Текст книги "Темный дом. Самая первая история любви"

Далёкое прошлое

Нет сильнее обиды, чем детская. Она оставляет следы на свежей душе, не знающей настоящего горя. В юной глине навсегда застывает дефект или камушек, что-то такое, что потом будет «не так» с этим глиняным сосудом на протяжении всей его жизни. Два маленьких ребенка наматывали сопли на свои кулаки, размазывая их вместе с грязью по лицам. После первой детской ссоры в их жизни должно было наступить примирение. Чтобы скрепить вечную дружбу, нужно было пролить кровь и смешать ее. Один из друзей чем-то порезал себе ладонь и потянул острый предмет своему другу. Другой же друг, теряя храбрость, посмотрел на кровавую руку первого. В последний момент его позвала мама, и он, с большим облегчением на душе, убежал, не скрепив дружбу узами крови.

Жизнь всегда сражается сама с собой. В каждой самой малой частичке и до самой безразмерной вселенной есть две стороны, которые никогда не будут ладить. Возможно, и сама жизнь состоит из двух противоборствующих начал: добра и зла. И когда разумные существа думают, в чём же смысл жизни, они всегда упускают из вида, что их два. Они полностью противоположны друг другу. Эти два вечных спутника друг друга, два вечных брата, где один никогда не победит другого. Баланс, гармония, космическая справедливость – как не называй, серёдка будет держаться всегда, с определенными погрешностями или перегибами в обе стороны, в зависимости от ситуации. Имея сложную систему противовесов и балансов, существует вселенная. Мы никогда не поймем её, не сможем оценить справедливость этого баланса. Как только одно начало убивает другое, начинается безумие и всё тонет в хаосе неопределенностей. Видимое нам равновесие рушится, и победившие «добро», не зная пощады, сверху придавливает умирающего «зло», перекрывая ему последний кислород.

Два огромных государства издревле не ладили. С тем или иным успехом, баланс сил всегда держался примерно поровну. Два доминирующих гегемона, само добро и зло, вечные заклятые братья, где тень от одного брата всегда бесила и выводила из себя другую тень. На заре веков, было такое время, когда каждое из двух государств жило своей жизнью, не трогая друг друга. Весь мир был цветущим раем на дородной планете, добрым к своим детям – людям. Но два лба рано или поздно должны были неминуемо столкнуться. Потому что двум мирам всегда тесно на одной планете.

Жители одной страны всегда считали злом именно других, а жители другой, считали то же самое, но наоборот. Воины чужой страны, кровавые захватчики, а воины своей – великие герои. Их вождь – правитель, царь, император, диктатор, председатель, гражданент, и еще тысячу «кто-то главный» – самый главный враг из ныне живущих. Именно он виноват во всём, и всё плохое от него, ибо от злобного и коварного врага, не может быть ничего хорошего по определению. А наш «кто-то главный» – великий и добрый мудрец, коих не видел ещё свет дня. От века в век и от года в год противостояние то усиливалось, то слабело. Как река пересыхает в жару, оставляя от себя лишь след в виде треснувших черепков земли. Или наоборот, наполняясь бурной жизнью летящего вперёд потока после первых паводков. С тем лишь различием, что черепками тут были черепа людей, которыми густо устилались все континенты планеты. Но, через какое-то время, вода опять наполняла русло, и нелицеприятные картины скрывались под толщей тёмных вод. Но дно всегда оставалось усеяно черепами. Года превращались в эпохи, а те в тысячелетия, долгие войны сменялись коротким миром, а худое перемирие всегда сменялось затяжным конфликтом.

Как бы ни мирились заклятые братья, пожимая руку после хорошей драки, один всегда старался сломать другому палец.

