Текст книги "Истребители"

– Значит, даешь жизни… самураям! – восклицал Василий Васильевич.

Красноюрченко, чтобы скрыть смущение от похвал, с шумным интересом осматривал стол, восхищенно приговаривая:

– А закуска-то, братцы-ленинградцы! Помидоры, огурчики…

Тут же сидели летчики Рахов, Нога, Костюченко, Пьянков, Марченко, Митягин. Нам, уже привыкшим к концентратам, при виде такого угощения все казалось в диковину.

– Это что, из Улан-Батора? – обратился я к одному из командиров-монголов, хорошо говорившему по-русски.

– Нет, из Союза, – ответил он. – Мы земледелием только начинаем заниматься. Религия не разрешала нам обрабатывать землю, ламы строго за этим следили…

Когда все уселись, вошли старшие командиры, возглавляемые маршалом Чойбалсаном. Все встали.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – приветствовал собравшихся маршал, проходя к центру стола.

Рядом с ним сели руководители Монгольской Народно-революционной армии, заместитель начальника Военно-воздушных сил комкор Я. Смушкевич, летчики – Герои Советского Союза, представители авиационного командования.

Воцарилась тишина. Крупная фигура маршала поднялась над столом. Приветливо улыбнувшись, он начал свою речь:

– Вот идет уже третий месяц, как японская военщина пытается прорваться в глубь Монголии. – Спасибо советскому народу за то, что он вовремя подал нам руку братской помощи! – продолжал Чойбалсан.

Вспыхнули аплодисменты, раздались возгласы: «Ура!», «Да здравствует советско-монгольская дружба!»

– Особое спасибо вам, товарищи летчики, за героизм и мужество, которое вы проявляете при защите границ нашей родины!

Указав, что японцы снова готовятся к большому наступлению, маршал призвал нас и впредь быть такими же стойкими, а затем провозгласил тост в нашу честь.

После выступления маршала был зачитан Указ Великого Народного Хурала Монгольской Народной Республики о награждении орденами советских летчиков. Снова прогремело «ура».

С ответным словом от летчиков выступили Герой Советского Союза майор Григорий Кравченко и комиссар полка Владимир Калачев. Свою яркую речь комиссар закончил строчками из стихотворения Лебедева-Кумача, очень популярными на фронте:

 
Мы японских самураев
Били, бьем и будем бить
 

В разгар торжественного ужина поднялся полковник Иван Алексеевич Лакеев:

– Товарищи! Нам стало известно, что японцы готовятся к зиме: завозят зимнее обмундирование, строят утепленные блиндажи, запасают дрова… Одним словом, собираются воевать долго. Мы люди русские, привычные к зиме. Сибирские морозы нам не страшны. Мы готовы защищать нашу братскую республику и зимой… – Он повернулся лицом к старшим начальникам. – Товарищ Маршал Монгольской Народной Республики! От имени всех советских летчиков я заверяю вас, что мы останемся здесь и на зиму и будем оборонять ваши границы не хуже, чем теперь, – летом.

– Правильно! – отозвался хор голосов, дружно подхваченный аплодисментами.

– Здесь голая степь, – продолжал Лакеев, – никаких строений нет, но мы готовы прозимовать и в юртах, как наши друзья – монголы…

– Прозимуем!..

– Надеемся, – Лакеев улыбнулся, глядя на маршала, и как бы к слову заметил, – что в Монголии и для нас юрт хватит.

Маршал Чойбалсан одобрительно аплодировал летчику.

Перспектива остаться на зиму никого не пугала, но то обстоятельство, что во всеуслышание и так настойчиво говорилось об обороне, невольно наводило на мысль о наступлении. Когда оно будет, никто из нас, конечно, не знал, никаких официальных подтверждений эта догадка не получала, но мы чувствовали, как растут силы нашей авиации, как повышается ее наступательная активность, и не сомневались в неминуемом разгроме врага.

