Текст книги "Сабля Чингизидов"

– Буду ровно в семь ноль-ноль, Алексей Викторович.

Лена распаковывала вещи, а Розум занялся дровами. Поленница была сложена под навесом, с правой стороны участка, у забора. Через полчаса в печке уже плясал веселый огонь. Лена, разложив вещи и продукты, переоделась в старую рубашку и джинсы, вышла на веранду и блаженно потянулась. Погода была тихая, солнечная, какая бывает в первые дни мая после холодов.

В воздухе, прогретом весенним майским солнцем, летали паутинки. На старой цветущей груше сидела ворона и удивленно качала головой, туда-сюда. Понаехали тут, явно сказала бы ворона, если б умела говорить.

– Лешка, иди сюда, посмотри, какая красота!

Розум вышел на веранду, обнял Лену, и они вместе стали смотреть на ясное весеннее небо, жмурясь от солнца.

В пятницу утром, без пяти семь, Розум ждал машину у ворот дачи. Водитель Сергей прибыл вовремя, и они поехали домой, где Розум собирался переодеться для доклада в «присутствии», как он называл свое управление. Возле подъезда стояла большая лужа после дождя, который шел всю ночь. На коврике возле порога было натоптано. Грязные следы мужских ботинок большого размера были отпечатаны на половике, как будто кто-то пританцовывал здесь, стоя лицом к двери. Розум, стараясь не шуметь, открыл дверь и зашел в квартиру.

Он остановился на пороге большой комнаты. Ящики серванта вперемежку с бумагами были разбросаны на полу. Та же участь постигла ящики письменного стола в комнате Ленкиного сына Саши, содержимое антресолей и прикроватных тумбочек в спальне. Платяной шкаф не тронули, и Розум вздохнул с облегчением. Там висел его служебный мундир.

Розум задумчиво постоял, разглядывая картину погрома. Потом открыл наружную дверь и аккуратно втянул половичок внутрь. После этого стал быстро переодеваться. Переодевшись, спустился вниз и сказал водителю:

– Кто-то у меня обыск провел. Я поеду сам, а ты остаешься в квартире. Позвонишь дежурному и скажешь, чтобы прислали кого-нибудь замок сменить. В квартире ничего не трогай, я пришлю эксперта. Все, пока, жди меня. Да, и на половичок смотри не наступи. Он в прихожей, это вещдок.

Перед совещанием Розум написал короткий рапорт об обыске и распорядился прислать на квартиру эксперта. Когда он вернулся домой из «присутствия», эксперт уже заканчивал осмотр.

– Пальцев нет, Алексей Викторович, – доложил он Розуму. – Искали бумаги. Ящики, в которых бумаг нет, не тронули и задвинули обратно. Следы на коврике обрабатываем. Дверь открыта отмычкой. С отмычкой возились достаточно долго. Подбирали. Замок без всяких секретов, так что это не профессиональный домушник.

– Думаете, искал что-то конкретное? – спросил Розум.

– Думаю, да. Бумаги тщательно просматривали. Все листы. Один за другим. Пришел он пешком. Иначе так бы не наследил. Машину оставил, наверное, на улице. Боялся, что заметят.

– Хорошо. Соседей я опрошу сам.

Окончив разговор с экспертом, Розум позвонил Лене:

– Ленуся, мне придется задержаться где-то до четырех.

– Дурак ты, Розум. Тебя такая женщина ждет!

– Бабы, Ленка, дураков любят.

Обход Розум начал с квартиры напротив. Из нее была хорошо видна дверь квартиры Усольцевой.

– Не видела ничего, – сокрушалась соседка Надежда Анатольевна, пожилая интеллигентная женщина.

– И ничего не слышали?

– Ничего не слышала, Алексей. Вы же в органах работаете?

– В них, – подтвердил Розум.

– Я очень чутко сплю. Я бы услышала. Вот в шестьдесят седьмой ночью опять поругались. Дверь хлопнула, и я слышала, как сбежали по лестнице.

– А кто сбежал? Мужчина или женщина? – сразу заинтересовался Розум.

– Ну какая женщина? Виктор это. Вика его регулярно выгоняет. Они плохо живут.

– Вика?

– Виктория Павловна Кардашева. Мы с их родителями дружили. Даже в Крым когда-то ездили, – вздохнула Надежда Анатольевна.

