Текст книги "Путешествия майора Пронина"

Театральные впечатления

После приключения с дервишами Пронин, утопая в мягкой перине, крепко проспал дольше обычного – часов девять. Его разбудил звонок. Он никогда не слышал этого звонка: пока ещё никто не приходил в его тегеранский дом без приглашения. Звонок повторился. Пронин стряхнул с себя сон. Быстро умыл лицо, накинул халат, подпоясался. В прихожей стояло высоченное зеркало в серебряной раме. Пронин взглянул на себя: чистой воды сатрап! Или какой-нибудь бек! А сколько он этих беков пострелял в свое время в Средней Азии… В это время, как в театре, прозвучал третий звонок. Затяжной. Пронин почти бодро двинулся к двери. Перед ним навытяжку стоял казак из шахского корпуса. Рыжие усы, поседевшие кудри. Явно из нашенских.

– Донской? – спросил Пронин вместо приветствия.

– Терский, ваше благородие.

– Ну, проходи, доброе утро.

– Имею депешу от полковника Курпатова.

– Давай её сюда.

Казак передал Пронину пакет, цокнул сапогами и быстро зашагал прочь.

Депеша! Ишь, Курпатов, любят эти старые кадры напускать на себя важность. Ладно, разберёмся. Это была не депеша, а приглашение, причем составленное в категоричной форме. Курпатов – именно он! – приглашал Пронина срочно посетить дворец шахини. Его ждали там к 14:00. Пронин поглядел на часы: времени ещё много, успею. Курпатов… Видимо, он теперь возглавляет охрану матери монарха. Но почему шахиня не написала сама? И почему так срочно? Явно дело было связано со вчерашним покушением. Неужели здесь, в Тегеране, разыгрывается трагедия в древнеримском стиле – и за выстрелом в сына стоит мать… Пронин поморщился. Он видал немало крови, знал интриги и предательство, но убийство сына – это слишком. Да и не похожа была шахиня на кровавую мстительницу, хотя и хотела поставить на трон младшего сына.

Пронин налил Шарику молока. Он уже научил его нескольким командам. Пес всё схватывал налету – да и Пронин был опытным дрессировщиком собак. Сколько запутанных историй он разгадал с помощью этих вечных друзей человечества! Но – нужно было срочно ехать к казаку…

…Подполковник Курпатов лично встречал Пронина прямо в саду, перед дворцом шахини. Дымил папиросой и, прихрамывая, нервно шагал под деревьями.

– Иван Николаевич, слава богу, что вы пришли. Вы знаете, она вне себя, – он говорил о шахине запросто, как о близкой и дорогой его сердцу родственнице. – Просто с утра не в своей тарелке. Ничем не могу её успокоить…

– В чем дело, дорогой полковник, ваш башибузук буквально поднял меня с постели… Как вы знаете, вчера мне пришлось немного понервничать. И, по нашей Конституции, я имею право на отдых.

– Да не до шуток сейчас, Иван. Разговор будет важный. Прошу вас, будьте откровенны с этой женщиной. Не можете помочь – так сразу и скажите. Иначе вы просто убьёте ее. Слово?

– Слово, – Пронин пожал плечами. Он отчасти догадывался, но ещё не вполне понимал, что его ждёт.

– Верю. Верю вам, потому что кое-что знаю о вас. Кое-что, вызывающее доверие.

Курпатов приобнял Пронина, и они двинулись в кабинет шахини. По дороге им встречались только дамы – служительницы этого уютного дворца. Среди них Пронин заметил и славянские лица.

– Ваше величество, Иван Николаевич Пронин собственной персоной! – Курпатов старался говорить насмешливо, хотя явно нервничал. Её величество полулежала на диване – в парадном платье. Пронин по взгляду казака на шахиню сразу понял, что они не просто друзья, а намного больше.

Поймав его взгляд, Курпатов усмехнулся, а Тадж ол-Молук торжественно кивнула:

– Да, вы правильно поняли. Мы больше, чем друзья. Саша мой любимый мужчина с тех пор, как Реза меня оставил в 22-м году, женившись на сумасбродной девчонке. Быть старшей, но нелюбимой женой в гареме я не пожелала. Мы были тогда так молоды… После полутора лет одиночества я сблизилась с Сашей, он стал моей опорой в жизни и куда больше посвятил времени моим детям, чем их отец.