С развитием высоких технологий, войны становились только активнее и изощреннее. Казалось, что люди изобретают новые грани своей жизни, только затем, чтобы убивать друг друга. Каждая новая технология, каждый открытый научный закон мог спасти множество жизней, но неизменно всё это только отбирало их. Любые признаки гуманизма, высокого состояния духа, всё это означало на словах одно, а на деле совсем другое. Возможно, всему тому виной далёкий предок человека, весьма скверного характера зверёк, способный на самые страшные вещи, даже по отношению к самому себе. Людям явно не повезло с «прародителем», им по наследству достались его множественные недостатки. И если не получалось воевать напрямую, то это делали косвенно, например через спорт. Мало кто из людей подозревает, что спорт тоже грань войны, где один побеждает другого, только «стреляя» в него холостыми патронами. Каждая из стран считала себя сильнее, но не всегда силой выигрывают войны. Иногда все решает шальной случай или несправедливая удача.

Однажды один брат поскользнулся на свежем льду, который сам и создал, разлив ведро воды прямо перед собственным домом.

Одна страна слишком увлеклась предтечами гуманизма и рационализма, бессмысленной войне предпочтя логичный мир. Её правители тянули руку к бывшим врагам, пытаясь явить любовь и покончить с бесполезной враждой. Век гуманизма стоил очень дорого для нашего народа. Сначала они тоже явили нам мир и протянули руки дружбы и любви. Одновременно ударив в позвоночник ножом. И в одну темную ночь, вместе с линиями дня, не стало и нашей страны. Никто не успел понять, что произошло, сотни миллионов человек вскрикнули в один миг и замолчали навсегда. Они уничтожили почти все территории, пригодные для жизни, превратив их в выжженные пустыни песка или снега. Спастись смогли лишь немногие, те, кто находился на приграничных территориях, в относительной дали от основных ударов, или те, кто по каким-то причинам находился на других континентах. Войны такого уровня хорошей экологии не добавляют, природа стала активно умирать. Растительная пища практически полностью исчезла, и скоро на планете начался голод. Победившей демократии нужно было выжить, и победители приняли тяжелое, но единственное решение. Если вы думаете, что заставить человека есть другого человека – нереально, то вы жестоко ошибаетесь.

Теперь они граждане, принесшие на планету мир и демократию, а мы проигравшие – их еда.

Недавнее прошлое

Очень сложно отделить один день от другого, когда каждый день одинаковый. На фабрике один цикл, когда немного светло и когда почти темно. Это день и ночь. Всё давно смешивается в кашу, и сложно сказать, что было вчера, или десять, а может и сто дней назад. Но экраны давали какую-то информацию по этому поводу. И если достаточно этим интересоваться, то всегда можно сделать выводы. Сегодня третий день после дня прощения у планеты. Три дня назад граждане бурно праздновали свой праздник. На экране демонстрировали пышный салют на фоне огромного города, мельком показывали, как граждане ходили в этот день друг к другу в гости. Солидные люди в чёрных костюмах, взявшись за руки, водили хоровод вокруг праздничного шарика, под яркие вспышки фотоаппаратов. Раньше, когда не было экранов, этот день угадывался иначе. В этот день граждане сверху веселились, поздравляли друг друга и говорили громче обычного.

Мы ели, вокруг меня сидело несколько старших и о чем-то вяло спорили. Я был мыслями в себе, думал о своем календаре который вёл зарубками на железной стене. Мне казалось, что подсчёт времени, единственная точка опоры в жизни и условие к разуму. Но, с другой стороны, в этом не было никакого смысла: считай, не считай, всё равно тебя съедят. Я заметил какое-то движение боковым зрением и сразу приготовился к худшему, ведь это мог быть он, желая поквитаться со мною.

