Текст книги "Луи Вутон"

8 июля

Седьмой день одиночества. Сходил под душ в женской раздевалке. Там мне нравится больше, чем в мужской. Вроде как попросторнее. О чистоте и говорить нечего. Потом решил глубже окунуться в свое новое жилище. Спустился в гипермаркет Rimi и тут же понял, что придется немедленно засучить рукава. Прилавки с полуфабрикатами и готовой едой забродили в полный рост. Карнавал бактерий и плесени набирал бешеную силу. Воздух полнился новыми ароматами. Далеко не самыми приятными. Подкатив тележку, стал кидать в нее испорченные продукты. Она наполнилась с невероятной скоростью. Перевоплотившись в носильщика, подвез к прилавкам целый поезд из тележек. Как там, в детской песенке? Поезд едет чух-чух-чух, а машинистом на поезде глиняная свистулька и этот утенок-свистулька под мерный стук колес задремал в своей кабине. Хрена лысого он здесь уснул бы, в такой-то вони.

Начал с мясных рядов и полуфабрикатов. Колбасы, ветчины, паштеты, холодец, котлеты, рубленые рулеты – длинные и короткие (народ их называет еще «фальшивыми зайцами»), рыба в тесте, жареная салака, фаршированная паприка, жареная печенка, куриные грудки, охлажденные куриные ножки и окорочка, куриные ножки-гриль, окорочка-гриль, охлажденное филе из куриных грудок, крылышки-гриль, курица-гриль вместе с крылышками, ножками и ляжками (в неразобранном виде, короче), ростбиф из кого-то, свиное филе, вырезки, шейный карбонад, шашлыки в разных маринадах – со вкусом кефира, йогурта, чили, кавказские, мексиканские, из говядины и телятины (пропущенные через одну мясорубку мать и сын или отец и дочь, или вся славная коровья семейка), гуляш, беф-строганов, плов с бараниной, баранина без плова, макароны по-флотски, сосиски с повышенным содержанием мяса, сосиски практически без мяса, сосиски с сыром, сосиски с сыром и кетчупом (вау! почему бы тогда уже не с картофельным салатом и рулоном туалетной бумаги?), копченые сардельки, сардельки для всей семьи, сардельки для всего рода, для всего народа, сардельки для ООН, мужественные мясные шарики, женственные – да еще какие! – бифштексы, километры колбасок-гриль, гриль-ребрышки для барбекю, американские цыплята-гриль. Девять переполненных с горкой тележек.

Теперь к рыбному отделу. Соленый лосось, соленая форель, соленый сиг, разделанная щука, филе окуня, филе тиляпии, филе пангасиуса, свежий лосось, свежая форель, свежие устрицы (хрена, вам, свежие!), морской окунь горячего копчения, треска, хек, лосось горячего копчения, лосось холодного копчения, скумбрия холодного и горячего копчения, лещ горячего копчения, угорь холодного копчения, селедка, селедка, селедка – брр! Три полных тележки тухлой рыбы. Приятного аппетита!

Набитая под завязку тележка сомнительных сыров. Потянуло блевать. Выпил пива.

Отсек фруктов и овощей. Коричневые сморщенные бананы (как говешки на карнавале самбы, с наклейками Chiquita), слипшиеся гроздья винограда, помидоры в серых пятнах, мягкие огурцы, скользкие мандарины, увядшие листья салата, заплесневелые шампиньоны. Семь полных тележек. Сохранились лишь картофель, лук, чеснок да яблоки. Что за чудо природы такое – эти яблоки? Выпил яблочного сидра.

Тортов, пирожных, пирожков, пицц и всяческих сладостей – пять тележек. Всех сортов и видов хлеб, сепик, булки, крендели, штрицели – шесть полных тележек.

Молочный отдел. Спаси, Господи! Все эти раздувшиеся тетрапакеты просто молили о спасительном уколе иглой, молоко в пленочных пакетах, разный кефир, сметана, творог, чудодейственные йогурты, полные живых бактерий (сколько же за прошедшую неделю новых поколенией в них вывелось – в кромешной-то темноте закупоренных стаканчиков?), отвратные сырочки, пудинги, сливки жирные для взбития, кофейные сливки, домашний сыр, соусы-дип, творожные кремы с вареньем, творожные кремы с киселем, неподслащенный, безвкусный йогурт, который наверняка уже имеет невероятный вкус. Ммм… Девять тележек плюс шесть европоддонов из подсобок.

Подвел промежуточные итоги: 36 полных тележек невостребованных белков, углеводов и жиров.

