Текст книги "Кровь и свет Галагара"

ТРЕТИЙ УРПРАН

Накануне вечером было. Взметнулся и pастаял первый день праздника Золоват. Осталась по нем прекрасная память о шумных играх и молодецких забавах. Цвет юности Цлиянского царства с рассвета до заката сверкал под солнцем Айзура. Будущие витязи, хотя и берегли силы для поединков второго дня, уже вовсю старались завоевать участие и поддержку.

В преддверии веселого пира, разнообразно украшенного изысканными яствами, невесомый восторг охватил сердца, вспыхнув беспечным пламенем. От этого заблестели глаза, и лица, открытые навстречь светлому Золовату, озарились улыбками при виде героев первого дня. А те неспешно шагали плечом к плечу, отвечая улыбками на улыбки, и, осчастливленные долгожданным афусом торжества, размахивали яркими гирляндами из цветов айолы и листьев скарела.

В преддверии веселого пира, подобного коему не бывало целую зиму, дыхание участилось, как бы в любовном порыве, и небеса пошатнулись во взорах. Добротревожно зарокотали гаргасты, и девицы, весь день волновавшиеся за своих любимых, разом ахнули и завизжали, узнав героев первого дня. А те неспешно шагали, радуясь друг за друга, и в мечтах возносились на новую и новую высоту, а в ответ на все знаки восхищения, словно бы нехотя и с ленцою размахивали свежими гирляндами, что сплели для них айзурские красавицы из цветов айолы и листьев скарела.

В преддверии веселого пира, обыкновенно не утихавшего целую ночь, радостное волнение закипело подобно морским громадам перед бурей. Торжественно взревели зулы, и цлияне, собравшиеся вкруг площади Зьаф, разом вскочили, приветствуя героев первого дня. А те неспешно шагали по большому кругу, наслаждаясь заслуженным почетом, и в ответ на хвалебные крики то и дело размахивали пышными гирляндами, что сплели для них девицы Айзура из цветов айолы и листьев скарела.

Тонколицый, посверкивающий острым взором Фо Гла пытался разглядеть в толпе своего отца, чья мечта о надежном потомстве сбылась с рождением единственного сына. Но только после того, как он уже заимел трех дочерей, давным-давно повылетавших из родительского гнезда. Седовласый Нирст Фо тоже вытягивал шею, надеясь поскорее увидеть сына. Наконец их взгляды пересеклись – и счастливый возглас старика вырвался из общего гама, чтобы в следующий лум снова в нем утонуть. Отец по праву гордился сыном: из десяти стрел, пущенных Фо Глою, девять угодили в мишень – летящий обруч, обтянутый темною кожей.

Ал Грон, невысокий юноша с раскрасневшимся от возбуждения лицом, с глазами, напоминавшими пару спелых ягод висиллы и довольно большим носом, слегка загнутым книзу, радовался как ребенок, хотя и старался выглядеть степенным. И он сумел отличиться в тот день – разогнав своего гаварда, мечом в правой руке поддел и подбросил одно за другим четырнадцать колец, а копьем в левой поймал все четырнадцать и возложил их к ногам своей возлюбленной Чин Дарт, в смущении потупившей взор.

Смуглое лицо третьего героя цветом и блеском было схоже с отполированным куском речного афата яйцевидной формы, висевшим у него на груди. Гордо повернув и вскинув голову, он растянул острозубый рот в самодовольной улыбке, когда в толпе стали дружно выкликать его имя: Тан Заф!

