Текст книги "Сабля Чингизидов"

– Не умеешь ты, Ленка, разговаривать с моей тещей, – с укором провозгласил Розум.

Лена только отмахнулась. Розум положил трубку и направился на кухню.

– Я предлагаю пообедать и съездить на бабушкину квартиру к Белорусскому вокзалу.

Старый дом за Тишинским рынком недавно отремонтировали. На входной двери красовалась панель с кнопками и домофоном, что, по-видимому, сильно раздражало входящих, поскольку замок был выломан и дверь висела только на одной из петель. В этом было определенное преимущество для непрошеных гостей, и Лена с Розумом вошли в подъезд беспрепятственно.

Они поднялись на второй этаж. Дверь в бывшую бабкину квартиру разительно отличалась от своей невезучей сестры на входе в подъезд. Она была изготовлена в противотанковом стиле постперестроечного ренессанса с применением твердых пород дерева типа дуба и стального листа снаружи. Розум позвонил.

– Кто? – В голосе хозяина не слышалось и тени гостеприимства, на которое можно было рассчитывать от жильцов подъезда с распахнутыми дверьми. Розум молча открыл свое удостоверение и поднес к глазку. За дверью долго молчали, видимо, рассматривая документ. Затем дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянул крупный молодой мужчина, одетый, несмотря на субботу, в строгий черный костюм с галстуком.

– Управление спецопераций? Это РУБОП, что ли?

– Нет, еще страшнее, – пояснил Розум. – Открывай.

– А в чем, собственно говоря, дело?

– Не дрейфь, – успокоил Розум, – не по вашу душу. Пока. Нужна информация о жильцах, которые здесь раньше жили.

Парень осмотрел Розума, затем Лену и открыл дверь. В конце длинного коридора, положив голову на лапы, лежал крупный ротвейлер и грустно смотрел на вошедших.

– Смирный песик, – похвалил Розум.

– Мой сменщик, – усмехнулся охранник. – Я дежурю – он спит, я сплю – он дежурит.

Ротвейлер громко вздохнул и отвернул голову к стене. Как вы меня все достали – всем своим видом показывал пес.

Гости прошли на кухню.

– Сейчас чай поставлю. Хозяин будет минут через десять. Он мне уже с дороги звонил.

Кушнарев Эдуард Иванович – значилось в оперативной сводке, которую Розум получил на хозяина. Шестьдесят седьмого года рождения. Две ходки. Разбой и ограбление. Бригадир у Глока. Откликается на Циркуля. Особые приметы: рост сто девяносто восемь.

– А хозяйки нет?

– Есть, – нехотя ответил охранник. – Она спит еще.

В коридоре затопали босые ноги, и в дверях показалась высокая блондинка с кукольным личиком и взлохмаченными волосами. Она уставилась серыми наивными глазами на гостей.

– Здрасьте. Толян, ты торт достань из холодильника, а я пока помоюсь.

Девушка запахнула коротенький банный халат, под которым не наблюдалось никаких костюмерных излишеств, и прошлепала в ванную.

– Кто это? – спросила Лена.

– Да Людка, Циркуля жена. Хозяина.

– Не боится Эдуард Иванович жену на охранников оставлять? – усмехнулся Розум.

– Да нужна она мне, лярва сторублевая. Циркуль вечно на этих профурсеток западает. Достал уже. Четвертая за пять лет, и ни одной нормальной.

– Пьет? – участливо спросила Лена.

– Вообще не просыхает. Я если б так пил, за месяц бы откинулся. А ей как с гуся вода. Сейчас ополоснется и сразу начнет зенки заливать. К вечеру уже никакая.

– А что супруг? – продолжала сочувствовать Лена.

– Да они вместе, – махнул рукой Толян.

На мобильник Толяну позвонили, он глянул на номер и побежал открывать дверь. Пес вскочил и радостно залаял. По коридору быстро шел худой мужчина баскетбольного роста, а Толян что-то пытался ему на ходу объяснить. Мужчина вошел на кухню и протянул руку Розуму:

– Кушнарев Эдуард. Можно ваши документы?

Розум протянул удостоверение.

– А ты не ошибся, начальник? – с сомнением спросил Кушнарев, возвращая документ. – У нас масть другая.

