Текст книги "Луи Вутон"

6 августа

Итого, у меня есть примерно месяц. Месяц – на что? Кто она такая, чтобы я тут грыз ногти, изнывая от ожидания? Она из тех гостей, перед приходом которых делают генеральную уборку, накрывают стол с всякими там консервированными деликатесами, моют хорошим шампунем голову, опрыскивают себя духами, наряжаются и, сунув в холод шампанское, в возбужденном ожидании высмаливают в окно успокоительную сигаретку? Спрятав свою Ким в каком-нибудь шкафу, я зажгу свечи, галантно подвину стул под, надо надеяться, потрясающую задницу гостьи, выставлю перед ней кушанья разных европейских производителей, предложу бокал игристого. Из вежливости прежде всего поинтересуюсь, как доехала, что удалось увидеть в пути, какие в мире новости и прочее, в том же духе. Вечером устрою ей ложе в секции постельного белья Jysk’а, пожелаю спокойной ночи, а сам растянусь на водяной кровати в мебельном салоне, перед этим тайно притащив туда свою милую Ким. В последующие дни проведу для далекой гостьи экскурсии по городу, познакомлю со Старым городом, покажу порт и разные побережья с пляжами. Для разнообразия мы вместе сможем разбить пару окон первого этажа какого-нибудь дурацкого дома или пострелять из духового ружья по вездесущим воронам и чайкам. И все те долгие дни, что я буду заниматься той Ким, моей Ким придется провести в одиночестве в темном шкафу. Но это ее не смущает, как и любой иной вариант.

А дальше что? Я помогу гостье издалека загрузить машину продуктами и топливом и, помахав рукой, отправлю домой? Возможно, мы даже неловко обнимемся на прощание, после чего она в свою очередь пригласит меня в гости. Отчужденно вглядываясь в ее черные глаза на плоском, кукольном личике, с которого нереально что-либо считать, я так и не смогу определить, искренне ли она хочет, чтобы я приехал, или это классическое проявление восточной вежливости. Ладно, не важно. Отведя взор, я, очевидно, скажу ей в ответ что-то почти похожее на согласие. Когда она будет медленно выезжать с парковки, наши взгляды еще раз встретятся в зеркале заднего вида. Последний раз. Мы оба будем знать это.

Стоп. Разве так ведут себя два последних на земле человека после преодоления разделяющих их тысяч километров? Может, она, давясь от спешки, жадно проглотит мой ужин, затем сдерет с себя пропыленную одежду и потребует незамедлительного соития, чтобы, не откладывая дела в долгий ящик, начать выполнять, согласно божественным и природным заветам, свой священный долг – плодиться и размножаться. Как, в таком случае, поведу себя я? Рассмотрим варианты. Если она мне понравится, пусть получит то, чего жаждет. Ну, а если не понравится, если произведет отталкивающее впечатление, что тогда? Рвану к Субару и сбегу со своим драгоценным банком спермы хотя бы в Гренландию? Или еще куда-нибудь? Тут главное – трезво оценить ситуацию. Не исключено ведь, что раз в мире остался я и осталась она, то где-либо может оказаться еще кто-то. Я представитель Европы, она – Азии, значит, где-то должны скитаться одинокие представители Африки, Австралии и Америки. И если европеец – мужчина, а азиатка – женщина, то совершенно очевидно, что женщинами должны оказаться и выжившие в Африке, Австралии и Америке. На протяжении сотен лет Европа их всех подряд, скопом и вперемешку использовала, как испытывающий хронический сексуальный голод император использует свой гарем. Перед глазами возникла олимпийская символика – синее кольцо первое и главное, на него покорно нанизаны все остальные. Колечки из пенисов с фруктовым вкусом.

Можно бы взвесить поездку в Африку, туда можно добраться по суше. Прикрыл глаза. На раскаленном песке побережья Дакара стоит высокая, стройная сенегалка, обернутая в пеструю цветастую ткань, слегка шевелящуюся под горячим ветром пустыни. Стоит там, обратив гордый взгляд на море, совершенная в своей восточной женственности. Чего-то ждет. Какого-то знака свыше или фатального явления. Надеваю ей на тонкую руку ридикюль из светлой кожи от Louis Vuitton’а. Она испуганно вздрагивает, подносит сумочку к глазам, рассматривает ее и так, и сяк, нюхает, затем мягко прижимает к щеке и замирает. Ее веки опускаются, в уголках рта рождается нежная, благодарная полуулыбка. Смотрю на них, на африканскую женщину и европейскую сумочку. Да, несколько неожиданная, зато весьма любопытная комбинация. Почему бы и нет.