Розум поднялся на этаж выше и позвонил в шестьдесят седьмую. Дверь открыл хмурый молодой мужчина.

– А вы, наверное, Виктор? – предположил Розум.

– Я-то Виктор, а ты-то кто? – неприветливо ответил парень.

– А я из шестидесятой. Мы на даче были, а у нас кто-то квартиру открыл. Вы никого не видели этой ночью?

– Уже доложили? – недобро усмехнулся Виктор. – Не видел я никого. Никого в подъезде не было.

– А на улице?

– И на улице. Хотя погоди. Я, когда к машине выскочил, мужик какой-то в арку заходил. А когда я выезжал, он на улице, наискосок от нашего дома, в джип садился.

– В джип? А какой марки, цвета?

Виктор на секунду задумался:

– «Тойота». Красная. И знаешь, он хромал.

– Хромал?

– Ну, не сильно так, а чуть-чуть ногу подволакивал.

– Спасибо. А в чем он был одет?

– Не помню. Во что-то темное. Что, сам решил ловить, без милиции? Правильно, – одобрил намерения Розума Виктор. – Ничего они делать все равно не будут. Вот у меня два киоска ограбили, так хотя бы кто пальцем пошевелил. Зато деньги сразу дерут.

Не став развивать тему о коррумпированности системы МВД, Розум спустился к себе. Они с Сергеем быстро собрали разбросанные вещи и бумаги, и Розум подтер тряпкой пол.

– Вот что, сейчас на дачу, а потом привезешь Елену сюда.

Водитель понимающе кивнул.

– Думаете, он на даче объявится?

– Не исключено. Что-то же он искал. Подожду пару дней.

Лена уезжать с дачи отказалась наотрез.

– Я, Лешка, тебя одного не оставлю. Если тебя из-за меня убьют, я себе всю жизнь не прощу.

– Почему из-за тебя? Лена, это может быть опасно, а ты мне связываешь руки.

– Потому что следили за мной, а не за тобой. Забыл? Я одна в квартире ночевать не буду. Я там со страха помру. Хватит того, что я твои командировки терплю.

Розум нехотя отпустил Сергея.

Вечером, когда Лена ставила на печку казан с картошкой, Розуму позвонили. Елена сразу навострила уши.

– Добрый вечер, Владислав, – ответил Розум позднему собеседнику.

– Алексей, что за история с обыском? По твою душу?

– Не думаю. Они следили за Еленой.

– За Еленой? Может быть, шантаж?

– Ну какой шантаж, Владислав? Они почти не скрывались. Даже она заметила. Следили на тойотовском джипе. А потом на этом же джипе приехали ночью на обыск.

– Кто-то видел?

– Сосед.

– Звонки были? Угрозы, предложения?

– Ничего. Да я приехал-то во вторник, и сразу на дачу.

– Ну вот что, до выяснения передашь дела по «Ирокезу» Ледневу.

– Ну зачем так перестраховываться, Владислав?

– Мы рисковать не можем. Леднев будет у тебя в понедельник, в девять утра. А ты пока разбирайся. Оперативная служба в твоем распоряжении, они уже в курсе. Ну все, Алексей, отдыхай.

Розум тяжело вздохнул:

– Спокойной ночи.

Ни в эту, ни в следующую ночь на даче никто не появился. В воскресенье, пообедав, Лена с Розумом собрались и уехали в город.

В среду после двух Розум позвонил Усольцевой:

– Ленка, давай сходим куда-нибудь?

– Ой, Лешка, я должна наши дачные фотокарточки забрать. Я их сдала в фотографию, здесь, за институтом.

– Хорошо, тогда буду ждать тебя дома.

– Вскипяти чайник. Ужин у меня есть.

В три сорок пять Розуму позвонили по внутреннему номеру:

– Алексей Викторович, мы его засекли.

– Где?

– Остановился напротив входа в институт, на другой стороне. Заехал на тротуар и ждет.

– Точно он?

– Он-он. «Тойота» бордовая, блондин средних лет. Все сходится.

– Так. – Розум подумал. – Она выйдет в четыре тридцать и пойдет в фотографию. Если это он, он за ней тронется. Я буду у фотографии через сорок пять минут. Смотрите не упустите.

– Постараемся.

Через сорок минут Розум уже припарковал служебную машину на боковой улице, напротив фотографии, и приготовился ждать.

