Текст книги "Автономный человек"

Со временем так же к нему начали относится и окружающие. То забудут позвать к столу, то рюмку из общего ряда пропустят, не наполнят. Не потому что плохие, а потому что привыкли к нему такому. Столько лет Владислав Львович делал вид, что его не существует, вот и привыкли. Ко всему же люди привыкают и самые близкие не исключение.

Олег давился двойным стыдом. Первый – за отца. Олегу было неловко, брезгливо, хотелось чтобы Владислав Львович стал прежним– уверенным, чётким.

А второй – за свой стыд. Как можно так относиться к тому, кто тебя воспитал, да ладно воспитал – не велика заслуга, Владислав Львович, в принципе, был умнейшим, из всех виданных Олегом людей.

Он мог говорить на такие темы, о которых сын и не подозревал, иногда беседуя Владислав Львович забывался и переходил на материи недоступные среднему уму. Он размышлял о распределении сил в мировой политике, о движении капитала, потом поднимался до космических метафор, все сравнивал с физическими законами, перескакивал на квантовую физику, делился новостями о колладайрах и микрочастицах.

Иногда, особенно после 50 грамм коньяка, отец давал волю своим мыслям и они очаровали всех, кто находился рядом. Владислав Львович не повышал голос, не вставал с места, не размахивал руками, но слушали его затаив дыхание. Никто толком не понимал о чем он говорит, но никто не смел перебить. Каждому казалось, что здесь и сейчас на него нисходит чудо. Будто он прикасается к чему-то настолько большому, что бывает раз в жизни. Для них Владислав Львович был пуповиной между давящимися тв-эфирами и божественными сферами.

Это были коротки вспышки и проходили они уже через 10 минут, Владислав Львович замолкал и как цветок в бутон, он сворачивался в свой чахлых человеческий облик.

Олег любил цветок, но отвергал бутон.

Он верил, что его отец гений, хоть и не мог пощупать его гениальность. У Владислава Львовича не было ни изобретений, ни патентов, не было ни одой изданной книги. Он не выступал на конференциях, не ездил по заграницам. Он был обычным преподавателем физики в колледже.

Он не давал сыну подкреплений для веры в собственную гениальность. Но зато тот всеми органами чувств ощущал убогость отца. Она пахла, она была на кончиках пальцев, она маячила перед глазами.

Когда исчез мой герой и в какой момент квартиру заняла тень? – задавался вопросом Олег.

Наверное, все это из-за мамы. Отец не мог принять тот факт, что она ушла. Хотя сам был всему виной. Мама терпела сколько могла. Но она другая. Она сегодня. Он– вчера. В одно утро он проснулся, но новый день не наступил. Когда именно он застрял – Олег не знал. Но помнил, что когда ему исполнилось 14-ть, жить дома стало невыносимо.

– Не начинай опять при Олежке. – говорили они друг другу. Что конкретно не начинай, никто не уточнял. Олег запирался в своей комнате и представлял как уже совсем скоро поступит в институт и уедет из худшего из всех «бургов».

Потом мама заболела. Врачи отрезали ее косищу и лечили химией.

Двоюродная сестра Вика, говорила что ей ампутировали часть правой груди. Но он не видел. Зато он видел, как она похудела и как ей не шла новая короткая стрижка.

Но это все ерунда, мама была счастлива. Бледная, высохшая, но с ожившими глазами. Такого взгляда раньше не было. Наверное, в тот день, когда она вернулась из больницы для нее и наступило сегодня. В нем она живет до сих пор. Хозяйка тысячи улыбок. От ее прикосновения вырастали цвети, если не в садах, то в сердцах людей точно.

Алсу Гариповна преобразилась до неузнаваемости. Девочка, таящая в себе сомнения и страхи вдруг лишилась панциря. Она начала носить яркие одежды, сказала «пока» мешковидным платьям и оказалась очень даже ничего в свои 40 лет. Но не тело и не макияж делал ее красивой, а конечно же, что-то невидимое. То, что нельзя увидеть, но трудно не заметить.

Олег думал, что это помутнение. Также думал и Владислав Львович и ждал пока это пройдет. Но не проходило. Тогда специально или по какому-то закону вселенского равновесия он начал изображать темную половину иньянь. Ходил хмурной и буквально почернел, хоть щетина уже была седой.

