Текст книги "Гурджиев и Успенский"

Успенский, напротив, считал, что прогресс эволюции никем и ничем не гарантирован и что эволюционный прогресс может идти как вверх, так и вниз. Все формы жизни являются результатом либо эволюционного прогресса, либо деградации, но, отмечал он, западная мысль часто принимает деградацию за эволюцию.

Успенский видел, что современная наука озабочена только настоящим или ближайшим будущим. Она имеет дело не с живыми фактами, а с искусственными построениями. Так, социология говорит о среднем человеке, понимая человечество и индивидуума как что-то однозначное и однородное. Он утверждал, что средний человек, с которым только и имеет дело социология, существует в реальности не более чем средняя величина горы.

Успенский утверждал, что обыкновенный человек не может увидеть или узнать о существовании сверхчеловека, так как более высший тип не может быть подвластным наблюдению более низшего типа. “С этой точки зрения, – писал Успенский, – вся наша жизнь и история могут иметь значение, которое нам не дано понять”[303]303
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 108.


[Закрыть].

Он сопротивлялся представлению о естественном процессе, автоматически происходящем со средним человеком, и о гарантированной эволюции масс. Современный протестантский теолог Поль Тиллих выразил эту проблему как “проблему неравенства”. Комментируя известную притчу Христа о зарытых талантах и предлагая критически отнестись к господствующему в современной мысли количественному принципу, он предлагал вдуматься в понятие “иметь”, ибо “может быть, наше обладание многими вещами – это не то обладание, которое может расти”[304]304
  Paul Tillich, Eternal Now Ch. Scribnev’s Sons, N.Y., 1963. Р. 37.


[Закрыть], поскольку “тому, кому дано, прибавится; и у кого нет, отнимется”[305]305
  Марк 4, 25.


[Закрыть]. Для Успенского идея механической эволюции масс, “механического наращения” равнозначна тому, как если бы мы ожидали от всех клеток дерева, то есть от клеток корней, коры, волокон и листьев, их трансформации в цветы и фрукты”[306]306
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe, N.Y., 1971. Р. 108.


[Закрыть]. Эволюция, которая обычно приписывается скопом всему человечеству, может быть, с точки зрения Успенского, только сознательной эволюцией немногих. Бессознательно, справедливо утверждал Успенский, только вырождение.

Мы начали наш разговор о сверхчеловеке с утверждения Успенского: “Природа никоим образом сверхчеловека не гарантирует”[307]307
  Ibid. P. 108.


[Закрыть]. Для Успенского сверхчеловек пребывает вне естественного эволюционного процесса, сопровождаемого известными антропологическими и общественными сдвигами. Концепция сверхчеловека выходит за рамки всего – даже религиозных предписаний. “Ничто не ведет к сверхчеловеку, кроме самого понимания сверхчеловека, и именно это понимание становится все более и более редким”[308]308
  Ibid. P. 109.


[Закрыть]. И именно к этому пониманию стремился Успенский.

Концепция сверхчеловека Успенского – это дальнейшее развитие его постулатов об эволюции, являющей собой не просто антропологический или общественный прогресс, но сознательный переход человека к новому уровню существования.

Критика Успенского была направлена против современных ему интерпретаций сверхчеловека. Он полагал, что современная идея сверхчеловека “искажается, трактуясь либо слишком упрощенно, либо слишком фанатично”. Для Успенского путь от современного человека к сверхчеловеку начинается с “правильной идеи сверхчеловека”[309]309
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 109.


[Закрыть].

Сверхчеловек для него – результат внутреннего роста человека, который в своем развитии “следует ряду определенных ступеней”[310]310
  Ibid. P. 105.


[Закрыть]. Поэтому, чтобы создать достоверную модель сверхчеловека, необходимо определить и понять эти “ступени” внутреннего роста человека.

Для современного человека идея сверхчеловека “принимает иногда странным образом уродливые или гротескные формы”[311]311
  Ibid. P. 105.