6

Два месяца боевых действий в районе Халхин-Гола убедительно показали, что японская военщина намерена осуществить самые серьезные захватнические планы. В начале 1939 года стало ясно, что мировая реакция в открытую и тайно принимает меры к тому, чтобы направить хищнический милитаризм Германии и Японии против Советского Союза. Англия и Франция, с молчаливого одобрения США, отказались от предложения Советского Союза силой заставить фашистскую Германию прекратить агрессивную политику, благословляя тем самым Гитлера на войну против нас. Халхин-гольские события явились зловещим огоньком, который, если его вовремя, решительно не затушить, мог перерасти в пламя мировой войны, ибо нашу миролюбивую политику японская военщина склонна была истолковать как слабость. Поэтому Советское правительство, выполняя договор о взаимопомощи, вместе с правительством МНР решило разбить японскую армию, вторгшуюся в пределы Монголии, и тем самым не только пресечь агрессию на востоке, но и лучше подготовиться к войне на западе, против фашистской Германии.

После Баин-Цаганского побоища японцы уже не переходили к крупным действиям, но ценой больших потерь они настойчиво пытались улучшить свои позиции на восточном берегу Халхин-Гола. С 25 июля японцы стали в оборону, начав одновременно подготовку к новому решительному наступлению.

Обе стороны, как это часто бывает, старались скрыть свои подлинные намерения оборонительными мероприятиями, тайно сосредоточить войска, чтобы перейти в наступление внезапно. И японцы и мы – спешили. Кто кого опередит? У противника было преимущество: он опирался в своих перевозках на железнодорожные станции Халун-Аршан и Хайлар, расположенные рядом с фронтом, а также на шоссейные дороги. У нас же самая ближняя железнодорожная станция Борзя была удалена на 750 километров, грунтовые дороги отсутствовали.

Со второй половины июля на земле установилось затишье. Затишье перед бурей!

Зато в воздухе, как бы отвлекая внимание от гигантской работы, проводимой на земле, шли ожесточенные сражения. Как по своим масштабам, так и по упорству они превосходили все им предшествовавшие. Японцы стремились, как и в конце июня, завоевать господство в воздухе, что позволило бы им произвести скрытое сосредоточение войск, защитило бы от ударов советской авиации и в последующем обеспечило бы успешное продвижение в глубь МНР и к Забайкалью. Почти миллионная Квантунская армия, предназначенная для захвата Советского Дальнего Востока, ждала только приказа!

Командование противника усилило свою авиационную группировку за счет опытных летчиков, прибывших из Китая и Японии.

До первой половины июля советская истребительная авиация имела ограниченные цели, в основном охранного порядка. Ее полеты, как правило, проходили над территорией МНР. и только при преследовании врага допускалось пересечение государственной границы. Теперь же перед летчиками нашей истребительной авиации стояли новые задачи: завоевать господство в воздухе и препятствовать сосредоточению войск противника. К тому времени наши истребители еще не имели численного преимущества, но это не сковывало инициативу их действий. Проявляя упорство и настойчивость в боях, вырабатывая новые приемы и формы борьбы, они неизменно добивались успеха при минимальных потерях.

Желание победить было исключительно сильно. Сознательно рискуя жизнью, наши летчики шли на таран, не раз обращая противника в позорное бегство. Первый в истории советской авиации таран, совершенный старшим лейтенантом Виталием Скобарихиным, вскоре был повторен лейтенантом А. Ф. Мошиным.

Успешные налеты на вражеские аэродромы подавляли японских летчиков морально и физически, способствовали окончательному переходу инициативы в воздухе к советским истребителям.

В конце июля и в начале августа наша авиация значительно пополнилась самолетами, были сформированы новые авиационные части. Если к началу пограничного конфликта в мае в МНР находились один истребительный полк, укомплектованный устаревшими самолетами, и один бомбардировочный, только начинавший осваивать новые самолеты (практически он был малобоеспособен и не мог принять участие в майских боях), то теперь здесь базировались три истребительных и три бомбардировочных полка. Устаревшие самолеты (И-16 с двумя крыльевыми пулеметами и И-15) были заменены истребителями И-16 с более мощным пушечно-пулеметным вооружением и новыми типами самолетов И-153 («чайками»). На одном из наших аэродромов появилась пятерка И-16, оборудованная новейшим реактивным вооружением, которого не было в то время ни в одной зарубежной армии. Активно начала действовать ночная группа тяжелых бомбардировщиков ТБ-3.