Тан Заф завоевал всеобщее расположение, когда в разгар традиционной сарпады остался один на один с разъяренным сарпом. Зверь мчался на него, покачивая торчащими из боков и спины древками. Храбрый юноша сумел удержать своего гаварда, едва не вставшего на дыбы и направить его прямо навстречь чудовищу. В последний лум, когда казалось, уже ничто не спасет храбреца, подгоняемый плетью гавард с ревом взвился в прыжке и вместе с Тан Зафом перелетел через сарпа. Пока неповоротливый зверь с ворчанием топтался на месте, не в силах уразуметь, куда подевался его смертельный враг, – Тан Заф умчался керпитов за триста, развернув, остановил своего гаварда, выхватил четыре копья, встряхнул привязанную к ним сеть и приготовился к броску. Как только сарп, наконец, углядев своего врага, сорвался с места, молодец всеми четырьмя швырнул сеть на копьях круто вверх, словно хотел поймать ею облако. Но верным был его расчет. Все убедились в том, когда копья с зубчатыми наконечниками юцазак описали в воздухе каждое по крутой дуге и с низким звоном глубоко ушли в землю, словно обозначив углы невидимого квадрата, а сеть накрыла свирепого сарпа, остановив его тяжелый бег в уктасе (не более!) от невозмутимо восседавшего в седле Тан Зафа. Он, спешившись, подошел вплотную к запутавшемуся в сети сарпу и похлопал его по плоской массивной холке двумя руками. Восторгу созерцавших эту победу не было предела. Вот и теперь они не унимались, выкликая хором:

– Тан Заф! Тан Заф! Храброму – слава!

Рука об руку с Тан Зафом выступал его лучший друг Бер Сан. Круглоголовый, безволосый, он, как всегда, выглядел угрюмым и только изредка поднимал светлые глаза из-под сдвинутых к массивному носу густых радужных бровей. Никто лучше Бер Сана не умел обращаться с метательными ножами. Всего лишь четырежды поднялась и опустилась колотушка, ударяя в большой гаргаст – и этого времени хватило Бер Сану для того, чтобы с расстояния в один уктас метнуть в цель сорок ножей. Невозможно было уследить за четверкой его мелькающих рук с тонкими белыми пальцами. Когда же мелькание прекратилось и Бер Сан отвернулся, скрестив руки на груди, восхищенные сородичи увидели, что все сорок ножей вонзились в щит двумя ровными линиями и их сверкающие на солнце алые рукоятки образовали правильный крест, перечеркнувший белое поле мишени.

Среди героев дня оказались к тому же братья Хи Дап и Хи Гар, бесподобно владевшие мечами, топорами и боевыми косами, жизнерадостный Са Эт, выигравший гонку на колесницах, скромный Ог Лон, не знавший равных в обращении с мягкими копьями и кнутом, и, конечно, силач Тоб Мон, всеобщий любимец, на двадцать тикубов перенесший на спине помост с тремя гавардами.

Спустившийся из-под бархатистого навеса, возведенного на одном из склонов, окружавших площадь Зьаф, великий Син Ур обнял всех по очереди и раздал награды. Но лучшей наградой было слово царя, а он нашел, что сказать каждому, и каждого при этом назвал по имени. И всем названным предстояло отличиться в грядущих войнах.

Вновь запели зулы и зарокотали гаргасты. Солнце скрылось. Вспыхнули, поплыли и закружились по улицам Айзура золотистые огни факелов. Трудный и радостный день завершился шумным застольем. Пировали возле костров в шатерных станах, пировали во всяком доме цлиянской столицы, пировали и во дворце, куда Син Ур с почетом ввел сказанных юных героев.

Но не успели собравшиеся в ногах царя расположиться по старшинству за пиршественным столом, как в высоком дверном проеме показался незнакомец в сером плаще и в сером же куколе, надвинутом на лицо.

– Позволит ли мне великий царь Белобровый Син Ур войти в свой дом и принять участие в пире? – спросил он с легким поклоном.

– Кто бы ты ни был, входи, если не прячешь оружия под плащом и не затаил злобы в сердце. Нынче, в светлый праздник Золоват все двери Айзура открыты, – невозмутимо ответил Син Ур.

