Текст книги "Путешествия майора Пронина"

Московский гамбит

Если бы Пронин по мановению волшебной палочки на несколько часов перенёсся в Москву, он бы в первую очередь набрал полную грудь воздуха. После ливня так хорошо дышалось, а он устал от иранского зноя.

Но Берия, выходя из машины, посмотрел на небо и поморщился: снова тучи, снова дожди, что за город эта Москва… Он с раздражением тряхнул длинным чёрным зонтом. Построили крепость среди лесов и болот, а тут даже солнечных дней в году – раз, два и обчёлся. Не зря Николай II хотел перенести столицу в Ялту. Лаврентий Павлович читал об этом в воспоминаниях какого-то придворного деятеля. Слабоват был царь, но в этом смысле мыслил верно. Трудно было южанину прижиться в Москве, так же как Пронину – в Иране.

Но нервничал он не только из-за погоды. Ночью его вызывал хозяин. Сталина интересовала обстановка в Иране, как там действуют наши агенты, как развивается операция «Сват». Берия отвечал вроде бы достойно – наш новый агент только начал действовать, а уже кое-чего добился. Но после этого Берия получил новую информацию. Оказывается, в Пронина уже стреляли. Он чудом остался жив. Погиб официант. На Востоке жизнь стоит недорого, это Берия знал по собственному опыту. Конечно, он не верил в случайность этого выстрела. Пронин пишет, за этим стоят иранские купцы, увидевшие в нём конкурента. К ним пытаются подстроиться иранские националисты, какой-то тайный орден. Всё это так. Но по опыту Берия знал, что за каждым таким выстрелом, кроме толстосумов и националистов, всегда стоит и одна из крупнейших иностранных разведок. Кто? Возможны варианты. Германия, Турция. Вроде бы наши ребята взяли их под контроль. Думаю, они не стали бы рисковать и так громко заявлять о себе. Скорее тут проглядывает почерк союзников… Видимо, англичане, а может быть, и американцы, которые тоже освоились в Иране, решили показать, кто в доме хозяин. Их любимая среда работы – управляемый хаос. А убийство Пронина как раз и привело бы к такой ситуации. Англичане или американцы. Тут возможна и совместная операция этих союзничков. Это первое. Теперь второе. Как эти мудрецы поняли, что Пронин разведчик? Самое простое – они просто каждого высокопоставленного русского, приезжающего из Советского Союза в Иран, считают нашим агентом. Правдоподобно? Да, но слишком просто. В Иран в последнее время приезжали многие наши чиновники разных рангов – и военные, и штатские. В том числе инженеры, ученые. И ни одного покушения. А тут приезжает Пронин – и почти сразу же ему приходится уклоняться от пули. Двадцать сантиметров от гибели! Случайно? Нет, они начали персональную охоту за Прониным. И значит, у них есть для этого основания. Есть оперативная информация. Откуда?

Берия сжимал в руках летнюю шляпу. Он шёл по коридору – и каждый чекист, отдававший ему честь, понимал, что нарком в мрачном состоянии духа – и беспокоить его нельзя. В такие часы он должен был просто поразмышлять в одиночестве, чтобы вернуться к активным действиям во всеоружии, с чётким, сложившимся планом. Лаврентий Павлович, почти не отвечая на приветствия, прошёл в свой кабинет и утонул в глубоком чёрном кресле, больше напоминавшем диван.

Итак, Пронин. Наследил? Вызвал подозрения? Сразу, в первые же дни? Очень не похоже на Ивана. Он артист высочайшего класса. Конечно, и на старуху бывает проруха, но чтобы провалиться в первые же дни – нет, это не про товарища Пронина.

Берия тяжело дышал. Он почти не спал эту ночь, а потом еще пришлось ехать на подмосковную базу, инструктировать товарищей… Война. Все работают на пределе возможностей.