«Вот и в шпионов пришлось играть», – невесело подумал он. Усольцева, как всегда, оказалась права.

В четыре сорок две из-за угла появилась Лена, прошла вдоль улицы и вошла в фотографию. Почти вплотную за ней на улицу въехал джип. Развернулся и стал метрах в пятидесяти от Розума.

– Все правильно. До станции метро ей идти в обратном направлении. Вот он и приготовился, – разгадал маневр джипа Розум.

Из джипа не спеша вылез крепкий мужчина и закурил, облокотясь на капот.

– Ну совсем ничего не боится, – возмутился Алексей.

Он вышел из машины и направился к красному джипу. Слева из подворотни медленно выполз белый вэн. Страхуют.

– Разрешите прикурить? – обратился Розум к блондину.

Блондин повернулся и выронил сигарету.

– Майор, ты?

– Шпагат? Так это ты, рубль двадцать, за мной шкандыбаешь? – Розум угрожающе надвинулся на блондина. – На меня, тварь, заказ взял?

– Да ты что, командир? Я лучше на президента США заказ возьму. Я тут одну биксу стерегу.

– Эта бикса, Ленчик, моя жена.

– Да нет, командир, ты что-то напутал. Она одна живет, с сыном.

– В общем, так, Камолин, ты мне сейчас все вкратце про заказ расскажешь, а потом мы это все подробно запишем.

– Да вы что, Алексей Викторович? За мной же нет ничего!

– «Нет ничего», – передразнил Розум. – За тобой, Камолин, проникновение в квартиру ответственного работника спецслужб со взломом. С похищением служебных документов.

– Каких документов? Ну что ты гонишь, командир?

– Секретных. План сортиров ФСБ. Я тебя, Камолин, папаше Стригункову сдам. Как переродившегося гада. У него как раз план по задержанию японских шпионов горит. Он из тебя, Камолин, образцового японца сделает. Ты у него, Ленчик, на зону как на курорт проситься будешь.

Шпагат затравленно оглянулся.

– Да, Камолин, правильно, ребята ждут. Выбора у тебя, Ленчик, нет.

– Ну, блин, ежовщина какая-то.

– А ты чем думал, когда против своих работать начинал?

– Да каких своих? Что я, на всю голову отмороженный?

– Вот все и расскажешь. Как вербовали, что обещали, а нет – езжай с ребятами, они тебя давно ждут. В общем, так. Или ты едешь ко мне домой и в дружеской обстановке за рюмкой чая все рассказываешь как на духу, или едешь с ребятами, и они тебе устраивают вечер встречи старых друзей в обстановке, приближенной к боевой. Так что ты выбираешь, Камолин-сан?

– Чай, – угрюмо буркнул Камолин.

– Ладно, машину с ключами оставь, – распорядился Розум. – Садись в мою. Поедем в гости. Будем пить чай.

Розум принимал гостя в большой комнате. Они уселись в кресла за журнальным столиком, Розум достал коньяк и разлил в бокалы:

– Ну, Шпагат, начинай, только поподробней.

– Я работаю на охранное агентство. «Ратник», ты знаешь. – Розум кивнул. – Две недели назад меня вызвал Шургин. Ты его должен помнить, он при штабе армии был в восемьдесят шестом. – Розум снова кивнул. – Мы с ним партнерствуем. Он получил заказ от очень серьезных перцев, банкиров. Чуть ли не Внешторгбанк. Но мне Жека не уточнял. Заказ из Брюсселя. Им нужен архив Каратаева. Был такой крупный промышленник до революции. Сам сбежал, а архив оставил. По их сведениям, архив хранится у родственников Каратаева. Его сын и дочь подались в революционеры. Ну и папаша от них отказался. Сын в гражданскую был командир полка. Потом работал где-то в промышленности. Потомства не оставил. А дочь закончила медицинский, работала врачом, родила двух девочек. Одна умерла в тридцатых от скарлатины, а другая, Софья Ивановна Турпанова, работала в Москве редактором в журнале. – Розум удивленно взглянул на Камолина. – У нее была дочь Лидия. От нее – внучка, Елена Леонидовна Усольцева. Есть сведения, что бабка передала архив ей. Во всяком случае, она писала своим заграничным родственникам, что все завещает внучке.