Курпатов смущённо пожал плечами. А шахиня властным тоном продолжала:

– Если с личным мы разобрались, то давайте поговорим о более важных вещах. Вы, конечно, никакой не торговый представитель. Саша прояснил по своим каналам, в торговле вы разбираетесь, как я в грибах-подберёзовиках. Вы из разведки. Армия или ЧК, неважно. Но сегодня мы можем стать союзниками. Хотя вчера вы огорчили меня.

– Огорчил? Простите, но я спас вашего сына.

– Вы показали отменный профессионализм. Поэтому я вас и вызвала. Но вы остановили руку рока, которая могла бы всё расставить по местам. И мой Али-Реза мог стать шахом вместо этого… Нет-нет, не думайте, я к этим дервишам никакого отношения не имею. И, конечно, никогда бы не стала участвовать в убийстве сына. Но это была рука рока. А вы ей помешали. Это нехорошо…

– Уж простите, не привык бездействовать, когда замышляется убийство.

– Инстинкт, – улыбнулась шахиня. – Именно такой человек мне и нужен. Вы поможете мне и моей стране, а я помогу вам. Я перейду сразу к делу, без экивоков, – шахиня говорила величественно, но её пальцы, унизанные старинными перстнями, подрагивали, как при лихорадке.

– Итак, программа минимум. На случай, если Мохаммед всё-таки останется у власти. Подарить моему старшему сыну новую жену, которая повернёт его голову в нужное направление.

Пронин не сдержал улыбки. Почти то же самое говорил ему Берия! Как они умеют, эти восточные люди, говорить иносказательно и витиевато, но, по сути, точно. А шахиня продолжала:

– Но есть и программа максимум. Тут задача посложнее: все-таки поменять моих сыновей на шахском престоле. Я верю, что вам это по силам. Вы не навечно останетесь в Персии. Шею снова можно поменять, а верная голова России пригодится. Я заверяю вас, что Али-Реза станет верным союзником Москвы. Нет, не рабом. Это постыдная роль для монарха столь древней и великой страны. Именно союзником.

Пронин замялся.

– Не отвечайте сразу. Я понимаю, вам нужно многое взвесить. Ответа от вас я буду ждать до полуночи. А пока покурите с Сашей, попейте кофе в его комнате. Я должна заняться своими хозяйственными делами…

Комната полковника Курпатова на втором этаже дворца шахини напоминала временную генеральскую квартиру, какие бывали в русской армии во время походов. Фотографии родителей и детей на стене. На специальной подушечке – ордена отца. Графин с серебряной крышкой – явно старороссийского производства.

Курпатов закурил, Пронин просто пил кофе.

– Так значит, дорогой подполковник, вы все-таки сделали ставку на СССР…

– Персия всегда была ориентирована на Россию. Шахиня родилась в Российской империи, как и я. Наши отношения омрачила только высадка десанта Троцким в 1921-м, потом ещё попытка создать советы на севере…

– Между соседями не бывает всё гладко.

– Вот именно. Сейчас эти противоречия забыты. Немцы? Они после Сталинграда – отыгранная карта. Третий Рейх, конечно, ещё может нанести немалый урон Красной армии, но… Вы меня понимаете. Англичане? Они всегда были и останутся хищниками. А мы, русские, даже под красным знаменем всегда предсказуемы. После войны вы уйдёте отсюда.

Пронин поднял бровь, как бы спрашивая, почему.

– Англичане, а самое главное – американцы, которые меньше всех пострадали в войну и рвутся в новые мировые лидеры, – не дадут вам надолго остаться в Иране. Ради этого они за милую душу развяжут войну. Но Советский Союз останется мощной силой. И, возможно, даже усилится с годами. Поэтому вы нужны нам, не немцы и не англичане, а мы – вам.

Пронин прищурился:

– А что насчёт двух других жен почтенного отставного шаха? Если уж мы союзники, можете меня с ними познакомить?

– Вот чего не могу, того не могу. Это другая партия, мы враги.