Все эти мероприятия советско-монгольского командования позволили окончательно вырвать инициативу у японцев и создать к началу августа необходимые условия для завоевания господства в воздухе.

Наземные части тоже пополнились.

Из частей и соединений, сосредоточиваемых в районе Халхин-Гола, была создана Первая армейская группа. Для наблюдения за действиями противника формировалась отдельная разведывательная истребительная эскадрилья. У нас в Союзе это была первая истребительная авиационно-разведывательная часть. Я был назначен в нее комиссаром.

7

Ясным солнечным утром лечу на новый аэродром, к новому месту службы.

Кто и что ждет меня там? Каких встречу людей, с кем буду летать?

Воздушная разведка…

До сих пор эту работу выполняли специальные самолеты-разведчики – легкие бомбардировщики, приспособленные для разведки. А с завтрашнего дня, со второго августа, этим будут заниматься и летчики, летающие на И-16. Правда, прежде они тоже ходили на разведку, но изредка, от случая к случаю, и без всякого плана. Теперь создана эскадрилья разведчиков. Перед ней – новые задачи…

Мысленно спрашиваю себя: а как же теперь с воздушными боями? Ведь разведчики должны вести разведку… Неужели всякий раз уклоняться от боя?..

По расчету, должен уже появиться аэродром, но внизу – ничего похожего. Вот одинокая юрта, но где же самолеты? Юрта поставлена как раз там, где должна быть точка. Несколько автомашин, рядом посадочное «Т». Да это и есть аэродром! Меня здесь ждут, посадка разрешена. А самолетов нет. Значит, я прилетел первым. Горючего в запасе много, можно ознакомиться с районом аэродрома.

Беру курс в сторону линии фронта. Не успел отлететь, а с высоты двух тысяч метров уже видна темная полоса Халхин-Гола, желтые песчаные барханы противоположного берега. До линии фронта так близко, что сюда может достать и артиллерия японцев! Вот так разведчики… В таком непосредственном соседстве с передним краем подсаживают только истребителей-перехватчиков. Что же, будем, значит, летать и на перехват зрячего противника, – какой же истребитель усидит на земле, когда виден враг!..

Мое внимание привлекла стрела у горы Хамар-Даба. В направлении, указанном ею, шел воздушный бой. Я поспешил туда, но противник уже уходил с набором высоты. Вслед ему раздались залпы реактивных снарядов: их черные шапки, напоминая разрывы японской зенитной артиллерии, мощными кучками ложились значительно выше самолетов противника. Капитан Николай Звонарев, возглавляющий группу И-16, вооруженных реактивными установками, говорил, когда мы встретились на одном из аэродромов: «За реактивной артиллерией – будущее. Только вот пока с прицельностью плохо, очень трудно попасть…» Да, прицельность, действительно, пока неважная…

Возвращаюсь.

На аэродроме сидит один И-16. Приземляюсь и подруливаю к нему. Меня встречает длинный, худощавый лейтенант в выгоревшем шлеме и в изрядно поношенном реглане. Реглан ему явно короток, отчего фигура лейтенанта кажется еще более нескладной. Он очень тощ, и в своей истертой кожанке чем-то смахивает на огородное пугало. Я представился.

– А-а! Значит, комиссар ко мне? – с беспечной, но приветливой веселостью отозвался он, подавая руку. – Гринев Николай.

Потом плутовато улыбнулся и спросил, как старого знакомого:

– Ты что, эскадрильный комиссар, сразу точку не нашел, не с той стороны появился?

Отвечаю.

– А я, грешник, подумал, малость блуданул… У тебя, знаешь, получается, как у Швейка. Его спросили: «Швейк, ты куда идешь?» – «На фронт». – «Но, позволь, фронт-то сзади?» – «Ничего! Земля – шар: обойду кругом и выйду с тыла».

