Текст книги "Пять граммов бессмертия (сборник)"

Теперь у него начиналась другая жизнь.

Когда дверь за Колмогоровым закрылась, Валерий Петрович даже немного пожалел его – лично против этого молодого ученого он ничего не имел. Да, жаль, что эпохальное открытие не будет сделано теперь – в ЕГО институте. А как было бы здорово!

Он представил, ЧТО бы написали газеты, не сгори эти бумаги во время взрыва. Этот Колмогоров наверняка бы довел все до конца, и было бы создано уникальное лекарство – бомба в научном мире. И все это – в институте под ЕГО руководством. А это – Государственная премия, наверняка и звание академика… Академик Грошев! А что, очень даже звучит! Жаль, что пока это все откладывается на неопределенное время.

Грошев полез в ящик своего стола, куда при переезде переложил несколько старых папок с документами с прежнего места работы.

– Ну-ка, ну-ка, что там такое? – Он открыл первую попавшуюся папку и углубился в чтение. Это была их совместная с Викешей Осиповым дипломная работа как раз по той самой теме, над которой тот трудился потом до самой своей смерти. Надо же, сколько воды утекло!

Он даже вспомнил, почему эта работа оказалась именно у него, а не у Осипова. Потому что это он, а не инфантильный Викеша, предложил забрать из института их работу, чтобы можно было и дальше развивать эту тему. Забрать-то забрал, а отдать не отдал – все было как-то недосуг, да и подходящего момента не было. Или желания?

Сам Валерка вовсе и не собирался заниматься этой научной тягомотиной. Ему хотелось тогда всего и сразу! И таким вариантом была женитьба. Еще бы, Наденька, как выяснилось, была не только красавицей, но и очень выгодной партией. Ее папаша уже тогда занимал серьезный пост в министерстве здравоохранения и мог бы сделать для своего зятька немало полезного. Но Надя, как назло, неровно дышала к этому упертому Профессору, который, кроме своей науки, ничего и никого вокруг не видел. Вот тогда-то и пришла Валерке на ум гениальная идея дискредитировать своего извечного соперника в глазах Надиных родителей.

Валерка помнил этот день до мелочей. Они тогда только-только успешно защитили дипломную работу. Причем именно Профессор настоял на совместном творчестве, мотивируя это тем, что ему будет некогда заниматься оформлением. Вот чудак, да Валерка только и мечтал об этом – быть хотя бы соавтором перспективнейшего направления в медицине. Это только бессребреник Профессор вот так, за здорово живешь, мог разбрасываться своей славой. Ну, на то он и гений. А Валерка своего не упустит!

Он и не упустил. Пришел с этой своей идеей к Викеше и предложил забрать из института успешную работу. А потом отнес ее отцу Нади и рассказал, что они оба – авторы этой работы, отмеченной по заслугам в их институте, – претендуют на руку и сердце его дочери. Но, как честный человек, он, Валерий Грошев, не может не предупредить их семью об опасности, грозящей потомкам Осипова в связи с плохой наследственностью. Он так прямо и сказал тогда ее отцу – У Осиповых плохая наследственность!

– Надо же, а Надя мне ни о чем таком не рассказывала, – задумчиво произнес Алексей Иванович. – Она вообще у меня девушка скрытная. Ваши сведения, молодой человек, я, безусловно, проверю по своим каналам. И, если это правда, то сделаю все, чтобы не допустить этот брак! А что же сама Надя? К кому из вас она благоволит?

– Это надо спросить у вашей дочери, но мне кажется, что мы с Викешей в этом плане совершенно равны! – скромно произнес Валерка… и это было неправдой!

Он умел быть весьма убедительным, особенно если на карту было поставлено очень многое. Ему до колик хотелось добиться благосклонности всесильного собеседника, сделать его своим союзником. Он поставил на эту лошадку, и она пришла первой!

Женитьба на Наде была только необходимой ступенькой, этапом большого пути. Работа в министерстве под началом тестя, защита кандидатской, а затем и докторской диссертации – это только приятная плата ее отца за Валеркино покровительство его взбалмошной дочери. Надя даже родить не смогла – сказалась биологическая несовместимость супругов. Но Валерка был уверен, что этот печальный факт – его собственная плата за женитьбу на нелюбимой женщине, с которой он жил, стиснув зубы.

