Текст книги "1918: Очерки истории русской Гражданской войны"

Между тем реальная обстановка на Дону определенно первой задачей выдвигала не строительство Донского государства, а вооруженную борьбу с большевизмом. Возвращавшиеся на Дон казачьи полки, в значительной степени распропагандированные на фронте, однако, воевать не хотели.

15 ноября, день спустя после утверждения советской власти в Москве, на Дон прибыл генерал Алексеев[31]31
  Генерал М. В. Алексеев, командовавший перед войной XIII корпусом, выступил на войну начальником штаба Юго-Западного фронта. В 1915 г. он становится главнокомандующим Северо-Западным фронтом, а с принятием на себя в конце сентября 1915 г. государем императором верховного главнокомандования, стал Его начальником штаба. Верховный главнокомандующий при Временном правительстве весной 1917 г. генерал Алексеев был общепризнанным крупнейшим военным авторитетом русской армии. Ко времени его прибытия на Дон ему было 60 лет.


[Закрыть]. Он сразу же приступил к организации общероссийской вооруженной силы, сперва называвшейся Алексеевской организацией, а впоследствии ставшей Добровольческой армией.

29 ноября в Макеевке (в Таганрогском округе, центр угольной промышленности) была провозглашена Дон ская социалистическая республика, а 3 декабря 272-й пехотный запасный полк, вынесший резолюцию о непризнании власти донского правительства, был генералом Калединым разоружен при содействии офицеров Алексеевской организации. Однако в ночь на 9 декабря в Ростове была провозглашена советская власть при помощи прибывших в Ростов матросов Черноморского флота.

Генерал Каледин вначале на предположение генерала Алексеева «воспользоваться юго-востоком России, и в частности Доном, как богатой и обеспеченной собственными вооруженными силами базой для того, чтобы собрать там оставшиеся стойкими элементы – офицеров, юнкеров, ударников, быть может, старых солдат и организовать из них армию, необходимую для водворения порядка в России», хотя и согласился дать приют русскому офицерству, но просил «не задерживаться в Новочеркасске более недели и перенести свою деятельность за пределы области – в Ставрополь или Камышин»[32]32
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Париж, 1922. Т. II. С. 156.


[Закрыть]. Обстановка, сложившаяся в ночь на 9 декабря в связи с восстанием в Ростове, однако, изменила его первоначальную точку зрения, и, придя к генералу Алексееву, он сказал: «Михаил Васильевич. Я пришел к вам за помощью. Будем как братья помогать друг другу. Всякие недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти».

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему: «Дорогой Алексей Максимович. Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела»[33]33
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Париж, 1922. Т. II. С. 173.


[Закрыть].

При содействии офицеров и юнкеров Алексеевской организации генерал Каледин к 17 декабря, т. е. ко времени созыва 3-го круга, подавил восстание ростовских большевиков.

Одновременно с этим генерал Каледин после долгих колебаний из-за нежелания рисковать жизнями молодежи уступил настоятельным просьбам и разрешил для обороны Дона формирование партизанских отрядов. Это разрешение подняло настроение в Новочеркасске. Инициатором и главным вдохновителем партизанской борьбы был есаул В. М. Чернецов. После него разрешение формировать партизанские отряды получили есаул Семилетов, прапорщик Назаров и сотник Попов. Практически партизанские отряды представляли, из-за «нейтралитета» возвращавшихся с фронта донских полков, единственную реальную донскую силу в руках атамана.

В эти же дни (т. е. в середине декабря) стала прибывать на Дон и группа быховских узников. Арестованные в связи с сентябрьским выступлением генерала Корнилова сам генерал Корнилов, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Лукомский, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, 1-й генерал-квартирмейстер Ставки генерал Романовский и начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Марков были Керенским заключены в Быховскую тюрьму. Октябрьский переворот поставил на очередь вопрос ликвидации Ставки и Быхова. 1 декабря временно исполнявший должность Верховного главнокомандующего генерал Духонин прислал генералу Корнилову телеграмму с сообщением о приближении большевиков к Могилеву и о том, что к 6 часам вечера в Быхов будет подан поезд, на котором рекомендовал, взяв с собою текинцев, отправиться на Дон. Поезд, однако, подан не был, и генерал Корнилов, вызвав коменданта тюрьмы, сказал, что 2 декабря он вместе с заключенными с ним генералами покинет Быхов. При этом генерал Корнилов решил идти с охранявшим Быхов Текинским полком, а остальным четырем генералам он предложил отправиться в путь самостоятельно[34]34
  Лукомский А. С. Воспоминания: В 2 т. Берлин, 1922. Т. I. С. 266–268.