– Меня интересуют жильцы этой квартиры, которые жили до вас.

– А что, какие-то проблемы? – удивился Циркуль. – Я всех расселил. Никто жаловаться не должен.

– Ваша семья вселились в комнату Турпановой Софьи Ивановны, вот она нас и интересует, – пояснил Розум.

– О, вспомнили! Я еще пацан был, когда писательша съехала.

– А я ее внучка, Лена. Я вас помню, вы жили в конце коридора.

Циркуль удивленно посмотрел на Лену:

– Ну была какая-то внучка. Всех не упомнишь. Надо-то чего?

– Софья Ивановна, когда съезжала, никаких вещей не оставила?

– Да каких вещей-то? – недоумевал Кушнарев. – Столько лет прошло! Ну, может, и оставляла, разве я теперь вспомню?

– Попытайтесь вспомнить, Эдуард Иванович. Какие-нибудь вещи, бумаги, – настойчиво повторил Розум. – Это очень важно.

Циркуль хмуро взглянул на Розума:

– Ну были там, по-моему, какие-то бумаги. Я не знаю. Говорю же, пацан был. Можно мать спросить, может, она вспомнит.

– А мать с вами живет? – оживился Розум.

– Ага, со мной, щас! Отдельно живет, я ей сейчас позвоню. – Он вынул телефон и набрал номер. – Мамань, это я. Да нигде не пропал. Дела. Тут с тобой поговорить хотят про нашу соседку старую, Турпанову. – И передал трубку Розуму.

– Помню, помню, а как же! – радостно запричитала Кушнарева. – Столько лет рядом прожили! А вещей не оставляла, нет. Только две этажерки старые для книг. Так Иван их продал, зачем они нам?

– А бумаги? Бумаги какие-нибудь оставляла?

– Бумаги? Нет, не помню. Хотя погоди, были бумаги, были. В ящике. Фанерный такой, из-под посылки с сургучными печатями. Иван его на чердак снес. Дворник еще ругался. Говорит: «Вы мне пожар устроите». А Иван ему: «Ты б лучше за дверью на чердак смотрел, а то у тебя шляется там кто ни попадя. А чердак весь деревянный. Без всяких бумаг сожгут».

– А больше ничего не было?

– Нет, мил-человек, не было, больше не было. А что, потерялось что?

– Да сами пока не знаем. Спасибо, вы нам очень помогли. – Розум вернул телефон. – Как мне к вам на чердак попасть? – спросил он Циркуля. Циркуль пожал плечами.

– Идите к тете Тане, дворничихе, – ответила на вопрос Розума хозяйка Люда, появившаяся с феном в проеме кухонной двери. – Она в шестнадцатой квартире. У нее ключи от чердака и подвала.

– Спасибо большое, – поблагодарила Лена.

– Не за что. Как управитесь, приходите чай с тортом пить. Хоть с порядочными людьми пообщаешься. А то к нам одна шпана ходит. – И Люда смерила Циркуля с Толяном уничтожающим взглядом.

– Спасибо, – засмеялся Розум, – в другой раз. Привет Глоку.

– Обрадую, обязательно, – пообещал Циркуль.

Баба Таня в раздумье разглядывала удостоверение Розума:

– Я что, в них понимаю, что ли, в этих документах ваших? Участкового бы позвать, так где ж его найдешь в субботу?

– Не надо участкового, – протянул Розум пятидесятирублевую купюру.

Баба Таня долго разглядывала ассигнацию на свет, вздохнула и нехотя пригласила:

– Ладно, пошли.

– Ты давно тут в дворниках, баб Тань? – спросил Розум.

– Три года.

– А до этого?

– Учительница русского языка и литературы. Завуч 762-й школы.

– Ой, господи, извините нас! – ахнула Лена.

– Да ничего, я привыкла. Я тебя узнала. Ты Лена, Софьи Ивановны внучка. Мы к вам на новую квартиру с мужем приходили.

– Ой, точно, помню! У вас муж военный.

– Полковник в отставке. Умер четыре года назад. Инфаркт.

Лена сердито двинула Розума локтем в бок. На чердаке было на удивление прибрано. В углу аккуратно стояли два старых шифоньера.