Да, он достиг многого – чего стоит только руководство таким институтом в его возрасте? Тесть, уйдя на пенсию, успел выполнить напоследок свое обещание – устроить его на эту должность. И пусть у Валерки нет ни детей, ни настоящей семьи, зато именно сейчас он стал свободным от многих обязательств. Теперь у Валерия Петровича развязаны руки – никто и ничто не сможет помешать ему делать то, что он захочет. Ему больше не надо бояться, что Наденька побежит жаловаться своему папаше. Теперь у грозного Алексея Ивановича руки коротки!

Директор Грошев бережно закрыл папку, пригладив рукой обложку, и убрал вглубь своего директорского стола. Затем нажал на кнопку селекторной связи:

– Эвелина? Принесите-ка мне чашечку крепкого кофе, да погорячее! Я ждать не люблю, прошу запомнить! – Он с удовлетворением откинулся в роскошном кожаном кресле и с наслаждением закурил сигару из коробки, подаренной тестем.

Глава 3

Дни потянулись за днями. Сева, целыми сутками лежа на диване, предавался извечному российскому занятию всех обиженных и оскорбленных – ничегонеделанью, хотя сам вовсе не считал это занятие бесполезным. Ведь он искал выход из сложившейся ситуации. Но чем дольше Сева предавался этим поискам, тем больше запутывался в лабиринтах тупиковых решений.

Все его, казалось бы, гениальные придумки натыкались на стену административного равнодушия нового директората НИИ, ни под каким видом не допускавших на территорию института посторонних лиц, к коим теперь принадлежал и Сева.

А без инструментария он не представлял себе продолжение работ. Ведь он не был теоретиком, как покойный профессор, хотя и считался одним из лучших его учеников. Даже если вдруг ему бы и удалось вывести эту проклятую формулу последнего ингредиента, ему бы все равно понадобилось практическое ее подтверждение в лабораторных условиях. На домашней кухне этого не сделаешь – хотя бы в силу чрезвычайной опасности такого эксперимента. Не говоря уж об отсутствии простейших химикатов. Нет, без лаборатории не обойтись в любом случае!

Слава Богу, что у Севы сохранились формулы ранее выведенных профессором Осиповым ингредиентов, составляющих искомый фермент. Оставался лишь маленький шажок – эта проклятая формула!

И профессор в свой последний рабочий день ее вывел! Но – то Профессор, а вот ему, Севе, это вряд ли под силу… Надо смотреть на вещи реально, чего там греха таить! Но пробовать и пытаться он все равно будет, чтобы потом не упрекать себя за бездействие. Но ведь и жить на что-то тоже надо!

Ему уже и самому надоело существовать за счет жены. Правда, сегодня и она не пошла на работу – прихворнула малость, как она выразилась. Ее целый день мутило, болели голова и горло.

Сева встал с дивана и подошел к жене. Она спала тревожным сном, вздрагивая и бормоча что-то невнятное. Тяжело же ей приходится. И на работе выматывается со своими иностранцами (его жена была гидом-переводчиком), и дома надо мужа успокаивать и подбадривать.

Все, надо брать себя в руки! Да вот хотя бы извозом заняться, что ли? Ему вспомнились ехидные слова Грошева о том, что права могут пригодиться. Как ни горько это осознавать, но, к сожалению, он прав!

– Сева, помнишь, я тебе говорила, что у прогулочной коляски болтается переднее колесо? Оно того и гляди, отвалится! Ты меня слышишь? Подремонтируй, пожалуйста, а то пока тебя допросишься, Санька сам скоро начнет заниматься ремонтом! – раздался из спальни сонный голос недовольной Кати.

– А что, с него вполне станется! – рассеянно отвечал Сева, увлеченный своим, ставшим уже рутинным, ночным занятием – теоретической химией. Вот уже четыре года он безуспешно бился над своей формулой. Порой казалось, что вот – он уже нащупал необходимые пропорции, но нет! Желаемое соотношение в который раз ускользало от него, как угорь из порванной сети.