– Ну ты и шпаришь, как по писаному, – удивился Розум.

– Так неделю в архиве сидел, а во вторник решил за внучкой понаблюдать.

– А в пятницу ограбить.

– Ну да, – угрюмо подтвердил Камолин. – Ты все знаешь. Командир, если б я знал, что ты тут с какого-то боку, я б и пальцем без тебя не пошевелил. Я же все проверил. Не замужем. Живет с сыном. На жилплощади никто не прописан.

– Елена Леонидовна Усольцева, Ленчик, – моя жена. Я с ней живу уже два года и знаю, где что находится в квартире и на даче, лучше ее. Никакого архива у нее нет.

– Ну, нет так нет, – устало согласился Камолин. – Ты мне скажи лучше, ты меня сдашь?

– Подумаю, может, посотрудничаем еще.

– Спасибо, командир. Я твой должник по гроб жизни.

– А ты не радуйся, я еще не решил. И вот что. Ты меня будешь держать в курсе прохождения заказа. Я хочу быть уверен, что опять какого-нибудь отморозка не пришлют.

– Конечно, командир. Я вас прикрою. Чем черт не шутит! Жека сказал, что у заказчика с деньгами проблем нет. Он получил указание тратить по своему усмотрению, в рамках разумного. А мы еще и тратить-то не начинали. А к большим деньгам всякая шушера, как мухи на говно, липнет.

– Если что, я вашу контору по всей Сретенке размажу. Но ты Шургину пока ничего не говори.

– Лады, командир! – Шпагат явно повеселел.

– Ну, давай, капитан, двигай. Тачка твоя во дворе.

Елена Леонидовна Усольцева, в девичестве Алтуфьева, родилась в типичной московской семье технических интеллигентов. Отец, Алтуфьев Леонид Семенович, окончил Бауманку и работал в «почтовом ящике». Уже будучи старшим научным сотрудником, Леонид женился на хорошенькой Лидочке Турпановой, проходившей практику в их лаборатории.

У них родилась дочь Лена. «Почтовый ящик» находился в подмосковном Калининграде, и Лидия после рождения дочери стала подыскивать себе работу в Москве, поближе к дому. Она устроилась лаборантом на кафедру в Академии бронетанковых войск. Здесь у нее начался бурный роман с генерал-майором Николаем Арсановым. В отличие от большинства служебных романов этот закончился разводами обоих участников и воссоединением любящих сердец.

Отец Арсанова, Роман Платонович, большой чин в Генеральном штабе, обеспечил прикрытие тылов, и карьера молодого генерала не пострадала. Когда Лида поняла, что беременна, Роман Платонович сам настоял, чтоб Николай подал на развод. Сыграло свою роль и то, что первую жену Николая в семье недолюбливали и считали ему не парой. Лида же со своими старинными московскими корнями, уходившими в XIX век, вполне удовлетворяла амбиции генеральской семьи.

Молодые жили на Фрунзенской набережной в квартире с высоченными потолками. Мать Лиды, Софья Ивановна Турпанова, отнюдь не разделяла восторгов по поводу новых родственников и совсем не стремилась влиться в высший свет советской номенклатуры. Она резко осаживала дочь, когда та начинала говорить о своем первом муже в пренебрежительном тоне.

– Ну что у меня с Ленькой была бы за жизнь? – риторически вопрошала Лидия. – Простой СНС…

– Зато всего добился сам, – резонно отвечала мать, – без папеньки генерала.

Во время бракоразводной страды Софья Ивановна забрала внучку к себе:

– Нечего Ленке на это смотреть!

Потом решили подождать, пока Лидия родит. Потом еще что-то… Так Лена прожила у бабки до десятого класса. Софья Ивановна, проработавшая всю свою жизнь в редакциях литературных журналов, души не чаяла во внучке. Лена читала запоем. К шестому классу весь стандартный набор одаренного ребенка был исчерпан, и она взялась за подписку «Иностранной литературы».

– У Леночки безукоризненное чувство слова, – радостно сообщала бабка своим подругам-сослуживицам.

С девятого класса бабушка уже привлекала внучку к правке рукописей, когда на работе бывала запарка, и Лена выправляла литературные тексты, безошибочно находя нужную интонацию и стиль, будь это иностранный перевод или шедевр очередного почвенника. И делала все необыкновенно быстро.