…Нет, Пронин не мог так быстро наследить. Он ещё только осматривается. Предательство со стороны Торосяна? Исключено. Он сейчас, наверное, больше всех трясётся, потому что понимает: при первом серьёзном подозрении мы его уберём. Не станет он продаваться англичанам. Не та биография. А тем более не выдаст товарища на смерть. Крыса в нашем посольстве, среди военных? Но они толком ничего о Пронине не знают. Для них он чиновник, представитель Совнаркома с широкими полномочиями и не более. Значит, – Берия еще сильнее помрачнел, – информация могла прийти к ним из Москвы. Надо отмотать события назад. Кто знал о задании Пронина? В подробностях – никто. Только я. Мог ли я кому-то намекнуть об этом на совещании или в случайном разговоре? Совещания с товарищем Сталиным исключаются.

Так. После разговора с Прониным я проводил летучку. Распекал кого-то… Семёнова, кажется. Слишком медленно составил план работы на индийском направлении. Про Иран там речь не шла. Вечером… Вечером я вызвал к себе Федотову. Эту актрису, Галочку. Яркая смешливая блондинка… Часа два мы с ней провели. Снимали напряжение. О чем говорили? Слушали какую-то пластинку. Она рассказывала про новое кино, которое снималось в Ташкенте. Так. А потом я сказал: «Помнишь, я рассказывал тебе про Ивана, который спас меня в Баку? Направил его в Иран. Он оттуда ковры привезёт. Подарю тебе настоящий персидский ковер! И приеду в гости. Ляжем на этом ковре, выпьем вина и…». Всё. Больше я Пронина не вспоминал. Да и по фамилии его не назвал. И всё-таки это был единственный разговор на эту тему за все дни. А Федотова. Где они была в последние дни? На съёмки не ездила. Была в Химках, на встрече со зрителями. Выступала по радио. И дважды посещала посольские приемы. Была у бразильцев и у американцев. Американский генерал, военный атташе, давно проявляет к ней интерес. Да что говорить, там настоящий романчик. Мог он выудить у неё информацию, передать своим аналитиком, а уж они всё сопоставили с приездом Пронина в Тегеран? Мог.

Хотел я ей запретить эти посольские хождения, но товарищ Сталин сказал, что это может нам пригодиться, что нужны нам такие неофициальные контакты – в том числе и с участием актрис. Вот и пришлось проявить либерализм…

Черт возьми, хорошо сказано у Шолохова – Берия наизусть запомнил эту реплику из «Поднятой целины»: «Бабы для нас, революционеров, – это, братец ты мой, чистый опиум для народа! Я бы эту изречению в устав вписал ядреными буквами, чтобы всякий партийный, каждый настоящий коммунист и сочувствующий эту великую изречению каждый день перед сном и утром натощак по три раза читал… Сколько хороших людей пострадало в жизни от этого проклятого бабьего семени! Не счесть! Сколько из-за них растрат, сколько через них пьяниц образовалось, сколько выговоров по партийной линии хорошим ребятам за них повлепили, сколь из-за них народу по тюрьмам сидит – одна кошмарная жуткость!»

Это мне знак. Пронин даже не ранен – значит, повезло. А на будущее мы это течь перекроем. Или даже будем использовать её в своих интересах! Может, и прав товарищ Сталин. Будем через Федотову, мать ее за ногу, сливать американцам то, что нам необходимо. Но поговорить с ней нужно крепко. В кулак взять. Советская актриса не должна быть шлюхой. Если партия не прикажет.

Берия даже повеселел. Очень уж ему понравилась эта мысль! Он нарисовал на лице улыбку, взял телефонную трубку, набрал номер, который помнил наизусть:

– Здесь проживает самая красивая кинозвезда Советского Союза и стран антигитлеровской коалиции?

На той стороне линии раздался знакомый всей стране звонкий хохоток.

– Лаврентий, зачем же так официально?

– Потому что я официально хочу пригласить тэбя в мой маленький, но гостеприимный домик. Сможешь часам к восьми?

– Смогу, ради тебя все дела отменю.

– Ну и отлично. Буду ждать с нэтэрпением.