Но я ошибался, это был слейв из девятнадцатого. В моем цеху, есть проблемные проходы, с которыми сложно справляться даже мне. Так уж же повелось, что в 19-м вечно льётся кровь. Их всегда было видно, они много ели и всегда опережали всех на несколько кругов в день. Они делали это назло самой жизни, показывая ей, что совсем не боятся её. Они бросали вызов судьбе, и всегда платили за это кровью, они торопились жить, и поэтому умирали раньше других. Сначала я думал разобраться с ними, и не понимал, почему прошлый вождь не приструнил их раньше. Но потом я всё понял. Пока я был никем, они казались мне угрозой, опасной проблемой, которая могла задеть лично меня. Но всё изменилось, когда боги улыбнулись мне. Прошлый вождь держал их около себя, как основную боевую силу. Они были лучшим представительством и защитой, на которую можно было опереться при общении с другими цехами, если не хватало логичных аргументов и древнего путаного свода противоречивых правил от мудрецов. И когда я стал вождем, я ничего не стал менять. Поэтому между нами существовало взаимовыгодное сосуществование: я не мешаю им купаться в собственной крови и умирать, а они делают это же для меня, если мне это необходимо. Многим из них светило хорошее будущее, где-то в дорогих магазинах, а может быть, даже некоторых из них оставили бы для размножения. Если они подойдут под хороший гост, в чём я почти не сомневался, их будут ещё выдерживать пять или даже десять лет.

Поэтому когда я заметил странную возню, то даже глазом не повёл. Я почувствовал, что сейчас что-то будет, слишком тяжелый стал воздух. Пусть эти дурные слейвы соберут свою кровавую жертву, если им угодно, я не против. Непонятное движение тут закончилось, и я выкинул это из головы. Мы уже доедали свою искусственную баланду. Нить матовой еды оборвалась, медленно опала на продольный стол. Тысячи рук, соревнуясь друг с другом за кусок, из последних сил расхватывали остатки еды и уносили их между других тел, куда-то вглубь от стола.

Раздались крики, ругань и звуки тупых ударов, предчувствие не подвело меня. Я повернул голову и увидел, как один из девятнадцатого повалил кого-то на пол и, не зная пощады, наносит удары. Слейва было хорошо видно, его руки вздымались верх, и тяжело опускались вниз, неся боль и смерть. Неистовая толпа, проглотив последние куски, немного расступилась, образовав полукруг вокруг битвы, и взялась за руки. Они медленно пошли по кругу, благословляя криками танец смерти внутри хоровода. Тот, кого били, был полностью скрыт от меня, казалось, что неистовый слейв из 19-го, не помня себя, зачем-то бьёт пол. Слейв из 19-го ежесекундно скрывался из виду, то выскакивал между тел, ведущих хоровод. Бледный электрический свет и тени убыстрившегося хоровода играли мрачно, то погружая битву во мрак, то выводя ее на свет.

Старшие вокруг меня разом подскочили, но я дернул одного из них за руку, и все послушно сели обратно. Лишь один из старших застыл где-то на полпути, в его глазах загорался огонь битвы. Непозволительная роскошь идти против воли вождя. Я с силой потянул его мизинец в обратную сторону, он хрустнул. Ослушник вскрикнул от боли, но его крик утонул в шуме толпы, он тут же сел обратно.

Тот, из 19-го, истошно заорал на всю фабрику:

– Ты высший гост?? Ты? Уже нет! Теперь твоё место в бесплатном обеде для бедных!

Он дико смеялся и наносил удары. На втором этаже что-то происходило. Сначала я почувствовал новое движение в воздухе, потом несколько ламп слегка пошатнулось. По железному мостику сверху кто-то бежал, лязгая железом о железо. Въехал подвесной кран и направил сканирующие прожекторы на нас. Зелёная сетка сканера ползала по поверхностям, обволакивая всех, изучая. По движущемуся хороводу сновали зелёные полосы, тая в тенях. Из крана резко опустились два хомута, и зафиксировались на шее дерущихся, один из которых наверняка уже был мертв. На всех колоннах загорелись индикаторы с надписью: «острый пол» и раздался противный скребущий звук сирены, напоминающий скребущиеся друг о друга листы железа.

Все полы на фабрике имеют маленькие отверстия длинной в сантиметр. Если происходит что-то выходящее за рамки и это видят граждане, из отверстий резко поднимаются острые лезвия на несколько сантиметров верх. Если в этот миг кто-то стоит на полу, то под его ногами лезвия не вылезают. Но поднимаются все соседние лезвия, и с этой секунды, ты полностью обездвижен, любое не правильное движение, чревато очень серьезными порезами. Острый пол в целом безопасен, если не двигаться, но если начать это делать, то соседние лезвия уже не уйдут под пол и ими можно очень хорошо так порезаться. Лезвия не очень совершенны, иногда бывают сбои, соседние вылезшие лезвия могут задеть ногу. Поднявшись вверх, они так и будут стоять, до тех пор, пока тревога не закончится. Поэтому каждый старается занять место на возвышении, а не на полу, но об этом обычно вспоминают поздно, и далеко не все.