Поступила Лена в историко-архивный, где ректором был старинный бабушкин приятель. На первом курсе у них вел литературный семинар аспирант Игорь Усольцев, оказавшийся сыном бабушкиной сотрудницы. Тоненькая шатенка с большими зелеными глазами и прекрасным слогом произвела впечатление на аспиранта, и они начали встречаться. На свадьбе следующим летом Лена уже была на третьем месяце беременности. Она родила сына Сашку, но академический отпуск брать не стала, а начала сдавать экзамены экстерном. Бабушка уже была на пенсии и взяла все заботы о внуке на себя. Лена продолжала подрабатывать правкой текстов, тем более что благодаря бабке в писательской среде ее уже знали.

– Леночка Леонидовна, – звонил ей очередной маститый мастер слова, – только вы вашей божественной ручкой можете привести мое варево в съедобное состояние.

Еще до окончания института бабушкин начальник Аркадий Семенович завел Лену в комнату редакторов и показал на бабушкин стол:

– Это твое будущее место работы. Как получишь диплом, на следующий день можешь выходить.

Через восемь лет безоблачной семейной жизни грянул гром. Усольцев пришел с работы поздно вечером. Лена мыла посуду. Игорь зашел на кухню и убитым голосом пробормотал:

– Лена, у меня другая женщина.

– Какая женщина? – не поняла Усольцева.

– Моя аспирантка, Нина Круглова. У нее будет ребенок. От меня.

Лена домыла посуду, сняла с антресолей чемоданы и быстро собрала свои и Сашкины вещи.

– Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросил Игорь.

– Собери все Сашкины игрушки в ящик от телевизора. Он в шкафу на балконе. Мы их потом заберем. – Лене почему-то особенно не хотелось, чтобы игрушками сына играл ребенок аспирантки.

«Хорошо, что Сашка у бабушки», – подумала она.

Бурное начало девяностых перевернуло привычный уклад жизни московской интеллигенции. В редакциях начались массовые увольнения. Но Лене повезло – ей позвонил старый институтский приятель и предложил перейти в Центр политтехнологий. Новой элите, такой же косноязычной, как и старая, до зарезу понадобились спичрайтеры и обработчики текстов. От заказов столичных депутатов и провинциальных губернаторов не было отбоя. Уникальная способность Лены в считаные минуты обрабатывать любой текст пришлась как нельзя кстати. Заявки на Усольцеву были расписаны почти на год вперед.

– Просто чудо какое-то, Елена Леонидовна, – восхищался какой-нибудь крепкий хозяйственник, баллотирующийся в мэры, читая ее правку. – Вы прямо угадываете мои мысли. Это точно то, что я думал, но не мог выразить на бумаге. – Со словами у крепких хозяйственников традиционно была напряженка.

Родной институт пригласил ее вести семинары по воздействию печатного слова на массовое сознание. На одной из конференций по социологии старая подруга Маришка Тарханова познакомила ее с Алексеем Розумом, сотрудником аналитической службы Министерства обороны, как он представился.

– Ну как, нормальный мужик? Не то что твои пузатые губернаторы? Между прочим, холостой. Я его пригласила к себе на день рождения в субботу, сможете познакомиться поближе.

На дне рождения Розум сидел как пень. Он пил коньяк и упорно через стол смотрел в вырез Ленкиного платья. Когда Лена засобиралась, он встал и сказал, что ее проводит. На следующей неделе Розум перевез свои вещи на квартиру Усольцевой.

– А я не знал, что ты Каратаева, – посмотрел Розум на Лену, когда они пили чай на кухне после ужина.

– Ну да, – пожала плечами Лена, – моя прабабка – урожденная Каратаева. А ты откуда о них знаешь? Сейчас о них никто уже не помнит.

– Кое-кто все-таки помнит. Люди, которые за тобой следили и перевернули квартиру, искали архив Каратаевых.

– Архив? Старые письма, что ли?

– И письма тоже, – подтвердил Розум. – А ты их видела?

– Бабушка как-то показывала, когда еще в коммуналке жила у Белорусского вокзала. Говорила, что это единственная память, оставшаяся у ее матери об их семье. Там много было писем, она их в жестяных коробках из-под печенья держала. Листы в коробки не помещались, так она их складывала вдвое и перехватывала резинкой. А ты ничего не путаешь? Кому они нужны?