В своем особняке на Малой Никитской Берия ждал Федотову почти в одиночестве. Он отпустил прислугу и почти всю охрану. Оставил только двух телохранителей – они коротали вечер в предбаннике, ожидая, в пожарном случае, звонка шефа.

В специальной комнате всё было сервировано, как обычно в таких случаях.

Бутылка шампанского, бутылка полусухого грузинского вина. Груши, гранаты, орехи. Горячие ломти хачапури накрыты фарфоровым блюдом – чтобы не остыли.

На комоде – огромный букет в мингрельской керамической вазе.

И вот, наконец, птичка залетела в клетку – как всегда, с кокетливым смехом.

Берия обнял её со спины, поцеловал в шею – тоже, как всегда.

– Шампанского выпьешь или вина? Мне хорошее вино из Грузии прислали.

– Давай вина. Немножко.

– Нэмножко так нэмножко.

Он снова поцеловал её – на этот раз в ухо. И разлил вино по бокалам.

– Давай выпьем за верность. За верность женщины. За верность своему мужчине и своей Родине.

Берия залпом выпил полбокала, а актриса только пригубила – и настроение у неё сразу переменилось.

– Что помрачнэла? Актриса нэ должна смущаться в любой ситуации. Так Станиславский говорил. Или Эйзенштейн, я точно нэ помню.

Он сжал её руку сильно – как никогда. До хруста.

– Сядь. На диван сядь, если в тюрьму не хочешь.

Федотова присела на самый край дивана – и уставилась на Берию как затравленный зверек. Все-таки талантливая она актриса! Ему даже стало жалко её – где-то в глубине души. Если бы не война, просто бросил бы её, наплевал и забыл. А сейчас придётся до конца эту историю расковыривать.

– Шутки кончились, актрисочка. После твоего последнего разговора со Стэнсоном они закончились навсегда. Но от тэбя зависит – сохранишь ли ты для себя Москву, комфорт, хорошее вино, приятных собеседников, кино, афиши. Или твой удел – это сибирский лёд, лопата, в лучшем случае – веретено. И никакой славы. Только часовые на вышках и лай овчарок.

Шутки кончились, актрисочка…

– Лаврентий, я тебя не понимаю, мы с тобой…

– Молчать! Ты передала врагу такую информацию, за которую расстреливают. И один человек из-за тебя уже погиб.

– Какие враги? Разве Стэнсон наш враг? Он же союзник.

– В разведке нэт союзников. Ты говорила ему, что наш человек едет в Иран, что его зовут Иваном? Отвечай. Я всё равно узнаю. Ты у нас не единственный источник. Нэ такие уж мы бедные.

Галя вскочила, налила себе боржома, выпила.

– Попэй, попэй. Время ещё есть. А теперь садись, – Берия ловко толкнул её прямо в середину дивана. – Был разговор про Иран? Отвечать быстро, перед тобой нарком.

Она обиженно надула губки:

– Они сами стали говорить про Иран. Говорили, что там американские офицеры дружат с советскими. Что некоторые уже крутят романы с нашими девчатами, которые там служат. Шутили, смеялись.

– И ты, конечно, показала свою осведомленность…

– Я не говорила, что едет разведчик. Просто – что один знакомый моего знакомого едет в Иран по торговым делам.

Берия зловеще усмехнулся:

– И ты думаешь, они нэ знают, чья ты любовница? И не смогли умножить два на два? Да ты выдала секретную информацию, дала козырь в руки американцам. Особенно это – «по торговым дэлам». Ай, нехорошо! – Берия глубоко вздохнул. – Мне достаточно написать пять-шесть строк – и тебе конец. Просто конец. Сейчас война. Нэ время для милосердия.

– Ну, тогда убей меня прямо сейчас. И пускай меня закопают в твоём подвале.

– Ты, правда, этого хочешь?

Она выразительно молчала.