Мама ждала пока это пройдет, но не проходило. Тогда —то она и упорхнула. Она не предавала. Разве птичка предает, когда вылетает в открытую дверцу?

Отец не принимал ее уход, в его «вчера» Алсу все еще была с ним. Может поэтому он и не выбрасывал ее вещи, не убирался на кухне. Будто ждет.

Квартира-монстр в очередной раз выгнала Олега из воспоминаний.

Надо бы выпить. Но врачи запретили все кроме чая. Поплелся на кухню. Нет ни одной чистой чашки. Налил в грязную. В пленке вчерашней заварки увидел отражение своих губ.

На следующий день с утра позвонили из больницы.

Голос представился психологом, сказали, что по правилам Платон и его ближайшие родственники должны пройти психологические консультации.

Предупредили: по статистике 6 из 10 подростков повторяют попытки суицида, и к сожалению, успешно.

Олег кивнул.

– Так вы придете? – переспросил слепой голос

– Да, приду. – он сделает все, чтобы вернуть Платону желание жить.

Не успел Олег положить трубку, как раздался еще один звонок – Рома

– Здоров, ну че поговорим?

– Да, конечно. Ты как?

– Че с голосом, ты что спишь?

– Да, нет наоборот, не ложился еще, все норм – Олег откашлялся и зазвучал как прежде.

Друзья договорились встретиться у больницы.

Здесь надо сказать пару слов о Роме, Романе Багдасаряне, лучшем друге Олега. Дружили они лет 8, не больше. Познакомились на работе в «Электрокарах России»

Последний год товарищи виделись всего пару раз. Рома теперь в Москве редко, все чаше колесит по миру. Он уволился из компании в «первую волну» чистки, причем со скандалом. Рома отвечал за работу с подрядчиками и по словам нового «безопасника» воровал не скромно. По-хамски.

Романа уволили с волчьим билетом. Но тот не переживал. Казалось, он был готов к такому повороту. Олег знал, что Рома сам напрашивался на увольнение.

Как тот сам не раз признавался: никаких сил нет терпеть это болото. У Ромы было четверо детей от одной жены. Но для этого он проделал длинный путь. До Светика он был женат три раза. Каждая невестушка за неделю, а то и за пару дней до свадьбы вдруг осознавала, что совершает большую ошибку, в чем и признавалась жениху, выпрыгивая из ею же выбранного дорогущего свадебного платья. Первую несостоявшуюся жену Рома оплакивал, как будто хоронил. Вторую материл, на третью плюнул.

С четвертой все было в шутку.

– Я создан для чего -то большего, чем семья. Или меньшего. – смеялся он.

Так, шутя поженились в Лас– Вегасе. Шутя съехались в Москве, родили первенца. Шутили, когда нянчили второго и прикалывались, когда в третий раз из роддома Светик принесла дочурок – двойняшек.

Рому вышвырнули из компании, а он приземлился на ноги, котяра. Сдает квартиры, жену с детьми отправил в Таиланд, там прислуга, бассейн, пляж. А сам путешествует. На него даже рост курса доллара не сказался, Рома успел все конвертировать еще до девальвации. «Главное, чтобы небо над Россией не закрыли и „железный занавес“ не установили, а то придется дикарем бежать» – шутил Роман грустно.

– Как я тебе завидую – часто признавался Олег. Но известно, если о зависти говорят вслух, то значит ее нет. Может быть, есть даже сочувствие.

А вот, если молчат или цедят «мммм, молодец, поздравляю», то будьте уверены у кого-то зависть печёнку сдавила. Словом, Рома тогда отовсюду слышал: «Ох, завидую, я тебе, ты теперь вольный, живешь, где хочешь. Делаешь, что захочешь» и понимал, что все хорошо. Если тебе не завидуют, значит нашел то, что нужно только тебе, значит не станут пытаться отнять и за спиной затворами щелкать.

Олег, конечно же, тоже не завидовал Роме, что за глупости – какие еще путешествия, какие книжки. Нельзя стать вольным писателем в 43 года. Нельзя превратиться в кого-то нового, только потому что, ты это ты так решил. Нельзя.

Олег считал, что Рома балуется, сбежал в свое воображение и кайфует там на ворованные бабки. Но скоро это пройдет. Сущность проявится, тогда и вернется в Москву и работу искать начнет.