Хоровод вмиг рассыпался и каждый попытался отдалиться от него, насколько это возможно. Несколько приглушенных стонов свидетельствовали о том, что кого-то лезвия всё-таки задели. В такие моменты время тянется мучительно долго. Кажется, что в таких позах ты будешь находиться целую вечность. Обычно это длится какое-то томительное время, и затем пол становится безопасным, когда граждане теряют всякий интерес к произошедшему.

Но случилось что-то и ряда вон. Спустя некоторое время в наш цех со стороны общего коридора вошло несколько граждан, впереди них тяжело шагал главный селекционер нашей фабрики. Не обращая на нас ровно никакого внимания, они, не торопясь, прошли к застывшим дерущимся. Тысячи голов бесшумно повернулись в сторону вошедших и впились в них взглядами. Начавший драку, сидел сверху на бездыханном теле другого и с интересом смотрел по сторонам.

Я обратил внимание на обувь граждан. Тяжелые ботинки с железными подошвами ступали прямо поверх лезвий, не давая им попадать внутрь. Необходимая вещь, для моего побега отсюда.

Тысячи глаз пристально провожали старого селекционера и нескольких охранников с оружием. Главный селекционер с интересом смотрел на дерущихся и остатки хоровода, находясь на почтительном расстоянии. Он вздыхал и что-то говорил сам себе в полголоса. До меня донесся лишь обрывок его речи:

– Ну, что ж вы так, нет ребята, так дела не пойдут.

Селекционер потерял к ним всяческий интерес, распрямился и осмотрел всех нас, потом обратился к охранникам:

– Утилизировать.

Он был похож на скелет. Его маленькие круглые очки почти впивались в переносицу, большие пытливые глаза и халат не по размеру дополняли картину настоящего селекционера. Руки его тряслись, и он старался держать их в карманах халата. Карманы при этом ходили ходуном. Сколько же он прожил?

Один из охранников показал жест крану, это было что-то типа «поднимай и увози». Кран без промедления натянул хомуты верх, моментально сломав шею ещё живому и уже мертвому. Их тела быстро улетели вверх. Несколько капель мочи золотыми брызгами упали на стол. Эхо прощаний погибшего организма. Я смотрел на эти отработанные остатки былой жизни. Они падали снова и снова перед моими глазами, раз за разом. Одна, вторая, третья капля разбивались об стол, передавая нам прощальный привет от уже мёртвого хозяина. И вся наша жизнь – моча, несколькими каплями она разольётся по столу, за которым будут питаться уже совсем другие. Свобода пахнет мочой, ведь теперь они мертвы и свободны. Граждане скрылись в общем коридоре, через несколько минут лезвия опустились, вернув нам привычную свободу.

Недавнее прошлое

Национальная космическая программа с каждым годом набирала все больше оборотов. И как следствие, национальной программе нужно было перемалывать всё больше людей.

Сделать по-настоящему яркую космическую карьеру, как у деда, у Стейси уже не получится и она хорошо это понимала, да и данные у неё не те. Красивая девочка из очень хорошей интеллигентной семьи, конечно, могла бы рассчитывать на что-то приличное с карьерной точки зрения, но только на планете. А в космосе совсем иные требования. Она бы согласилась на всё, что угодно, на любую черновую и самую неблагодарную работу, лишь бы попасть на один из кораблей. Всё это совсем не унижало ее достоинства.

Хитрая ухмылка скользнула по её лицу. Её глаза – бесконечная выжженная ядерной войной пустыня, озарились новым смыслом жизни.