[Закрыть]. Люди рисуют себе сверхчеловека каким-то преувеличенным человеком, в котором все его стороны развивались свободно и достигли предельных границ возможного развития. Вопреки этому представлению, Успенский считал, что в человеке есть много противоположных свойств, которые не могут развиваться параллельно. Эволюция человека по направлению к сверхчеловеку не может быть сосредоточена на физическом росте, силе или весе его физического тела. Он соглашался с Бекком, что “эволюция сознания, внутренний рост человека – это восхождение на пути к сверхчеловеку”[312]312
  Ibid. P. 110.


[Закрыть], и предостерегал против “ложных путей, уводящих человека в сторону, отводящих назад или заводящих его в тупики”[313]313
  Ibid. P. 110.


[Закрыть].

Идея сверхчеловека для саентистского сознания сдвигается в арсенал волшебных сказок и отметается как мифопоэтическая. Для подлинного движения в сторону сверхчеловека нужна особая предрасположенность сознания. Успенский отмечал связь между интересом к “мистическому” и “необъяснимому”, тяготением к оккультному и эволюцией в направлении к сверхчеловеку.

Другой существенной составляющей сверхчеловека является его “внутреннее единство”. Успенский писал: “Вопрос достижения внутреннего единства – это наиболее существенный вопрос внутреннего развития человека. До тех пор, пока он не достигнет внутреннего единства, человек не может иметь “Я”, не может иметь волю”[314]314
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 117.


[Закрыть].

Проблема внутреннего единства или цельности крайне важна в волевой антропологии Успенского. Успенский пишет, что мотивация жизни и поступков современного человека непроизвольна. Он описывает жизнь как ряд незначительных подробностей, среди которых человеческое “я” постоянно изменяется как в калейдоскопе. Каждое “я” внешнего события становится господином дня; оно “начинает строить и управлять, но, в свою очередь, неожиданно смещается и замещается чем-то еще”[315]315
  Ibid. P. 118.


[Закрыть]. Человеческое сознание поддерживает все, что идентифицирует его с различными внешними силами, действующими на каждое человеческое существо, говоря: это “я”, это “я”. При таких условиях воля человека является всего лишь центром его желаний. Не имея постоянства, человек становится игрушкой настроений и внешних впечатлений. Отмечая отсутствие единства внутреннего мира у современного человека, Успенский постулировал необходимость присутствия такого единства у сверхчеловека.

Сверхчеловек является современному человеку как сухое, рациональное существо, лишенное эмоций, в то время как эмоциональное измерение сверхчеловека, напротив, далеко превосходит обыкновенную человеческую эмоциональность. Так, развитие от человека к сверхчеловеку состоит не только в росте интеллекта, но и в эволюции эмоциональной жизни. Успенский особенно указывал на сдвиг, происходящий в современном человеке, когда он сталкивается с идеей о сверхчеловеке. Осознание разрыва, существующего между человеком и сверхчеловеком, часто развивается в неприятное и мрачное чувство, которое может привести к отрицательному взгляду на саму эту идею, хотя эта идея, напротив, может и должна стимулировать внутренний рост человека.

Критикуя представления современного человека о сверхчеловеке, Успенский затрагивал проблему существования разных порядков идей. Он указывал, что есть идеи очень опасные, к которым нельзя подходить без должной и сложной подготовки. Он считал, что древнее и средневековое знание лучше понимало положение человеческого ума по отношению к идеям. Он утверждал, что “старая психология понимала, что ум способен сразу и в беспорядке воспринимать любые идеи – переходить без всякой подготовки от идей одного порядка к идеям другого порядка”[316]316
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 122.


[Закрыть]. Успенский предполагал, что древние мистерии и магические ритуалы содержали адекватное знание для каждого порядка идей.

Успенский писал, что современная наука не делает различий между разными типами знаний. С точки зрения современной науки, вся опасность заключается только в неправильных умозаключениях. Однако Успенский считал, что идеи могут быть заряжены огромной энергией и способны затрагивать самые интимные тайники человеческой души и оставлять в них неизгладимый след. С другой стороны, неправильное обращение с идеями может привести человека к разрушению, т. е. здесь в старом споре между номинализмом и реализмом побеждал средневековый реализм.