– Вот, если есть чего, то в этих шкафах, – показала на них баба Таня, завуч 762-й школы.

Шкафы стояли вплотную друг к другу. Розум начал с переднего. Ящика не было. Они отодвинули передний шкаф и начали поиск во втором. Ящик нашелся на второй полке, глубоко задвинутый к задней стенке.

– Мы его заберем, – сообщила Лена, обнимая ящик двумя руками.

– Забирайте. Это все Софьи Ивановны, а значит, ваше.

Вернувшись домой, Розум с Леной уселись на ковер и начали разбирать старые бумаги. Ящик был забит в основном старыми квитанциями за квартиру и за свет. Ниже лежали письма, все явно советского периода, с советскими марками. На дне было несколько старых газет. «Гудок» и «Пионерская правда».

– Наверное, бабушкины первые правки, – предположила Лена. – Я оставлю письма и газеты на память.

Ничего больше в ящике не было.

– Отрицательный результат – тоже результат, – подытожил поиски Розум и понес выбрасывать оставшееся содержимое ящика в мусор. Когда он тряс ящик над ведром, из щели между фанерными стенками вылетел неровный лист бумаги и спланировал на пол. Розум аккуратно поднял листок. Бумага была желтой от времени, с необычной разлиновкой.

«Дорогая моя Леночка!» – начинался текст на листке.

– Ленка, как звали твою прабабку, Каратаеву?

– Лена, меня в честь ее назвали.

Розум продолжил чтение.

«Я окончательно решил уехать из России. Я вполне отдаю отчет в том, что больше мне с тобой и Сергеем увидеться не придется. Несмотря на то что я уважаю ваш выбор и сам не без симпатии отношусь к революционному движению в целом, но то, что происходит сейчас в России, ни понять, ни принять не могу. Впрочем, хватит! Об этом говорено достаточно.

Я закончил свои дела и сделал все необходимые распоряжения, о которых частично уже известил вас с Сережей в моем предыдущем письме как моих прямых наследников. Все мои дела и бумаги находятся и будут находиться после моей смерти у моего поверенного Тома Хатчинсона из адвокатской конторы «Адлер, Хатчинсон и Роджерс» в Лондоне по известному вам адресу. В случае необходимости вы можете обратиться в филиалы конторы в Берне, Брюсселе или Нью-Йорке.

Все сказанное равно относится к вашим прямым наследникам, коими являются мои кровные внуки, если таковым будет суждено появиться на свет. В противном случае по истечении двадцати лет, если таковых не появится или прав наследования предъявлено не будет, искомые права будут переданы моим племянникам, о чем моим поверенным получены соответствующие инструкции.

Вся собственность, принадлежащая мне в России, остается у вас с Сережей при любых обстоятельствах, в соответствии с распорядительными бумагами, которые вы получили через Михаила Захарьина.

Часть вещей бригадира я передал нашему милому Стасику при нашей последней встрече. У них как раз была оказия в Швецию через их родственника, шведского посланника. Они будут возвращены вам или вашим наследникам по первому требованию. Для этого вам надо связаться…»

Здесь листок письма заканчивался рваным краем. Розум вышел в комнату и положил письмо перед Леной.

– На, читай. Ты, Ленка, оказывается, богатая наследница.

– Да ну, ерунда, – после прочтения письма отмахнулась Лена. – Давным-давно уже наследство растащили и промотали. Сказано же, по истечении двадцати лет. Там родни без нас хватало.

– Но зачем-то же им архив понадобился? – задумчиво спросил Розум. – Вот что, запрошу-ка я справку на твоих родственников. Пусть наша информационная служба поработает.

* * *

В четверг Розум получил первые материалы по Каратаевым. Архип Семенович Каратаев уехал из России в августе 1918 года. Поселился в Брюсселе, где у него были старые финансовые партнеры. Умер в 1925 году. Кроме детей, оставшихся в России, у Архипа за границей находились два племянника – Георгий и Станислав, сыновья его сестры, графини Елизаветы Семеновны Паниной. Станислав на 14 лет младше старшего брата. Совладельцы успешной финансовой компании, пай в которой получили в наследство в 1938 году. Станислав свой пай продал, а Георгий, получивший финансовое образование в Лондоне, успешно продолжил бизнес.