Поначалу ничего исключать не стоит. Даже Австралию и Америку. Кто знает, вдруг из меня когда-нибудь получится моряк. Построю… Зачем строить? Возьму в яхтенном порту подходящее судно, потренируюсь управляться с парусами в Таллиннской гавани, как было с вождением автомобиля, пусть хоть уйма времени понадобится, и – вперед! За семь земель и семь морей, на поиски своей аборигенки или индианки. Если подойти непредвзято, то я еще достаточно молод и за несколько лет успею посеять свое европеоидное семя на всех частях света.

Подошел к карте и передвинул значки обоих маршрутов вперед на предполагаемую дневную норму пути. Да, начал я все же с Азии. Ближе, да и цвет кожи почти одинаковый. Кроме того, она обещала приехать сама. Моей заботой будет лишь в нужное время расстегнуть молнию на штанах.

8 августа

Решил достойно встретить свою азиатскую гостью. Вызвав в воображении инициалы ее обожаемого бренда (почти случайно и моего тоже), я пустился на поиски. Все хваленое гостеприимство целой Европы лежало теперь на моих еще неокрепших и неопытных плечах. Начал с родного центра. Самозабвенно копался во всех хоть немного обнадеживающих бутиках, не уступая в рвении поднаторевшим в этом деле любителям распродаж «сумасшедших дней». После пары часов бесплодных поисков, сбавил темп. 50 000 квадратных метров торговых площадей Ülemiste впервые серьезно подвели меня. Сумками от Louis Vutton’а здесь и не пахло. Спрашивается, где же логика? Я был возмущен. Налицо явная ошибка в логистической цепочке. Чтобы самый вожделенный на планете бренд не нашел дороги в самый крупный в Эстонии коммерческий центр? Это полнейший капец, что тут еще скажешь.

В качестве закладки краеугольного камня в программу дальнейшей деятельности выпил пива. Затем в охотничьем магазине нашел самый большой топор и сел в машину. Начал со Swissotel’я. В фойе было пусто. Прошел в ресепшн и залез в регистр постояльцев. Меня интересовали женщины в возрасте от 20 до 100. Таких оказалось семь. Поднялся на двадцать третий этаж. В зеркалах лифта отражался поигрывающий новехоньким, еще блестящим от смазки, острым топором неандерталец 21 века, готовый к охоте на радость своему гарему. Бриться надо бы чаще. Подошел к двери. Что-то остановило меня. Постучался. «Housekeeping!». Подергал за ручку, заперто. «I’m coming!», – заорал я не своим, визгливым голосом и ахнул топором точно в десятку. Маленькая, хрупкая, привыкшая к элегантным магнитным карточкам прорезь изумленно заскрипела, после чего все устройство посыпалось на пол. Перед тем, как войти, еще раз вежливо постучался. Пустой стандартный номер гостиницы. На кровати приготовлено платье, красное и невесомое, с глубоким декольте. Размеры дали знать о шикарных бедрах его владелицы. Нашел чемодан, новый и красивый, но, увы, не того производителя, который меня интересовал. Открыл. Белье весьма смелого дизайна, несколько пар симпатичных босоножек, всякая женская дребедень, маленький золотой вибратор – ого! Почувствовал, как сильнее забилось сердце. Нет, ну с такой гостьей я был бы готов иметь дело хоть каждый час. Нетерпеливо толкнул дверь в ванную. А вдруг она там! Свет горит, ванна наполнена нетронутой зеркальной водой, на полу измятый, словно выпавший из беспечных рук глянцевый журнал. Но самой беспечной нет. Второе разочарование за день. Выключив свет, уже было вышел, но вдруг остановился. Снова включил свет и вернулся к зеркалу. Там она и лежала. Небольшая, из светлой кожи, интересной, отдаленно напоминающей кекс, формы, покрытая золотыми монограммами. Обрадовался как рыбак первому, пусть и мелкому окуню.