Взяв с собой пару пива, отправился в заднюю часть центра. Уселся на эстакаду (моя летняя терраса), подставился солнышку, раздумывая при этом, куда девать весь этот кошмар. Один зеленый контейнер величиной с кузов рефрижератора стоял в соблазнительной близости, но мне понадобилось изрядно времени, прежде чем я смог отгадать самую главную загадку – каким образом и через что засовывать туда мусор. Наконец, выяснил, что делается это изнутри здания, через открывающийся прямо в контейнер люк. С помощью висящего на стенном кабеле пульта, я открыл люк, но моментально закрыл. Вонь была – хоть стой, хоть падай. К счастью, в аптеке нашлась марлевая повязка.

Трудился несколько часов без продыху. Подкатывал тележку к контейнеру, открывал пультом люк, поспешно заталкивал все внутрь, закрывал люк и назад в магазин за очередной порцией. 36 тележек плюс шесть ездок с поддонами на грузовом лифте. Как шахтер с обратным знаком, думал я, вместо того, чтобы извлекать на поверхность богатства недр, где их превратят в тысячи полезных вещей, я делаю все наоборот. Собираю красиво упакованные продукты высокой калорийности, для производства которых откармливали, доили и убивали, и выбрасываю их обратно в черную вонючую дыру. Я воспринял это как предупредительный урок современного маркетинга.

После такой пахоты полчаса просидел под душем. В голове – ни единой мысли, словно я выкинул их в контейнер заодно со всеми продуктами. Аппетита не было. Пил пиво и слушал эскалаторы. Зримо представлял себе испуганных овец, в глотки которых запихивают сухофрукты дюжие мужики в белых халатах. Детские колбаски-гриль с черносливом в овечьих кишках.

10 июля

Вчера я бил баклуши. Валялся в Euronics’е и смотрел фильмы. Намазывал на печенье «Нутеллу» и дегустировал разное шампанское.

Сегодня утром отыскал дорогу на крышу центра. Ничего сложного. К двери, из которой туда можно попасть, ведет необъяснимо широкая лестница. Сама дверь тоже шире обычной, непонятно зачем. Я расхаживал по крыше с покрытием, которое делало ее мягкой и пружинящей, совсем как земля в осеннем лесу, укрытая слоем мха и черничных кустиков. Внутри я не обратил никакого внимания на стеклянные потолки атриумов, а здесь, на крыше, передо мной возвышались аж три прозрачных пирамиды. Как египетские, только поменьше. Заглянул вниз – прямо подо мной текли эскалаторы. В голове крепло подозрение. А что, если эта просторная крыша и не крыша вовсе, а посадочная площадка? Откуда-то с небес или, бери еще выше, прямо из черноты вселенной, какой-нибудь неуловимый для радаров объект берет курс на три хрустальные пирамиды, совершает неслышную и мягкую посадку на эту крышу, люки открываются и… И что дальше? Из аппарата выйдет армия пришельцев с огромными черными глазами, затылок в затылок, аккуратной цепочкой инопланетяне пройдут в широкие двери, спустятся по широким лестницам, каждый выберет в магазине Samsonite понравившийся чемодан, после чего на рулах все поедут к «Русалке», где их приветливо ждет завалившийся набок круизный лайнер? Бррр. Или же движение идет в обратном направлении? Подчиняясь таинственному зову, люди покидают свои дома, рабочие места, автомобили и постели и спешат сюда, вверх по этим лестницам, прямиком на спасительный борт летательного аппарата, пристегиваются ремнями безопасности и фьюить… Уже через мгновение кусают губы или грызут ногти в невыносимо бешеной турбулентности почти световой скорости.

Прошелся на пружинящих ногах по всей крыше. Здоровенные светлые облака неподвижно застыли в синем небе, похожие на ватные боевые машины в ожидании команды к атаке. Это многодневное безветрие таило в себе какую-то угрозу, что-то потустороннее, от чего шерсть на всем моем теле вставала дыбом. Уши истосковались по знакомым звукам. Когда в последний раз я слышал шум ветра? С крыши было видно озеро, но совсем чуть-чуть. Вдалеке горизонт протыкали средневековые шпили церквей старого города. Труба с красно-белыми полосами отсюда казалась гиперреалистичной, словно ее написал живописец Тоомас Винт. В целом же пространство между бесконечным небесным сводом и мягкой крышей под моими ногами казалось каким-то ограниченным. Почти не на что было смотреть. Подошел к вывеске торгового центра. С обратной стороны ее подпирала металлическая конструкция, похожая на детскую лазалку. Встал возле пяти, если не шестиметровой буквы Ü. Ее глаза метрового диаметра над внушительным носом уставились на меня немного испуганно и осуждающе. Такой вот алфавит с упреком в конце. Понятно, что одиночества этот не слишком успокаивающий обзор не сглаживал.