Гринев первым безобидно и звонко рассмеялся. Я тоже смеюсь.

Вдруг он смолк, настороженно скользнул взглядом по моему новому реглану. Сухое, подвижное лицо потускнело. Я заметил, что у него при этом нервно подергивается верхняя губа и ноздри.

– Ты что, только прибыл в Монголию?

Я объяснил, почему на мне новый реглан.

Он успокоился, лицо его снова стало весело-беспечным, и перешел к деловому разговору. Выяснилось, что назначенный начальником штаба эскадрильи капитан Борзяк уже вызван в штаб группы за получением задания. К обеду должны прилететь все летчики. С завтрашнего дня начинается работа по плану. Договариваемся: все будем жить на аэродроме, летчики – в юрте, которая уже стоит, а технический состав поставит себе маленькие палатки возле самолетов.

– Ты помнишь выступление полковника Лакеева на банкете? – спросил Гринев. – Оказывается, ему маршал Чойбалсан уже подарил юрту. Значит, зимовка нам улыбается…

– В юртах должно быть тепло. Печки поставим.

– Мы в тридцать шестом году в Забайкалье такие же голые места осваивали, – сказал Гринев. – Я туда сразу после школы приехал. Выкопали себе землянки и жили. Неплохо жили! – Его глаза лукаво засветились. – В одной землянке жили и женатики со своими молодухами, и холостяки – чистый первобытный уклад. Потом» когда от нас перевели семейных, даже как-то скучно стало…

– Мы тоже можем землянки построить, – вмешался в разговор подъехавший на бензозаправщике комендант аэродрома. – Лес уже завозят.

– Ну! – вырвалось у Гринева. Видимо, мысль о том, что зимовка в степи вполне реальна, до этого всерьез им в расчет не принималась. – И много леса?

– Пока отпустили на столовую, да и то только на столы.

– А где вы думаете оборудовать столовую? – спросил я.

Комендант показал на машины, стоящие в километре от нас.

– А стоит ли нам столовую строить, ведь мы там будем только ужинать? Не лучше ли ужин привозить прямо в юрту? – Гринев вопросительно посмотрел на меня.

Я поддержал командира.

8

К середине дня все встало на свои места. Аэродром принял обычный вид. Истребители И-16, расположившись полукругом на расстоянии ста – двухсот метров друг от друга, находились в боевой готовности. Звено командира эскадрильи заняло место посередине стоянки, рядом с палаткой командного пункта. Летчики, собравшиеся из трех истребительных полков, в ожидании служебного совещания сидели возле палатки и вели между собой разговор, как давнишние знакомые.

Женя Шинкаренко, кряжистый, низкорослый крепыш, «держал банчек». Его крупное смуглое лицо с темной синевой от чисто выбритой бороды, с густыми, сросшимися бровями и толстыми губами на первый взгляд могло показаться свирепым. Но стоило ему открыть белозубый рот и произнести хотя бы два слова, как оно становилось на редкость симпатичным.

– Я говорю своему комэске, – рассказывал Шинкаренко, – сжальтесь, не посылайте в разведчики, хочу драться с японцами… А он: «Разведчики сталкиваются с противником еще побольше, чем мы! Вас командование посылает на ответственное дело, а вы куражитесь!»

– А вообще, Женя, он прав, – отзывается командир звена Павел Кулаков. – Нам придется воздушные бои вести частенько…

– Брось чепуху пороть! – перебивает его другой командир звена Анатолий Комоса. – Будем утюжить воздух, и все!

До палатки доносится суховатая, точно рвется крепкое полотно, стрельба авиационных пулеметов «ШКАС». Слышится отдаленный рокот моторов. Мы смотрим в сторону фронта. На горизонте чуть заметно – точно комариная стая – крутятся самолеты.

Гринев вскакивает и, застегивая шлем, кричит в палатку:

– Капитан Борзяк! Связь со штабом группы установлена?

– Штаб группы на проводе!

– Передайте: вылетаем!..

