12:00 полудня здание опустевало, с тем чтобы остальное время было полностью уделено основным функциям работников самой библиотеки. Зато в последующие пять недель они стали выезжать на строительство баррикад, рыли противотанковые траншеи. Подобного рода занятия не прекращались вплоть до l-ro октября, а когда этот последний день наступил, их инструктор, ст. лейтенант Елисеев, в конце занятий, попрощавшись с классом, попросил дедушку и папу задержаться для якобы дополнительной ориентировки. Когда все участники класса разошлись, лейтенант Елисеев сказал:

– Мне поручено донести до вашего сведения, что вам необходимо завтра явиться в военкомат в кабинет капитана Воинова. Там вам дадут новые инструкции. Прошу вас быть вовремя и не опаздывать.

Дедушка и папа переглянулись и в один голос сказали, что готовы к выполнению следующего задания.

– Тогда больше вас не задерживаю, – произнёс в заключение старший лейтенант.

На следующий день, ровно в назначенное время, отец и дед прибыли в военкомат и сразу же были направлены в кабинет капитана Воинова. Когда они вошли, они поняли, что там их уже ждали. Капитана в кабинете не было, зато были двое в гражданской одежде. Это слегка удивило. Они удивились ещё больше, когда эти двое представились сотрудниками НКВД. Оба представителя госбезопасности были одеты в штатскую одежду, потому определить их звание было невозможно. Разговор начал один, по-видимому, старший по званию.

– Присаживайтесь, – довольно дружелюбно предложил главный.

Пока дедушка и папа усаживались в неудобные, давно протёртые и сильно поношенные кожаные кресла, второй сотрудник НКВД откровенно и внимательно изучал их лица. Он был неулыбчив, но и не злой на вид, можно было даже сказать, просто никакой.

Когда оба уселись, старший заговорил:

– Вам должно быть известно, что Ставка буквально вчера приняла решение эвакуировать всех защитников Одессы, необходимое оборудование, а также большинство рабочих, на Крымский полуостров.

В его сообщении вопроса не было, но ни дед, ни отец о принятом решении знать не могли и потому удивлённо переглянулись. Старший выдержал паузу, как бы желая убедиться, что собеседники понимают серьёзность ситуации, а затем продолжал.

– Эвакуация будет осуществляться судами Черноморского флота и будет завершена к 16 октября, – старший опять внимательно всмотрелся в лица сначала одного, потом второго. Потом он заговорил тоном, словно вел беседу в кругу своих коллег. Такое доверие располагало, и отец и дедушка стали ещё более внимательно слушать. А главный продолжал: – Не все, однако, будут эвакуированы. Некоторым придётся остаться, – своей интонацией он подчеркнул важность этих последних слов. – Лично вас мне представили как наиболее ответственных и способных граждан, и потому я был уполномочен провести с вами дополнительную беседу, – ещё более доверительным тоном сообщил он. – Вам придётся остаться в городе для выполнения особо важного задания. Надеюсь, возражений с вашей стороны не будет?

Теперь это был явный вопрос, но положительный ответ как бы подразумевался сам собой. Ни дед, ни отец, конечно, не возражали, хотя всё ещё не понимали, куда клонит офицер из органов госбезопасности.

– Так вот, в первую очередь вы должны понимать, что задание, которые вы сейчас получите, особо секретной важности, и разглашение его может повлечь за собой тяжкое наказание в соответствии с законами военного времени. Я совершенно не имею в виду, что вы в какой-то мере можете оказаться неблагонадёжными, но я обязан подчеркнуть, какая ответственность на вас ложится, как только я посвящу вас в эту поистине государственную тайну.

С этими словами старший, который теперь представился как Андрей Иванович, предложил им подойти к столу и ознакомиться с содержимым официального листа бумаги, в центре которого чётко просматривалась печать государственного герба СССР. Оба бегло просмотрели документ и поставили подписи в указанном офицером месте. Помощник Андрея Ивановича бумагу тут же убрал, и они увидели во всю длину стола чёрно-белую карту города.