После случая с Платоном, Олег спрашивал себя

– А что, если у Ромы кровь оказалась бы другой группы, кому бы он позвонил? И понимал, что так бы и стоял с телефоном в руках, считая капли на полу.

С этими мыслями Олег и припарковался у входа в больницу, напугав черным тонированным монстром бабушек на скамеечке.

Друзья встретились. Рома спустился во двор. Закурил.

Олег вопросительно поднял брови, но промолчал. Друг выпустил дым носом и ртом одновременно.

– Кайф… Ну че старик. Кажись проблемка нарисовалась, да?

Олег готовил разговор. Даже репетировал. Хотел изобразить, что все под контролем. Но какой к черту контроль.

– Рома, пипец. Я ничего не понимаю.

– А он не колется?

– Я не знаю. Ты так спрашиваешь, как будто я могу знать. Упоротым я его не видел.

На руках тоже ничего не видел. Но, блин, колоться куда угодно можно. Но неееет, нет, не колется. Гон это. Не колется, нет. Не нашли же вот ничего в больнице. Значит, не колется.

Олег повторял, словно от комаров отбивался.

– С девками как? Он уже трахается?

– Блин, Рома, хрен знает. Вроде. Не знаю. Ну, домой не приводил

– Дерется на улице, чмырят его или может должен кому?

Олег начал переминаться с ноги на ногу и чесать локоть.

– Нет, не знаю. Как узнать —то, вроде нет.

После третьей или четвертой затяжки, Рома притормозил с сигаретой и

уставился на Олега.

– Ты реально запарил. Ты батя ему или кто? Вы, блин, вместе живете или он вчера из Мурманска приехал. Ты чего мямлишь? Твой сын или чей. А ну соберись.

Платон вчера сдохнуть пытался. Твою мать, очнись! – Рома гнал. Зло и неуважительно. Как на таксиста, хитрящего с ценой.

Олег обмяк. Молчал.

– Ну хорошо, че делать будешь? – сбавил напор Роман

Оле, смотрел в сторону и вниз.

– Не знаю.

Однажды в Покхаре – это городишко в Непале, Рома видел трехногого буйвола.

Он стоял по улице, там вроде это священной животное – никто его не трогал.

Роман не сразу заметил, что у быка всего три ноги. Сперва, он увидел огромные рога, железобетонный лоб, и шею толщиной с человека. Бычара был силен и, наверное, мог прошибить стену любой местной хибарки. Но стоило буйволу сделать шаг, как он весь заколыхался. Такую тушу на трех ногах не удержишь. Бык передвигался как пьяная выпускница с ленточкой. От дуновение ветерка заваливался в сторону.

Рома приобнял Олега и похлопал по плечу.

– Ничего, все будет хорошо, что-нибудь придумаем.

***

Психолог провел 4 занятия. И заключил, что у Платона подростковая депрессия.

Кризисом, послужил конфликт между родителями, отношение со сверстниками и плохая погода.

Гениально.

Олег плюнул – не стал заставлять Платона ходить на личные консультации. Сын был рад.

Отец несколько раз заводил разговор о случившемся, но тот повторял одно и тоже

– Меня просто все достало. А тогда особенно. Сейчас лучше. Больше не буду.

4 словосочетания менялись местами, ни одно не вылетало, но и новое не появлялось.

Мать потащила Платона к проверенному психологу, но сын встал на дыбы. Давить не стали, боялись. Ощущение хрупкости летало в воздухе. Решили, что пока есть риск рецидива, дома должен постоянно кто-то находиться. Днем будет дежурить Эвелина, вечером – Олег.

На всякий случай, все ножи заменили на пластиковые, а на балконе смонтировали москитную сетку. Олег понимал, что глупо, но Эвелина настояла.

Дни шли без происшествий. Повязки сняли. Шрамы побледнели.

Прошло три месяца. О трагедии подзабыли. Жизнь возвращалась в прежне русло. Эвелина сдала дневное дежурство и перебралась назад к себе.

Платон иногда гулял, но чаще лежал дома, допоздна тыкая планшет. Синяков на лице не было, впрочем как и помады. Вены на руках чистые, зрачки нормальные. Куревом не пахло. Пивом – можно.