Чуть позже меня потянуло в аэропорт, тут же, рядом с торговым центром. Даже шлагбаум поднялся, когда я нажал на кнопку. Узкий рот автомата показал бумажный язык. Взял парковочный талон, Бог знает – зачем. Багажник одного стоящего прямо у дверей такси был распахнут. В нем лежал чемодан. Присмотрелся к этикетке: некто Йенс Шрёдер, судя по надписи. Из Дании. Внутри аэропорта, понятное дело, никого не было. Три экрана из длинного ряда таких же экранов призывали к регистрации на копенгагенский рейс. Восемь дней назад. До чего грустно, что моя родина так отстала от жизни. Некоторые чемоданы стояли на резиновой ленте транспортера с аккуратно приклеенными этикетками: CPH-MIL и CPH-MAL. Что-то там из Милана в Малагу. Миновал контрольную рамку, на пару отчаянных попискиваний внимания не обратил. Взял в буфете пиво. Выпил, послонялся без цели. Наткнулся на лавочку с эстонской сувенирной продукцией. Вещицы стояли на длинных полках стройными девственными шеренгами. Непроданные все, будь то экзотика или ностальгия.

Над воротами номер 6 мигало последнее приглашение на борт. Пошел взглянуть. Салон самолета совершенно пуст, садись куда угодно. На полу под сидениями первых рядов бизнес-класса валялись газеты Financial Times и несколько iPhon’ов, на опущенном столике стояло выдохшееся игристое с дохлой мухой. Позади на сидениях пара газет, какие-то журналы и книги, выпавшая изо рта соска и чуть надломленный слуховой аппарат. Время остановилось, все замерло, один я еще шевелился. Меня словно заклинило между двумя секундами, я пленник микроскопического мгновения. Как колебание волны на ошибочно выбранной частоте, которое никогда не встретится с остальными волнами. Как одинокая тень в бестелесном мире. Сел в кокпите, схватился за рычаги, но тут же отпустил их. Я даже машиной управлять не умею, что же будет, если это чудище вдруг очнется?

Взглянул в боковое окошко. Полосатый конус безжизненно висит как использованный кондом. Затраханный мир безмолвствовал. Ни радости, ни печали, одна всеобъемлющая истома.

13 июля

Позавчерашний день опять прошел как-то бездарно. Никак не удавалось определиться с дальнейшим. Ждать или предпринять какие-то действия. С ожиданием было более-менее понятно. Рано или поздно все должны вернуться и тогда жизнь войдет в относительно привычную колею. Но вот ведь какая фигня – нет ни малейшего намека на то, сколько все это продлится. Более того, я никак не мог решить, будут ли они, когда вернутся, такими же, как прежде. Надо полагать, это зависит от того, откуда они прибудут. Если происходит какой-то ритуал идолопоклонства где– нибудь в сакральном дремучем лесу, то они стряхнут с одежд и волос еловые иголки, отскребут грязь с гелем для душа и шампунем, скинут дикарские шкуры, переоденутся в современный ширпотреб и утвердят свои задницы в занозах от сидения на пнях в удобных конторских креслах. К всеобщему удовлетворению все восстановится, батарейки зарядятся для продолжения с того момента, на котором процесс прервался. А что со мной? Похоже, в этом случае мне как бы доверена охрана нашего временно покинутого мира. Забота о его содержании – как о домашнем животном, отданном под присмотр. А не слишком ли это для одного человека? Надо быть больными на всю голову, чтобы думать, будто я справлюсь со всем этим. Неужто я и впрямь должен буду держать ответ перед стадом баранов? Все мое нутро противилось этой мысли. Но если они не в лесу, не в море, а вовсе, к примеру, на небе. Скажем так, унесенные в далекий космос. В таком случае, какими они вернутся? Я прикрыл глаза. Все мое воображение заполонили клише киноиндустрии. Ежели их похитили пришельцы с дурными намерениями, то над ними наверняка производят всяческие эксперименты, в результате чего они и сами станут плохими. А значит, если они теперь вернутся назад, то уже не теми людьми, которых я знал. Мама уже не будет мамой, друзья перестанут быть друзьями, а директор центра Ülemiste, узнав, что я шарил в его мобильнике, плюнет мне в лицо зеленоватой ядовитой слизью, после чего проглотит как анаконда.