– Непримиримая борьба?

– Непримиримая!

Курпатов достал из шкафа фарфоровый штоф, две маленькие стопки.

– За такое дело надо выпить. Союзники?

– Так точно.

– А в каком вы звании в Советской России?

– Ну, если сопоставлять мою службу с вашей – считайте, что мы в одном чине.

– За наше начинание! – Курпатов ловко опрокинул стопку. Пронин не отстал от него.

– Настойка личного производства. Пускай наша дружба будет так же крепка, как этот напиток, которым, как говорится, гвозди дёргать можно.

– А что, полковник, если откровенно, неужели шахиню так раздражают нестандартные половые увлечения сына?

– Во-первых, она ненавидит этого хлыща-швейцарца, который лезет во все дела. Во-вторых, она подозревает, что все его многочисленные отношения с женщинами – ширма, игра. И даже дочь египтянка родила не от него… А в такой ситуации встает вопрос наследника. Важнейший вопрос.

– Понимаю. А этот Али-Реза…

– Можете мне поверить, уважает Россию. Превосходно говорит по-русски, к тому же увлекается социалистическими идеями, а для вас ведь это важно.

– Это для всего мира важно, – серьёзно ответил Пронин.

Если бы Иван Николаевич действительно решил пооткровенничать с Курпатовым, он бы объяснил ему, что не имеет права менять Мохаммеда на Али-Резу. Не затем он сюда прибыл… И сейчас Пронин планировал под благовидным предлогом увильнуть от просьб и надежд столь строгой по отношению к своему старшему сыну шахини. Но слова «нет» решил не говорить. На всякий случай.

А вечером Пронин заявился к сестрицам… Арзу и Сурия по очереди вслух читали Гоголя – страшные рассказы про чертей из «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

– Девицы-красавицы, а хотите увидеть настоящий шаббази?

Сурия и слова такого не знала, а Арзу сразу отреагировала:

– Кукольный спектакль?

– Между прочим, древнейшая традиция в нашей стране. Со времён Сасанидов, задолго до ислама… И не истребить её ни векам, ни штыкам… Сегодня на базаре устраивают уникальное представление – о богатырях Кочале и Мобараке. Меня приглашал сам министр культуры шахского правительства. Хочет ответить на наш балет древними куклами! Такие спектакли традиционно устраивают на больших свадьбах и в базарные дни. Сегодня, кажется, как раз базарный день… Пойдёте?

– Я с удовольствием, – ответила Сурия, никогда не бывавшая на таком представлении. Арзу смутно помнила, что отец когда-то водил её на такой народный спектакль, и он ей показался скучноватым. Но отказываться не стала.

Посольский «Мерседес» с ветерком доставил их на базарную площадь. Там уже возвышалась над толпой расшитая золотом ширма. И взрослые, и дети – тысячи людей ожидали представления.

Один из артистов, скрывавшийся под маской какого-то чудовища, ударил в струны – и спектакль начался. Там участвовали и марионетки, и актёры в замысловатых масках. Общались они без слов – с помощью свистков, почти по азбуке Морзе. Правда, реплики в этом представлении большой роли не играли. И так было ясно, что два богатыря мерились силой и славой. А по крикам толпы главный кукольник, прятавшийся в специальной палатке, решал, кто сильнее – Мобарак или Кочал. Они сражались с чудовищами – их, ко всеобщему ликованию, пинками выгоняли за пределы сцены.

– Вы за кого, за Кочала? – спросил Пронин Сурию.

– Конечно! Посмотрите, как он расправился с великаном-людоедом!

– Но и Мобарак не промах. Насадил на одну пику троих воинов. И на вид он как-то помощнее.

– Я за Мобарака, – строго сказала Арзу. – Он высокий и толстый. Смешнее смотрится в драке.

Сестры принялись спорить – но не всерьез, а понарошку. На обратном пути, в машине, они рассуждали уже без улыбок.

– Неужели наш народ так наивен? Вы видели, взрослые люди переживали эту площадную драму без всякой иронии! – рассуждала Арзу. – Это же просто дикость. В Швейцарии такого и представить невозможно.