– Злоумышленники тебе не страшны – вижу, как в прежние времена, четверка жизнехранителей и в праздник стоит за твоими плечами: никому эти молодцы не позволят поднять на тебя руку, – сказал незнакомец, скинул угрюмый плащ, открыв сверкающие одежды и ясное белоснежное лицо, обрамленное ниспадающим голубым оперением, и продолжал, – но неужели пятнадцать зим разлуки не дают тебе узнать главного жизнехранителя всего Цлиянского царства, неужели все это время ты не мечтал о встрече с тем, кто приводил тебя под крыло победы в сражениях у Глиона и на Плаунном лугу?

Теперь все собравшиеся за пиршественным столом и сам великий царь вскочили и замерли в полной тишине, взорвавшейся счастливыми криками, как только онемевший от радости Син Ур бросился навстречь благородному дварту Су Ану и преклонил перед ним колени.

Всю ночь пировали в Айзуре. Никто не сомкнул глаз – и только те, кому наутро предстояло вновь показать себя, забылись крепким мальчишеским сном в черных шатрах, возведенных неподалеку от площади Зьаф.

Недолго наслаждались трапезой и Син Ур с Су Аном. Отпив по глотку из братской чаши, пущенной затем по кругу, они удалились в укромные покои, где долго беседовали с глазу на глаз. О чем – неведомо, кроме них, никому. А с первым отблеском восходящего нового солнца благородный дварт и великий царь распрощались – и Су Ан, завернувшись в угрюмый плащ, скрылся с глаз, исчез, растаял, оставив по себе нерушимую веру в его невидимое присутствие.

***

В тот же час на рассвете в распахнутые по праздничному обычаю ворота Айзура, обеспеченного в границах Цлиянского царства бессонными разъездами и дозорами, въехали Ур Фта и Кин Лакк. Никем не замеченные, промчались они вдоль крепостной стены и спешились возле кузницы старого Нона.

Был он слеп так же, как царевич, но большую часть своей жизни прожил зрячим и знал, какое счастье – видеть своими глазами торжества светлого Золовата. С тех пор, как с ним приключилась беда, старый Нон редко покидал свою кузницу. Ведь потерял он зрение, но не потерял мастерства – мастерство-то в руках осталось. Ур Фта знал, что и в праздник он раздувает горн и стучит своим молотом по наковальне.

Царевич еще в раннем детстве то и дело подолгу пропадал в кузнице. По нраву ему пришлись ее жар и запахи, и звуки. И как-то раз было за три зимы до сказываемых событий – старый кузнец обещал Ур Фте выковать триострый цохларан и шлем и соорудить полный доспех. И был у царевича с кузнецом уговор. По нему и поспешил он в кузницу Нона прежде чем впервые сражаться в поединках на площади Зьаф.

А в это время столица пробуждалась от сна. Начинался второй день празднества. Когда собрался народ и царь приказал трубить в зулы и бить в гаргасты, первыми на площадь выехали юноши, прибывшие в Айзур из Пограничной степи. Они были облачены в желтые одежды с изумрудно-зеленой подкладкой, на их шлемах развевались желтые, белые и зеленые перья, к копьям они прикрепили зеленые с золотою каймой стяги. На щите у каждого был изображен поднявшийся на дыбы черный гавард в зеленом же поле. Степняки из Фатара и Стора открыли выезд рядами по четыре, затем, подгоняя своих гавардов, помчались врассыпную и, наконец, первоначальным строем подъехали к навесу, под которым восседал Син Ур. Подобно проделывали все участники турнира, выезжая на поле своей первой, хотя и не вполне настоящей, но решающей дальнейшую судьбу битвы. Обитатели Междуморья в длинных лиловых плащах, с белым оперением шлемов выглядели ничуть не хуже степняков и несли на щитах свою эмблему: перекрещенные стрелы над скованной цепью волной. Поразил собравшихся нарядностью и красотой и отряд из Восточного Залесья. Их общей эмблемой был матерый цери, попирающий черную птицу, их темно-красные одеяния сверкали золотистою прошвой, а розовоперые шлемы – искусно выкованными волнистыми гребнями. Но, пожалуй, не было на том празднике никого краше юных воинов Айзура. Подчиняясь обычаю вежества, они появились на площади Зьаф в последнюю очередь и вызвали бурю приветственных криков. Все они восседали на белоснежных гавардах, были одеты в отполированные до блеска нагрудные панцири и черные – чернее ночи – плащи в чистых ярко-голубых звездах. На воздетых копьях айзурцев блестели расшитые крупными синдарами темно-синие жесткие прямоугольные стяги, а над черными шлемами колыхались пышные султаны из тонких и длинных белоснежных перьев степной тирвы. Их круглые щиты украшала эмблема Айзура: выходящая из облака и направленная долу шестипалая ладонь с золотыми звездами на кончиках пальцев.