Успенский предостерегал против ошибочного понимания идеи сверхчеловека. Такое неверное представление “отрывает человека от жизни, поселяет в его душе глубокий разлад, ничего не давая, лишает его того, что у него было”[317]317
  Ibid. P. 123.


[Закрыть]. Правильный подход к идее сверхчеловека должен подводить к пониманию тесного соприкосновения этой идеи с проблемами временного и вечного. Концентрируясь на “истинном понимании “временного” и “вечного”, Успенский отмечает, что ошибка замены одного другим может привести к пониманию вечности как “бесконечного расширения во всех направлениях из каждого данного момента”[318]318
  Ibid. P. 124.


[Закрыть].

Развивая концепцию сверхчеловека, Успенский доказывал, что идея сверхчеловека принадлежит к “внутреннему кругу” человечества. Он наблюдал, что древние религии и мифы всегда рисовали сверхчеловека как высшее “Я” человека. И это высшее “Я”, или высшее сознание, парадоксальным образом изображалось в виде существа, почти отдельного от человека, но живущего будто бы внутри него. И часто образ сверхчеловека, рисуемый в мифах и легендах, символизировал собою внутреннее существо, высшее “Я” человека, либо проявленное, либо скрытое.

В своей книге “Символы Таро” Успенский описывает две взаимосвязанные карты Таро, “Маг” и “Безумный”, представляющие противоположные аспекты сверхчеловека, “два полюса, начало и конец”[319]319
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 198.


[Закрыть]. Магу подвластны магические жезл, пентакль, чаша и меч, символизирующие собой четыре природных начала: огонь, землю, воду и воздух. Его лицо излучает свет и доверие, и создается впечатление, что он держит “некую тайную нить, связывающую землю с далекими светилами”.[320]320
  Ibid. P. 202.


[Закрыть] “Безумный”, напротив, изможденный и хромой, тащится один по пыльной дороге, пересекая безжизненную равнину под лучами палящего солнца. “Четыре магических символа: жезл, чаша, меч и пентакль —… Безумный все время таскает с собой (в своем мешке), но он не понимает, что они значат”[321]321
  Ibid. P. 203.


[Закрыть]. Он не в состоянии их использовать. Дорога впереди его прорезана ущельем, и глубокая пропасть ожидает безумного скитальца.

Эти два образа, “Маг” и “Безумный”, послужили Успенскому примерами парадоксального и двойственного выражения идеи сверхчеловека. Магические инструменты – жезл, чаша, меч и пентакль, символизирующие подвластность высшему “Я” человека четырех основных начал природы, могут быть либо проявлены, либо спрятаны в мешок. Сторонний наблюдатель может увидеть его и как Безумного, и как Мага, но “это один и тот же человек”[322]322
  Ibid. P. 203.


[Закрыть].

Успенский полагал, что различие между символом и реальностью зависит от особенностей способа мышления человека. Люди, склонные рассматривать внешнюю реальность как объективную, считают внутреннюю реальность символом внешней, в то время как те, кто отказывает внешней реальности в объективности, считают внешние факторы символами возможностей внутреннего мира. Как мы видели, для Успенского идея сверхчеловека “никогда не существовала отдельно от идей высшего сознания”[323]323
  Ibid. P. 125.


[Закрыть]. Изучая различие между высшим и низшим сознанием, Успенский предположил, что низшее сознание – это “ограниченное самосознание”, в то время как высшее сознание – это “полное самосознание”. Главным пунктом в воззрениях Успенского было то, что “в душе человека есть ответ на все древние учения. Все внутри человека и ничего вовне”[324]324
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 125.


[Закрыть].