Командир отдает указания:

– Звено Кулакова пойдет левее меня, Комоса – правее. Все ясно?..

Начальник штаба поспешно выбегает из палатки:

– Товарищ командир! Меня только что предупредили, чтобы мы не вылетали, сегодня нам день дан на организацию…

– Какая там организация?! – горячится Гринев. – А если нас будут сейчас штурмовать, мы тоже организацией будем заниматься? Ну-ка, быстро спроси!

Маленькая фигурка капитана юркнула в палатку. Мы напряженно слушаем его разговор, не сводя глаз с самолетов, вступивших в бой.

– Нет нужды?.. Без нас справятся?..

– Так нас здесь могут всех на земле пощелкать! – гневно восклицает Гринев.

– На зрячего не разрешают подняться, а ты – «частенько»… – язвительно шепчет Комоса своему соседу Кулакову.

– Товарищ командир, – докладывает между тем начальник штаба, выходя из палатки, – меня сейчас предупредили: в следующий раз, когда заметим самолеты противника, можно подниматься в воздух, не дожидаясь разрешения.

– А ты говоришь, на зрячего не выпускают! – Кулаков толкает под локоть Комосу.

– Ну, ребята, веселая работенка здесь будет, – мягким баском подхватывает Шинкаренко. – Утюжить воздух, видать, не придется!

– Вылетать бы надо, чего там спрашивать, и так рее видно! – нетерпеливо говорит Комоса.

– Ты, черномазый, снимай шлем, не полетим ведь, – скорее с насмешкой, чем доброжелательно, обращается он к Шинкаренко. – Организацией, слышь, будем заниматься.

В Комосе чувствовалось что-то неуравновешенное, буйное мальчишеское ухарство, всегда мешающее работе коллектива.

– А вам разве не интересно знать план разведки? – спрашиваю я Комосу.

– Какой это план?

– План, предусматривающий, где мы будем летать, с какой целью.

– Ну-у!.. А такой план разве есть? – искренне удивляется он.

– Вот сейчас мы и должны его подробно изучить.

Капитан Борзяк, имея академическое образование и продолжительное время работая в штабах, хорошо разбирался в вопросах военной разведки. Получив задачу для эскадрильи, он быстро оценил особенности ее выполнения одиночным экипажем истребителя, составил очень толковый план разведки. Мы с командиром внимательно его просмотрели и с удовольствием одобрили. План заключался в следующем.

Весь район разведки – 200 километров по фронту и до 100 километров в глубину – делился на участки. Каждый участок предназначался для звена, которое должно изучить его до последнего кустика, до самой маленькой ямки и держать под постоянным наблюдением, просматривая ежедневно не менее трех раз: утром, среди дня и в вечернее время. Дороги, ведущие к железнодорожным станциям Хайлар и Халун-Аршан, брались под особый контроль. При такой организации разведки даже ночные передвижения войск противника не могли остаться бесконтрольными (войска, прибывшие на станцию вечером, не успевали за короткую летнюю ночь добраться до окопов, и их можно было обнаружить утром где-нибудь в пути). Такая организация воздушной разведки совместно с другими средствами позволяла нашему командованию с большей точностью знать, как идет сосредоточение войск противника.

Когда этот план был доведен до летчиков, Кулаков осторожно высказался:

– Залететь-то на 100 километров мы можем, но где сядем? Вдруг горючего не хватит?

– Вот потому нас и подсадили так близко к линии фронта, – сказал Гринев. – Да и народ в эскадрилью подобран, кажется, сообразительный…

– Встанет мотор – спланируем, – пошутил Шинкаренко и уже серьезнее добавил: – Будем летать повыше. Еще премии за экономию горючего получим…

– На войне ордена дают, а не премии, – поправил Комоса.

– А мы люди не гордые, нам можно то и другое.

– А если японские истребители помешают вести разведку? – снова спросил Кулаков.

– Драться будем, – решительно заявил Гринев – На то мы и истребители.

– Что ни говорите, а мне такая работенка понравится, – сказал самый молодой летчик в эскадрилье младший лейтенант Николай Молтенинов.