– Наши лучше других, – сказал царь, повернувшись к сидящему подле него советнику Од Лату. Тот улыбнулся и кивнул.

– И царевич великолепен, – сказал великий Син Ур.

– Что ты говоришь? Ведь сын твой на охоте в горах Шо, – сказал на это Од Лат, и в тот же миг его взгляд упал на мелькнувшего среди айзурских всадников черного гаварда. На нем красовался Ур Фта с горделиво поднятым открытым слепым лицом, а перед ним торчала странная фигура в серебристых перьях. Подчиняясь звукам свирели своего спутника, царевич легко обошел строй своих прекрасных ровесников и первым остановил гаварда прямо перед навесом царя.

А надо сказать, что Син Ур в отличие от иных не удивился явлению своего сына на площади Зьаф, ибо поведал ему о том заранее благородный дварт Су Ан.

И вот Ур Фта, оставаясь в седле, поклонился и сказал:

– Прошу тебя, не гневайся, отец. По воле случая мне известно, что нынче настало мое время и, подобно всем родившимся в зиму поединка Су Ана, сегодня я должен испытать свои силы на площади Зьаф.

– Кто же тебе помог сосчитать твои зимы? – спросил царь.

– Это неважно, великий царь, – отвечал Ур Фта, – я уж сказал, что помог случай. Ты скрывал от меня мой возраст, ты думал отвлечь от меня судьбу охотой в Приоблачных лугах. Но судьба распорядилась иначе.

– Мой сын осуждает меня? – сказал Син Ур и сдвинул густые белые брови, делая вид, что разгневан.

– Никто и никогда, тем паче сын и наследник, не осмелился бы осуждать решения великого Син Ура, да не знают поражения в бою семьдесят семь поколений его потомков, – сказал Кин Лакк, и царь взглянул на него так, будто только теперь и заметил.

– Что за птица сидит на шее твоего гаварда и мешается в наш разговор? – сказал Син Ур, по-прежнему обращаясь к царевичу.

– Это мой друг и учитель, – отвечал Ур Фта, – имя его Кин Лакк, он из племени форлов.

Царь на этот раз лишь притворился удивленным, ибо все это ему загодя ведомо было из ночного разговора с Су Аном. А все царское окружение зашевелилось в изумлении непритворном.

– Мы встретились в горах, неподалеку от Ализандового грота, – сказал Ур Фта.

– И я всего лишь обучил наследника великого царя нескольким приемам, весьма полезным в бою. Так что он, конечно, незаслуженно величает меня учителем, – сказал Кин Лакк.

– Добро пожаловать в Айзур, славный форл, – учтиво молвил Син Ур, и Кин Лакк, словно подчиняясь его приветливому жесту, вспорхнул и опустился прямо к ногам царя. И сказал:

– Великий царь, ты видишь в моей руке свирель, чей звук придает силы в бою твоему сыну.

– Колдовская свирель? – спросил Син Ур.