Успенский ссылается на немецкого мистика XVII века Дж. Г. Гихтеля, чьи идеи были тесно связаны с параллельными системами – герметической философией, алхимией и каббалой. Гихтель утверждал, что человеческая душа – это окно в бесконечность и что, углубляясь в самого себя, человек может найти все и достигнуть всего и, следовательно, каждое человеческое существо заключает все возможности: падения и восхождения, неба и ада. Успенский воспроизводит рисунок совершенного человека из гихтелевской Theosophia Practica. Рисунок представляет Адама Кадмона, который символизирует собой человечество или человеческий род, чья голова – это Святой Дух, чье сердце – Иисус, и “солнечное сплетение” – Иегова. Нижняя часть тела с его органами – это “Темный мир” или “Корень душ в центре вселенной”. Верхняя часть груди с дыхательными органами и органами речи – это “Мудрость” или “Зеркало Бога”[325]325
  Ibid. P. 126.


[Закрыть]. Этот рисунок показывает пять путей в бесконечность, из которых человек может выбрать любой.

Рис. 2. Совершенный человек Гихтеля

Успенский заключал, что сверхчеловек – это одна из возможностей, заключенных в глубине человеческой души. Он полагал, что близость и дальность сверхчеловека лежит не во времени, а в деятельности и практическом отношении человека к этой идее. Свой очерк о сверхчеловеке Успенский завершает, рисуя взаимосвязь двух противоположных начал. Он верил, что понимание сверхчеловека требует умения согласовать два противоположных взгляда: внешний и внутренний аспекты идеи. Некоторые люди осознают сверхчеловека внутри, в то время как другие связывают идею со сверхчеловеком прошлого, будущего и настоящего. Успенский считает, что исключительно внутреннее понимание идеи сверхчеловека отрывает человека от жизни и делает в его глазах всякую активность бесполезной. Сверхчеловек, понимаемый как только внутренний человек или только материализованный внешний человек, – “это и есть два подводных камня, лежащих в глубине идеи сверхчеловека”[326]326
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. N.Y., 1971. P. 129.


[Закрыть], – две опасности, которые подстерегают тех, кто работает с этой идеей.

Вслед за Блаватской, Ницше, Вл. Соловьевым, Бекком и Оражем, Успенский заявляет об имманентности возникновения нового сознания. Современная наука воспринимает только одномерную идею человека, хотя понятие человека сложно и включает различные типы людей, идущих различными путями. Успенский отмечает: “Будущее принадлежит не человеку, но сверхчеловеку, который уже родился и живет среди нас. Высшая раса быстро образуется среди человечества и выделяется своим совершенно особым пониманием мира и жизни… Люди, приблизившиеся к переходу в новую расу, уже начинают узнавать друг друга; уже устанавливаются лозунги и пароли”[327]327
  Ouspensky P. D. Tertium Ogranum. N.Y., 1969. P. 295–6.


[Закрыть]. За этим утверждением голос и свидетеля, и провидца. Эти слова производят впечатление идущих от человека, участвующего в описываемом им процессе.

Успенский рассматривал себя как одного из тех, кто “приближается к переходу в новую расу”. Эта перспектива давала ему возможность разрабатывать концепцию сверхчеловека, используя как объективные философские умозаключения, так и опознавательные знаки для тех, кто уже находится в переходной стадии от человека к сверхчеловеку.

В концепции сверхчеловека Успенского отразились различные влияния: научные, философские, оккультные и пророческие. Его труды, соответственно, обращены к различным читателям, но главным образом к тем, кто разделял энтузиазм грядущих изменений. Изменения во “внешней жизни большинства” Успенский рассматривает как результат “внутренних изменений немногих”. Он полагал, что социальные и политические вопросы, остро выдвинутые его временем, могут разрешиться иначе, нежели это прокламируется различными общественными группировками, на другой плоскости и совершенно другим образом, а именно “выступлением на сцену сознающей себя новой расы, которая явится судьею старых”[328]328
  Ouspensky P. D. Tertium Ogranum. N.Y., 1969. P. 296.


[Закрыть].

Успенский предлагает схему последовательных фаз или стадий развертывания сознания. Он видел высший тип человека как включающий в себя четыре основные формы сознания, которым соответствуют все остальные аспекты внутренней жизни, такие как чувство пространства и времени, формы деятельности и т. п.