Сева оторвал затуманенный взгляд от компьютера, протер воспаленные глаза и посмотрел на огни спящего города из окна кухни, где обычно проходили его бдения. Он встал и подошел ближе, вглядываясь в светящиеся прямоугольники окон соседнего дома, пытаясь пофантазировать на тему: что могло заставить их коротать время в столь поздний час.

В который раз Сева ловил себя на мысли, что с тех пор, когда он был вынужден уволиться из института и перебиваться случайными работами и извозом, он ничтожно мало продвинулся к своей заветной цели. А жизнь уходит. Вот уже и Саньке четвертый год!

Его мысли плавно перенеслись на свою гордость – любимого сыночка. Как же он развит! Да что там, просто вундеркинд! Еще с пеленок Санька стал проявлять живейший интерес к окружающему миру и людям. Особая связь у него была с бабушкой Леной, души не чаявшей в единственном внуке. Они, казалось, понимали друг друга с полувзгляда, проводя почти все время вместе. И не потому, что им, родителям, было некогда. Просто Саньке больше всего на свете нравилось общаться именно с бабулей, которая уже к трем годам обучила его чтению и даже письму печатными буквами.

Учеба Саньке давалось чрезвычайно легко, схватывал он молниеносно. Запоминал практически все, что говорила ему его обожаемая «ба». Сам мальчишка предпочитал говорить немного, если произносил что-то, то исключительно по делу. Севе даже казалось, что Санька как-то миновал обязательную стадию развития речи малыша – пресловутое «агуканье». Во всяком случае, Сева не помнил, чтобы сын произносил что-то нечленораздельное. Он предпочитал жесты словам, выговаривая их только по необходимости. В свои три с небольшим года он знал наизусть несколько любимых бабушкиных стихотворений из Лермонтова, Пушкина, Блока и Есенина, произнося их «детским» языком. Но домашние его вполне понимали.

Сугубо детские книжки Барто или Чуковского Саньку интересовали мало. Впрочем, по ним он с легкостью научился читать, и после этого они сразу же были забыты навсегда. Он вдруг стал обращать внимание на предметы, которые по его возрасту, казалось, должны быть выше его понимания. Но самым удивительным был его странный интерес к предмету поздних занятий отца.

Произошло это так. Как-то Сева случайно оставил на кухонном подоконнике распечатанные на принтере последние свои ночные выкладки. А когда пришел днем на обед – он подрабатывал грузчиком в соседнем магазине – увидел, что его Санька сидит на полу в кухне и с большим вниманием изучает его творение.

Причем, что особенно поразило изумленного Севу, – Санька это делал с карандашом в руке! Сева тогда только подивился нездоровому интересу сына, но листки с его «пометками» забрал. Когда же вечером, продолжая работу, стал их просматривать, то обнаружил каракули сына на полях против нескольких формул, выведенных Севой в последние дни. Он сначала не придал этому никакого значения, но каково же было его удивление, когда, исправляя свои ошибки, вдруг увидел, что именно напротив них и были расположены эти самые карандашные пометки!

Не веря своим глазам, он еще раз все перепроверил и убедился, что они были сделаны отнюдь не случайно! Санька отметил именно ошибочные химические формулы! Это не укладывалось в голове и требовало незамедлительной проверки.

В тот же день вечером Сева провел эксперимент: он выписал на отдельном листочке бумаги целый ряд формул известных химических соединений, намеренно сделав ошибки в некоторых из них.

Санька в это время возился у себя в комнате с новой железной дорогой, подаренной ему на трехлетие. И Сева, ничего лучше не придумав, положил в игрушечный вагончик свернутый в трубочку листок вместе с карандашом и стал ждать. Мальчик пытливо посмотрел на отца, выхватил из подъехавшего к нему вагончика листок и с интересом развернул «тест».

Немного подумав, тут же начал водить карандашом по бумаге, а затем встал и молча отдал изумленному Севе свою «работу». После этого невозмутимо продолжил игру, а оторопевший Сева увидел знакомые закорючки напротив… ошибочных формул!

Он вышел из детской и, все еще пребывая в тихом шоке, подошел к большому зеркалу в коридоре.