В конце дня мы провели организационные партийное и комсомольское собрания. Выборы, с разрешения начальника Политического управления Красной Армии, проводились открытым голосованием, при этом каждый имел возможность высказать свое мнение по выдвинутым кандидатурам.

Боевая жизнь подтвердила, что вся партийно-политическая работа должна сосредоточиваться в звене и экипаже. Поэтому в звеньях мы создали партийные группы. Люди проявляли исключительно большой интерес к международной и внутренней политике, к делам на фронте; политические и военные информации, беседы требовалось проводить как можно чаще.

Несмотря на то что эскадрилья собралась из разных полков и люди друг друга до этого почти не знали, в выдвинутых товарищах коллектив не ошибся: все они работали хорошо до самого конца боевых действий. На войне зачастую люди познаются с первой встречи.

9

Еще недавно никто из нас не мог себе представить, что придется так много летать. Связь со штабом армейской группы была прямая, и, находясь близ переднего края, мы использовались не только как разведчики, но и как перехватчики, как постоянный резерв командования. Воздушные бои часто происходили в пределах нашей видимости. Тогда мы поднимались, не дожидаясь телефонных звонков из штаба. Другими словами, выполняли двойную работу: и по авиаразведке – в интересах армейской группы и ту, что обязана делать любая истребительная эскадрилья.

У нас было одно существенное преимущество в сравнении со всеми другими летчиками: ожидая вылет, мы очень редко дежурили в кабинах самолетов. Это помогало сохранять силы.

Ведя постоянные наблюдения за противником, мы видели, как с каждым днем прибывают его войска. Сосредоточение наших частей тоже не могло ускользнуть от нас. И мы острее других чувствовали, что назревают большие события.

В один из августовских дней созвали партийное собрание эскадрильи. Проходило оно прямо на стоянке. Летчиков, чьи машины находились на флангах, на случай вылета ожидали грузовики.

День клонился к вечеру. Жара спала, порывистый ветер утихомирился, кучевые облака, гулявшие по небу, исчезали – все предвещало ясную погоду. Над аэродромом, охраняя воздушные пространства Монголии, прошла патрульная группа «чаек».

Первым пунктом в повестке дня стоял прием в партию. Каждое партийное собрание начиналось с чтения коротких, простых заявлений, в которых авиаторы все свои лучшие чувства и помыслы связывали с готовностью служить великому делу Коммунистической партии.

Потом обсуждались задачи коммунистов в обороне. Доклад делал комиссар военно-воздушных сил армейской группы полковой комиссар И. Т. Чернышев.

В прениях выступили командир звена Кулаков, Женя Шинкаренко, кое-кто из техников, один или два младших авиаспециалиста.

Кончилось собрание затемно, но люди не расходились. Завязалась непринужденная беседа с И. Т. Чернышевым. Кто-то допытывается:

– Долго ли еще японцы будут сидеть в норах на монгольской земле? Когда мы их вышвырнем?

– А что вам хочется: просто их вышвырнуть или же уничтожить? – спросил в свою очередь Чернышев.

– Мы имеем в виду вышвырнуть их трупы, чтобы не нарушать японские традиции. Говорят, они прах убитых посылают родным.

Прокатился смех.

– А вы готовы к таким делам?

– Как будто, да-а!

– Военный совет тоже так думает. А теперь – на отдых и ждите приказа!

Мы и сами догадывались, что приказ не заставит себя долго ждать, но никто из нас не подозревал, что он уже есть.

Замысел был таков.

Не нарушая государственной границы, действуя только на монгольской земле, охватывающими ударами с флангов окружить и уничтожить противника. Авиация должна громить его укрепления, живую силу и технику, уничтожать подходящие резервы и надежно прикрывать свои наземные войска от ударов японских бомбардировщиков и штурмовиков.

На стороне советско-монгольских войск было теперь численное превосходство: в пехоте и истребительной авиации – полуторное, в артиллерии – двойное, в танках – более чем четырехкратное.

Трехмесячная оборона кончилась.