– Ну, ваша Швецария вовсе не идеал. Знаете, сколько подлости скрывается под респектабельными костюмами этих банкиров? Уж лучше иранское простодушие. Не так ли, Сурия.

– Я об этом не задумывалась. Но представление мне понравилось. Что-то в этом есть исконное. Ведь если бы такие сюжеты ничего не стоили, вряд ли они продержались бы столько веков?

– Браво! – сказал Пронин, а Арзу, презрительно посмотрев на младшую сестру, демонстративно отвернулась.

Смерть по-американски

Пронин полюбил ужинать у Балабанова, зачастил к старику.

– Знаете, хочется простой русской еды, как в детстве.

– Гречневую кашу будете?

– Конечно.

Иван Николаевич хотел помочь ему со стряпнёй, но старик бодро убежал на кухоньку, махнув рукой в сторону Пронина:

– А вы сидите и ожидайте. Вы мой гость. Моя Аннет сегодня где-то летает, но я и сам отлично справляюсь с кулинарными проблемами.

Скоро Балабанов появился в гостиной с двумя массивными плошками, до краев полными ароматной и разваристой гречневой кашей со сливочным маслом.

Пронин, уписывая её за обе щеки, сказал:

– Люблю нашенскую пищу, наверное, любой человек с детства привыкает к своему, исконному. Привычка – вторая натура. Чёрный хлеб, картошка, щи, да гречневая каша. Радость наша!

– Из того, что вы перечислили, исконно наш только ржаной хлеб. Капусту, без которой невозможно представить щи, нам подарили греки. Картошка прибыла из Америки – и наши крестьяне долго побаивались этого «земляного яблока». Считалось, что из него могут появиться змеи и прочая нечистая сила.

– Так это когда было!

– Не так уж давно. К примеру, лет сто назад, при императоре Николае Первом… Считается, что картофель стал культивировать в России Пётр Великий, но это легенда. Он привез из Голландии топинамбур. Земляную грушу.

– Да, видал я этот плод, – вставил Пронин. Не всё же слушал лекцию профессора!

– А картошку при Екатерине из Пруссии завез Сиверс. Был такой новгородский губернатор, очень энергичный человек. Он видел, что немцам именно картошка помогла преодолеть голод в неурожайные годы… Но наши крестьяне её не принимали. Только при Николае I, буквально на штыках, удалось кардинально решить этот вопрос. Это насчёт картошки. А вот гречку мы получили из Персии, в XVII веке. Тогда эту кашу в России едали только первостатейные богачи. Дороги было везти… Потом в некоторых районах Российской империи она стала крестьянской пищей. Появились русские традиции есть её с молоком, поджаривать с грибами…

– Это точно. Всё перемешано в нашем мире. Всё спаяно и прорастает одно из другого. Диалектика!

– Агитируете?

– Я – вас, а вы – меня. Получается, между прочим, очень вкусно!

Эти слова Пронина касались каши, но в неменьшей степени – и их задушевных разговоров.

– А как вам моя красная икра? – Пронин недавно презентовал старику несколько банок.

– Уже съели. Тоже память о детстве, о родных краях… В мои студенческие годы она считалась лучшей закуской. Истинно русская икра – и не дорогая. На чёрную-то студенческих стипендий и подработок не хватало…А здесь, в Иране, чёрной полным-полно. Правда, в последние годы стоит она уж не столь демократично. Война…

Старик Балабанов ухитрился установить добрые отношения не только с разными придворными партиями, но и с американскими гостями, которые пытались контролировать некоторые важные участки Трансиранской железной дороги, которой так гордилось семейство Пехлеви. Среди американских офицеров оказался страстный любитель антиквариата – майор Линдон Скоулз. Сын детройтского миллионера, он приехал в Иран с приличной суммой в кармане и намеревался сделать ряд выгодных покупок. Кто лучше всех знает об иранских редкостях? Скоулзу сразу порекомендовали русского чудака-профессора. Американец стал частым гостем в его доме. Он неизменно приносил с собой бутылку отменного виски и целую сумку копчёной колбасы. Всё это было редкостью в Иране… Правда, Балабанов не любил виски – и всякий раз выпивал не больше глотка. Так у него накопился целый секретер слегка початых бутылок кукурузного бурбона.