Рома снова ускакал в какую-то экспедицию, черт знает куда, то ли в Арктику, то ли в Антарктику, – Олег давно перестал следить за его передвижениями.

Но до отъезда у друзей произошёл примечательный разговор, который мы никак не можем пропустить.

В день, когда Платон выписался, Олег организовал небольшой семейный вечер. И конечно же, Рома тоже пришел, ведь теперь он с Платоном одной крови.

Ужинали, болтали, и потихоньку даже начали шутить.

Рома, с привычной ему беспардонностью, вспомнил, как его племяшка эмо, рассказывала про сайт, на котором люди делятся своими самыми тяжелыми проблемами и каждую историю заканчивают фразой «кил ми плиз».

– Там, конечно, жести много, но и есть ржака. Вот, например, одна девушка пишет, что ее вечно путают с парнем. Мол, у нее внешность такая пацанская, что даже, когда она с молодым человеком гуляла, то хулиганы принимали их за геев и побили обоих. Вот наконец, ее все достало и она решила самоубиться.

Но видать, резаться ей было сыкотко, вены ведь режут только четкие пацаны. – Рома подмигнул Платону, Эвелина, закатив глаза, пошла курить на балкон. А что она еще сделать? На большее у нее нет прав, Рома сына спас. Роме теперь в этом доме можно все.

– …и она пошла сигать с крыши. – продолжал спаситель. – Нашла недострой, пролезла через забор, прокралась до лестницы. Тут ее охранник засек, и как заорет:

– А ну пацан, пшел на хер отсюда. Щас собак спущу, яйца пооткусывают!

Рома заканчивал сквозь слезы – и вот она пишет, не могу так жить больше, кил ми плиз. Вот это проблема. Вот это я понимаю, трагедия.

За столом ржали все. И Платон, конечно, тоже.

– Че, Лег, мож, тож покурим?

Рома отлично знал, что друг его не курит, но стоять один на один с Эвелиной было против правил безопасности.

Не успели они открыть балконную дверь, как женщина спешно затянулась и затушила дистрофичную сигаретку. Мужики заняли ее место.

Рома начал тем же веселым тоном, но с каждым словом голос его садился, так что даже фразу не смог до конца довести и просто затянулся.

– Не знаю, Лег, нормальный вроде пацан, че он это самое, …не понимаю.

– Я тоже не знаю, Рома.

Можно было покурить молча, как обычно, но Олег продолжил.

– Я не знаю, Ром, но я боюсь, сильно боюсь.

– Чего? Что он еще раз того? Врядли…

– Нет, другого… Как объяснить-то. Мне страшно, что он жизнь не любит. И не полюбит. Проживет ее так: ни туда – ни сюда. Если он сейчас так, то каким будет в тридцать. Ему ничего не надо. Ничего его не заводит. Ты нас помнишь в 16? Мы мечтали! Знаешь, каким я был, там такая энергия была. Ядерный заряд. Даже он куда-то делся. А у Платона и вовсе нет, на пальчиковую батарейку не хватит.

Это и страшно, Рома. Знаешь, я вот недавно видел кассира в банке. Деньги на сделку снимал – 15 миллионов. Она достала 30 пачек, распаковала и в машинку сунула. А лицо такое будто ногти красит. Безразличное. В руках миллионы, но она ничего не чувствует. И знаешь почему?

– Потому что привыкла – Рома слушал, не курил.

– И это и еще то, что не ее деньги. Вот она и блокирует. Слюньки не текут, сердце не бьется.

И знаешь, что я тогда понял, половину людей, которых я знаю – точно эта тетка в окошке – кассиры на раздаче дней. У них такое отношение к жизни, как у бабенки к деньгам. Отстранённое.

На работе у нас каждый с этой миной ходит. Проект обсуждаем, а они сидят и рожи непробиваемые. Это не их проект, не их работа, не их жизнь.

Вот, если б я был кассиром, то каждый день бы боролся с желанием грабануть банк. Потому что живет во мне тяга – все делать своим.

Проекты поэтому я присваивал, помнишь?

Раньше…. не сейчас… сейчас уже нет.

Рома, черт дери, тает это чувство со временем.