– Нет, нет, простая военная свирель. Ее звучание лишь горячит юную кровь и укрепляет решимость на пути к победе, – отвечал Кин Лакк.

Как бы в подтверждение истинности сказанных слов, он выдул короткую бодрую трель. Ур Фта встрепенулся, но удержался в седле неподвижно, а великий царь только пожал плечами и сказал:

– Юная кровь – на то и юная, что готова разгорячиться по любому и самому малому поводу.

– Отец! – воскликнул Ур Фта. – Позволь мне принять участие в поединках и под звуки военной свирели Кин Лакка испытать свою судьбу на ристалище.

– Нет! Ты еще не готов! – отвечал Син Ур, вновь делая вид, что разгневан. Но не успело разгореться в душе царевича упрямое пламя, как царь еще сказал:

– Ведь гавард у тебя не тот. Замени его белым из моего гавардгала, надень новые доспехи и можешь выезжать на площадь.

Когда отряд черно-голубых айзурских всадников вновь показался на турнирном поле, чтобы сразиться с юными поединщиками из Восточного Залесья, все узнали в красовавшемся впереди царевича. Он не выделялся среди ровесников ни мастью гаварда, ни цветами плаща и доспехов. В глаза бросалось другое – у него не было лица. А когда он достиг середины поля, солнечный луч, пробивший облако, ударил ему в голову и отскочил сверкающим бликом. Так что многие зажмурились или прикрыли глаза рукой. И по склонам, окружавшим площадь Зьаф, заговорили о чудесном шлеме. Самая необыкновенная часть долгожданного подарка, он был изготовлен искусным Ноном из крепкой стали и снабжен сплошным, без единой заметной прорези или отверстия забралом, отполированным до зеркального блеска. Формою и гладкостью шлем напоминал яйцо цери и настолько отличался от обычных таких изделий, что сразу приковал к себе все взгляды. А потому почти никто вначале даже не заметил Кин Лакка, парившего со своей свирелью керпитах в трех-четырех над головою царевича.

Но вот оба отряда заняли свои места и взялись за легкие копья, оставив тяжелые. Под звуки зул и гаргастов они устремились навстречь друг другу, выступив восемь на восемь. Юноши старались копьями сбить перья со шлемов противников. Но и те, и другие довольно искусно прикрывались щитами – и копья, бывшие, собственно, древками без наконечников, никак не могли достигнуть цели. Наконец, Ур Фта, повинуясь понятной только ему свирели Кин Лакка, рванул узду правой нижней рукой, повернул своего гаварда и помчался вдоль фронта, пытаясь обойти соперников. На ходу метнул он копье правой верхней рукой, затем левой верхней метнул ему вслед другое, целясь в перья на шлеме крайнего всадника. Тот щитом отбил первое и уклонился от второго, но к несчастью для себя не заметил, как Ур Фта, продолжавший нестись во весь опор, тут же оказался рядом. Неуловимым движением щита встретил царевич на четверть лума открывшегося противника и выбил беднягу из седла. А когда тот вскочил на ноги и в растерянности завертел головой, Ур Фта, успевший развернуться и вновь пролетавший мимо, сорвал с его шлема розовые перья, просто зацепив их рукой.

– Что ты скажешь на это? – радостно вскрикнул Син Ур, обращаясь к советнику.

– Скажу, что если бы не это стальное яйцо у него на голове, – не менее радостно и возбужденно прошептал мудрый Од Лат, – мне бы и в голову не пришло, будто сын твой ничего не видит.

Меж тем, восьмерка во главе с царевичем уступила место следующей. Игра продолжалась по всем правилам, но столь бодро и горячо, что наблюдать за нею было истинным наслаждением.

Сразу после полудня царь приказал трубить в зулы, что служило для юношей-участников игры – сигналом собраться перед его навесом. Скоро собрались все до единого, и Син Ур приказал угостить их обильной трапезой. А по ее завершении началась самая увлекательная и важная часть турнира. Теперь наиболее храбрым предстояло показать себя в единоборстве.