– Смотрите внимательно и запоминайте, – продолжал работник госбезопасности, переходя чуть ли не на шёпот. В его руке оказался карандаш с резинкой на другом конце. – Вот здесь, – кончиком отточенного карандаша офицер отчертил на карте линию сантиметров в 6–7, – находится ул. Маразлиевская. Вот это, – карандаш опустился на карту в конкретное место, – здание НКВД. Вы должны будете явиться сюда через этот двор, – опять карандаш опустился на конкретную точку карты, – В него вы попадёте с соседней улицы. На неё вы выйдете завтра ровно в полночь. Оденьтесь в рабочую одежду, желательно чёрного или тёмно-серого цвета. Ничего яркого или светлого не одевать. Конкретное задание получите на месте. Будьте готовы к физической работе. Нужные инструменты вам тоже выдадут на месте. Вопросы есть?

Офицер оторвал взгляд от карты и стал пристально разглядывать лица деда и отца.

Так и не понимая до конца, чем им предстоит заниматься, и дед и отец заявили, что ни у одного, ни у второго вопросов нет. На этом их аудиенция закончилась и оба в полном неведении отправились домой, по дороге пытаясь выстроить логичные домыслы, что им предстоит делать.

На деле всё оказалось очень прозаичным. Когда отец и дед на следующую ночь приблизительно в полночь появились у здания НКВД, их тут же проводили внутрь дома, вниз в подвал. Здесь им выдали две кирки и две лопаты и предложили копать в очерченном прямоугольнике на глубину чуть больше человеческого роста. Помимо них здесь было ещё несколько рабочих, которые, по-видимому, немного раньше успели расчистить пол от цемента. Сняв пиджаки, отец и дед принялись копать не очень промёрзшую землю. К пяти утра вся работа была окончена. Их поблагодарили за успешно проведенную операцию и отправили домой, ещё раз напоминая, что об этой ночной работе никто не должен знать. Их участие в обороне города этим, однако, не ограничилось. Буквально через четыре дня деда и отца вновь вызвали, теперь уже через посыльного, в военкомат. Правда, на сей раз они попали не к капитану Воинову, а в кабинет рядом, где, как им объяснили, будет проводиться инструктаж по ознакомлению с планировкой Одесских катакомб. Инструктор, молодой паренёк в звании младшего лейтенанта, сразу объявил собравшимся, отец и дед насчитали всех около 30 человек, что их призвали как волонтёров войти в организующийся партизанский отряд, который будет действовать на оккупированной территории в случае, если регулярным войскам Красной армии придётся сдать город врагу.

– Мы не настаиваем на том, чтобы все присутствующие обязательно согласились идти в создаваемый отряд, – объявил лейтенант. – Потому ваше решение остаётся на добровольных началах. Те, кто по разным причинам не может находиться в катакомбах, можете заявить об этом сразу. Отказавшиеся будут, конечно, в срочном порядке отправлены на фронт, но расцениваться это будет не как мера наказания. Поэтому можете спокойно принимать решение.

Через десять минут из всех собравшихся «отсеялось» 12 человек. Оставшиеся добровольцы расселись на свободные стулья и начали с интересом слушать, чем они должны будут заниматься, будучи в катакомбах. Им также вкратце объяснили, каким образом будет осуществляться их повседневная жизнь под землёй. К концу первого дня занятий инструктор также сделал неожиданное заявление о том, что семьи всех добровольцев могут обратиться в районный военкомат с тем, чтобы им помогли выехать из города.

– Как вы понимаете, ваш уход в катакомбы будет связан с тем, что вам вряд ли удастся видеться с родными. Кроме того, это будет крайне опасно не только для вас, но и для ваших близких, – подытожил лейтенант. – Все члены вашей семьи могут в любой день выехать из города. Вывоз семей волонтёров будет обеспечен в кратчайшие сроки. От вас лишь потребуется сообщить за день в районный военкомат. Каждый из вас получит специальное разрешение, которое ваши родные должны будут обязательно предъявить, чтобы не возникло никаких недоразумений.