Эта таблица, отражая метод аналогий Бекка и Оража, суммирует представление Успенского о сверхчеловеке. Она подробно показывает взаимоотношение форм или состояний сознания в мире живой природы и в мире человеческих существ. Четыре состояния сознания ассоциируются с одно-, двух-, трех– и четырехмерным восприятием пространства[329]329
  Успенский ссылается на Апостола Павла из его “Послания к Эфесянам”, 3, 1–18: “Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что есть – широта и долгота, и глубина и высота”. Для Успенского это указание на то, что “святость дает новое понимание пространства”.


[Закрыть].

Различие между третьим и четвертым состояниями сознания воспринималось Успенским как различие между “человеком, которого изучает наука” и человеком высшего типа, “который начинает выходить из поля зрения позитивизма и логического мировоззрения”[330]330
  Ouspensky P. D. Tertium Ogranum. N.Y., 1969. P. 257.


[Закрыть]. Успенский разрабатывает следующее сравнение этих двух типов:

“Высший тип человека”, будучи промежуточным звеном между человеком и сверхчеловеком, служил Успенскому иллюстрацией его теории эволюции. В “высшем типе человека” последовательные стадии развертывающегося сознания существуют одновременно: жизнь клеток и органов с их “сознанием”; жизнь всего тела, взятого как целое; жизнь эмоций и логическое мышление и “высшее понимание и чувства”[331]331
  Ibid. P. 300.


[Закрыть]. Высшие формы сознания не являются обязательными условиями для социального и биологического равновесия человека, но они создают необходимую предпосылку для дальнейшей эволюции, которая ведет к сверхчеловеку. Характеристики “высшего типа человека” обозначают возможные направления такой эволюции и черты сверхчеловека, такие как:

Понимание четырехмерного пространства.

Понимание природы времени.

Ощущение Вселенной как живой.

Космическое сознание.

Чувство бесконечности.

Человеческое бессмертие.

Успенский делает следующие замечания, касающиеся космического сознания, которое он считал существенной чертой сверхчеловека.

1. Возможность развития космического сознания – это возможность, открытая для немногих.

2. Для проявления космического сознания необходим определенный подбор внутренних и внешних условий, среди них “образование феноменов, близких по духу космическому сознанию, и исчезновение феноменов, враждебных космическому сознанию”[332]332
  Ouspensky P. D. Tertium Ogranum. N.Y., 1969. P. 301.


[Закрыть].

3. Другое требование состоит в том, что центр должен лежать “во внутреннем мире, в самосознании, а не во внешнем мире”[333]333
  Ibid.


[Закрыть].

4. “Возможность проявления космического сознания не может быть привита искусственно”[334]334
  Ibid.


[Закрыть].

5. Согласно Успенскому, отличительным признаком “высшего типа человека” является постоянное или частое ощущение “нереальности мира”, в то время как высокая интеллектуальная культура совсем не является обязательным условием. “Пример многих святых, которые не были интеллектуалами, но которые несомненно достигали космического сознания, говорит о том, что космическое сознание может развиваться на чисто эмоциональной почве”[335]335
  Ibid.


[Закрыть].

Таким образом, идея сверхчеловека явилась для Успенского результатом развития его идеальной моделей и инструментом преодоления ограниченности ординарной модели. “Ничто не ведет к сверхчеловеку, кроме понимания сверхчеловека”, – писал Успенский, рассматривая сверхчеловека как комплексную проблему, включающую в себя решение проблемы эволюции, развития космического сознания, а также решение проблемы времени и пространства. Такой синкретический подход характеризует трактовку Успенским и всех других проблем. Тем не менее модель сверхчеловека занимает центральное место в философии Успенского, явившись конкретным воплощением той идеи духовной реализации, которая была для него так дорога.

В прошлом, утверждал Успенский, о космическом сознании можно было говорить в связи со святыми, героями и магами. В наше время эволюция к сверхчеловеку начинается с отказа от позитивистских и псевдонаучных установок и концепций, с индивидуальных поисков “чудесного, ощущаемого как единственно истинное и реальное” и с веры в “нереальность мира и всего, что к нему относится”[336]336
  Ouspensky P. D. Tertium Ogranum. N.Y., 1969. P. 302.