Георгий Панин умер в 1969 году, а Станислав, по непроверенным сведениям, жил в Швеции. У Георгия есть сын Владимир. Граф Владимир Георгиевич Панин – крупный финансист, специализируется на металлургических предприятиях. Однако в последнее время от бизнеса отошел и занимается коллекционированием антиквариата. Его коллекция известна среди специалистов, а экспонаты ее неоднократно показывались на выставках в ведущих музеях мира.

– Станислав, Станислав, – прошептал задумчиво Розум. – Постой-ка, да это же Стасик из письма! Ну да, и Швеция, все совпадает. Значит, он получил какие-то вещи, которые должен отдать детям Архипа или его наследникам. Ну-ка, копнем в этом направлении.

И Розум оформил новый запрос в службу информации.

В субботу Елена с Розумом приехали на дачу к Арсановым. Старик приватизировал дачу в девяносто первом году, еще при коммунистах. Дача была каменной, с крыльцом. По краям крыльца стояли колонны, на которые опирался балкон второго этажа. На крыльце стоял старый Арсанов и, увидев вошедших, весело замахал рукой.

Во дворе дачи, за столом, сидели Николай с женой. Их сын Платон стоял поодаль возле мангала. Он изредка взмахивал над шашлыками квадратной картонкой. С каждым его взмахом из боковых отверстий мангала вылетали искры. На столе были уже приготовлены выпивка в запотевших бутылках, граненые стаканчики и стопка тарелок. Николай налил коньяку и протянул стаканчик подошедшему Розуму.

– А я Лидии говорю: «Если Ленка едет с Алексеем, будут минута в минуту». Молодец, разведка, за твое здоровье.

– Ты бы хоть шашлыки подождал, удержаться не можешь, – цыкнула на него Лидия.

– Ну что, молодежь, как новая жизнь? Долбает? – подошел Арсанов-старший.

При старом генерале новую жизнь хвалить было ни в коем случае нельзя, и Лена с Розумом старательно закивали головами.

– Разруха везде, и на земле, и в головах. – Старик широко развел руки, как бы приглашая присутствующих в свидетели царящей вокруг разрухи.

Розум невольно оглянулся, но признаков разрухи не обнаружил. Напротив, он увидел, что дача со времени его последнего визита приросла бревенчатой банькой, а напротив дома с колоннами была разбита новая клумба с аккуратными кустами роз.

– Бросили старого вояку на произвол судьбы, – продолжал жаловаться генерал. – «Смирно» скомандовать некому. – В этом старик был совершенно прав. До отставки дача никогда не пустовала. Солдаты хозяйственного взвода находились здесь практически круглосуточно.

– А у нас тут еще гость будет. Депутат, из новых, – иронично возвестил Платон Романович. Было не очень понятно, одобряет он депутата из новых или нет.

Когда подали шашлыки, у ворот дачи посигналили, и на дорожку въехал черный «мерседес». Лена с Розумом переглянулись.

Из машины вышел улыбающийся Андрей Степанович Сазонов и, потирая руки, направился к столу.

– А я боялся, что опоздаю.

– Ты разве можешь опоздать? Всегда к самой раздаче поспеваешь, – засмеялся старик.

– Андрей Степанович, что-то вы совсем о нас забыли, – замурлыкала Лидия.

Сазонов получил шашлык и стакан:

– Ох, Лида, да если б не служба, я бы каждый день к вам приезжал. Пока бы не выгнали.

– Тебя выгонишь, как же! Ты в любую задницу проскользнешь. – Старый генерал был настроен сегодня разоблачительно.

– Профессиональные навыки, Роман Платонович, – нисколько не обиделся Сазонов.

Сазонов и генерал Арсанов познакомились в начале девяностых. Генералу нужен был эксперт по предметам искусства и антиквариата, находившимся на учете в расположении Западной группы войск. Нужен был человек, знакомый с коллекционерами за рубежом. Ему порекомендовали Сазонова. Обе стороны остались вполне довольны результатами сотрудничества. С тех пор они поддерживали теплые отношения, которые не прерывались и после отставки генерала, сохранившего обширные связи в армейской среде.