Правила были просты: соперники съезжались с тяжелыми копьями наперевес, стараясь поразить друг друга, до тех пор, пока один из них или оба враз не оказывались на земле. Дальнейшее зависело от потерпевшего поражение или – в случае одновременного падения – от наиболее пострадавшего. Если он признавал себя побежденным и покидал поле битвы, поединок считался завершенным. Если же он изъявлял желание и сохранял способность на равных продолжать борьбу, бились на мечах, пока один из двоих не упадет, не выронит меч либо не коснется земли рукой или коленом. Хотя в поединках не пользовались боевым оружием – турнирные копья вместо наконечников были снабжены округлыми деревянными болванками, а мечи не вынимались из ножен, – и к тому же некоторые удары – например, в голову – были запрещены, все-таки далеко не каждый осмеливался принять вызов. Страшились не увечий, страшились позора – несмотря на то, что принявшего вызов, независимо от исхода поединка, никто не посмел бы назвать трусом. Но самые храбрые и уже отличившиеся тоже не спешили бросить или принять вызов. Таков был негласный закон, позволявший вперед проявить себя участникам послабее. Вот почему в ходе первой череды поединков вокруг площади Зьаф не умолкали шутливые возгласы и смех, а иной раз и трапеза продолжалась. И только постепенно, по мере вступления в игру все более сильных соперников, утихал смех, возгласы становились горячими и взволнованными, интерес к происходящему нарастал. Так было и в этот раз. Дело приняло воистину нешуточный оборот, когда вызов принял черноглазый Ал Грон, без особенного труда одолел к восторгу своей Чин Дарт одного за другим четверых и в пятый раз выставил щит на средину турнирного поля. Тут желтолицый Фо Гла, подбадриваемый друзьями, взялся было за копье, но взвесил его на руке и отставил в сторону, скромно улыбаясь: вот если бы надо было соревноваться в стрельбе – он не сомневался бы ни лума, а на копьях – это испытание не для него. На этот раз к щиту Ал Грона рысью подъехал угрюмый Бер Сан и уронил его небрежным ударом склоненного копья. Едва ли не с такой же легкой небрежностью выбил он из седла самого Ал Грона, а за ним еще шестерых.

Кин Лакк, давно уже дрожавший от нетерпения за спиной Ур Фты, в очередной раз встрепенулся и мрачно прохрипел:

– В конце концов, скучно вот так сидеть. Не пора ли нам в поле размяться?

– Пора, – ответил Ур Фта, и Кин Лакк, подскочив от неожиданности, развернул крылья.

Трижды съезжались Ур Фта и Бер Сан, ломая копья. На четвертый раз копье Бер Сана скользнуло по умело подставленному щиту, зато копье Ур Фты достигло цели. Бер Сан вылетел из седла, но запутался ногою в стремени, и гавард поволок его по земле, ускоряя бег. Ловкий юноша каким-то чудом уцепился левыми руками за седельную сумку, а правой нижней выхватил за-за голенища нож, собираясь обрезать стремя. Как вдруг плохо закрепленная седельная сумка, не выдержав тяжести, съехала вправо, и Бер Сан от неожиданности разжал пальцы… Шлем его сбился, и бедняга рисковал вот-вот размозжить себе голову. Но в этот лум Ур Фта подлетел на полном ходу и протянул ему левые руки. Бер Сан принял подмогу и, как только вновь оказался в седле, по-братски обнял царевича под общий восторженный гул.

– Это мой сын, воистину мой! – воскликнул Син Ур.

– И я узнаю в нем тебя, – с улыбкой подтвердил советник Од Лат.

Бер Сан отказался продолжать борьбу, сославшись на то, что, кажется, вывихнул ногу. Поэтому Ур Фта установил свой щит и отъехал на край турнирного поля. Услышав, как опустился и снова устроился за его спиной Кин Лакк, он тихо сказал:

– Благодарю тебя, славный форл. Твоя свирель не только воинственна, но и благородна.