Вопреки моим до предела взвинченным ожиданиям, в Swissotel’е больше не клюнуло. Поехал дальше в Radisson. Прошелся мышкой по длинному списку гостей отеля. Бизнесмен бизнесменом погоняет, целыми этажами, ничего обнадеживающего, как вдруг рука замерла. Ayo Fukumoto и Chizuko Kawasumi. Номер 1843. На губах появилась улыбка, достойная первого места в конкурсе на звание лучшей обслуги месяца. Схватил топор.

Перед нужной дверью повторил уже отработанный ритуал вежливости. Постучался. «Housekeeping! Пустил в ход топор. Вошел. Опп-ляя! Старик Хемингуэй со своей барракудой нервно курит в сторонке. Здесь стоит рыбак, надыбавший целую стаю! Четыре чемодана, два рюкзака, одни шлепки LV и одни кроссовки, три пары солнечных очков с золотыми монограммами, бикини (господи, помилуй!), брючный ремень, какая-то довольно неказистая тряпка вроде платья, цепочки, браслеты, брелоки… вот дьявольщина! Кто они такие, эти Ayo и Chizuko? Верные апостолы LV, чье паломничество подсознательно привело их в мой город, где, не найдя мессию, они решили навсегда исчезнуть с земного шарика, принеся в жертву весь свой фанатский гардероб?

9 августа

Что-то подсказывает мне, что скупиться на подарки не стоит. Думая о далекой кореянке, в ушах и сейчас звенят ее нескрываемо восторженные возгласы. Louis Vuitton! I’m coming! Боюсь, чтобы произвести по-настоящему благоприятное впечатление, добытых вещичек будет маловато. Так что придется опять сесть в машину с топором на пассажирском сидении. Охота не окончена.

Для разнообразия решил переключиться с гостиниц. По Тартускому шоссе выехал из города и оказался в новом жилом районе, возведенном на когда-то засеянных зерновыми угодьях. С помощью циркулей и линеек инженеры-застройщики поделили бесконечные просторы полей на аккуратные квадраты. Все это стало похоже на простирающуюся до горизонта природную шахматную доску, на клетках которой стоят светлые и темные домики, совсем как фигуры, терпеливо ожидающие следующего хода небесного гроссмейстера. Кто пройдет вперед, а кому придется отступить, кем пожертвуют, удастся ли кому-нибудь рокироваться, сможет ли кто-то обставить остальных и очистить площадку или все застынут в ступоре, пока неподкупная вечность не выключит шахматные часы? Или кулак пусть и неопытного, зато с неиссякаемым запасом энергии, застрельщика нового миропорядка треснет по шахматной доске с такой силой, что гипсокартон вместе с обоями и профильными крышами улетит высоко в небо, возвратив похищенную землю ржи, овсу и ячменю?

Кружил потихоньку среди домов как фишка с вечным двигателем в настольной игре. Знойное лето оставило желтый след на запыленных лоскутах травы, не политые саженцы деревьев сникли, примирившись со своей гибельной судьбой. Вошел в первый дом. Дверь была не заперта. В прихожей лежала пара дешевых ридикюлей. В спальне в шкафу нашел несколько несуразных сумок. Покинул дом. Зашел в следующий. Тоже не запертый. Более или менее та же картина. Окраска стен, правда, поярче и диагональ телевизора побольше, но в передней валялись резиновые шлепки разного размера – в точности, как в первом доме. В предбаннике третьего снова наткнулся на шлепанцы. Такая солидарная безвкусица стала слегка действовать на нервы. Но чего искал, того не было. Осмотрел целый ряд домов, как скучающий маклер. Везде одно и то же: крашеный гипрок, LCD– телик, шлепки, за домом гриль-UFO и батут. Для LV здесь места не было, здесь и без того довольны жизнью. Решил осмотреть еще один дом. От других он отличался тем, что по фасаду карабкался гном, оставшийся с Рождества: линялый и уже обгаженный ласточками гном с мешком. Нашел различия и внутри. Телевизора не было, вместо него что-то вроде алтаря. На столе в гостиной библия, на стене картина со счастливым семейством из четырех человек. Но вот ведь чудо! В шкафу родительской спальни я обнаружил маленькую сумочку. И вопреки всяким ожиданиям, на ней были не инициалы Иисуса Христа, а мои собственные скромные LV. Изучал находку со всех сторон и тут вдруг уронил ее – отскочила ручка. Как такое вообще возможно?! Подняв сумочку, стал открывать молнию, но и она разошлась надвое. Не понял. Посмотрел на ночной столик, там лежали семейные фото из веселого путешествия, судя по дате, недавнего, а судя по фону – думаю, что Греция или Турция. Выдвинул ящик столика. В нем десяток Ролексов и все стояли. Начал вынимать часы, они показались какими-то подозрительно легкими. И тут до меня дошло. Пятерка евро за штуку, конечно же! Статусные символы для бедных. Разового использования. Здесь мне делать нечего. Перешагнув в тесной прихожей через шлепки, вышел на улицу.