– Что ж, это сдэлать нетрудно, – Берия достал пистолет. – Но есть у тебя один выход. Тогда – снова фильмы, посольские приёмы, квартира в Москве с домработницей. И даже награды от товарища Сталина.

– Хочешь превратить меня в агента?

– Ты сама выбрала этот путь. Слушай внимательно. Ты продолжишь контакты со Стэнсоном. Я отброшу рэвность. Ты будешь передавать ему информацию, которую я тебе буду давать. Мы начнём как раз с Ирана, если уж тебе так захотелось… Но доверия к тебе нет. Поэтому наш агент, который работает в американском посольстве, будет дотошно следить и за тобой, и за Стэнсоном. Мне на стол будет ложиться информация сразу из двух источников. От тэбя и от нашего агента. А убежать в Штаты тебе все равно не удастся. Это и в мирное время было нэвозможно, а уж сейчас… Ну, ты не дура, должна понимать. Так что, стрелять в тебя прямо здесь и сейчас или все-таки ещё поснимаемся в кино?

Не теряя кокетства, она надула губы:

– Ещё поснимаемся.

У Берия снова сверкнули глаза – но на этот раз уже по-другому. Он подсел к Гале, обнял её.

– Будэм и работать, и отдыхать.

В два часа ночи за ней заехала машина. Берия проводил её до дверей. Всё в этот день было почти так же, как на любом их романтическом свидании… Почти! Через неделю после разговора с Берией Галина снова получила приглашение на прием в «Спасо-хаусе» – знаменитом особняке американского посольства, который располагался на задворках старого Арбата, в так называемом Поленовском дворике. Но во времена художника Поленова этот уголок Москвы выглядел почти по-деревенски. В ХХ веке он приобрёл европейскую респектабельность.

Она уже в гардеробе заметила нового гостя – плечистого молодого человека, явно русского. Он старательно не смотрел на Федотову, но не отпускал её дальше, чем на десять шагов. Но актрисе сам чёрт был не брат, она подбежала к нему и протянула руку:

– Галина Федотова. Вы, наверное, видели фильмы с моим участием?

Молодой человек элегантно поцеловал ей руку и, ничуть не смутившись, представился.

– Евгений Павлович Григорьев, заместитель директора Мосторга. А ваши фильмы я видел все. И многие – не по одному разу.

Визитная карточка подтвердила высокий статус гостя.

– Такой молодой – и уже заместитель самого директора! А я всего лишь актриса.

– Вас знает весь Советский Союз. И не только, – Григорьев поклонился и отошел, включившись в какой-то мужской разговор.

Наконец, они перешли в главный зал. Под сверкающими люстрами вокруг Федотовой завертелись американцы. Сам Уильям Гарриман – чрезвычайный и полномочный посол – поцеловал ей руку и наговорил комплиментов. Только после него пришел через генерала Стэнсона, который долго что-то шептал Галине на ушко. Григорьев в это время что-то объяснял тучному американскому военному атташе. Кажется, они говорили о ленд-лизе.

Федотова была не единственной представительницей советской культуры на этом «балу». Там был и кинорежиссер Иван Пырьев с супругой – знаменитой актрисой Мариной Ладыниной. Зашёл на огонек и знаменитый журналист, главный редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг – в генеральском мундире, при орденах. На банкете самый большой восторг собравшихся вызвал тост Алексея Толстого, который предложил русским и американцам задать немцам такого перцу, чтобы Гитлер чихнул в Берлине, а отчихался уже в Африке.

В ответ Гарриман предложил выпить за русского солдата, выстоявшего в Сталинграде и продолжающего громить врага. Толстой встал и до дна выпил полный фужер шампанского, казавшийся огромным.

Когда заиграл джаз, погасли огромные люстры и в полутёмном зале начались танцы и непринужденные разговоры, Стэнсон подошел к Галине и отвел её в почти безлюдной уголок – нечто вроде курительного закутка.

– Ты сегодня останешься до утра?

– Ну, если ты приглашаешь…

– В комнате тебя ждёт огромный букет. И ковер – не хуже персидских. Я привез его из Турции.