* * *

В доме, где жила Фаня, с первым официальным сообщением о нападении Германии на их страну моментально начался невообразимый переполох. Хлопали двери, слышался топот ног. Кто-то громко и настойчиво кого-то звал. Фане даже показалось, что где-то рядом кто-то плакал навзрыд.

– Вот те раз, – беспрерывно повторяла Ента одну и ту же фразу. – Вот и приехали. Из пламя, да в полымя.

На замечание мужа, что правильно сказать «из огня, да в полымя», она просто не реагировала.

– Да какая в конце концов разница? – наконец не выдержала Фаня. – Кому сейчас это важно?

– Да, ты права, дочка, – тут же согласился отец. – Сегодня это уже не имеет никакого значения.

Первые дни здорово напоминали состояние человека, впавшего в кому. Проснувшись, такому больному совершенно невдомёк, что с ним происходило. Для него выпавший отрезок времени не существовал. Так и первые дни войны пролетели в сознании многих людей в каком-то совершенно необъяснимом тумане.

Прошла ровно неделя. Родители Фани за это время успели узнать, что старшая дочь Аня выехала с сыном к мужу, в посёлок Волонтировка с тем, чтобы отправиться дальше в одну из среднеазиатских стран, либо Таджикистан, либо Туркменистан. Младшая Регина сообщила, что уходит на фронт добровольцем медсестрой. В своё время она закончила медучилище и посчитала, что её место теперь на передовой фронта, чтобы помогать раненым, которые обязательно будут. Зато перед Моисеем и Ентой встал вопрос, как быть дальше. Но на этот вопрос у них ответа не было. Многое зависело от решения Фани, но и она была растеряна. К тому же не чувствовала себя вольной действовать по своему усмотрению. Все работающие фармацевты должны были оставаться на своих местах и обеспечивать лекарствами нуждающихся городских жителей и тем более людей, находящихся в больницах. А когда 8 июля была объявлена эвакуация гражданского населения, Фаня первой заявила, что родители должны без всяческих раздумий присоединиться к отъезжающим.

– Вам здесь будет нелегко, да и небезопасно. А мне одной будет без вас спокойней, – аргументировала свою позицию Фаня.

Ента, однако, не соглашалась, пытаясь убедить дочь, что ей может понадобиться помощь, которую лучше, чем родители, оказать никто не сможет. Отец, правда, как человек более рассудительный, пытался доказать дочке, что Фаине было бы лучше уехать с ними.

– Папа, ты что, не понимаешь, что я уехать просто так не могу. Никто мне этого не позволит. Кроме того, нас всех обещают эвакуировать, как только всех нуждающихся вывезут в глубь страны.

Разговоры подобного рода теперь возникали почти ежедневно, но пока что не приносили никаких результатов. Вдобавок, Бита вдруг проявила необычайное упрямство, что без дочери никуда не уедет. Переубедить её в этом было невозможно.

– Я не оставлю мою дочь в этом кошмаре одну, – постоянно твердила она.

В то же время с фронта каждый раз доносились слухи, от которых состояние и настроение вокруг становилось всё более напряжённым. Да и запланированный вывоз оборудования и людей не проходили гладко. Через две недели после начала эвакуации железнодорожное движение было остановлено, так как поезда несколько раз подверглись бомбёжке. Перевозить теперь всех было поручено торговому флоту, которому предстояло совершать рейсы в основном ночью для большей безопасности.