Неделю назад знакомый Сазонова попросил посодействовать в переводе своего родственника-офицера в штаб округа. Знакомый принадлежал к категории лиц, которым Сазонов предпочитал не отказывать.

– Вы, по-моему, с Алексеем еще не знакомы? – спросила Лида.

– Очень приятно. Наслышан, наслышан. – Сазонов энергично потряс Розуму руку.

– Вот, интересуется архивом Каратаевых. Вы же знаете, моя бабка – урожденная Каратаева?

– Ну как же, Роман рассказывал, – подтвердил Сазонов. Он побаивался новоявленных аристократов, членов всяческих собраний, осаждавших комитет культуры со своими просьбами и идеями, как возродить былое величие России-матушки. Рецепт оказывался на удивление простым и всегда одним и тем же. Нужно было просто ссудить наследников российской аристократии деньгами. Согласно задумкам аристократов, это незамедлительно должно было сказаться на культурном уровне менее родовитых сограждан.

– Как вам служится? – спросил Сазонов Розума, пытаясь ускользнуть от обсуждения хозяйской генеалогии.

– Спасибо, не жалуюсь.

– Ну, вы, наверное, единственный в нашей армии, кто не жалуется, – засмеялся Сазонов.

– Служака, – похвалил старый генерал. – Такие и без жалованья служат, еще доплачивать будет, чтобы не выгнали.

– Буду, – подтвердил Розум.

– А где деньги возьмешь? – притворно удивился Николай.

– У Ленки, – засмеялся Розум. – Она у нас богатая наследница.

– Ну пошли, Андрей, в дом, потолкуем, – пригласил Сазонова Роман Платонович.

После ухода старого генерала Николай наполнил опустевшие стаканы и сказал Розуму:

– Ничего мы не нашли, Алексей. Я уж солдат привел, они прочесали дачу, как вражескую территорию. Ничего нет.

– Пустое дело, только время потратим, – подтвердила Лида. – Это все мамины фантазии. Вот и Павел Николаевич мне говорил.

– Какой Павел Николаевич? – спросил Розум.

– Сосед мамин, Кардашев Павел Николаевич, – пояснила Лида.

– Викин отец? – переспросила Лена.

– Ну да, отец Виктории, – подтвердила Лидия. – Я его встретила перед самой смертью мамы. Он сказал, что бабушка советовалась с ним о наследстве Каратаевых. Он же юрист.

Павел Николаевич встретил Лидию в подъезде маминой квартиры и поделился своими опасениями по поводу психического здоровья бабушки:

– Вы знаете, что она вполне серьезно просит меня помочь отсудить наследство Каратаевых?

– А что, есть наследство? – заинтересовалась Лида.

– Ну какое наследство, Лида? Мы же с вами взрослые люди. Вы хоть раз слышали, чтобы кто-то из наследников, а в России их пруд пруди, хоть что-нибудь получил? Да если бы можно было что-то отсудить, были бы поданы тысячи исков. Но их же нет. Я изучил бумаги, никаких шансов.

– Ну да, конечно. А что мама хотела?

– Только между нами, Лида. Я с вами делюсь, потому что вы дочь и должны знать.

– Ну какие разговоры, Павел Николаевич?

– Она попросила меня найти ее родственников и узнать, что стало с сокровищем, якобы оставленным Архипом Каратаевым. Какие-то семейные ценности. Типичный старческий бред.

– А вы?

– Я не стал возражать старому человеку, Лида. Но даже если бы я верил хоть в какой-то успех, это расследование стоит кучу денег. Только на запросы я должен выложить тысячи долларов. Кто же мне оплатит эти расходы, вы?

– Нет, – испуганно ответила Лидия.

– Ну вот, видите. Давайте сделаем так. Мы не будем ее расстраивать, мне кажется, она это воспринимает излишне болезненно, но я буду вас держать в курсе.

– Да, конечно, спасибо вам.

– А после смерти Софьи Ивановны вы с ним встречались? – спросил Розум.

– Только на похоронах.

– Он вам что-нибудь передавал?

– Нет, ничего. Только принес соболезнования, и все.

К концу разговора генерал с гостем уже вышли из дома, и Сазонов внимательно слушал Лиду, прислонившись к большому дереву, служившему столу второй опорой. По дороге домой Сазонов не мог отвязаться от назойливой мысли, что он уже где-то слышал про Каратаевых, причем совсем недавно.