Сейчас ей было достаточно и призрака космоса, лишь его тени. Но и это уже хоть что-то, это та самая «тень тени», которая приблизила бы её к заветной мечте. Она вполне могла устроиться на побережье в центр содействия запуску полётов. Это целый город и работники там нужны всегда. А там бы она уже придумала, что делать и как дальше быть. Выход был найден моментально, ведь она почти дипломированный повар без одного законченного курса, а этого вполне достаточно для общепита. Но была и другая сторона медали, она бесповоротно ломала себе карьеру, и уже не поработает в лучших ресторанах планеты. Ну и пусть, это не важно, лишь бы трогать звезды. Лишь бы танцевать между галактик. Дышать созвездиями далёких планет.

Слишком раздутая звездная программа, кроме большого космического подразделения, сформировала вокруг себя неприлично огромную наземную обслуживающую индустрию. Когда люди видят красивую чёрную ракету с закрученной лучевой звездой на хвосте, летящую ввысь к звездам, они наивно полагают, что это всего одна ракета и всё. Они не думают о том, что на каждого улетевшего к звездам астронавта на планете приходится более тысячи человек побочного персонала, которые так же участвовали в этом запуске. И это ещё учли только тех, кто связан с полетами напрямую!

Единственный на планете космодром растянулся на добрую сотню километров, вдоль левого побережья. Планетарный космодром, состоящий из одной крупной корпорации и сотен мелких, «поглотил» несколько небольших городков по соседству, влил их в свою структуру. Забытые всеми городки преобразились и переродились в едином новом образе. Сталь, бетон и пластик заменил обшарпанные сельские дома, а на местах пустырей взвились ввысь красивые небоскрёбы и сложные инженерные сооружения. И уже более 90 % населения этих городков были так или иначе связаны с космосом. А свежие многочисленные учебные заведения – ковали будущих покорителей чужих миров. Огромное количество филиалов передовых университетов, не относящихся к космосу, напрямую имели тут свои кампусы. Романтизм космоса как нельзя лучше захватывал лучшие молодые умы планеты, которые не боятся бесследно сгинуть в далёких мирах вдали от родного дома. К космодрому стекались все: лучшие мозги планеты, военные, просто бездельники и всякий сброд. Бизнес тоже потянул свои щупальца, густо облепляя всё, на чём можно заработать. Индустрия пережевывала их всех, каждый становился её частью и попадал в механизм на своё, предназначенное для этого место. Космодром очень быстро разрастался, создавались рабочие жилые кварталы, дублирующие и независимые друг от друга центры управления полётами. Мегагород с разбросанными вдоль всего побережья отростками городов-сателлитов стремительно развивался и «тянулся» к звездам. Космодром год от года «выплёвывал» всё больше и больше космических кораблей в небесные своды.

Одновременно хоронили тысячу-другую погибших, которым повезло оказаться на «бракованном частном корабле» одного из независимых ЦУПов, и торжественно провожали десятки тысяч новых героев, несущих демократию в вечный космос на более удачливых кораблях. А на места тех и других уже становились сотни тысяч новых желающих, которые тоже хотели оставить свой след в истории. И что врать, планета медленно и необратимо умирала, многие это хорошо понимали и искали новый дом для себя и потомков. Далеко не все были под легким флёром космической пропаганды, многие делали этот выбор в пользу судьбы колониста вполне осознанно, прагматично и взвешенно. Некоторые пытались сбежать от бытовых проблем, ответственности, закона. Граждане с темным прошлым и неясным будущим стекались в бары и трущобы большого космического города в иллюзорной надежде найти какой-то способ улететь с планеты. Чаще всего, не находя таких вариантов слинять в новые миры, они улучшали статистику преступности целого региона, кривая неуклонно росла вверх.

Хорошо знакомые каждому звёзды с восемью лучами, знак демократической цивилизации людей, попадались повсеместно. Патриотичные штампы с главным гербом ОШП пестрили по всему городу. Эти знаки были на форме сотрудников и на городском транспорте. Так или иначе, герб и его производные обыгрывались у большинства компаний, связанных с космической индустрией. Все звездолёты имели этот знак на своем корпусе, как дань памяти родному дому, который они оставляют.