В тот день Скоулз неожиданно заявился к профессору, застав у него счастливого и сытого Пронина.

– Какой замечательный сюрприз! Один день – и два дорогих друга у меня в гостях! Два союзника. Разрешите вам представить, Иван Николаевич. Господин Скоулз, майор американской армии. Но воинское звание в данном случае не главное. Перед вами просвещённый человек, древностями интересуется. Искренне рекомендую.

– Иван Пронин, торговый представитель Совнаркома в Тегеране, – Пронин с улыбкой протянул руку американцу. Тот улыбнулся ещё шире, обнажив крупные белые зубы. Сухопарый блондин, очкарик, он казался слишком хрупким для строевого военного. Интендант? Или разведчик?

– Вы легко найдёте общий язык на немецком. История любит парадоксы: это язык врага, но вы оба владеете им отменно, – сказал Балабанов.

И Скоулз действительно бойко заговорил по-немецки, иногда добавляя в свою речь английские словечки и американские интонации:

– А я давно хотел с вами познакомиться. Именно с вами, – сказал Скоулз. – Ведь это вы тот самый Пронин, который спас шаха во время танца этих, с бородами…

– Дервишей, – подсказал Балабанов.

Они расселись в балабановской гостиной, в старых, но чертовски удобных креслах, среди подушек.

– Вот именно. Вы просто герой. Признаюсь, среди наших торговых представителей таких парней не хватает! Одни маменькины сынки… Вы спортсмен? Вообще как у вас в Союзе обстоят дела со спортом? На Олимпийских играх я что-то не видел вашей команды!

– Нас туда не пускают. Думаю, после войны Олимпийский комитет исправит эту маленькую ошибку. Зато у нас проводятся рабочие спартакиады. А спортом в Советском Союза занимаются почти все молодые люди. Причём они увлекаются буквально всеми спортивными дисциплинами – фехтуют, как мушкетеры, занимаются греблей не хуже оксфордских студентов. Штанга, плавание, борьба – у нас работают десятки секций, есть сильные спортивные клубы. А знали бы вы, как любят в СССР футбол!

– Соккер?

– Да, британский футбол, не американский, – улыбнулся Пронин.

– По-моему, это скучное зрелище. А баскетбол?

– У нас любят и его.

– Вот это отлично! Вот за это надо выпить нашего бурбона.

– Я за рулем – поэтому чисто символически.

– Вот это правильно. В Тегеране такие отвратительные дороги. И эти повозки, которые так неожиданно появляются на пути – как в деревне. Просто наказание для водителей. То ли дело у нас в Чикаго…

Балабанов слегка обиделся за свою вторую родину:

– Слышал бы это шах! Он так гордится столичными дорогами! Здесь ведь немало и асфальтированных трасс.

– Да, но только это не асфальт, а дерьмо, – захохотал американец. – Но что мне действительно нравится в Иране – так это антиквариат. Вот такого у нас в Детройте мало! Господин Балабанов помогает мне выбирать настоящие шедевры. Как это называется – то, что мы с вами позавчера приобрели у этого сутулого старика?

– Чеканка. Старинная чеканка. Сюжет относится еще к эпохе Ахеменидов. Царь Ксеркс собирает войско – такое огромное, что горизонта не видно. Только шлемы, шлемы, шлемы, мечи… Замечательная композиция! Ее создал даже не мастер – волшебник. Настоящий волшебник! Примерно 110–112 лет назад.

– И сейчас за это волшебство с меня взяли 100 долларов! И десять долларов уважаемому профессору за консультации. Честный бизнес! Я покажу вам эту чеканку, господин Пронин. Вы можете даже сделать фотографию для вашего музея древностей. У вас ведь имеется музей древностей? Для союзника – бесплатно!

– Вы великодушный человек, господин Скоулз, – степенно произнес Пронин.

– Я готов помочь вам не только в этой мелочи. Поверьте, я вам ещё во многом пригожусь. Но и у меня будет к вам один важный вопрос! Предупреждаю сразу – дело непростое.

Пронин налил себе, Балабанову и американцу ароматного чаю из старинного фарфорового чайника. А Скоулз принялся излагать свое дельце.