[Закрыть].

Успенский писал о космическом сознании, о поисках сверхчеловека исходя из личного опыта, и он искал надежную теорию, которую можно было бы применить на практике. Ею стала его концепция “высшего типа человека”, промежуточная модель и практическая связь между человеком и сверхчеловеком. Успенский распознавал в себе качества и способности приближения к “этому высшему типу человека”.

В своей идее сверхчеловека Успенский соединил концепцию ницшеанского сверхчеловека с идеями теософской доктрины о духовной эволюции и с представлениями Бекка и Оража о “сверхчеловеке, который уже родился и живет среди нас”[337]337
  Ibid. P. 254.


[Закрыть]. Русский ницшеанец, он увидел проблему сверхчеловека как практическую задачу, поставив вопрос о путях ее разрешения и предложив конкретные методы ее реализации.

Формулируя тему эзотерического христианства, Успенский рассматривает вопрос об истинной природе знания и работает с понятием эзотерической школы. Сама концепция эзотерического христианства основывается им на идее эзотерического знания, на “идее знания, которое превосходит все обычное человеческое знание и недоступно обычным людям”[338]338
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 13.


[Закрыть]. Именно это “древнее”, или “скрытое знание”, по Успенскому, лежит в основе и составляет содержание всех религий. В наше время, пишет он, его “необходимо откапывать с огромным трудом под горами лжи, как умышленной, так и не умышленной, обмана и самообмана и наивных попыток представить его в общедоступных понятиях, взятых из обыденной реальности, представив тем, что оно по самой своей природе быть не может”[339]339
  Ibid. P. 13.


[Закрыть].

Успенский отмечал двузначность слова “эзотерический”. Это либо тайное знание в смысле того, что держится в тайне, либо знание тайны, т. е. тайны, скрытой от человечества в силу самой природы этого знания.

Концепция эзотерического знания Успенского основывалась на посылках, аналогичных тем, о которых пишет Климент в “Строматах”, а именно, что “древнее”, или “скрытое знание” (в терминологии Климента ”святые таинства”, “Божественный свет”, “тайное”) предназначено не для многих, но для избранных, кто может постичь его и “способен преобразоваться в соответствии с ним”. Концепция также предполагает, что это тайное знание охранялось посвященными в школах мудрости или, как пишет об этом Климент, “оно вверялось речи, но не письму”.

Для описания этого рода духовного опыта Успенский работает с понятием эзотеризма и постулирует положение, что различия между “эзотерическим” и “экзотерическим” (обрядовым, церковным, историческим) христианством можно уподобить различиям между третьим и четвертым измерением, между современным человеком и сверхчеловеком. Таким образом различие между эзотерическим и экзотерическим знанием, согласно Успенскому, лежит не в идеях, а в уровне людей, которые воспринимают и воспроизводят идеи. Успенский полагал, что даже простая и доступная идея по-разному понимается людьми разных уровней. Отсюда выделение им различных уровней понимания в христианстве, которое имело для него большее значение, чем обычное разделение мировых религий по конфессиям на христианство, буддизм, мусульманство и иудаизм. Послания Апостолов он считал “упрощенным изложением идей Евангелия, их материализацией, их соотнесением с жизнью, причем таким применением, которое нередко идет против эзотерической идеи”[340]340
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 131.


[Закрыть], а о Четвероевангелии и Апокалипсисе он писал, что они были написаны “для учеников эзотерических школ”[341]341
  Ibid.


[Закрыть] и требуют определенной подготовки для их адекватного понимания. Смысл включения Посланий в корпус Нового Завета Успенский объяснял намерением приобщить людей, неспособных постичь эзотерический смысл и “начинающих с церковного христианства”, к эзотерической истине хотя бы в скрытой форме и тем самым, может быть, помочь им “найти сокрытую в нем истину”[342]342
  Ibid. P. 132.