Стейси разослала свое резюме в несколько небольших обслуживающих компаний, которые занимались питанием рабочего персонала. Ей ответили почти все, ведь везде нужны хорошие повара. Стейси догадывалась, что везде сойдут и нормальные и даже вполне посредственные повара. Ей было не принципиально, где и даже кем работать, свою перспективную карьеру она уже похоронила. И вот в третий день после дня прощения у планеты, она стояла напротив вывески со звездой на фоне бургера и с интересом вглядывалась в логотип. Уже через десять минут, она успешно прошла собеседование, её пригласили на работу в одну из столовых в самое сердце космодрома.

Сама судьба нежно толкала Стейси в нужном направлении, вперед к её заветной мечте о звездах. По вечерам, когда она выходила с работы и шла через несколько кварталов нового города в своё общежитие, она смотрела только вверх, и мечтала. Она видела, как в звёзды взметаются большие корабли. Холодной бледной полоской на небе разрезая ночь, они улетали всё выше, совершенно не обращая никакого внимания на неё. Уже через какой-то год Стейси, будучи очень умной и пробивной девочкой, смогла подружиться с новыми людьми, закончить курсы медсестёр, прослушать открытые вводные курсы астронавтов. И закончить ещё кучу всего «около космического» как она сама же и выражалась по этому поводу. Она дотянулась до всего, до чего может дотянуться человек, находящийся в непосредственной близости от космодрома и даже больше.

Но и это не очень приближало её к космосу, оставались специфические требования по здоровью, психическому состоянию, возрасту, и множество других факторов, одни из которых были мудры и правильны, а другие являлись совершенным анахронизмом, но все ещё стояли на ее пути. Она хотела шагать по звёздам, но у неё не было космических ботинок. Она видела эти «космические» туфельки на витрине её мечты, но не могла их купить.

Те ценности, что пропагандировались с каждой пяди рекламных пространств, оказались наглой ложью. Все лозунги «Ты нужен звёздам» и «Космос для всех», и ещё бесконечное количество других, всё оказалось неправдой. Эти заманчивые рекламные заверения привлекали обывателей всей планеты, и только тут, в космическом сердце планеты, всё разбивалось о суровую реальность. Только на словах космос был для всех, и широкая программа космической колонизации подразумевала равный доступ для всех граждан. Если убрать весь обслуживающий персонал, все смежные «около» космические отрасли, которые обвили огромный космодром вдоль и поперёк, то в космос улетали единицы. Пролезть в эту очередь было практически невозможно.

Государство и корпорации постоянно искали подходящих людей по всей планете. За лучшими из представителей граждан, которым выпадет честь колонизировать дальние миры, охотились «хедхантеры». Они получали безумные деньги за каждого завербованного, но только с тем условием, если он в итоге полетит в космос. Но и лучших из лучших были единицы, они попадались крайне редко. Может, геном человека вырождался или экология портилась, для Стейси все это было до конца не понятно, но она лично видела какие крохи от общего числа бывающих тут граждан, в итоге, улетают. С другой стороны, поджимали военные, у которых были собственные интересы. Для Стейси эта часть космической «кухни» была совсем закрытой, но не меньше половины команд каждого корабля составляли люди с военными званиями на нашивках.

Причина такой избирательности вполне банальная – деньги и безопасность. Государство руками корпораций тратило редчайшие ресурсы. На развитие и поддержание «космического конвейера» тратились совсем неприличные суммы, которые даже боялись оглашать. Правительство экстренно искало пути для колонизации дальних миров, но работало с ограниченными ресурсами, и поэтому «абы кого» в космос не пускали. Риск потерять огромные денежные вложения, сам корабль и экспедицию с передовыми технологиями, заставлял относиться к этому делу очень педантично. А еще были очень веские причины торопиться с колонизацией миров, где причина – вымирание планеты в неясном будущем, была далеко не самой главной.