Его поддерживать надо, культивировать. Я только сейчас понял это. Раньше не замечал. Жил как живется. А потом, смотрю – все мое исчезло. А вокруг все какое-то не мое.

Я понимаю кассира. Сам чуть им не стал, но я спохватился.

А вот Платоша не понимает этого, да и куда ему в 16-то лет. Ему не понимать, ему чувствовать надо. Но нет. В нем кассир этот с детства живет.

Вот, что страшно.

Олег закончил, но слова не избавили его от боли и даже не подлечили. Он вцепился руками в поручень и старался не отрывать глаз от горизонта, так лечат морскую болезнь в лодке.

– Понимаю тебя старик. – сказал Рома, – но дай время, вкус же может и со временем прийти. У тебя с детства он был, а я, например, только недавно жить начал.

А раньше, как ты говоришь, кассиром был. Спал будто…

Олег прервал друга взглядом. Ученые научились с помощью магнитных волн блокировать способность говорить. Но взглядом люди умели это делать тысячу лет.

Может Рома и хотел продолжить, но голос исчез.

– А ты бы сказал спасибо, разбуди тебя раньше?

Рома, кивнул с усмешкой

– Спрашиваешь.

И продолжил:

– Вот только это само приходит, тут никак не поможешь.

Олег вернулся к горизонту:

– Да, наверное, но ведь это мой сын…

Мужчины вернулись за стол. Эвелина уже убирала посуду. Платон давно ускользнул в свою комнату.

– Слушай Эвелин, позови Платошку, я тост скажу и тоже поеду.

Платон вышел с телефоном в руке.

Сынок, – обратился Рома. – хочу тебе сказать кой чего, налейте пацану чутка.

Слушай, однажды я был в Тибете. Жил в маленькой деревушке. Там летал орел. Он кружил каждое утро. Огромный. От крыла до крыла – 3 метра. Он не боялся людей, наоборот, когда я видел его, то вспоминал, что безоружен. Хозяйка, у которой мы жили, однажды чай пролила, вздрогнув от его тени.

Шшшшшш…

Что такое?! – испугалась она

Это ветер шумел в перьях. Орел пролетел совсем близко.

Я успел разглядеть себя в черных глазах.

Но потом все изменилось.

В один день в деревушку слетелось 60 орлов. Не меньшего размера. Они были повсюду. Как комары. Кружили. Кружили. И так два дня. Потом исчезли.

А прежний орел остался, но больше никто его не замечал.

Ни обращали внимание ни на «шшшш», ни на тени, ни на опасные когти.

Будто орла и нет вовсе.

Так пусть в нашей жизни главные вещи будут в одном количестве.

Береги себя, сынок.

Все чокнулись. Эвелина по случаю тоже пригубила шампанское.

Рома уехал.

Жизнь вошла в свое привычное русло. Олег приходил с работы в девятом часу, кушал и открывал ноут с чертежами Carobo. Иногда уводил взгляд в сторону, что-то обдумывал, записывал в телефон, щурился, одобрительно кивал самому себе и возвращался к файлам.

Все было по-прежнему и у Владислава Львовича. Он также жил в Оренбурге, в своей квартире – монстре. Также забывал выкинуть пятилитровые баллоны и они вытесняли его с кухни.

Жизнь шла своим чередом.

Но 1-го октября все резко переменилось. Платонина кровь стала тому виной. Снова.

Рано утром перед школой позвонили из больницы. На домашний. Впервые лет за 15. Платон и не знал, что у них есть стационарный телефон. От того и подошел к аппарату на 10 звонок. Снял трубку с ожиданием чуда, но самый обычный голос попросил отца.

– Кто там? – Олег разворачивал творог из бумажного пакета. С него стекала вода, которая всегда таинственным образом образовывается на твороге.

– Врач с больницы.

– Че хочет?

– Тебя.

– Блин, иду.

Вытирая липкие пальцы об семейки, Олег подошел к телефону и ответил удивленному сыну таким же недоуменным взглядом: фига себе домашний телефон. Кто-нибудь позвоните охотникам за привидениями.

– Да, ….. да, …. да…

Олег повторял «да» восемь раз. И это только с того момента, как Платон начал считать.

Каждое последующее да, становилось все больше похожим на нет.