Попрощавшись, Розум с Леной сели в машину и порулили в город. На выезде с дачной дороги Лена повернулась к Розуму и спросила:

– Думаешь, Кардашев?

– Проверим, – задумчиво произнес Розум.

Розум позвонил Кардашеву во вторник вечером.

– Павел Николаевич?

– Он. С кем имею честь?

– Меня зовут Алексей Розум. Я муж Елены Усольцевой, внучки Софьи Ивановны Турпановой.

– Ну как же, Лена! Она же подружка моей Вики. А что, она замуж вышла? Не знал. Рад за нее. Так что же вас ко мне привело? Нужна юридическая консультация?

– В каком-то смысле да.

– Всегда рад помочь Леночке и ее семье.

– Павел Николаевич, вы незадолго до смерти Софьи Ивановны консультировали ее по поводу наследства.

– Ну какого наследства? Я надеюсь, вы серьезный человек. Старуха в конце жизни была немного не в себе. Да я и ее дочери Лидии докладывал. Можете спросить.

– Да, я знаю. Речь идет не о наследстве. Софья Ивановна ничего вам не оставляла? Я имею в виду документы или письма. Бумаги из семейного архива Каратаевых?

– Нет, ничего. Да я ничего и не взял бы у нее.

– Вы упоминали Лидии о бумагах, которые вы просмотрели. Что это за бумаги и где они сейчас?

– Ну, там были какие-то письма, в основном ее деда Архипа Каратаева. Распоряжения перед отъездом его из России. Эти письма не имеют никакой юридической силы. И никто, тем более за рубежом, не примет их к рассмотрению по иску. Так что юридическая ценность их ничтожна.

– Нас не интересует юридическая ценность бумаг. Софья Ивановна сказала Лене, что она передала письма вам. Лена хотела бы вернуть эти письма, – сказал Розум, нажимая на слово «вернуть».

– Да что вы, побойтесь бога! Не брал я у нее никаких бумаг. Я прочитал их у нее на квартире и сделал выписки для себя. Правда, она мне их совала, но я категорически отказался брать. Да и незачем было. Я же уже вам сказал, что юридически бумаги ничтожны. Не знаю уж, что она сказала Лене. Говорю вам, старуха была не в себе.

– Значит, вы точно помните, что она вам ничего не передавала?

– Абсолютно.

– Ну хорошо. Если что-нибудь еще вспомните, позвоните мне по телефону. – И Розум продиктовал номер своего мобильного.

– Даже не сомневайтесь, обязательно позвоню.

Розум посмотрел на Лену.

– У него ничего нет.

– Думаешь, врет?

– Похоже.

– Но как же получить бумаги? – обескураженно спросила Лена.

– Никак. Ничего мы ему сделать не можем.

– Но что-то же надо делать?

– Я подумаю, – пообещал Розум.

В четверг Розума вызвал начальник.

– Получил оперативную сводку от соседей. Опять твои Каратаевы всплыли, Алексей.

– Где?

– По убийству Зуба. Это известный реставратор антиквариата с обширными криминальными связями. У них по делу в разработке Корень. Его людей видели с Зубом накануне убийства. А Корень перед этим вывез в Париж какую-то коллекционную татарскую саблю и выставил ее на аукцион «Сотбис». Саблю эту захотел купить известный коллекционер граф Панин. Но граф он номинальный, а отец его Георгий – урожденный Каратаев. В 1938 году Георгию с братом досталось все наследство Архипа Каратаева.

– Зашевелились родственнички, – пробормотал Розум, просматривая сводку.

– А я тебе говорил, трупов недолго ждать будем. Вот первенец.

– Типун тебе…

– Это не суеверие, Розум, а опыт. Но это еще не все. Панин посмотрел лот, но брать не стал. Он признал в нем саблю Зубa.

– Так он и в Париже известен? – удивился подполковник.

– Выходит, так. Пользуемся международным признанием. Не только в области балета. И с Зубом рассчитались.

– А когда Корень был в Париже? – уточнил Розум.

– В апреле.

– И сразу после этого поступил заказ на архив Каратаевых? – Розум вопросительно посмотрел на Суровцева.