[Закрыть].

В этот же день советская делегация у Двинска перешла через линию фронта, направляясь для заключения перемирия в Брест, а на следующий день бандой большевиков в Ставке был зверски убит временно исполнявший должность Верховного главнокомандующего генерал Духонин.

После ряда перипетий генерал Корнилов 19 декабря, т. е. сейчас же после подавления Ростовского восстания, прибыл на Дон. Следовавшие одиночным порядком генералы Лукомский, Деникин, Романовский и Марков прибыли в первых числах декабря, но по совету генерала Каледина, первоначально кроме генерала Романовского оставшегося в Новочеркасске при генерале Алексееве, уехали на Кавказ и вернулись на Дон лишь с прибытием генерала Корнилова[35]35
  Генерал Каледин, как пишет генерал Лукомский в своих «Воспоминаниях» (т. I, с. 275–276), этим совершенно не имел в виду нежелательности пребывания спасшихся из Быхова генералов на Дону. Наоборот, он был «очень рад приезду на Дон целой группы генералов, которые помогут наладить организационную работу, но, прибавил Каледин, «имена генералов Корнилова, Деникина, Лукомского и Маркова настолько для массы связаны со страхом контрреволюции, что я рекомендовал бы вам обоим (т. е. генералам Лукомскому и Деникину) и приехавшему генералу Маркову пока активно не выступать, было бы даже лучше, если бы вы временно уехали из пределов Дона». После этого генерал Каледин добавил: «Я отнюдь не настаиваю, чтобы вы уезжали с Дона. Если вас это не устраивает, то вы оставайтесь, и вы будете гостями донского казачества, но я, зная обстановку, счел свои долгом высказать, что вам лучше временно уехать. Я убежден, что в самом ближайшем будущем ваше присутствие здесь будет совершенно необходимо, тогда вы вернетесь и мы вместе будем работать».


[Закрыть].

К началу мировой войны лишь генерал Лукомский занимал крупный пост в центральном управлении Военного ведомства, генералы же Корнилов и Деникин были только что произведенными в этот чин генерал-майорами, и первый командовал перед войной бригадой, а второй произведен в генералы в 1914 г., лишь за несколько месяцев до войны, и получил назначение генерала для поручений при командующем войсками Киевского военного округа. И по возрасту (генералу Лукомскому было 49, Корнилову – 47, Деникину – 45 лет), и по выпускам из Академии Генерального штаба (выпуски 1897–1899 гг.) они принадлежали к другому поколению, чем генералы Алексеев и Каледин (60 и 55 лет, выпусков из академии 1890 и 1889 гг., причем генерал Каледин был старше генерала Алексеева по академии на год). Генералы Романовский и Марков были еще моложе, начав войну полковниками, не командовавшими еще полками. Им ко времени прибытия на Дон было соответственно 40 и 39 лет. Все прибывшие из Быхова генералы, правда, во время войны достигли высших постов в армии, но все-таки в глазах генералов Алескеева и Каледина они, конечно, принадлежали все же к другому, младшему поколению.