[Закрыть]. То есть он воспринимал Новый Завет как книгу, содержащую в себе амплитуду широкого диапазона понимания – от поверхностного обрядового уровня до высочайшего уровня самого Иисуса Христа.

Успенский различал первоначальное учение Христа от христианства такого, каким оно сложилось исторически. Он полагал, что историческое христианство “с самого начала во многих отношениях противостояло идеям самого Христа” и что “позже расхождение стало еще глубже”[343]343
  Ibid. P. 132.


[Закрыть]. Отсюда вытекало решение Успенского сосредоточиться только на Четырех Евангелиях и на некоторых событиях, изложенных в Апокалипсисе. Успенский считал, что различия между Деяниями и Посланиями, с одной стороны, и Четырьмя Евангелиями, с другой, имеет огромное историческое и методологическое значение. Четыре Евангелия были написаны для посвященных, или “для учеников эзотерической школы”,[344]344
  Ibid. P. 134.


[Закрыть] в то время как Деяния и Послания были адаптациями и материализацией идей Евангелий. Согласно Успенскому, Четыре Евангелия содержат концентрированное эзотерическое знание, в то время как Деяния и Послания содержат его в разжиженном виде. Поэтому они являются документами промежуточными (между эзотерическими и экзотерическими) и имеют двойственный смысл. Деяния и Послания создают основу для исторической церкви, которая не может строиться на Четырех Евангелиях в силу их эзотерического характера. Промежуточное положение Деяний и Посланий дает, согласно Успенскому, возможность церкви устанавливать связи и с Евангелиями, и с “драмой Христа”. Это также позволяет “отдельным людям, которые начинают с церковного христианства, но способны воспринять его эзотерическую идею, войти в соприкосновение с первоисточником (Четырьмя Евангелиями и Апокалипсисом) и, возможно, преуспеть в открытии скрытой истины”[345]345
  Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 132.


[Закрыть].

Идея глубинного эзотерического христианства, развивающегося рядом с христианством экзотерическим, имеет немалую историю. Ее можно проследить у ранних христианских теологов, таких как Климент Александрийский и Ориген и в гностических учениях Валентина, Маркиона и Манаса. В книге “Новая модель Вселенной” Успенский ссылается на “александрийских философов третьего века”[346]346
  Ibid. P. 28.


[Закрыть], которые ясно различали “простых верующих” и “истинных гностиков”, как это делали и Климент, и Ориген. Климент в книге “Строматы” писал: “Господь… дал святым таинствам и Божественному свету снизойти на тех, кто мог их постичь. Он конечно же не раскрывал перед многими то, что многим не принадлежало; но раскрывал перед избранными, о которых он знал, что они способны воспринять эти таинства и быть готовыми преобразоваться в соответствии с ними. Но тайное вверялось речи, а не письму”[347]347
  Clement of Alexandria. Stromata. Ante-Nicene Fathers. V. II. P. 302.


[Закрыть].

Термин “эзотерическое христианство” был предложен Анной Кингсфорд (1846–1888) и Эдвардом Мейтландом, ведущими авторитетами викторианского спиритуализма и друзьями Е.П. Блаватской. Название “эзотерическое христианство” они применили для своей синкретической системы, включавшей в себя элементы алхимии и гностицизма. Эта система представляла Иисуса Христа посвященным гностиком, который проповедовал в Израиле эзотерическую доктрину ессеев. В 1891 году Эдвардом Мейтландом в Англии был основан Эзотерический христианский союз, ставящий перед собой задачу распространения этой системы взглядов. Горячим энтузиастом этой идеи была Анни Безант – преемница Блаватской на посту главы Теософского общества.

Следы знакомства с этими идеями прослеживаются в концепции “эзотерического христианства” Успенского. И даже композиционно работа Успенского об эзотерическом христианстве построена аналогично книге Безант “Эзотерическое христианство”. Безант начинает свою работу с “сокровенной стороны христианства”, после чего она развивает взгляды на его исторический, мифический и, наконец, мистический аспекты. Вторая часть ее книги имеет дело с главными чертами христианства, которые она интерпретирует в свете “глубинной истины, лежащей в основе христианства”, или его эзотерической доктрины. Эти черты включают: искупление, воскресение и вознесение, Троицу, молитву, отпущение грехов, причастие и Откровение.