– Мы, американцы, только начали осваиваться здесь, в Иране. Для нас это неизвестная земля. Я почти не знаю здешних обычаев… А вы, русские, в Иране давно, – он покосился на профессора, который гордо приосанился на этих словах. – И в вашем посольстве наверняка есть люди, которые умеют разгадывать всякие загадки. В стиле Ната Пинкертона, понимаете? – Скоулз снова звучно захохотал. – У вас выходили книжки про Ната Пинкертона?

Пронин кивнул.

– Ну, значит, вы меня прекрасно понимаете.

– Признаться, пока не вполне… – ответил Пронин, внимательно изучая американца своими сероватыми глазами.

– У нас есть небольшой лагерь в горах, мы прикрываем один из тоннелей на местной железной дороге. По которой, кстати, идут грузы в вашу страну. Поэтому я и решил к вам сразу обратиться…

– Да, это важно для нас! В войну каждый груз стратегически необходим! Всё для фронта, всё для победы – так у нас говорят.

– Абсолютно! Там у нас служил один офицер – лейтенант… – Скоулз хотел назвать его по фамилии, но осекся. – Молодой лейтенант американской армии. И вот, представьте, вчера он исчез. Вы скажете, в каждой армии бывают дезертиры? Да, но не в этой пустыне! Он американец британского происхождения, никаких увлечений исламом, никаких знакомств. Не склонен к выпивке, даже не курит… Как вы это объясните?

– У нас в полпредстве действительно есть человек, который умеет разгадывать такие загадки.

– Господин из ЧК?

– Нет, скорее сыщик-любитель. Если вы не против, мы вместе с ним нанесём визит на этот ваш горный пост.

– Буду вам обязан! А я, поверьте, не люблю оставаться в долгу. Предлагаю завтра же отправиться туда на моем джипе. У вас и вашего друга найдётся время завтра?

Пронин наморщил лоб.

– Завтра, завтра… Нет, увы, завтра у меня важная встреча по коммерческим вопросам. А вот послезавтра мы оба в вашем распоряжении. У моего друга как раз будет свободный день… Между прочим, он испанец. И большой мастер разгадывать такие загадки.

– Моё присутствие на этот раз необязательно? – улыбнулся Балабанов.

– Вам лучше не тратить нервы на такие путешествия, – сказал американец.

Для Пронина это был шанс сделать то, к чему он давно примеривался, – приглядеться к американцам, которые вели себя в Иране всё более активно. За такими союзниками нужен глаз да глаз. И эта секта – «Дарий Великий» – обосновалась неподалеку от американской базы. И этот его немецкий… Американцы редко знают иностранные языки. Скорее всего, здесь не обошлось без германских предков… А уж если удастся вбить хотя бы маленький клин между американцами и англичанами – Пронин бы считал свою миссию в Иране во многом выполненной… В любом случае неожиданная поездка на американский пост была для него подарком судьбы, и отказываться от него он не собирался. «Буду пользоваться этой возможностью на полную катушку, пока мы союзники».

Всё пошло как по маслу. В намеченный день ранним утром Скоулз просигналил под окнами у Пронина.

Пронин в сопровождении Альвареса быстро спустился к автомобилю.

– Разрешите отрекомендовать, это наш Шерлок Холмс, товарищ Альварес.

– Ветеран Испанской войны? – с уважением спросил Скоулз.

– Так точно, – ответил испанец. А Пронин добавил:

– И выдающийся мастер разгадывать самые головоломные преступления.

– Тогда не будем медлить.

Пронин сразу почувствовал, что за рулем джипа настоящий виртуоз своего дела. Американский солдат, которого Скоулз представил только по имени – Джон, удивительно быстро объезжал пригорки и глубокие лужи, пробираясь к предгорью Загроса, где, неподалеку от тоннеля, обосновались американские военные.

Пронин сразу заметил, что к майору Скоулза все офицеры – даже равные по званию – относятся подобострастно. Видимо, его отец действительно большая шишка в Детройте. И, значит, этого господина нужно очень серьёзно взять на заметку.