В своих воспоминаниях и генерал Лукомский, и генерал Деникин не скрывают того конфликта, который возник на почве возглавления добровольческой организации генерала Алексеева. Генерал Лукомский пишет о своем впечатлении по прибытии в Новочеркасск (29 декабря): «Я застал генерала Корнилова в большом колебании. Формирование Добровольческой армии было уже начато генералом Алексеевым. По характеру генералы Алексеев и Корнилов мало подходили друг другу. Корнилов считал, что дело может пойти успешно лишь при условии, если во главе будет стоять один человек. Алексеев говорил, что роли можно распределить; он указывал, что в его руках останутся финансовые вопросы и политика, а Корнилов всецело займется формированием армии и ее управлением. Корнилов доказывал, что их параллельная деятельность будет вызывать постоянные трения, и прежде всего в финансовых вопросах. Затем Корнилов указывал, что с развитием дела ему, как командующему армией, придется вплотную подойти к внутренней политике, которая будет находиться в ведении Алексеева… В сущности говоря, это сознавал и генерал Алексеев, предложивший генералу Корнилову такое решение: «Вы, Лавр Георгиевич, поезжайте в Екатеринодар и там совершенно самостоятельно приступайте к формированию частей Добровольческой армии, а я буду производить формирования на Дону». Генерал Корнилов категорически от этого отказался, сказав, что это не выход из создавшегося положения и что это будет еще хуже. «Если бы я на это согласился, то, находясь на таком близком расстоянии один от другого, мы, Михаил Васильевич, уподобились бы с вами двум содержателям балаганов, зазывающих к себе публику на одной и той же ярмарке». Генерал Корнилов хотел ехать на Волгу, а оттуда в Сибирь. Он считал более правильным, чтобы генерал Алексеев оставался на юге России, а ему была дана возможность вести работу в Сибири. Он доказывал, что для дела это будет лучше»[36]36
  Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 279, 280.


[Закрыть].

Генерал Деникин пишет[37]37
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 187, 188.


[Закрыть]: «19 декабря приехал Корнилов, с нетерпением ожидаемый всеми. После первого свидания с Алексеевым стало ясно: совместная работа их вследствие взаимного предубеждения друг против друга будет очень нелегка. О чем они говорили, я не знаю, но приближенные вынесли впечатление, что расстались они темнее тучи… Предстояло решить основной вопрос существования, управления и единства Алексеевской организации. По существу, весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов – Алексеева и Корнилова… Между тем обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно».

В конце декабря в Новочеркасск прибыли представители образовавшегося осенью 1917 г. в Москве из представителей буржуазно-либеральных кругов так называемого Московского центра. 31 декабря состоялось первое большое совещание генералов и московских делегатов. Эти последние настаивали на том, чтобы генерал Корнилов оставался на юге России и работал совместно с генералами Алексеевым и Калединым. Так как генерал Корнилов не соглашался, то было заявлено, что «московские общественные организации совершенно определенно поручили объявить, что руководители антибольшевистского движения могут рассчитывать на моральную помощь лишь при условии, что все они (Алексеев, Корнилов и Каледин) будут работать на юге России совместно… Генерал Корнилов принужден был согласиться»[38]38
  Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 280.


[Закрыть].

Генерал Деникин, описывая это совещание, говорит: «Произошла тяжелая сцена, Корнилов требовал полноты власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и перейдет в Сибирь…»[39]39
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 188.


[Закрыть]

Наконец 6 января 1918 г. был объявлен приказ о вступлении генерала Корнилова в командование армией, которая с этого дня официально стала именоваться Добровольческой армией, а генерал Лукомский был назначен ее начальником штаба.

Генерал Корнилов был вынесен судьбой на гребень контрреволюционной волны. Все его прошлое, красочность и оригинальность его фигуры как-то невольно вы двигали его на роль всероссийского диктатора. Несомненно, что генерал Корнилов это сознавал, и его тянуло на широкий общероссийский простор. На Дону ему было тесно. Его манила Сибирь. Ореол его имени был, несомненно, крупнейшей ценностью в эти смутные дни[40]40
  Лавр Георгиевич Корнилов родился в Сибири в г. Усть-Каменогорске в семье выслужившегося до чина хорунжего простого казака Сибирского казачьего войска. Окончив приходскую школу, он был принят в Сибирский кадетский корпус, который он окончил первым. По окончании Артиллерийского училища он был произведен в офицеры в Туркестанскую артиллерийскую бригаду. Окончив первым, с серебряной медалью, Академию Генерального штаба, он пять лет провел в том же Туркестане на должностях Генерального штаба. В это время генерал Корнилов, часто рискуя жизнью, совершал ряд рекогносцировок в Афганистане, китайском Туркестане, Персии и Индии. На Японской войне он был начальником штаба 1-й стрелковой бригады и был награжден Георгиевским крестом и оружием. После войны он был четыре года военным агентом в Китае. Откомандовав полком, он вышел на войну командиром пехотной бригады; с 25 августа 1914 г. принял в командование 48-ю пехотную дивизию. При отходе из Карпат 29 апреля 1915 г., прикрывая с горстью храбрецов отход своей дивизии, он был тяжело ранен и взят австрийцами в плен. Оправившись от ранения, генерал Корнилов бежал из австрийского плена, был награжден Георгиевским крестом 3-й степени и получил XXV корпус. Назначенный с начала революции главнокомандующим Петроградским военным округом, он в апреле снова вернулся на фронт и вступил в командование 8-й армией. Вступив в момент наибольшего его развала в главнокомандование Юго-Западным фронтом (июль 1917 г.), генерал Корнилов добился от Временного правительства восстановления на фронте смертной казни. Вскоре (6 августа 1917 г.) он сменил Брусилова на посту Верховного главнокомандующего. Арестованный за свое выступление в сентябре Керенским 14 сентября, он был заключен в Быхов, откуда во главе Текинского полка 2 декабря 1917 г. ушел на Дон.