– Ты родил гения! – сказал Сева своему отражению. – И не спорь со мной!

– Но откуда у трехлетнего малыша могут быть фундаментальные знания по химии? – недоумевало Севино отражение. – Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда!

– А это что? – Сева торжественно продемонстрировал зеркалу лист с формулами. – То-то же! – и прибавил, отходя от своего озадаченного отражения: – Лучше не задумываться!

С того самого момента Сева, как бы парадоксально это не звучало, в процессе работы согласовывал свои действия с сыном, для которого, казалось, все было просто забавой. Для себя молодой папа объяснял выдающиеся успехи Саньки его потрясающей интуицией и феноменальными экстрасенсорными способностями, доселе дремавшими и вдруг открывшимися. Ведь известно, что экстрасенсы, которые могли видеть прошлое и будущее, взглянув только на фото, без особого труда различавшие предметы даже по цвету через непроницаемую повязку на глазах, не могли объяснить природу этого феномена. Это просто у них было и все! Правда, у подавляющего большинства из них такие способности возникли вследствие каких-либо потрясений. И только у очень ограниченного числа людей подобные выдающиеся способности передавались по наследству.

Сева знал точно, что ни по его линии, ни по линии Кати таких «колдунов» не было. Оставалось предположить, что этот уникальный дар проявился у сына благодаря особой «ученой атмосфере», царящей в их доме со дня рождения Саньки.

И Сева пользовался этим даром, что значительно экономило его время. Но дело продвигалось туго. Нужны были свежие идеи и, самое главное, возможность работать и проверять свои теоретические выкладки на практике – в лабораторных условиях.

Без практики Сева был словно слепой, бродящий по пустыне в поисках воды, не имея в руках даже лозы. Но его грела одна мысль – он не бросил поиски, не опустил руки, даже начал зарабатывать небольшие деньги, чтобы не сидеть на шее жены и тещи.

Он помнил наказ умирающего профессора – заботится о его девочках. Вот он и заботится! А формулу он все равно рано или поздно выведет! Сева даже пытался найти другие лаборатории, занимающиеся сходными проблемами. Но, к большому сожалению, ему это сделать не удалось – никто не хотел рисковать своими деньгами, вкладываясь в сомнительную идею.

Можно было, конечно, устроиться в какую-нибудь химическую лабораторию кем угодно и потихоньку, втайне от всех, заниматься своими изысканиями. Но этого было бы нечестно перед памятью покойного Профессора. Сева в принципе не хотел вести двойную игру. Он не считал нужным скрывать свое дело. Он предпочитал мучительные, но свободные ночные бдения вороватым попыткам творить, прячась за чужими спинами, словно какой-нибудь воришка.

Сева вздохнул, отошел от окна и посмотрел на экран ноутбука. В правом нижнем углу маячила «иконка» нового письма, видимо, только что пришедшего.

Интересно, от кого могут приходить письма в такой час?

Он открыл письмо неизвестного корреспондента и с удивлением прочитал:

«Подойди в лабораторию в 2222, возьми в 222, сделай 22».

Что за бред? И кто тот шутник, который связал его ник с лабораторией? Он снова перечитал письмо, но ясности не прибавилось. Цифры какие-то – одни двойки! Однако, все это очень странно!

Ладно, надо ложиться спать – завтра с утра его дежурство в магазине. Сева посмотрел на часы – ого, второй час ночи! Взгляд его упал на календарь, висящий на стене. Он вздрогнул: 22-е число! Снова посмотрел на экран. Так, может, неизвестный автор письма намекал именно на сегодняшний день? Тогда выходит, что другие две двойки – это время, т. е. десять часов вечера!