– Как же я мог поступить иначе, пресветлый царевич? – расчувствовался Кин Лакк. – Да ведь и не враг же был перед нами, в самом деле. И уж во всяком случае не презренный крианин.

В это время черный Тан Заф поднял копье и, повернувшись к своему лучшему другу, сказал:

– Наследник Син Ура поступил с тобою прекрасно, и ты, Бер Сан, отказавшись от борьбы с ним, тоже сделал хорошо. Но я буду выглядеть трусом, если немедленно не приму вызов, чтобы постоять за тебя.

– Будь осторожен, Тан Заф, – напутствовал друга Бер Сан, – его слепота ничем не хуже нашего острого зрения.

Уже на третьем столкновении, хотя копья вновь разлетелись в щепки, вместе с этими щепками на землю свалился Тан Заф. Однако падение не причинило ему никакого вреда – он в четверть лума вскочил на ноги и поднял меч, показывая, что готов продолжать поединок. Ур Фта спешился, отбросил щит и, в свою очередь, взялся за меч. Продолжение поединка было недолгим: самому царевичу даже не пришлось атаковать – отражая четвертый удар, он выбил оружие из рук соперника. А тот, всей тяжестью продолжая двигаться, оступился и упал на одно колено прямо под ноги Ур Фте. Не торопясь выпрямляться, Тан Заф поднял на него свои серебристые, чуть-чуть навыкате глаза и, как завороженный, вполголоса произнес:

– Тяжко придется твоим врагам, да падут они все, о, Ур Фта, наследник Син Ура! Когда мы сошлись, твой шлем непрестанно являл мне мое отражение. Чем ближе я оказывался к тебе, тем более мне казалось, что я сражаюсь с самим собой…

И потрясенный Тан Заф покинул турнирное поле.

После него испытали на себе действие зеркального шлема братья Хи Дап и Хи Гар. Жизнерадостный Са Эт, выбитый из седла копьем Ур Фты, свистом подозвал своего замечательно статного крапчатого гаварда, вскочил на него и, прежде чем покинуть поле, подъехал к наследнику, чтобы поклясться в вечной дружбе. В очередной раз всех удивил силач Тоб Мон. От удара Ур Фты он рухнул на землю вместе со своим гавардом, чрезвычайно крупным и толстолапым зверем, но не растерялся и ушел с поля, взвалив его на плечо, как игрушку. Потерпели поражение и еще девять юных поединщиков, принявших вызов наследника Син Ура. А всего побил он соперников кряду числом пятнадцать, когда, наконец, гордый за сына царь приказал трубить в зулы, чтобы собрались пред навесом все участники турнира, потому что никто из юношей больше не отваживался испытывать на себе силу царевича. Однако его щит, разукрашенный золотой каймой, все еще стоял на средине турнирного поля. И не успели взреветь зулы, как всадник на дымчато-сером гаварде с опущенным забралом и в одеждах с цветами Восточного Залесья изо всех сил оскорбительно ударил носком сапога в щит Ур Фты, принимая вызов.

А на вид он был таков:

 
Стройный стан темно-красным охвачен утаном,
Словно пламенем тонкий габалевый ствол.
Легким искрам подобно, играя, пронзает
Гладь и складки одежд золотистая нить.
Сталь отменной закалки с жестоким отливом
Обняла ему голову, плечи и грудь.
У копья на конце лишь на лум затаилась
Неустанная в злобе коварная смерть.
 

Син Ур не стал возражать против еще одного поединка. «Что за беда? – подумалось ему. – Нашелся какой-то смельчак и невежа, но вряд ли, сойдясь с Ур Фтою, он продержится в седле дольше других».