Вырисовывался очевидный выбор. Сидеть здесь в благополучии, ублажая себя консервированными деликатесами до состояния упитанного лакомства для злобного инопланетянина. Или же вооружаться, готовясь защищать свою жизнь и свой дом о пятидесяти тысячах квадратных метров.

Охотничий магазин стал моим складом оружия. Весь вчерашний день я провел на крыше, куда приволок ящики с бутылками и выставил их на краю в длинный ряд. К вечеру обзавелся новым другом – это Beretta Outlander, из которого попадаю в цель десять раз из десяти, начиная с литровой Martini Asti и кончая баночкой с ароматизированной солью Santa Maria.

Сегодня утром проснулся около четырех. Отправился в рыболовный отдел охотничьего магазина с продуктовой тележкой из Rimi и взгромоздил на нее трехметровую резиновую лодку. Нашел пару спиннингов в сборе, набил ящичек всякими блеснами и силиконовыми червячками. Само собой, сунул в лодку «шестерку» пива и пачку картофельных чипсов. Как бывалый грузчик повез все это прямиком через главный вход и через парковку к Тартускому шоссе. Преодолевать бордюры с тележкой было не самым легким делом, но я все же справился. Наконец, когда до озера было рукой подать, меня остановила проволочная ограда. Облом.

Пришлось вернуться. В охотничьей лавке с инструментом было не богато. Взял топор и большой крепкий нож. Топор оказался что надо. Разрубил столбы вдоль, распутал проволоку и, будьте любезны, путь к озеру свободен.

По-утреннему прохладная вода приятно оглаживала ступни, пока я сталкивал лодку на воду. Погреб спиной вперед и все глядел на удаляющийся центр Ülemiste. У меня что, теперь самый большой в мире дом? На востоке сквозь нежное розовато-серое марево, готовясь к новому кругу, поднималось солнце. Чувствовал, как первые лучи греют мой лоб, нос, щеки и руки. Грести было легко и приятно, ветра практически никакого. Легкая рябь глухо плескалась под днищем резиновой лодки, наполняя мне душу таким бесконечным покоем, какого я давненько не испытывал. Как вдруг – трр-рах! Я так неожиданно во что-то впилился, что плашмя перелетел в нос лодки. Испуганно поднялся. Оказалось – камень, вернее, несколько. Один из них торчал из воды острой верхушкой, рядом был виден покатый. Неужели тот самый легендарный камень безутешной Линды, на котором она лила слезы? А я и не знал. Высосал там бутылку пива, слегка подкрепился и (даже признаваться неловко) оставил чайкам маленький штрицель. Вероятно, на нервной почве.

Не рыбачил я уже очень много лет. В последний раз с родственником, давным-давно, еще пацаном. Тем удивительнее, насколько быстро все вспомнилось. Уже третий заброс спиннинга получился довольно ловким. Блесна улетела далеко и красивой дугой. Спустя минуту вытащил из воды первого окуня. Нормальных таких размеров, не мозгляка какого-нибудь. И тут пошло-поехало. Окунь за окунем, а то и щука. Дергал их пару часов кряду, словно озеро состояло не из воды, а из рыбы. Скоро я уже не видел на дне лодки своих ног. Они утонули под слоем разевающих пасти скользких существ, норовящих уколоть своими острыми плавниками. Я поразился количеству рыбы. А вдруг часть людей превратилась в рыб? Ведь с этим озером связано столько таинственных преданий. Может, по жребию судьбы я присутствую при рождении еще одного? Тогда Крейцвальд может с довольным видом потирать руки.

На берегу моя романтичная безмятежность улетучилась, сменившись мрачной калькуляцией. На кой черт мне сдался этот воз? Сама мысль о необходимости чистить всю эту рыбу вызвала тошноту. Отдать какому-нибудь скупщику? Только где все эти чертовы скупщики? Здесь остались одни только сбрендившие светофоры и ползучие эскалаторы. И чайки. Задрал голову. На хрен. Побросал весь улов обратно в озеро, где он дружно всплыл белыми брюхами вверх. Понятно, к солнцу тянутся, D-витамина надо. Спрятал лодку вместе со снаряжением в прибрежных кустах и поплелся с бутылкой пива назад домой. Чувствовал себя полным придурком. Пошел в магазин, начал вскрывать одну банку шпрот за другой, масло стекало по подбородку, отвратительное чувство только усиливалось. С каждой долбаной шпротиной.