Решил ехать в район жилой застройки Тискре. Когда– то ездил туда на велосипеде к однокласснику на день рождения. Помню шлагбаумы, перекрывающие въезды на внутренние дороги, роскошные авто, верными псами стоящие на страже амбициозных взглядов молодых доморощенных архитекторов на современное жилье, педантично ухоженные лужайки, своим насыщенно-зеленым цветом не уступающие королевскому флагу Саудовской Аравии. Помню сдержанные крики ребятни, веселое гавканье молодых породистых собак, хозяек с загорелыми икрами и качественными садовыми ножницами в руках, с любопытством поглядывающих в мою сторону, когда я накатом проезжал мимо них. Пологое море отсвечивало меж домов. Одна девочка, длинные и стройные ноги которой удлиняли еще и новенькие роликовые коньки, спотыкаясь, проехала мимо меня. Мимолетно взглянула и улыбнулась, словно извиняясь за пока еще недостаточно ловкую, не вызывающую восхищения езду.

На круге Хааберсти до отказа нажал на газ. Машина накренилась, уходя в боковое скольжение, но я сумел овладеть ситуацией, со свистом совершив несколько оборотов по внутреннему кругу. Затем выскочил прямо на Тискре и глянул на спидометр. Ого, выжал почти 240 км/час. Сбавил скорость. Ладони были мокрыми от пота.

Приблизился к шлагбауму. Тот поднялся, как будто ждал меня. Под урчание мотора въехал на территорию богатых и красивых, напоминая себе хищника, крадущегося в полуденном мареве саванны. Но внезапно, буквально за несколько секунд все изменилось. Куда-то скрылось солнце, и я въехал в низкое густое облако. Все было настолько схоже со сновидением, что мне потребовалось время, чтобы найти этому природному явлению разумное объяснение. Ничем кроме тумана это быть не могло, холодный северный бриз нагнал его сюда через залив. Я опустил боковое стекло. Прохлада тумана по части температуры запросто могла конкурировать с включенным на минимум кондиционером. Откуда-то доносились звуки, странные попискивания или тявканье. Я с ног до головы покрылся гусиной кожей. Остановил машину и вышел. Видимость была нулевой. Прихватив на всякий случай топор, зашел в чей-то сад. Некошеная трава местами доставала до колен. Наткнулся на что-то. Детская коляска. Приподняв полог, заглянул внутрь и обомлел… На меня смотрела пара черных глаз, головка с любопытством поворачивалась с боку на бок. Это была птица! Большая как курица, только серая и с устрашающе крепким клювом. Что она там делала и почему при виде меня не сбежала? Сердце мое колотилось, в туманной тишине это было почти что слышно. Осторожно шагнул дальше. Видимость не превышала и метра. Под ногами кто-то вскрикнул. Держа топор перед собой, наклонился к земле. Опять пара глаз. Любопытных, ужасающе бесстрашных. Я дошел до двери. Она, к сожалению, оказалась запертой, и я решил попытать счастья с другой стороны дома, через черный вход. Но и там было закрыто. Легкий удар топором решил дело. Внутри дома тумана, понятно, не было. Ходил из комнаты в комнату, не упуская из поля зрения окна. Странное было чувство. Словно бы оказался в доме, утонувшем в молочном озере. Понял, что надо успокоиться. Нашел в холодильнике пиво, на всякий случай проверил срок годности и сел в огромное удобное кресло. Смотрел на белое окно. Пил. Под рукой ощущал невероятно мягкую обивку кресла. Это было дорогое чувство. Вдруг одна большая птица спикировала прямо на оконное стекло – бац! Размахивая крыльями, она рухнула вниз, некоторое время трепыхалась на земле, потом встряхнулась, покрутила головой и исчезла в тумане. Ни фига себе! Что это было?! Взял еще бутылку пива.