С первым же столкновением все увидели, что дело нечисто. Копье царевича сломалось, но удар был точным, и его соперник очутился на земле. Что же до копья, направленного против Ур Фты, – оно не только не сломалось, но пробило его щит и едва не прорвало кольчугу на левой нижней руке. Болванка на конце оказалась вылепленной из хрупкого тайтлана и скрывала наконечник шагайах из тонкой и прочной стали. Ур Фта, едва осознавая, что произошло, сразу отбросил пробитый щит вместе с застрявшим копьем и спешился. Теперь он целиком подчинялся свирели Кин Лакка. Неведомый враг вскочил и, выхватив меч из ножен, шагнул навстречу наследнику.

– Это предательство! – воскликнул Син Ур.

– Это проделки Ра Она, – в ужасе прошептал Од Лат.

– Надо остановить их! Скорее! – В отчаянии царь вскочил и взмахнул рукой, намереваясь отдать приказ, но тут же остановился, услышав голос советника:

– Ни в коем случае! Или ты хочешь вмешательством опозорить сына? Ничего не бойся, он сам постоит за себя.

– Но Ра Он… Разве его злодейские чары не сильнее любого…

Как видно, об этой опасности всесильный дварт Су Ан не смог или не захотел предупредить цлиянского властелина.

Четырехрукий противник Ур Фты тем временем вероломно завершил свое вооружение двумя волнистыми кинжалами, выхватив их из-за спины левыми руками. Вообразив за собой превосходство, он решил атаковать способом «Индриг сплетает кокон». Плоский клинок его меча, разделенный ровным ребром посредине, стремительно описал в воздухе сверкающую двойную петлю. Кинжалы, оба враз, нарисовали тот же узор, но перевернутый вертикально. У царевича не было кинжалов – зато была свирель Кин Лакка, и она вела его к победе кратчайшим путем. Ур Фта взмахнул мечом и ответил врагу приемом «Золотой треугольник», в результате чего выбил кинжал из левой нижней руки. Последовала новая атака – «Арканная петля». Ур Фта встретил ее приемом «Вспыхнувший факел» – и в воздух, вращаясь, полетел второй кинжал, а рука, только что сжимавшая его, повисла, как плеть. За сим преимущество противника было исчерпано. Поэтому Ур Фта, не останавливаясь, провел череду выпадов «Леверка раскрывает бутон», чем заставил врага в замешательстве отступить и уйти в глухую защиту, потом сделал шаг в сторону и замахнулся, как бы собираясь использовать прием «Низкая туча». Во всяком случае, так и подумал его противник и поспешил сделать выпад, называемый «Радужным всплеском», нацелившись в открытую грудь царевича. Но вместо «Низкой тучи» Ур Фта неожиданно резко развернулся, уходя от удара, и в свою очередь нанес врагу удар со спины способом «Падающая звезда». Противник рухнул вниз лицом, выпустив меч, и больше не поднимался. Царевич подобрал валявшийся неподалеку кинжал, опустился рядом с поверженным на одно колено, перевернул его на спину и, подцепив лезвием, откинул ребристое забрало. Раздался негромкий стон.

– Ты что-нибудь видишь? – спросил Ур Фта, склоняя навстречу стону зеркальную голову.

– Вижу смерть в своих глазах… – прозвучал в ответ слабеющий голос.

– У тебя хорошее зрение, – сказал царевич и с нисходящей трелью свирели нанес последний удар.

Раньше других к телу убитого подоспели юноши из Восточного Залесья и не признали в нем своего. Зато когда сняли шлем, на голубоватом лбу мертвеца обнаружили клеймо – изображение замкнутого в кольце темного мохнатого индрига.

– Мохнатый индриг? Поздравляю тебя, сын мой, – сказал Син Ур, принимая наследника в свои объятья, – побежденный тобою – раб Ра Она. Верю, настанет день, когда и его господин примет смерть от твоей руки.

И это слово царя – последнее из сплетенных в третий урпран книги «Кровь и свет Галагара».