15 июля

Две бутылки рома и несметное количество пива. Итак, весь вчерашний день я пил. Салака в масле, сыр в законной плесени, высушенные на солнце томаты, безволие в собственном соку, кусочки черной меланхолии по– скандинавски. Вот такое гребаное утро. В поисках причины, чтобы жить дальше, нашел лишь вонючие носки и позавчерашнюю футболку. Понюхал, чихнул, после чего почувствовал себя достаточно мотивированным.

После рутинных процедур в женской умывалке отправился по магазинам. С намерением срочно приодеться. Гигиена, чистота и порядок, новый красивый прикид – все это прогонит прочь паршивое похмелье и упадническое настроение. Час спустя на меня из зеркала смотрел некто вроде молодого Дэвида Бекхэма. Мимолетно улыбнувшись друг другу, мы нацепили солнечные очки и пошли каждый своей дорогой. Ощутил к себе осторожное, но совершенно определенное внимание всего женского племени. Шествовал как по последней моде оформленная миланскими дизайнерами липкая лента-мухоловка, и похотливые взоры дам всего мира были приклеены ко мне. Женщины! Они ожидали меня во всех магазинах, тянули ко мне свои грациозные ручки, принимали зазывные позы. Остекленевшие глаза, сладострастные рты – женщины изнывали от зависти, если мне доводилось случайно или не совсем прикоснуться к какой-либо из них. Наконец, к всеобщему негодованию, я выбрал одну. Модель нижнего белья с длинными светлыми волосами. Взлохматив одной рукой ее шелковистые кудри, другой притянул за ягодицы вплотную к себе. О, с какой жадной ненасытностью вдавились в меня ее маленькие, мило вздернутые грудки. О-о, я хотел ее, именно ее, эту совершенную женщину для совершенного мужчины. Ее бездонные глаза цвета морской волны втягивали меня как две глубокие изумрудные звезды. Я навалился на нее. Это наш миг, думал я и все наваливался и наваливался, пока вдруг не раздался треск, я потерял равновесие и всей своей тяжестью рухнул на возлюбленную, больно ободрав бровь о стоявшую рядом полку. Черт возьми, край был довольно острым. От очков остались одни воспоминания. И что самое неприятное – моя избранница переломилась пополам. Валялась на полу: верхняя часть туловища развернута в одну, нижняя – в другую сторону. Я растерянно склонился над ней, и из брови прямо в ее достоверный пупок упала капля вязкой крови. С любовью было покончено.

Через несколько минут я вернулся на место происшествия с бровью по-пиратски залепленной пластырем. Подобрав непригодную к употреблению модель, я спрятал ее в одной из примерочных кабинок. Перед уходом с сожалением оглядел ее верхнюю часть. На обиду не было и намека, вздернутые грудки были готовы в любой момент продолжить с того места, где вмешалась жизнь. Вот такое отношение типа «всегда готов!». Молоток! Но я не мог. Не получится из меня социального работника, возлюбившего покалеченную жертву. Тысячи нормальных манекенов на двух этажах имеют на меня виды, как тут влюбишься в инвалидку.

Спустя полчаса я понял, что все эти женщины здесь – не совсем то. Они из чересчур твердого материала, ломкие и холодные. Соприкасаясь с чем-нибудь, издают пустотелый звук. Да, они выглядят превосходно, если не считать некоторых безголовых экземпляров, но все же они предназначены чисто для визуального наслаждения. В постель с такой верзилой не ляжешь. Любовь предполагает эластичность. Обоюдную.

Аппетит разыгрался. Интересно, что на протяжении более чем недели я ни разу не подумал о сексе. Списал это на стресс, возникший из-за новой ситуации. Быстро пропустил перед мысленным взором череду моих самых добрых подружек – закипел еще сильнее. Внезапно, как гром среди ясного неба, вспомнился розоватый плафон секс-шопа на Тартуском шоссе. Затолкав свой торчащий инструмент в левую штанину, я прыгнул в седло велика.

…

И вот мы лежим, молодые, красивые, счастливые и уже почти удовлетворенные. Луи Вутон и Кинки Ким, его несравненная надувная возлюбленная из силикона. Вокруг кровати, погружая нас в бархатное облако страсти, исполняют чувственный танец язычки десятков и десятков ароматных свечей (предложение недели в Jysk). Рука Ким любовно отдыхает на моем плече, пока я все это здесь описываю. Смотрю в ее влюбленные глаза. Шарик выпадает из пальцев. Да, родная, да, и я хочу еще.