Сева заинтересованно приблизился к монитору. А что могут означать остальные группы цифр? Если его предположение верно и ему сегодня надо попасть в лабораторию к 22-м часам, тогда оставшиеся цифры могут относиться только к самой лаборатории. Итак, три двойки надо как-то сгруппировать, например, 22 и 2, либо 2 и 22, а может быть, 2 и 2 и 2? И тут Севу осенило! Конечно же, у них в лаборатории было три больших несгораемых шкафа, где хранились разные химикаты, и первая двойка могла указывать на второй шкаф, тогда вторая – на вторую полку в шкафу, а третья – на второй химикат или то, что теперь сейчас там находится…

Хорошо, допустим, некто предлагает ему сегодня прийти в лабораторию, вытащить из наверняка запертого шкафа нечто, находящееся там, и… сделать 22? Чушь какая-то! Сева почесал в затылке и отправился спать – утро вечера мудренее!

Глава 4

Весь день из головы не Севы не выходило злополучное письмо. Он никак не мог взять в толк, кому понадобилось так шутить над ним. Врагов нажить он вроде бы еще не успел. В его бывшей лаборатории все к нему относились вполне по-дружески. Да и сам он был человеком незлобивым, не завистливым и коммуникабельным. От этого всего у него голова шла кругом. Какие только мысли не посетили его за сегодняшний день. И чем ближе подходило время к десяти, тем больше он нервничал, ведь он так пока ничего и не решил.

Он хотел сначала посоветоваться с Катей, но в последний момент почему-то передумал. Скорее всего, Сева подспудно уже сделал свой выбор, но справедливо опасался, что жена его отговорит. Ведь он и сам сильно сомневался в правильности своего решения ввиду очевидной абсурдности этой затеи.

Но… любопытство – один из извечных грехов человека – великий двигатель не только глупости, но и прогресса. Итак, решено! Сева скажет Кате, что отправляется «бомбить» на своей кормилице, а сам подъедет к институту. А там как Бог положит!

Без четверти десять Сева уже стоял у пустующего здания родного НИИ. Как давно его здесь не было! Он с тоской оглядел фасад, затемненные окна, облупившееся крыльцо парадного входа и вдруг обнаружил неяркую полоску света, выбивавшегося из-под входной двери. Сева подошел ближе. Так и есть! Через щель между железной массивной дверью и выщербленной кафельной поверхностью порога пробивался свет. За дверью явно кто-то находился. Скорее всего, охранник или дежурный. В его время, насколько он помнил, институт запирали, ставили на сигнализацию и все. Сева посмотрел на часы. До назначенного срока оставалось не так уж и много времени.

«Была, не была!» – решил он и подошел к двери, не имея, впрочем, ни малейшего представления о том, что он скажет охраннику, поинтересуйся тот, какого черта понадобилось чужаку в столь поздний час в институте. Сева впопыхах даже не позаботился о какой-нибудь мало-мальски приемлемой легенде. Так ничего и не придумав, он решительно постучал в дверь и прислушался. Ничего не происходило. Тогда он толкнул ее, и… она, как в сказке, отворилась!

– Есть кто-нибудь? Мне только позвонить, а телефон сдох! – произнес он в пустоту большого вестибюля первое, что сразу пришло в голову. – Эй, хозяева!

Сева осмотрелся. В просторном и безлюдном помещении справа от входа стоял большой стол, на котором лежала стопка старых журналов. На стуле, придвинутом вплотную, висела чья-то старая болоньевая куртка черного цвета.

«Видимо, охранник отошел в туалет, – подумал Сева. – Ну, что ж, тем лучше. Ни с кем не нужно объясняться!»

Он подошел к шкафчику, висевшему на стене, и открыл незапертую(!) дверцу. Все ключи оказались на своих местах. Сева безошибочно, почти механически, взял ключ от своей бывшей лаборатории.

«Да, кто-то действительно решил мне помочь! – решил Сева. – В таком случае, мне ничего не остается, как следовать всем указаниям. Вряд ли он решил подставить меня таким способом. Хотя, кто его знает…»

Он поднялся на свой этаж и подошел к лаборатории. Вставил ключ и открыл дверь. По памяти нащупал выключатель, но, вовремя спохватившись, отдернул руку. Если это подстава, его так и возьмут – при свете – тепленьким, как говорится, на месте преступления! Хорошо, что в кармане его куртки, в которой он занимался извозом, всегда лежала зажигалка – так, на всякий случай. Ведь сам он никогда не курил.