Слава богу, больше ничего такого не случилось. Пошарил по шкафам. Один экземпляр нашелся. По крайней мере, оригинал. Сходил в сортир и покинул дом. Снаружи туман потихоньку рассеивался. Наверху уже угадывалась синева. Пробрался в сад по соседству. Видно было уже метра за два. Там-сям сидели черноглазые птицы, зорко, но при этом спокойно наблюдая за мной. Очевидно, это птенцы чаек. Интересно, куда подевались все их родители? Вошел в незапертый дом. Спустя пять минут вышел, вертя в руках добычу из темно-коричневой кожи. Обошел серебристый джип Лексус и потопал дальше.

В этом жилом районе Тискре Louis Vuitton’у удалось, как минимум, каждый второй или третий дом снабдить хотя бы одной сумочкой из своей миллионной продукции. Такое открытие поначалу удивило. Но позже, когда я думал обо всех этих заплесневевших йогуртах Danon в холодильниках Miele и Bosch, пачках тошнотворно воняющего порошка Ariel на стиральных машинах Electrolux, хлопьях Nestle Fitness в кухонных шкафчиках, не говоря уже о резиновых шлепанцах, проникших безжалостным вирусом во все слои общества, я пришел к выводу, что ничего особенного тут нет. Что подобно тому, как в миллиардах видах живой природы, так и во всяком продвинутом гениями маркетинга торговом знаке пульсирует крошечный и тем более тщеславный ген, единственная цель которого – распространение, завоевание рынков. Представил себе годовое отчетное собрание Центра управления государственными лесами, где правление демонстрирует совету слайды о значительном росте рыночной доли сосен и берез в смешанных эстонских лесах.

Когда туман практически рассеялся, я наткнулся взглядом на один миленький сад. Там, рядом с собачьей конурой в функциональном стиле, из которой торчала цепь с пустым ошейником, стоял основательно загаженный белый кабриолет Лексус. Крыша была опущена. Я подошел ближе. Неожиданно воздух как бы вскипел, это с заляпанных в усмерть кожаных сидений взлетела приличная стая чаек. Я стоял с топором в одной руке и с четырьмя-пятью дамскими сумочками в другой и не знал наверняка, пугаться мне или нет. Дверь в дом была нараспашку. Осторожно вошел (к счастью, шлепок здесь не наблюдалось) и потянул носом. Какой-то странный кисловатый и спертый запах ударил в нос. Услышал шуршание. Пошел на звук, удивляясь разбросанным повсюду обрубкам, размером с сосиску. На кухонном столе увидел тарелку, полную бывших блинов под пятисантиметровым слоем серой плесени, рядом открытая, забитая мухами банка варенья. В комнате был включен громадный плазменный телевизор. На экране черно-белая рябь под аккомпанемент шума весеннего водопада. В последнее время такая картинка стала бесспорным мировым хитом. Выключив телик, прислушался. Шуршание не прекратилось, я двинулся в его направлении и уткнулся в стеклянную стенку.

Вот оно! Застыл как вкопанный, будто меня кто заколдовал. Их было, по меньшей мере, десятка два, вперемешку птенцы в дымчатом пуху и взрослые белые птицы с грациозно изогнутыми длинными шеями. Из искусственного водопада лилась кристально чистая вода, в сильных струях которой со знанием дела резвились особи посмелее. Лебединое озеро в лебедином доме. Внезапно водопад иссяк, и стая нервно рассеялась по углам бассейна. Они выглядели встревоженными и недовольными, малышня жалась к взрослым. Автоматика, подумал я. Сейчас снова включится. Подождал несколько минут, но поскольку аттракцион не возобновился, ушел. В спальне нашел вместительный светлокожий чемодан LV, в котором запросто уместилась вся предыдущая добыча. Все, хватит на сегодня. Прогулялся до машины, подводя итоги и делая выводы. Отныне можно быть уверенным, если перед домом стоит Лексус, значит, в доме есть Louis Vuitton. Каждый день приносит новые уроки.

Сел в Субару и покатился к выезду, сбавив скорость перед автоматическим шлагбаумом. Но шлагбаум не поднялся. Дал задний ход, приблизился снова, возможно что-то случилось с фотоэлементом, но эффект был тот же. Вышел, потрогал шлагбаум – оказалось выкрашенная в красно– белые цвета длинная труба из пластика. Попробовал ее приподнять, но не тут-то было. Ну, что ж. Достал из машины топор и порубил трубу на куски.