Всё это было не очевидно большинству граждан, они видели позитивную и простую картинку по экранам или экранету. Звездолеты взлетают в космос, чиновники рапортуют об успехах, бизнес о гигантских прибылях. И одновременно, как обстояли дела на самом деле, было хорошо понятно последнему уборщику на космодроме, в том числе и самой Стейси.

По конституции, любой имел право подать заявку на участие в космических полетах. И по той же конституции государство, руками чиновников, могло отказать в этом праве по миллиону причин.

Стейси сидела на неудобной пластиковой скамейке, с другими страждущими до космоса. Рядом с ней сидел подозрительного вида мужчина с повадками уголовника, сумасшедшая бабка и еще несколько странных людей, чьи странности ускользали от неё. Стейси игнорировала всех и смотрела на стеклянную матовую дверь перед ней. На двери то вспыхивали, то гасли знаменитые люди прошлого. Их цитаты плавали рядом с ними, и от каждого из высказываний давно мёртвых поэтов и певцов, ученых и политических деятелей, почему-то становилось тепло на душе. Каждая цитата как бы подбадривала Стейси и намекала на то, что у неё все получится.

На двери загорелся номерок Стейси. Она сверила номер на своем телефоне и быстро зашла внутрь, ни на кого не глядя. В обшарпанном помещении с маленьким окном сидел лысый мужчина в сером костюме под цвет его кожи, и со скучающим видом смотрел на экран. Стейси поздоровалась и села на неудобный маленький стул из твердого пластика. Что-то подсказывала ей, что на таких стульях долго не сидят. Лысый мужчина перевел взгляд на неё, сложил руки на столе и тоже поздоровался со Стейси.

Повисла тяжелая пауза, которую прервала Стейси:

– Я хочу…

– У вас есть какая-то иная профессия, кроме незаконченного поварского образования?

– Нет.

– Тогда ничем не могу вам помочь.

– А кто вам нужен?

– Да много кто: ученые, инженеры, фермеры и ковбои, врачи и еще другие нужные специальности. Нам нужны строители, геологи, ботаники, химики и физики определенного уровня компетенции. Общий перечень профессий висит на нашем экрайте. Я отправил памятку на вашу почту.

На «нужных специальностях» он сделал ударение, и это было слишком. Стейси начинала злиться, внутри неё заклокотал вулкан. Собрав все мысли в кучу, она, по возможности спокойно, спросила:

– Может, можно что-нибудь…

– Нет.

– А мои курсы? Я столько всего…

– Нет.

– А если я получу нужную профессию?

Мужчина равнодушно поднял плечи и наплевательски сказал:

– Идите, получайте.

Он смотрел на неё, её не видя, лениво опершись на локти. Стейси поняла, что всё бесполезно. Она упёрлось в самое толстое место бюрократической машины. Она пыталась пройти в том месте, которое специально было создано для того, чтобы через него нельзя было пройти. Стейси знала от знакомых, что если бы даже у неё было нужное образование, то этот идиот непременно бы заметил, что уровень её образования недостаточен для комической программы. Это понимал лысый мужчина, и это понимала Стейси. Зачем она вообще пришла?

Не прощаясь, она встала и вышла из комнаты, демонстративно громко хлопнув дверью.

Она пыталась решить проблему и так и эдак. В меру своей профессии пыталась водить знакомство с людьми, которые регулярно ели в её столовой. Но выходило это дурно, ведь повар всегда на кухне. Она наводила мосты через компанию, на которую работала, но эти мосты утыкались в туманное никуда. Её знакомые, подружки, все были за той гранью, за которой начинается космос. Каждый был где-то там, где прямой связи с нужными людьми не находилось. Многие ей сочувствовали и вполне хорошо её понимали, ведь большинство людей здесь находится не только с целью зарабатывать, хотя таких тоже хватало, а по зову сердца, по романтике души. Но романтика космоса разбивалась о бюрократический быт.

Стейси даже пошла совсем на отчаянные меры. Она позвонила домой, попыталась надавить на отца через маму. Но её родители, встав единым фронтом, непробиваемой стеной, в очередной раз отказались ей помогать.