Такое нет, которое люди говорят, не желая принимать реальность. Потерял телефон – нет, черт подери, угнали машину – нет-нет, не может быть, начал трястись самолёт – нет-нет-нет только не на моем рейсе.

Олег повесил трубку, не попрощавшись. Вернее не повесил, а убрал от уха и держал в руках.

Платон уже доедал творог.

– Те там, па?

Без ответа.

– Все норм?

В дверях появился Олег. Вид у него был виноватый, но Платон не мог этого знать, он ни разу не видел отца раскаивающимся и теперешнее выражение лица, это заламывание пальцев и нерешительность, с которой он стоял в проходе, пугали Платона.

– Пап, что случилось?

Олег поднял глаза. Но Платону показалось, что замахнулись ножом.

– Папа! Что?

– Звонили из больницы. Врач твой. Сказал, что есть подозрения, что они обнаружили, может быть, но это надо проверить, это еще не сто процентов, но надо срочно в больницу. Сдать еще кое-какие анализы.

– О чем ты?

– Они говорят, что у тебя может быть, лейкоз… Но надо проверить. Есть опасения. Но это не точно.

– Что такое лейкоз?

Замолчали оба, первым опомнился сын

– Пап?

– Рак…. крови. Но это под вопросом. Еще не точно.

Олег подошел к Платону, он сидел за столом с чаем и остатком творога, развернувшись на стуле лицом к двери. Отец по-братски положил руку на основании шеи и чуть-чуть приобнял сына:

– Держись, все будет хорошо.

Платон молчал. Он не знал, что говорят в таких ситуациях. И не понимал нужно ли собираться дальше в школу или можно остаться дома.

В голове запела Земфира: « а у тебя спииид….»

Странно, – поймал себя на мысли Платон, а я всю жизнь считал, что рак лучше СПИДА.

***

На следующий день Платона положили в больницу. Диагноз подтвердился. Влад надеялся все оставить в тайне, но Эвелина раструбила во все концы. Будто хваталась. Некоторым не важно: большое счастье или больше горе. Главное большая новость.

Не успел Платон доесть первый обед в новой больнице, как у Олега раздался звонок.

Владислав Львович. В трубке меж вопросов и уточнений мелькало: держись, все будет хорошо, будь сильным.

Олег угугканьем заминал разговор. Владислав Львович спрашивал, может ли он как-то помочь, Олег отводя трубку, отнекивался:

– Нет-нет, все нормально, мы справимся.

Нажимая на отбой и одновременно прощаясь, он услышал: Платон– необычный мальчик.

Олега переполнила жалость. Такая ее разновидность, которой укутывают и нянчат.

Необычный – как часто, он слышал это слово от отца. На Олега нахлынули воспоминания о событиях 25 летней давности. Тогда, кстати в такой же залитый солнцем октябрь, случились три истории, без которых Олег был бы кем угодно, но только не собой.

Все три связаны с отцом.

Странный разговор

В то время Владислав Львовичу было 37 лет. Шел 1999 год. Семья уже жила в Оренбурге. Олегу было 13. Владислав Львович работал в компании, занимающуюся оптовыми поставки CD дисков. В большинстве своем пиратских.

Прошло уже 7 лет, как он оставил научную деятельность и боролся за выживание семьи на более хлебных полях.

В тот вечер Влад пришел домой серым, почти сливался со шкурой домашнего кота – русским голубым. Поджелудочная не давала покоя. Приступы накатывали в день по три-четыре раза.

Мама еще жила с ними.

Она недавно пережила болезнь, в которой винила не только плохую экологию, но и Влада лично. Все те нервы, которые она потратила не его упаднические настроения не могли пройти бесследно.

Отец с котом сел на диван и Серый прижался в больному боку. Олег заглянул в комнату, чтобы позвать папу к столу. Мама приготовила борщ. На такое не опаздывают.

Владислав приоткрыл глаза и жестом подозвал сына.

Также рукой он дал понять, чтобы тот закрыл дверь.

Он заговорил без прилюдий и всяких там «как в школе».

– Не ломайся. Главное не ломаться, Олег. Чтобы в жизни не случилось, никогда не ломайся.

Олег не понимал к чему это. Но видел, что отец терпит боль.

– Болит, давай врача вызовем?

– Не надо. Послушай, сынок. Всякое будет в жизни. Но ты – Большой Олег. Ты будешь великим человеком. Ты необычный. Это я тебе говорю.