– После восьмидесяти лет молчания! Надо найти архив, Леша, а то мы будем только жмуриков собирать.

В пятницу утром, просматривая оперативную сводку, Розум наткнулся на сообщение:

«В российское посольство в Брюсселе обратился за въездной визой Александр фон Ройбах, жена которого Эмилия, урожденная Каратаева, является двоюродной сестрой графа Владимира Георгиевича Панина».

Ройбах прилетел в среду. Никто его не встретил. На такси добрался до гостиницы «Палас», снял там номер. Затем спустился вниз по Тверской, свернул направо к Новому Арбату и дошел до бельгийского посольства на Большой Молчановской. В посольстве Ройбах пробыл недолго, a затем направился в сторону Красной площади. Оставшуюся часть дня провел, осматривая достопримечательности столицы. Вернулся к семи вечера, поужинал в ресторане «Якорь» и больше из гостиницы не выходил.

Утром в четверг Кардашев взял такси и поехал в сторону Тверской. В восемь сорок пять он уже звонил Ройбаху из вестибюля гостиницы. Ройбах спустился вниз, они поздоровались и поднялись в номер.

– А вы моложе, чем я вас представлял, Александр.

– А вы старше, – засмеялся Ройбах.

– Кстати, как вы предпочитаете, чтоб я вас называл? Барон, ваше сиятельство?

– Да будет вам, Павел Николаевич, Александром зовите, а хотите, Сашкой можете называть. – Лицо Ройбаха искрилось доброжелательностью.

«Умеют они быть приятными. Когда им нужно», – поддался обаянию барона Кардашев.

– Бумаги с вами? – справился Ройбах.

– Бумаги-то со мной. А вы как оплачивать будете?

– Аккредитивами. – Ройбах достал бумажник и протянул Кардашеву чек. – «Америкен экспресс травел». Чек на предъявителя. Получите десять таких чеков прямо здесь на всю сумму, – и широко улыбнулся.

– Хорошо, – согласился Кардашев. – Вот копии документов. Посмотрите.

Кардашев протянул Ройбаху пачку копий. Все имена, адреса, названия фирм, номера счетов и телефонов были в них аккуратно замазаны черным фломастером.

– Большую работу проделали, – подмигнул барон гостю.

– Да уж, не поленился, – согласился Кардашев.

Ройбах начал внимательно читать. Гость подошел к окну и стал наблюдать за Тверской.

Минут через пятнадцать Ройбах закончил с чтением и повернулся к Кардашеву:

– Здесь все?

– Все, а что, вы еще чего-то ждали?

– Вынужден вас огорчить, Павел Николаевич. Это не совсем то, что нас интересует. Архив не полный.

– Но мы же договаривались, Александр. И потом, вы же просмотрели все документы. Я вправе рассчитывать на обещанную компенсацию.

– Мы же вас предупредили. – В голосе Ройбаха не осталось и тени недавнего доброжелательства. – Архив должен быть полный. Никаких изъятий или утерянных частей. В данном виде меня он не интересует, и я не собираюсь платить за него ни гроша.

Старик внимательно посмотрел на барона, порылся в дипломате и вынул из него лист бумаги. На листе была копия то ли схемы, то ли карты, причем картинка обрывалась на первой четверти листа. Ройбах с удивлением следил за манипуляциями Кардашева. Тот протянул лист Ройбаху:

– То, что вы ищете?

Барон взял листок и внимательно его изучил.

– Так, ну и зачем вам понадобился этот цирк, Павел Николаевич? Где остальная часть архива? – рассердился Ройбах.

– А вы не торопитесь, барон. Давайте немножко порассуждаем. Узнав об архиве, вы мне сказали, что интересуетесь им исключительно как семейной реликвией. Однако несколько раз предупредили, что вас интересует полный архив без изъятий. Мне это сразу показалось странным.

Ну действительно, если кто-то решил собрать письма и семейные документы своих предков, то разве для него будет иметь существенное значение, что писем будет не тридцать, а на одно меньше? Нет, ну конечно, желательно иметь все, но если одного письма не хватает, то это вовсе не значит, что остальные тут же теряют ценность. Значит, заключил я, дело тут не в семейных реликвиях. Ищут какой-то конкретный документ, представляющий вполне конкретную ценность.