* * *

Ситуация с образованием партизанских отрядов тоже оставляла желать лучшего. Прибывший в Одессу для создания подпольных и партизанских отрядов представитель особой группы НКВД В. А. Молодцов должен был действовать сообща с местными работниками госбезопасности, в то время возглавляемой лейтенантом В. А. Кузнецовым. Но по каким-то непонятным и, скорее, личным причинам совместной работы не получилось. В первую же организационную встречу между отрядами прибывших и одесситами началась разборка, кто главнее, окончившаяся элементарной дракой. В итоге Молодцов организовал свои три группы, две из которых в основном составили партизаны-добровольцы. Кузнецов создал тоже несколько своих, которые действовали независимо от действий москвичей. В распоряжении Молодцова также находилась отдельная спецгруппа, состоящая сугубо из чекистов, приехавших с ним. Задачи её были засекречены. Потому они были размещены отдельно от остальных, где-то в Куяльницкой части катакомб. И те и другие занимались разного рода деятельностью, начиная от наружного наблюдения за врагом на земле и кончая боевыми вылазками для совершения всевозможных террористических актов. Боевые действия обеих команд начались сразу после того, как румынские войска вошли в город, то есть 16 октября. Как и было правильно заранее рассчитано, румынские военнослужащие решили на первых порах использовать здание, в котором прежде располагалось НКВД. После тщательной проверки сапёрами Румынской 4-й армии, заявивших, что несколько оставленных мин «красными большевиками» обезврежены, все прибывшие офицерские чины румын стали занимать большие, удобные и оборудованные кабинеты. Замаскированное взрывное устройство в вырытой яме подвала и заложенное цементными плитами найти, как и рассчитывали советские контрразведчики, сапёрам не удалось. Капитан Молодцов, который буквально глаз не спускал за передвижением врага в незнакомом городе, по предварительному согласованию должен был сообщить в Крымский штаб армии день, когда по его данным в здании НКВД соберутся основные руководящие офицеры противника, что и было им сделано по установленной между ним и центром радиосвязи. Шифрованная радиограмма, посланная 22 октября, гласила: «Концерт на Марзлиевской начнётся 22-го в 17.30». В тот же день в указанное время был послан сигнал к заминированным приборам, тщательно спрятанным в яме, которую в своё время вырыли дед и отец. Взрыв произошёл в 6:30 вечера. По полученным от самих оккупантов данным, от взрыва погибло не меньше 70 румынских офицеров и солдат. Реакция румын была жестокой и совершенно непредвиденной. Ещё до этого взрыва, в первые дни захвата города, румынские войска начали с расстрелов как мирных жителей, так и схваченных военнопленных, не успевших уйти с регулярными войсками Красной армии. После взрыва, буквально за 2–3 дня, начиная с 23-го октября было убито, повешено и сожжено более 10,000 человек. В особенности пострадали те жители Маразлиевской, кто при облаве находились в своих квартирах. Почти всех расстреляли прямо на месте без всяких объяснений. На следующий день прибывшая немецкая айнзатцгруппа провела акцию по уничтожению в основном евреев, за несколько дней приблизившись тоже к цифре около 10,000. 24 октября евреям было приказано явиться в село Дальник, где их загнали в бараки, после чего эти бараки облили бензином и подожгли. Пытавшихся выбраться расстреливали из пулемётов прямо на месте. После этих бесчинств, в первые дни ноября был издан приказ всем евреям от 18 до 50 лет явиться в городскую тюрьму. Приказ касался только мужчин. В последующие дни была проведена регистрация всех евреев, проживающих в Одессе. Всех их заставили сделать жёлтый шестиконечный знак – звезду Давида, который евреи обязаны теперь были носить, чтобы власти видели, кто еврей. При этом евреями объявили всех тех, у кого в трёх поколениях кто-либо со стороны матери или отца значились евреи. Начиная с 7 ноября всё еврейское население стали отправлять в созданные румынами концлагеря как в Одесской области, так и в Транснистрии. Евреев отправляли пешком, и многие погибали по дороге. Те, кто доходили до места назначения, проживали по разным причинам ненамного дольше. Так, например, к началу декабря в лагере Богдановка, Доманёвского района Одесской области собралось около 54, 000 евреев. Их разместили кого в свинарнике, кого в бараках. Кто не поместился, остались под открытом небом, независимо, были то мужчины, женщины или старые люди и дети. Спустя несколько дней в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Чтобы прекратить распространение инфекции, в ночь на 18 декабря бараки, в которых находилось не меньше 2000 человек, по указанию коменданта лагеря, подожгли. Сгорели все, за исключением нескольких человек. После этого, начиная с 21 декабря по 24 начались массовые расстрелы, затем был сделан перерыв на три дня из-за Рождественских праздников. Но с 28 декабря по 10 января массовые расстрелы продолжились. К 15 января было убито 52 тысячи евреев, и ещё 2 тысячи погибло от голода и немощи.