Владислав изобразил нарочитую серьезность, как у Никулина в «Самогонщиках». Олег хихикнул. Он знал это выражение лица. С таким лицом папа всегда дурачился.

– Ну, кем буду, тем буду. Чего там…

Скомкать разговор не удалось. Влад Львович приподнялся, котик перетек на пол.

– Нет, Олег, нет! Никогда так не говори. Ты будешь лучшим. На меньшее не соглашайся. Требуй от себя невозможное. Замахивайся на самое великое. Ты будешь великим. Я это чувствую. У тебя есть то, что не было у меня. Хватка, чутье. Ты будешь крутым топ-менеджером или бизнесменом. Вон, ты уже в 13 лет на вкладышах зарабатываешь почти столько же сколько и я.

Смешная маска вернулась, отец подмигнул.

– Запомни Олег, всегда иди вперёд, никогда не ломайся.

Владислав приподнялся и проковылял к двери,

– Ну– ка, что там мама приготовила.

До кухни он так и не дошел. Сильнейший приступ сбил его с ног в холле.

Драка

В сухое и холодное субботнее утро Олег с папой спешили на рынок за продуктами.

Почему спешили, уже не вспомнить, кажется кого-то надо было успеть встретить на вокзале. Срезали путь через гаражи. Шли болтали. Папа хохмил, Олег хохотался.

Вдруг позади раздался клаксон.

Отец отошел в сторону, придерживая Олега рукой, чтобы того случайно не задело зеркалом. На узкой дороге едва хватало место, чтобы пропустить серую старую, но еще не раритетную, «Волгу».

Из окна высунулась вся в рытвинах ряха.

– Че, чурбан, не слышишь – машина едет?! Идешь как по бульвару.

Влад опустил глаза и в сторону бросил:

– Езжай двай. Проезжай.

Мужик в машине решил, что ему хамят.

– Ты че, блин, лазишь тут, ну пшол отсюда.

Каждый раз вспоминая этот случай, Олег пытался понять, от чего водитель так завелся.

Папа же ничего плохого ему не сказал. Прошло больше 20 лет, но ответа не нашлось. Может быть виной всему плохое настроение, а может среди 6 млрд людей они повстречали единственного вечно злого. Статистически это, наверное, возможно.

– Проезжай, давай! – повторил громче отец и дверь открылась.

Тут произошло совсем неожиданное.

Не успев мужик выпрямиться в полный рост, как получил крепкий хук в челюсть.

Это замедлило вставание и даже пустило процесс вспять. Чуть присев, мужик ухватился за ручку и не упал.

Водитель оказался амбалом на голову выше отца. В грязной серой толстовке без логотипа. В черных штанах-трубах. Тоже без логотипа. Одежда походила на строительную униформу. И вообще сам он смахивал на хулингана со стройки из «Приключений Шурика», но только настоящее быдло. Не киношное.

Детина начал приподниматься. Тогда папа, что есть мочи пнул дверь и зажал ею хама.

«Бей первым» – Олег помнит, как учил отец. Вот оказывается, каково это – бить первым. Оказывается, надо быть по-настоящему первым.

Дверь рассекла бугаю бровь. Он заорал матом и схватился за лицо. Больше не вставал. Отец повернулся, чтобы уйти, приказав Олегу быть рядом, но взади раздалось.

– Беги к Паше, пусть сюда идет. Давай, зови Пашу.

С пассажирского сидения выскочил пацаненок лет 7 с глазами полными слез.

Из машины он вышел, но куда бежать не знал. К гаражу дяди Паши путь лежал через оглянувшегося Владислава Львовича и Олега.

– Садись в машину, пацан. Все уже. – и отец с сыном торопливо, но уверено ушли по своим делам. Пацаненок в машину не сел. Но и никуда не побежал. Он обошел Волгу и помог папе подняться.

Дождь.

Они гуляли по заливным лугам рядом с дачей. Стояла октябрьская жара. От июльской ее отличает то, что вместо футболок – свитера.

Вдруг налетели тучки, закапало.

До дома даже бегом минут 10. Если не воспаление легких, то простуда обеспечена.

Владислав снял с себя пулловер и завернул в него сына.

– Щас вообще дождь ливанет, пап.