– А у нашего Ивана беда, – вздохнула Федотова, – Лаврентий говорил, его чуть не убили. Ему даже задание переменили. Теперь у него одна забота – готовить нападение на Турцию. С какими-то курдскими отрядами. Я правильно сказала – курдскими? Прямо со стороны Ирана. Ведь они торгуют с Гитлером! Ты недавно был в Стамбуле?

– Да, как раз только что оттуда. Как раз только что, – задумчиво повторил Стэнсон. – Думаю, наш президент поддержит такой шаг Советского Союза. Турция держится ненадёжно. Старается играть и с нами, и с немцами. Так что план Сталина вполне логичный. И курды… Они всегда были для турок головной болью.

– Товарищ Сталин всегда логичен. Но это тайна! Ты уж не подводи меня. У нас ведь нравы жестокие, как при Иване Грозном, – она слегка укусила американского генерала за ухо. Он поддержал игру.

– Не волнуйся. Я тебя никогда не подведу.

Ранним утром Берия получил и краткий отчёт о вчерашнем банкете от своего агента, и устный подробный отчёт о Федотовой. Дезинформация была запущена…

«Поверят ли американцы… – думал Берия, – чтобы по-настоящему поверили, нам ещё пахать и пахать. Надо будет провести учения Красной армии на территории Ирана, вдоль границы с Турцией. С участием этих самых курдских отрядов. И, черт побери, даже пару раз перейти границу. Как бы случайно. И пускай это будут настоящие курдские отряды! Турки проглотят, у них сейчас спеси поубавилось. А американцы будут считать это генеральной репетицией наступления. Вот это богатая идея! Молодэц, Лаврентий!» – Берия допил какао и направился в ванную.

Следующий приём в американском посольстве состоялся ровно через неделю. Гарриман решил посвятить его героям Сталинграда. На вечер были приглашены прославленные генералы Василий Иванович Чуйков и Александр Ильич Родимцев, выстоявшие в осаждённом городе в самые трудные дни… Штаб Чуйкова порой располагался в ста метрах, почти в гуще сражений, вокруг всё горело и рушилось, а генерал сохранял хладнокровие и веру в победу. И победа пришла, когда подоспели другие армии – и немцев удалось взять в кольцо. Гарриман знал, что в эти дни два генерала-сталинградца ненадолго заехали в Москву. Их ждут новые сражения, а пока самое время чествовать героев в кругу союзников. Пригласили на банкет и деятелей советского искусства – кинорежиссера Григория Александрова, его супругу, актрису Любовь Орлову, певца Сергея Лемешева, балерину Ольгу Лепешинскую и молодую актрису Галину Федотову, на кандидатуре которой на всех обсуждениях неизменно настаивал Стэнсон.

Снова звучали здравицы – на этот раз персональные, в честь прославленных генералов. И Родимцев, и Чуйков оказались хорошими ораторами. Первый говорил основательно, интеллигентно, второй – громко, как на плацу, с широкими жестами, несколько грубовато, но эффектно. После многих его восклицаний раздавались аплодисменты.

– Мы загоним фашистского волка в его логово – в Берлин! – такими словами завершил своё выступление генерал, как будто знал, что в мае 1945 года именно ему доведется вести с немцами переговоры о капитуляции германской столицы…

Когда заиграла музыка, именно Чуйков первым пригласил на танец Галину. Это был вальс – и оказалось, что генерал умеет танцевать ловко и элегантно.

Стэнсон взял своё, когда заиграла более медленная музыка. Изображая ревность, он крепко прижал к себе Галину.

– Давай уединимся. Я скучал.

– Я тоже о тебе думала.

Банкет продолжался, а они незаметно исчезли.

В своей укромной комнате американский генерал страстно целовал её. И целых полчаса не говорил ничего, кроме обычных нежностей.

Потом откуда-то появился элегантный кофейник, две чашки, пирожные.