– А кроме писем там ничего не было?

– Может, и было, я уж не помню, Леша. Да зачем они кому-то сейчас понадобились? Столько лет прошло!

– Вот и я спрашиваю, – задумчиво повторил Розум. – Зачем? А ты не знаешь, где сейчас архив?

– Нет. Я его с тех пор не видела.

– А бабушка твоя перед смертью ничего не говорила?

– Она умерла внезапно. Во сне. Практически не болела. Так что сказать ничего не успела.

– Вот что, Елена Леонидовна, нам надо этот архив найти. Вокруг него нехорошие танцы начинаются. Как ты думаешь, где он может быть?

– Ну, я не знаю. Здесь его точно нет. Я бы знала.

– Может, на старой квартире оставили?

– Может быть. Мы там старые вещи на чердак сносили. Дворник еще ругался. Может, там? Еще, знаешь, бабушка к маме вещи завозила, когда мы квартиру обменивали.

– Обменивали?

– Ну да, когда мама с папой развелись, у нас была трехкомнатная квартира на Ярославском шоссе. Папа решил ее обменять, чтобы мне жилплощадь оставить. А тут как раз бабушке квартиру дали, двухкомнатную. Вот они и обменяли бабушкину двухкомнатную и нашу на Ярославском на эту и папе в Подлипках, поближе к его работе. Там еще какой-то сложный обмен был.

Розум прошел в Сашкину комнату. Сел за письменный стол, взял лист бумаги и стал чертить на нем карандашом схему. Сверху он поместил квадрат и надписал: «Коммуналка у Белорусского вокзала». От квадрата шла стрелка вниз налево к другому квадрату: «Квартира на Ярославском», и направо, к квартире на Ломоносовском. От квартиры на Ярославском вниз уходила стрелка к «Маминой квартире», а от верхнего квадрата, через весь лист, вниз шла стрелка к квадрату с надписью «Дача». Розум скептически оглядел оперативный документ, сложил его вчетверо, положил в карман пиджака и пошел спать.

В четверг в десять ноль-ноль утра подполковник Розум зашел в кабинет начальника аналитического отдела управления спецопераций генерал-майора Суровцева.

– Что будешь делать с Камолиным? – спросил Суровцев вместо приветствия.

– Ничего. Он сотрудничает.

– Рассказывай.

– Он работает по заказу. Заказ пришел из-за рубежа. Ищут архив Каратаевых.

– Кто это?

– Известные в дореволюционной России промышленники. Архип Каратаев уехал из России в восемнадцатом году. Скорее всего архив ищут заграничные родственники, – доложил Розум.

– Чего вдруг они очнулись через столько лет? Ностальгия стала мучить?

– Непохоже. По всему видно, ищут что-то конкретное. Исполнителей в известность не ставят. Они работают втемную.

– А Лена тут при чем? – продолжал расспрашивать Суровцев.

– Ее прабабка – дочь Архипа. Она сочувствовала большевикам и осталась в России. По-видимому, архив остался у нее.

– О, так ты у нас с буржуями недобитыми породнился, Розум? – рассмеялся Суровцев. – Ну, не смущайся, сейчас это модно. И конечно, об архиве она ничего не знает?

– Нет.

– О чем договорились с Камолиным?

– Камолин подстрахует нас со стороны исполнителей. Я буду знать все, что они предпринимают. А если его сейчас закрыть, то мы опять остаемся без информации.

– Разумно.

– Владислав, я могу вернуться к «Ирокезу»?

– Ну вот что, Розум. К «Ирокезу» возвращайся, но дело Каратаевых бери в разработку. Ресурсами я тебя побаловать не могу, извини, дело твое семейное, но подстраховывать будем. Оперативники будут в курсе. На мозоль нам наступать нельзя, даже нечаянно.

Розум получил информацию о жильцах квартиры на Ярославском шоссе из оперативного отдела утром в пятницу. Супруги Николай и Галина Глуховы проживали в квартире с дочерью Светой без выезда после обмена. Светлана Глухова после замужества выехала из квартиры четыре года назад. Николай выполняет мелкие заказы по установке дверей, встроенных шкафов и т. п. Информация о Галине отсутствует.

* * *

В субботу утром Розум звонил в дверь квартиры Глуховых.