Когда они оказались в тени старого развесистого платана, Пронин протянул Скоулзу фляжку: «Хотите русского коньяку? А точнее – армянского. Есть у нас такая республика. Говорят, любимый коньяк Черчилля».

– Глотну немного. Хотя и не люблю этого свинью Черчилля. Спасибо, господин Пронин, – он приложился к фляжке, с наслаждением отпил глоток. – Впервые начинаю понимать Черчилля! Это действительно освежает. Очень, очень приятный привкус. Эй, ребята, я привёз вам русского сыщика и еще одного русского коммерсанта!

Высокий морщинистый офицер подошел к Пронину и Альваресу:

– Майор Мэртон-младший. К вашим услугам. Рад, что в такой глуши нас посетили союзники! Вы знаете, как мы пили за ваших сталинградцев, когда Паулюс оказался в кольце? Для меня и моих друзей это был настоящий праздник. Русские на этой войне сражаются, как львы, – в Америке это каждый знает.

Он говорил по-английски. Пронин понимал его с горем пополам, но Альварес тихонько переводил. Сам он бойко говорил по-английски, то и дело добавляя испанские словечки. Американцы отлично его понимали. Пронин приглядывался к союзникам. Каждый солдат носил гору оружия – и автомат, и ножи, а многие еще и винтовку. Неудивительно, что в жаркую погоду передвигались они тяжело и медленно, несмотря на неплохую спортивную подготовку. Странно, что их командование не обращает на это внимание…

Мэртон-младший щурился на солнце – и лицо его казалось совсем старческим. Пронин решил, что это, видимо, потомственный военный, настоящий служака. Такой в любом деле может быть полезен.

Дорогой Пронин дал Альваресу подробные указания – и сейчас испанец рьяно взялся за следствие.

Первым делом он осмотрел жилище пропавшего лейтенанта. Маленький щитовой дом, собранный на скорую руку. В доме чисто, полы отдраены. В шкафу – свежее и даже отглаженное белье. Испанец отметил тёплое стёганое одеяло – зачем оно ему в такую жару? На стене – фотография матери в скромной раме. Аптечка. Там кроме жаропонижающего и обезболивающего – бутыль йода и две упаковки презервативов. Одна из них открыта, нескольких штук не хватает. Значит, лейтенант в этой глуши не скучал. Что ж, всё правильно… В коробке, под раскладной кроватью, Альварес добыл несколько фотографий лейтенанта – достаточно крупных, в разных позах. Испанец обрадовался этой находке: «Американцы любили фотографироваться, это должно серьезно помочь следствию!» И положил пачку снимков в карман. Кстати, никаких женских фотографий он в этой стопке не обнаружил.

Пронин, лениво беседуя со Скоулзом, стоял неподалеку и через окошко отлично видел все движения Альвареса.

– Оружия нет! – торжественно объявил испанец, выйдя из домика.

– Значит, шерше ля фам, – беззаботно сказал Пронин.

– Кто помогает лейтенанту по хозяйству? – спросил Альварес.

– Раз в два дня приходит одна местная. Вернее, приезжает на каком-то ишаке. Тут есть деревушка километрах в пятнадцати. Нищета там, я вам доложу, библейская.

– Молодая?

– Не угадали. Сморщенная старуха. Приезжает на каком-то ишаке. Моет полы, здесь же стирает и гладит одежду офицерам. Мы ей платим консервами, они у них в цене. Получается очень практично.

– Готовьте джип, Скоулз, поедем в деревню. И немедленно, – Альварес прекрасно вошёл в роль сыщика.

Дорогой Пронин расспрашивал Скоулза про эту деревню, но никакой информации не получил. Американцев абсолютно не интересовали ни традиции, ни верования местных жителей, ни их национальность. А Альварес, как и положено русскому Пинкертону, задавал вопросы о пропавшем лейтенанте:

– Он был холост? В комнате я обнаружил только фотографию взрослой женщины – по-видимому, матери.

– Да, как и большинство молодых лейтенантов. Вот отслужит здесь, получит денежки на счет – и можно обустраивать судьбу. Но если вас интересует личная жизнь, – Скоулз подмигнул Альваресу, – постоянной подружки у него не было. И правильно, я вам доложу. Так легче начинать кочевую армейскую жизнь. Вот я женился рано, двое детей. А часто ли я их вижу?