На главной дороге было чисто, ни намека на туман. Посмотрел в зеркало заднего вида на все еще висящую в воздухе белую массу. Передернуло от озноба, возникло ощущение, словно я выбрался целым и невредимым из какой-то сомнительной сказки.

Добравшись до первого же регулируемого перекрестка, обратил внимание на светофоры. Не мигал даже желтый цвет, о других цветах не говоря. Нельзя сказать, чтобы это как-то повлияло на мою скорость, нет, просто отметил и все. Та же картина была и на следующем перекрестке, и на всех последующих, до самого центра. Странно. Вопреки всему тому, с чем уже с начала июля я был вынужден смириться, погасшие светофоры встревожили, я бы даже сказал, показались зловещим предзнаменованием. Еще вчера я готов был поверить, что светофоры вечны. И даже когда наша домашняя звезда Солнце отправится на пенсию, превратившись сперва в старую и чахлую супернову, чтобы затем, собрав последние силы, устало взорваться и забрать с собой все большие и маленькие планеты, миллиарды лет в тихом поклонении вращавшихся вокруг нее, даже тогда нежданно опустевший уголок галактики Млечного Пути заполонят миллионы парящих светофоров. В чаянии когда– нибудь своим важным миганием вновь упорядочить пусть и поредевший космический поток движения. Похоже, мои надежды не сбудутся.

Припарковался перед центром, прихватил с собой улов и… долбанулся о стекло. Удар был таким ощутимым, что охнув, я свалился наземь. Потерев лоб, почувствовал, как словно гриб после дождя стремительно растет шишка. Самораспахивающиеся стеклянные двери, всегда приветливо встречавшие меня как родного, будто закапризничали, отказываясь даже узнавать меня. Я был в недоумении. Дорогие дизайнерские сумки валялись на асфальте вокруг моей беспомощно схватившейся за башку тени. Принес из машины топор и попытался раздвинуть створки дверей, давил и напирал, но увы и ах! Набычившись, я смотрел на дверь. Неужели придется забираться в собственное жилье как вандалу? Но мой прозрачный визави стоически хранил высокомерное молчание, как упрямый стеклянный рыцарь, преградивший путь. Ну, черт бы побрал!

В попытке очухаться и найти выход (вернее, вход) из ситуации, я обошел вокруг здания. Дергал двери – все как одна заперты. Полная жопа. Заглянул сквозь окна внутрь. Там было непривычно темно. Неужели электричество? Осмотрелся. Да, действительно, электричество. Даже предупредительные красные огоньки на трубах погасли, словно, наконец, поняли, что предупреждать им особенно и некого. Меня потихоньку охватывала паника. Как я попаду внутрь? Может, вернуться к себе на старую квартиру? Но там, в подъезде электронный фоновый замок и он, скорее всего, тоже не работает. Ключ? Ключ я потерял много лет назад, только чип остался, но этот чертов чип валяется в нижнем ящике прикроватной тумбочки, в моем спальном уголке мебельного салона Ülemiste. Ким! «Ким! – заорал я изо всей мочи. – Ким, открой! Это я, Луи!». Но никто не отозвался. Неужто обиделась на то, что в последние дни я уделял ей недостаточно внимания? Что я в тумане ожидания сиднем сидел перед этими идиотскими картами, каждые 24 часа передвигая вперед на несколько сотен километров кнопки, от которых исходит угроза для нашей семейной идиллии? Ну, не знаю…

За домом приметил распахнутое окно на втором этаже. Директорский кабинет, мой собственный, слава Богу! Подтащил под окно кучу европоддонов, соорудил из них нечто вроде лестницы. Затем принес оброненные вещи и влез внутрь. Усевшись на свой кожаный трон и переведя дух, задумался. Подарить изящные ридикюли Ким и благодаря этому помириться с ней, или… Наскоро проанализировав ситуацию, отобрал одну сумочку поменьше (остальные спрятал в шкаф) и отправился к своей возлюбленной. Пока прилаживал шикарный аксессуар на ее худенькую ручку, шептал на ухо всякие нежности. Она оттаяла в моих объятиях, ее истосковавшиеся глаза вновь засветились лаской, и мы слились воедино. Горячее ворвалось в прохладу. Прохлада остудила горячее. Какая абсолютная, какая полнейшая совместимость. Страстная. Безболезненная. Волшебная клятва в верности живой плоти и силикона.