[Закрыть].

Окончательно взаимоотношения между донским атаманом генералом Алексеевым и командующим Добровольческой армией генералом Корниловым были после этого оформлены на основании предложенного генералом Деникиным «триумвирата», в котором роли были распределены так:

– генерал Алексеев – внешние сношения, финансовое и гражданское управление,

– генерал Корнилов – власть военная,

– генерал Каледин – управление Донской областью.

Верховной властью являлся весь триумвират.

Одновременно с этим, однако, организация власти сильно осложнялась созданием при генерале Алексееве особого Совета из представителей «русской общественности». По определению главного инициатора этого учреждения – М. М. Федорова, задача Совета заключалась в «организации хозяйственной части армии, сношений с иностранцами на казачьих землях местными правительствами и с русской общественностью»[41]41
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 190.


[Закрыть].

Не обладая ни территорией, ни материальными средствами, ни достаточным авторитетом, Совет, к тому же еще пополненный социалистами во главе с Савинковым, конечно, только тормозил дело Добровольческой армии. Бесславно просуществовав несколько дней, Совет так же бесславно закончил свое существование. Генерал Корнилов наконец предъявил ему ультиматум, потребовав от московских делегатов «письменного извещения, что Совет признает себя органом только совещательным при командовании из трех генералов и ни один вопрос, внесенный на рассмотрение Совета, не получает окончательного разрешения без утверждения означенных трех лиц и т. д.».

25 января Совет принял ультиматум Корнилова, а через несколько дней он и фактически перестал существовать. Генерал Деникин, оценивая значение Совета, пишет: «Чтобы понять обращение Корнилова именно к московской делегации, нужно иметь в виду, что в глазах триумвирата она пользовалась известным значением, так как с ней связывалось представление о широком фронте русской общественности. Это было добросовестное заблуждение членов делегации, вводивших так же добросовестно в заблуждение и всех нас. Сами они стремились принести пользу нашей армии, но за ними не было никого»[42]42
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 194.


[Закрыть].

Главного, в чем нуждалась Добровольческая армия, – материальных средств, русская общественность всех оттенков дать ей не смогла. Политический же общероссийский орган на донской территории был, конечно, в эту эпоху лишь политическим недоразумением.

9 января 1918 г. штаб Добровольческой армии обнародовал воззвание, в котором разъяснялись цели, преследуемые армией. Основной целью ставилось создание организованной военной силы, которая могла быть противопоставлена надвигающейся анархии и «немецко-большевистскому» нашествию. Первой целью воззвание ставило противостоять вооруженному нападению на юге и юге-востоке России «рука об руку с доблестным казачеством по первому призыву его круга, его правительства и вой скового атамана в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко-большевистского ига». Наряду с ней, однако, Добровольческой армии ставилась задача быть «той действенной силой, которая даст возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства Свободной России. Новая армия должна стоять на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской – ее народ – выявит через посредство избранного Учредительного собрания державную волю свою»[43]43
  Цит. по: Там же. С. 198, 199.


[Закрыть].