Сева щелкнул зажигалкой и осветил тусклым неровным огоньком свои бывшие рабочие пенаты. Здесь практически ничего не изменилось! Главное, все три шкафа были на месте, да и кто их будет трогать, этих монстров?

Он подошел ко второму шкафу и с замиранием сердца дернул за массивную ручку, но… она не поддалась! А на что он, кретин, рассчитывал? Эти шкафы всегда были заперты на ключ, даже во время рабочей смены. Сотрудники получали реактивы и препараты только через лаборантку. Неужели это все-таки подстава! Но зачем? Чтобы упрятать его за решетку за незаконное проникновение? Но кому он нужен, тем более сейчас, спустя столько лет?

Сева прислушался. Снаружи вроде было тихо. Он стоял в темноте посреди лаборатории и не знал, что ему делать дальше. Более дурацкого положения трудно было представить!

Привалившись спиной к шкафу, он опустился на корточки и попытался успокоиться. Надо взять себя в руки и поразмыслить. Если его зазвали в НИИ, обеспечив при этом беспрепятственный проход вовнутрь и снабдив ключами от лаборатории, значит, некто заинтересован в том, чтобы у него все получилось, иначе все это не имело никакого смысла. Ведь арестовывать его здесь, судя по всему, явно не собирались!

И если он правильно расшифровал этот ребус с двойками, то второй шкаф должен быть открыт. Стоп, а кто сказал, что второй по счету, а, может быть, им присвоены номера? Сева поднялся и снова чиркнул зажигалкой, освещая поверхность всех шкафов. Так и есть! Какой-то умник нарисовал белой краской на самом верху трехзначные инвентарные номера – 222, 223 и 224! Как все просто – 222! Боже, как все просто! И это был самый первый из шкафов. Сева потянул на себя дверцу и… тот же результат! Он еще раз дернул ручку – нет, закрыто наглухо! На всякий случай он проверил и третий шкаф… Да, без ключа здесь не обойтись!

Он стал лихорадочно шарить в темноте под шкафами, но ничего, кроме пыли, не обнаружил. Сева снова задумался. А как бы поступил он сам, если нужно было так спрятать ключ, чтобы его легко мог найти нужный человек? Он снова осветил двухметровых железных монстров, стоявших здесь с незапамятных времен. Да, он бы положил ключ на самый верх шкафа № 222, ведь с пола ключ не увидеть. Сева схватил ближайший стол, приставил его к первому шкафу и принялся осторожно ощупывать пыльную поверхность крыши. Есть! Он глубоко и удовлетворенно выдохнул:

– Свершилось! – и отпер дверцу.

В шкафу все полки были уставлены колбами, банками, склянками – в общем, здесь тоже мало что изменилось. Сева стал вспоминать текст письма. Что там было дальше? «Сделай 22». И что это означает? Ладно, надо собраться. Что мы здесь имеем? В шкафу четыре полки. Может быть, полки тоже пронумерованы? Нет! Тогда одна из двоек может быть номером полки по порядку, но сверху или снизу – вот вопрос! Допустим, сверху, тогда другая цифра – это вторая по порядку склянка, если считать слева направо!

Ну-с, посмотрим. Он взял высокую банку с герметичной крышкой со второй полки сверху и поднес пламя зажигалки поближе. На бумаге, наклеенной по всей поверхности банки, не было никаких надписей, цифр или пометок. Тогда Сева на всякий случай взял то же самое, но уже со второй полки снизу. Это была точно такая по форме банка, но с обыкновенной соляной кислотой, о чем говорила написанная выцветшими от времени чернилами ее химическая формула. Значит, загадочная банка и есть та, что ему нужна!

Он глянул на часы. Прошло только десять минут, а ему показалось, что вечность! Все, надо отсюда выбираться. Сева закрыл шкаф на ключ, положил его на место, убрал стул и запер входную дверь.

Обратный путь был проделан быстрее молнии. И только в по-прежнему пустом вестибюле, как ему показалось, произошли некие едва уловимые перемены. Он повесил ключ в шкафчик и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

И уже в своей машине по дороге домой, прокручивая в голове все, что с ним приключилось, он вдруг отчетливо понял, что изменилось в вестибюле: на стуле отсутствовала куртка охранника!