– В походе офицеру тоже нужна женщина, – сказал Пронин как бы между прочим, – этот лейтенант – молодой парень, кровь играет…

– Вы хотите спросить, была ли у него любовница? Я не следил за этим. И ни разу не видел, чтобы он приводил женщину в своё жилище. Но Брайтон, между прочим, был скрытным парнем.

– Это мы уже заметили.

– Вот она, эта деревушка, – Скоулз рукой показал на низкие, глубоко вросшие в землю домишки. – Не Нью-Йорк-сити и не Москва, не так ли?

Автомобиль для местных был диковинкой, а американских солдат они побаивались. И навстречу джипу сразу вышел седобородый крестьянин в белом одеянии – по-видимому, деревенский старейшина.

Уроки Балабанова не пропали даром – Пронин сразу определил, что этот старик относится к племени белуджей. Белуджи – сунниты, в отличие от шиитского большинства Персии. Жизнь они ведут полукочевую, но в последнее время стали оседать вот в таких деревушках, вдали от крупных городов.

Альварес вышел из машины, подошел к старику, почтительно поклонился, что-то сказал на фарси и показал ему фотографии. Старик оживленно кивнул и затараторил. Видимо, узнал лейтенанта. Испанец словами и жестами просил проводить его к этому человеку, если он в деревне. Но старик только махал руками.

«Если бы он сейчас был в деревне – старик сразу бы нас к нему провёл», – подумал Пронин.

– Надо вызвать эту старуху, которая к нам приходит. Она хотя бы немного понимает по-английски.

Альварес сумел втолковать старику, что ему нужна женщина, которая работает на американской базе. Он всё понял, закивал – и чинно удалился, опираясь на кривой деревянный посох.

– Сейчас вернется с этой вашей кухаркой! – объявил Альварес.

И очень скоро старейшина действительно появился, крепко держа за руку сутулую полноватую женщину в чадре.

Альварес протянул старику фотографию, чтобы он сам расспросил её.

Она закивала: «Да-да, он приходил к нам. Салима! Салима!»

– По-видимому, так зовут его любовницу, – сказал Альварес.

– Ну так приведите ее сюда! – крикнул Скоулз.

Но путаный допрос женщины и старика показал, что Салима исчезла. Они второй день ищут её и считали, что девушка отправилась к американцам – чтобы устроиться на подработку.

– Ничего не понимаю, никакая девушка к нам не приходила, – бушевал Скоулз.

– Значит, надо обследовать дорогу, укромные места, – изрёк Альварес. – Она поедет с нами.

Женщину усадили в джип, и они поехали обратно. Старейшина долго смотрел, как машина, поднимая пыль, уходит вдаль по дороге.

Километров через десять женщина что-то тихо сказала Альваресу – и он попросил водителя остановиться.

– Здесь есть колодец и тень, – пояснил испанец, – укромное место. Они могли быть здесь.

Вся компания вышла из машины, и, свернув с дороги, они увидели колодец и покосившийся домик, в котором, видимо, могли передохнуть путники или рабочие, добывавшие здесь камень… Альварес первым шагнул туда и увидел труп мужчины в военной форме. Он лежал лицом в пол. Кровь на полу уже засохла. Испанец перевернул его и сразу узнал парня с фотографий… Это был Брайтон.

Пронин и Скоулз застыли в дверях.

– Мёртв! – сказал Альварес. – Пуля в животе, много крови потерял.

Пронин покосился на Скоулза. Тот снял фуражку и поморщился:

– Вот ведь мерзавец, какое пятно на всё подразделение… Сейчас мы потонем в отчетах начальству… Но вы поможете найти эту убийцу?

– Шерше ля фам… – задумчиво повторил за Прониным Альварес.

В тот же вечер вся американская военная разведка, дислоцированная в Иране, начала искать Салиму. Она никогда не фотографировалась. Даже Брайтон почему-то не пытался её запечатлеть своим «Никоном». Но, по рассказам жителей деревни, был составлен её подробный портрет, со слов дехкан его зарисовали и размножили.