– Давно твоих новых ролей не видно…

– Есть одна ролька. Подруга героини.

Генерал махнул рукой, мол, как это мало для великой актрисы:

– А Голливуд по тебе плачет. В три ручья плачет. Знаешь, какие там у меня связи? Пока звучит симфония войны – мы, генералы, в цене.

– Ты же знаешь, я не уеду из России.

– Не зарекайся. Сама знаешь, как непредсказуема бывает судьба. Я часто вспоминал наш последний разговор. Вот жил в Москве человек, жил в комфортабельной, хорошей квартире. Получал щедрый паек. И вдруг его посылают в какую-то пустыню готовить маленькую войну между местными дикарями…

– Разве у вас в Америке такого не бывает?

– Еще как бывает! Тут ты права.

– А Иван, о котором я говорила, в Тегеран больше не вернётся.

– Это тебе во сне приснилось?

– Нет, я видела бумаги, – Галина кокетливо улыбнулась, – в кабинете Берии.

Стэнсон превратился в Отелло:

– Ты посещаешь этого старого бабника?

– Не кричи. Это была деловая встреча.

– Обсуждали твою роль подруги главной героини?

– Ну не кричи. Будет большая поездка советских артистов по фронтам. Будем выступать перед частями НКВД. Берия разговаривал не только со мной.

– Ладно. И что там написано про этого Ивана?

– Он должен собрать курдов в кулак и проникнуть на территорию Турции. Там и будет продолжаться его командировка.

– По торговым делам?

– Скорее по шпионским.

– Шпионы – вымирающая профессия. У нас, например, любую информацию легко вынюхивает пресса, – беззаботно сказал Стэнсон. – Но на Востоке им еще есть чем заняться, тут ты права.

– А ты бывал в Турции? Расскажи мне о ней?

– Бывал пару раз. Грязная страна. Она ещё пройдёт через несколько гражданских войн. И что касается курдов… Я понимаю Берию. Этот народ в Турции – как мина замедленного действия. Вот ваш Иван и хочет притащить туда фитилёк…

Утром об этом разговоре было дословно доложено Берии.

Дополнительные сведения предоставил наркому капитан Григорьев.

Лаврентий Павлович улыбнулся, читая отчет Федотовой: «Красиво пишет! Как я понимаю этого Стэнсона! Но, чтобы он окончательно клюнул, без маневров, нужно задействовать в операции товарища Сталина. В крайнем случае – Калинина».

Берия задумал «встречу на высшем уровне» с курдским коммунистом Доломаном. Правда, Верховный, с головой ушедший во фронтовые дела, и слышать не захотел о нём. Пригодился запасной вариант с Калининым – как-никак формально Михаил Иванович был главой советского государства…

Через неделю Стэнсон прочитал в «Правде» о кремлевской встрече, которая, как обычно, прошла «в тёплой обстановке». Товарищ Калинин принимал товарища Доломана. На фотографии постаревший советский «президент» крепко обнимал круглолицего курда.

Американец удовлетворенно крякнул. «Значит, эта дурочка подкинула мне не липу. Русских можно понять. Они хотят спровоцировать турок. Если турки перейдут советскую границу – они оккупируют страну, несмотря на неизбежные потери. И получат её восточную часть. Особенно – после победы над Германией. И даже мы вынуждены будем признать это… Этот Иван Пронин может стать советским полковником Лоуренсом… Ничего, остановим его. Мы не сумели убрать его на приёме у шаха – мы займёмся им в Турции. А иранскую операцию нужно отменить. Смысла нет. Пронин в Тегеран уже не сунется. Разве только на балет или на цирковое представление советских артистов… А в Турции у советских надёжных людей меньше, чем в Иране. Там убрать этого русского будет легче. Стоп! Не так. Русских нужно вывести на чистую воду именно в Иране, во время подготовки курдского наступления. Тогда мы получим возможность выдворить их за пределы Ирана. И поделим эту замечательную страну с американцами. Так я и напишу в Вашингтон».