– Заходи, – распахнул дверь Николай. – Раздевайся и проходи на кухню, мы тебя уже ждем.

На чистом кухонном столе стояла запотевшая бутылка «Русского стандарта» в живописном окружении селедки с зеленым лучком, вареной картошки, посыпанной укропом, и нескольких тарелок с нарезанной колбасой разных сортов. Банка соленых помидоров и блюдце маринованных огурчиков довершали натюрморт. От картошки шел пар. За плитой хлопотала улыбчивая Галя.

– Я вообще-то уже позавтракал, – неуверенно сказал Розум.

– Ну, значит, обедать будешь, – засмеялся Николай. – Какой разговор может быть без закуски? Давай, служба, не стесняйся!

– Расскажите мне про обмен, – присаживаясь, попросил Розум.

– Ну, это к Галке, она обменом занималась.

– Мы квартиру получили от завода, – улыбнулась Галина, ставя на стол сковородку с яичницей. – Двухкомнатную, на Профсоюзной. А тут моя бабка померла, и дед один остался. Его родители к себе забрали, а комнату нам оставили. Ну мы и обменялись на трехкомнатную. Далеко, зато улучшенной планировки. Тогда это новый проект был. Их только строить начали. Видите, лоджия какая, на всю квартиру, и паркет. К нам все ребята с Колькиной работы с женами ездили смотреть.

– А когда вы въезжали, хозяева ничего не оставляли? Ну, там, вещи старые, бумаги? – уточнил Розум.

– Нет, квартира была пустая. Даже шкафы с антресолями открытыми стояли пустые. Нам еще Сережка антресоли закрывал. Помнишь, Коль? Мы достать не могли, а у него метр девяносто.

– А может, в сарайчике каком-нибудь или подвале?

– Ну откуда тут сарай? – развел руками Николай. – Дом же новой постройки был. Панельный. Сараев не было. Гараж был.

– Гараж?

– Ну да, гараж, железный. Хозяин, как его, Галка?

– Леонид, – подсказал Розум.

– Да, Леонид. Он автолюбитель был. Тогда редко у кого машины были. Он говорит: «Гараж забираю», а мы с Галкой ни в какую. Мы уже сами на машину собирали. Я говорю: «Ну нет, мужик, или с гаражом, или никак». Ну, он на нас и переписал. Четыреста рублей взял.

– А в гараже вещи были? – заинтересовался Розум.

– Да. Был там бутор разный, – вспомнил Николай. – Я что-то выкинул, что-то сложил в погреб. Он там погреб выкопал. Хотя официально нельзя, да тогда никто не проверял. А гаражей на два дома всего штук пять-то и было. Это сейчас уже пройти от них нельзя.

– А бумаг каких-нибудь не было?

Николай задумался:

– Была какая-то сумка не то с газетами, не то с книгами. Я ее, по-моему, в погреб спустил. Сумка крепкая еще.

– Она сейчас там?

– Не помню. – Николай пожал плечами. – Мы этим погребом почти не пользовались. А чего гадать? Сейчас допьем и пойдем посмотрим.

Открыв гараж, Николай первым делом вывел машину. На месте машины, в полу, была крышка с кольцом. Открыв крышку, он полез в погреб.

– Ух, сто лет тут не убирался!

Розум заглянул внутрь. Погреб был примерно полтора на два метра, неглубокий, обшитый досками.

– Досками ты обшивал?

– Ага. Лет пять назад. Вот эта сумка. – Николай вынул темно-коричневую кошелку и поставил на пол гаража. Дно ее было покрыто плесенью. Розум открыл сумку. Она была набита подпиской журнала «Новый мир».

Когда Розум вернулся домой, Елена была явно не в духе.

– Матери звонила? – сразу догадался Розум.

– Ну ты представляешь, они, оказывается, бедствуют, а я им не помогаю.

– Опять им деньги нужны?

– Да я же ей давала прошлый раз. И брату опять одолжила. В сотый раз. Но это, оказывается, копейки. Я, оказывается, деньги лопатой гребу, а родители нуждаются.

– Так у Лиды же муж работает еще. Или генералам уже жалованье не платят?

– Ой, Лешка, одна и та же песня. Ты же знаешь. Мы тебе квартиру сделали, дачу оставили. Всю жизнь помогали. Это они-то мне помогали…

– Что же, им жить негде?