Ройбах внимательно слушал Павла Николаевича.

– Я изучил бумаги. Несмотря на то что многие из них содержат сведения о счетах и активах Каратаева, с точки зрения юридической они не представляют сегодня никакой силы. Я ведь юрист, барон, и могу судить об этом профессионально. Тогда что? Один из документов привлек мое внимание. Это было приложение к письму, на котором была помещена схема какой-то местности, вероятно, хорошо знакомой тем, кому предназначалось письмо. На схеме указано место, где спрятано какое-то «бригадирово наследство». Это было похоже на приключенческий роман, и я, честно говоря, до последнего момента не верил, что карта действительно имеет реальную ценность. Я решил проверить: изъять карту из архива и посмотреть на вашу реакцию.

– Да вы просто провокатор!

– Все юристы немножко провокаторы, барон. Они заставляют людей признаваться в том, в чем им признаваться совсем не хочется. Итак, семейный архив интересует вас постольку-поскольку. Основная цель – карта, на которой показано, как найти какое-то наследство, представляющее не только семейную, но и вполне конкретную ценность. А это, дорогой барон, в корне меняет дело. Из богатого чудака, выкидывающего деньги на ничего не стоящие старые письма предков, вы превращаетесь в искателя сокровищ. А сокровища, барон, никому еще без партнеров найти не удавалось. Нужны компаньоны. И у вас такой компаньон есть. Я, Кардашев Павел Николаевич, прошу любить и жаловать.

– То есть вы предлагаете взять вас в долю?

– Да. И поскольку, как я уже говорил, я юрист, старый крючкотвор, то уже приготовил соглашение о совместной деятельности, так сказать. Ознакомьтесь, пожалуйста. Тут только проценты осталось проставить.

Ройбах ознакомился с документом.

– А где гарантии, Павел Николаевич, что на заключительной стадии предприятия вы меня кистенем по голове не угостите?

– А вы сами, барон, и являетесь гарантией.

– Я? – удивился Ройбах.

– Ну представьте, мы находим то, что ищем, и это что-то представляет большую ценность. Затем я от вас избавляюсь. Что мне делать дальше? Законным наследником ценностей я не являюсь. Значит, и вывезти их за границу не могу. Мало того, даже открыто продать их в России мне крайне затруднительно. Ну кто мне поверит, что я их просто нашел? Да тут еще вы пропали. Угроза разоблачения заставит меня обратиться к околокриминальным структурам. А они мне заплатят гораздо меньше, чем вы. Это если вообще что-нибудь заплатят, а не убьют.

– Да, перспективы у вас, прямо скажем, не блестящие.

– Паршивые, паршивые перспективы, куда уж хуже? А с вами-то, барон, совсем другое дело. Во-первых, вы член семьи Каратаевых и ценности принадлежат вам по праву. Вы совершенно открыто можете о них объявить. Если после этого что-то с вами случится, за вас горой станет весь клан ваших родственников как со стороны Каратаевых, так и со стороны Ройбахов: известные финансисты, профессора, писатели, сенаторы.

– А вы неплохо осведомлены.

– Да, сложа руки не сидел. Так вот, ваши родственники, они же пол-Европы подымут. И ценности безнаказанно прикарманить уже не удастся ни нашим чиновникам, о кристальной честности которых ходят легенды, ни бандитам. А раз поживиться нельзя, то вы им сразу становитесь неинтересны. И я за вами, барон, как за каменной стеной вашего родового замка.

– Да… – задумчиво протянул Ройбах. – Недооценил я вас, Павел Николаевич.

– Ну, мы ошибаемся даже в людях, которых знаем как облупленных. А меня-то вы практически совсем не знали. Так что вам простительно.

– Хорошо, если ваши требования будут разумны, я готов с вами подписать соглашение.

– Они будут разумны, барон, – уверил Кардашев, вписывая цифры в одну из копий соглашения. – Мы сейчас сходим к нотариусу, тут недалеко, заверим документ, оставим у него на хранение, и затем, ваша светлость, я к вашим услугам.

Выйдя из гостиницы, Ройбах с Кардашевым направились в нотариальную контору на Грузинском валу, всего в нескольких кварталах от гостиницы.