А из этого следовало, что тот забрал куртку и снова куда-то отлучился. Что значит – куда-то? Ведь в помещении она ему не нужна, значит, он вышел наружу! Точно, этот охранник следил за ним, находясь на улице где-то поблизости, чтобы убедиться, что Сева вышел из института!

Охранник – вот тот человек, кто все это организовал! Это было уже кое-что. Остальное выяснится после вскрытия банки.

…Катя устала сегодня, как никогда. Французская делегация, приехавшая на медицинский симпозиум, который должен состояться через три дня, решила использовать это время с большой пользой для себя. Делегацию, состоящую в основном из мужчин, мало волновали магазины. Все хотели увидеть достопримечательности Москвы, желательно – как можно больше и за короткий срок.

Поэтому Катино руководство попросило ее составить список мероприятий по удовлетворению интеллектуального и культурно-познавательного голода французских ученых, занимающихся исследованиями в области наследственных патологий. Об этом Катя узнала от своего шефа. Для нее не составило особого труда подготовить необходимую программу с обязательным посещением Третьяковки, Пушкинского музея, Кремля и некоторых других мест, пользующихся у приезжих неизменным интересом.

Она удивилась еще больше, когда выяснилось, что иностранцы приехали на симпозиум, который будет проходить в бывшем институте ее отца! Вот так совпадение!

Катя пришла домой совершенно разбитая после первого дня беспрестанной беготни с оравой французов, которые вели себя не лучше детей. Они постоянно куда-то разбредались, задавали глупые, чисто мужские, не относящиеся к делу вопросы, делали прозрачные намеки и оглушительно хохотали по поводу и без.

Ей не раз приходилось сопровождать подобные делегации, и она давно привыкла и к суете всегда многолюдных мест, и к подобным разговорам и намекам, касающихся ее внешности и фигуры. И хотя ей, как женщине, было весьма приятно осознавать, что ее внешние данные не оставляют равнодушными мужчин, на работе она старалась не допускать никаких вольностей и пресекать на корню все попытки иностранцев делать ей комплименты, как женщине.

Катя очень любила свою работу, позволявшую применять неплохие знания трех языков – английского, французского и немецкого. К тому же, ей нравился родной город и его история.

Но в последнее время она стала как-то особенно уставать. Вот и сегодня после французских медиков сильно разболелась голова, гудели ноги, и хотелось только одного – лечь и чтобы ее никто не трогал!

– Что с тобой, Катюша? На тебе лица нет! – спросила встревоженная Елена Дмитриевна, увидев, как дочь, не переодевшись, легла на диван в гостиной. – Ты не заболела?

– Не знаю, мама. Что-то устала сегодня, да и голова болит. Дай какую-нибудь таблетку. Хочу немного полежать. Не возражаешь? Как там Санька?

– Не нравится мне твое состояние! Ты давно делала анализы? Посмотри на свое лицо. Ты очень бледна! Давай-ка я тебе температуру померяю! – Елена Дмитриевна сунула дочери под мышку градусник. – А с Санькой все в порядке. Ты знаешь, я сегодня вырезала из таблицы Менделеева квадратики с химическими элементами. У меня возникла идея наклеить их на Санечкины старые кубики, которые все равно валяются без дела! И еще из старого букваря цифры, с нуля до девяти, которые тоже хочу наклеить на кубики.

– Зачем? – вяло поинтересовалась Катя, не открывая глаз.

– Как это зачем? Саньке ведь очень нравится возиться с записями Севы. Вот пусть и играет в свою химию! Думаю, он очень обрадуется! Сева ведь говорил, что он откуда-то все это знает, но ведь я его этому не учила! Сева уверяет, что обнаружил у Саньки эти способности совершенно случайно! Катя, ты меня слышишь? – Она подошла к спящей дочери, осторожно вынула градусник и отошла потихоньку, скорбно качая головой. Не нравились, ох, не нравилась ей эти внезапная усталость и головная боль при нормальной температуре.

У ее мужа были похожие проявления его проклятой болезни. Но ведь ему тогда было гораздо больше лет! Надо обязательно показать Катюшу специалисту.