– Ага, их квартира, наверное, уже миллион стоит. Дача генеральская в Затулине тоже не меньше.

– Слушай, а может, архив на их даче?

– Ой, не знаю я, Лешка, может быть. Я ее спрашиваю про архив, а она: «Опять заработать на нас хочешь. Хватит, бабушку обобрала. Архив как раритет, сейчас целое состояние стоит». Я ей: «Ну мама, какое состояние, это же просто письма старые». Бесполезно.

– Думаешь, архив у нее?

– Нет. Она даже не знает, что там было. У меня все выведывала.

– Дай-ка я ей сам позвоню.

– Звони…

– Лида, здравствуйте, это Розум.

Розум знал, что молодящаяся теща обожает, когда он называет ее по имени. «Ну какая я тебе Лидия Вячеславовна? – всегда обижалась она. – Неужели я выгляжу как старуха? Зови меня просто Лида».

– Ой, Алексей, здравствуйте. А мы тут с Леночкой два часа сплетничали. Вы же знаете, какие мы с ней подружки.

Лида считала себя светской львицей и, разговаривая с мужчинами, всегда кокетничала.

– Ну, наверное, про меня уже все сплетни знаете, – поддержал Розум ее игривый тон.

– Да, вам мы тоже все косточки перемыли. Говорят, вы в командировки зачастили. А это плохой признак, когда мужчина надолго уезжает. Не появилась ли там прекрасная утешительница? Такого мужчину утешить желающие всегда найдутся, – продолжала кокетничать теща.

– Как Николай, как Роман Платонович? – постарался уйти от утешительниц Розум.

– Ну что вы, не знаете, как теперь относятся к людям, которым Россия обязана буквально всем? На двадцать третье февраля Роману Платоновичу вручили бутылку коньяка и тридцать тысяч рублей. Он чуть не плакал.

Согласно информации, имевшейся у Розума, против Романа Платоновича в девяносто пятом году военная прокуратура возбудила уголовное дело по фактам хищений в особо крупных размерах. Но дело решили не раздувать, и генерала отправили на пенсию. Любимой темой старого служаки было «как дерьмократы разворовали Россию». Он искренне полагал, что привилегия разворовывать страну принадлежит исключительно таким заслуженным людям, как он.

– Не говорите, Лида. Куда мы идем? – согласно сокрушался Розум.

– Обнаглел народ. Обнаглел! Ни порядка, ни уважения, ничего не осталось. Какая страна была! Никто же пикнуть не смел.

О народе в семье Арсановых говорили как крепостные помещики – несколько отстраненно, в покровительственном тоне. Как о неразумных детях. Как-то так получалось, что народ крупно задолжал Арсановым, а отдавать долги никак не хотел.

– Вам уже Лена говорила про архив?

– Да-да. Он, наверное, сейчас стоит бешеных денег, Алексей?

– Вообще-то он ничего не стоит.

– Ничего? – разочарованно переспросила теща.

– К сожалению, – вздохнул Розум. – Но на меня по службе вышли люди, которые хотят его приобрести. И за приличные деньги. Однако я считаю, что это семейная собственность, так что архив принадлежит всей семье. И решать должны все вместе.

– Ну вот. То же самое я говорила Лене. Но она же слушать не хочет, – расстроенным голосом сообщила теща. – Такая эгоистка, вся в бабку.

– Нет-нет. Я здесь полностью на вашей стороне, – заверил Розум. – В конце концов, вы наследница Каратаевых. Если захотите помочь его найти, то поможете. Если нет, то нет. Это ваше право.

– Ну конечно, помогу, Алексей!

– Вам Софья Ивановна ничего не передавала? Когда были эти квартирные обмены?

– Нет, об архиве ничего не говорила. Она нам вещи завезла. А потом забрала. Правда, не сразу, частями. Николай даже на дачу часть увез, чтобы дом не захламлять. Может, он на даче?

– А вы посмотрите. Может, и там, – предложил зять.

– Давайте, Алексей, приезжайте к нам на дачу в следующие выходные. Вместе с Леной. А то мы совсем мало видимся. Мы ведь одна семья.

– Мы будем у вас в следующую субботу, к часу дня.

Лена начала делать в сторону Алексея угрожающие жесты.

– Договорились, ждем.

– Привет Арсановым.

– Спасибо, Алексей, передам.