Небо потемнело, как выключенный телевизор. Ветер ерошил стога.

– Нет, смотри, сейчас выйдет солнце.

Олежка взглянул на небо. Просвета нет.

Владислав остановился, выпрямился. Задрал голову и замер. Выдохнул и открыл глаза.

– Вот увидишь, через 3 минуты выйдет солнце.– и не торопясь, зашагал домой. Олег засеменил рядом.

Прошло три минуты и ничего не произошло.

Олежка начал прикалываться. А отец повторял:

– Погоди погоди, дай время. На все нужно время.

Где —то на пол пути до дома произошло чудо. Прямо над ними тучи расступились. Из самодельного окошка выглянуло солнце. Вся поляна потонула в нем.

Подальше снова темнело, но там были леса и они были далеко.

Олежка разинул рот. У папы светились черные глаза.

– Это ты сделал?

Владислав Львович не отвечал.

Олег обогнал отца и шел спиной вперед, через шаг оглядывалась, чтобы не упасть.

– Папа, папа, это ты? Как такое получилось. Ничего себе. Ну как так.

Солнце припекало. Отец взял назад свой свитер и накинул его на плечи

– Главное верить, Олег, главное верить.

Олег подъезжал к больнице, он привез рафаэлло и бананы. Платон их любит.

Сейчас его надо поддерживать, дать почувствовать силы для борьбы. Сейчас ему нужна вера. Как никогда.

Олег нашел во входящих контакт «ПАПА», поводил пальцем в воздухе и решился на звонок:

– Папа, нужна помощь. Прилетай.

Олег врал. Владислав Львович помочь ничем не мог. Наоборот Олег хотел помочь ему. Папа тает на глазах, еще чуть -чуть и его совсем не останется. Что он за сын такой, если позволит отцу сгинуть. Да, он сломался, но каждый достоин второго шанса. И кто, как не сын должен его подарить.

Сердце запускают разрядом тока.

Сейчас отцу необходима встряска. Он должен почувствовть свою нужность, что его душевная сила принадлежит не только ему одному, но и людям, которым он мог бы помочь. Может быть тогда он осознает, что не вправе ее терять. Олег знал своего отца, он знал, что тот не изменится ради себя, но сделает это ради других.

А чем черт не шутит, хуже-то не будет.

****

Уже следующим вечером Олег встречал отца в Шереметьево. Моросила московская мразь. Машина стояла на аварийках прямо у выхода из терминала. Таксисты недовольно бухтели, но объезжали. Другого прогнали бы. Но тут такой джип, что даже в пасмурную погоду тень отбрасывает, плюс номера «дай боже».

Самолет полчаса как сел. Лучше позвонить, а то потеряется:

– Папа, ты где —я прямо у выхода.

– Я тоже

– Какой выход?

– Что?

– Выход какой, говорю. У какого выхода стоишь. Номер какой. – джип стоял заведенный, и Олег начал.

– Щас, – последовало копошение, шуршание и через минуту послышалось – не знаю. Тут не написано. Здесь железная дорога.

Олег оглянулся:

– Ты зачем на аэроэкспресс пошел? Выходи оттуда. Иди туда, где все выходят. Где машины. Автобусы.

– Хорошо.

Дождь усиливался.

Прошло десять минут.

Олег перезвонил.

– Ты где?

– Тышел. Выход номер 3.

– Стой там.

Олег рывком стартанул с выхода номер 1. Таксисты выдохнули.

Владислав Львович ждал в серой куртке со спортивной сумкой наперевес. По видимости тяжелой, он весь скривился. Куртка на плечах промокла, штанина серых костюмных брюк была заляпана грязью по самое бедро.

«Какой кретин обрызгал. Когда успел? “ Олег остановился, не паркуясь прямо на полосе. Отец только после сигнала клаксона узнал машину, улыбнулся и сел вместе с сумкой на переднее сидение.

– Привет!

Обнялись, как получилось.

Взади машину подпирал и моргал фарами туристический автобус. Дальнобои не боятся никого. Олег тронулся и включил со стороны отца печку на полную.

– Ты чего с сумкой-то сел. Положил бы ее назад.

– Да, ниче. – папа, придавил ноги.

Олег нажатием кнопки отодвинул пассажирское кресло максимально назад