В своей книге Безант пишет о традиции, сохраняемой цепочкой мистиков, или теми, кто был посвящен в таинства христианства и владел его особым языком. Она раскрывает смысл многих евангельских понятий. Так, слова для обозначения сакрального круга посвященных и процесса посвящения включали такие известные по Новому Завету понятия, как “Царство Божие”, “Царство Небесное”, “узкая тропа”, “тесные врата”, “совершенный”, “спасенный”, “вечная жизнь”, “жизнь”, “святое рождение”, “малый сий”, “младенец” и др. Объяснение этих понятий Безант находила у ранних отцов церкви, а также в некоторых нехристианских источниках. Например, слово “совершенный” употреблялось ессеями, общины которых состояли из трех кругов: неофитов, братьев и совершенных, среди которых только последние считались посвященными. “Младенцем” называли кандидата, готового принять “второе рождение”. “Тесные врата” интерпретируются как “врата посвящения”. “Второе рождение” – это другой, часто употребляемый термин для посвящения. Безант ссылается на ту же терминологию в писаниях христианских учителей, таких как Климент Александрийский, Ориген и другие.

Успенский разделял недовольство теософов в отношении исторического христианства, в котором они обнаруживали следы процесса постепенного приспособления, упрощения и профанирования глубинных уровней христианской доктрины, что в конечном счете привело к вымыванию его сердцевины и почти полной утрате христианством “эзотерической идеи”[348]348
  Clement of Alexandria. Stromata. Ante-Nicene Fathers. V. II. P. 30.


[Закрыть].

Вслед за теософами Успенский полагал, что “церковное христианство по многим пунктам исказило идеи Христа”, причем до такой степени, что, иронизирует Успенский, родись Он позднее, Его бы могли сжечь как еретика. И Успенский формулирует альтернативу: Новый Завет или христианское учение, отказываясь ставить знак равенства между евангельской и апостольской благой вестью, с одной стороны, и церковным христианством, с другой. “Новым Заветом проверяется все человечество, – пишет Успенский. – И по тому, как человек читает Новый Завет, что он из него извлекает… по тому факту, что он вообще его не читал, виден уровень его развития, его внутреннее состояние”[349]349
  Ibid. P. 133.


[Закрыть]. Успенский констатирует зависимость понимания этой книги от уровня “внутреннего состояния” человека и ставит под сомнение способность неподготовленного человека понять ее подлинную глубину и истину. Такому человеку может открыться только частичная истина, тот или другой ее аспекты, он может испытать эмоциональное воздействие от этой книги, но, развивает Успенский свою мысль, “конечно ошибочно полагать, что этим эмоциональным воздействием исчерпывается все содержание Евангелий. В них каждая фраза, каждое слово полны сокровенного смысла, и только когда извлекаешь эти скрытые идеи на свет, становится понятной вся сила этой книги и ее влияние на людей, продолжающееся вот уже две тысячи лет”[350]350
  Ibid. P.133.


[Закрыть]. Смысл и цель этой книги Успенский видит в проверке людей на восприимчивость сакрального знания, определение тех, кто способен и кто не способен услышать его, и разделение на тех, кто, услышав его, способен или не способен следовать за ним., т. е. на “годных и непригодных”, или, в терминах ранних гностических учений, на соматиков и пневматиков.

Для Успенского, как и для теософов, конфликт между “эзотерическим” и “экзотерическим, или историческим христианством разрешается через осознание так называемой “скрытой стороны” христианства, т. е. через способность “указать путь тем, кто может по нему идти”[351]351
  Ibid. P.133.


[Закрыть]. Целью авторов Евангелий, писал он, было показать единственный путь для тех, кто мог за ними идти, путь, ведущий к тайному знанию. Главной ценностью Четырех Евангелий было, согласно Успенскому, заключенное в них самих свидетельство существования эзотерической традиции.