Воззвание это, таким образом, становилось на точку зрения непредрешения ни будущей формы правления, ни земельного вопроса. «Мир и земля», провозглашенные большевиками, не нашли в этом воззвании противоядия. Взамен конкретной «цели», по существу дела, воззвание ограничивалось лишь указанием «средства» – создания организованной вооруженной силы. Сама цель оставалась туманной, будучи предоставлена выявлению «державной воли» народа…

Генерал Лукомский в своих воспоминаниях указывает, что при обсуждении воззвания возник вопрос – о каком Учредительном собрании идет речь: о новом или об Учредительном собрании 1917 г. «Все, – пишет генерал Лукомский, – высказались единодушно, что об Учредительном собрании 1917 г. не может быть и речи»[44]44
  Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 286.


[Закрыть].

Однако редакция воззвания не вполне точно отражает эти настроения. Ведь Учредительное собрание 1917 г. в день обнародования воззвания (9 января) еще не было собрано, и поэтому легко можно было понять, что вопреки пожеланиям его авторов воззвание говорило именно о нем.

Взаимоотношения с приютившим защищавшую его Добровольческую армию Доном были в этот период нормальными. Переименованное после принятия принципа паритета из войскового в донское правительство, еще не пополненное до их съезда иногородними, сейчас же, 2 января 1918 г., официально приветствовало Добровольче скую армию, и войсковой есаул Г. П. Янов был уполномочен передать ее вождям, что «правительство Дона всемерно пойдет навстречу армии и ее пожеланиям, так как идея спасения Родины одинаково близка как донскому правительству, так и вождям Добровольческой армии»[45]45
  Янов Г. П. Паритет // Донская Летопись. № 2. С. 179.


[Закрыть].

11 января 1918 г. в Новочеркасск съехались на съезд представители иногороднего населения области Донского Войска (из 150 членов съезда было, между прочим, 40 большевиков). После довольно значительных трений, сглаженных лишь передачей донским крестьянам трех миллионов десятин частновладельческой земли, съезд все же вынес резолюцию о борьбе с большевиками до победного конца и о поддержке атамана. Однако наряду с этими пожеланиями съезд вынес и резолюцию «о разоружении и роспуске Добровольческой армии, борющейся против наступающих войск революционной демократии». Коалиционное (паритетное) донское правительство впоследствии, правда, пересмотрело этот вопрос. Генерал Каледин убедил генерала Алексеева личным собеседованием с представителями «демократии» разъяснить все сомнения в контрреволюционности армии. 31 января состоялось заседание неказачьей части правительства с участием представителей от демократического объединения г. Ростова, на которое был приглашен генерал Алексеев, сделавший доклад об истории возникновения Добровольческой армии, ее задачах и конструкции и отвечавший на вопросы представителей революционной демократии. Доклад генерала Алексеева произвел на них чрезвычайное впечатление, и благодаря выступлению генерала Алексеева казачьей части правительства удалось провести «компромиссное» решение. «Существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное собрание армия должна находиться под контролем объединенного правительства, и в случае установления наличия в этой армии элементов контрреволюции таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы области»[46]46
  Каклюгин К. Указ. соч. С. 169, 170.


[Закрыть].

По избрании представителей съезда в паритетное правительство это последнее под названием донского вступило в управление областью. Эта роковая уступка донского казачества, однако, не дала ему никаких реальных выгод, не увеличив ни числа защитников Дона, не внеся успокоения ни среди «фронтовиков» (т. е. вернувшихся с фронта казаков), ни в среду иногородней массы… Неустойчивое равновесие новой донской власти не сулило ей ничего доброго в ближайшем же будущем.

Соседнее с Доном, второе по численности Кубанское казачье войско переживало ту же борьбу с иногородними с осложнением этой борьбы еще и неоднородностью своего состава. Кубанское казачество создалось из слияния переселенных на северный берег р. Кубани императрицей Екатериной II остатков Запорожского войска, которая его называла «совсем особливым политическим сонмищем, замыслившим составить из себя посреди отечества область совершенно независимую под собственным своим неистовым управлением», получивших название Черноморского войска, с частью казаков-линейцев, несших с конца XVII в. пограничную службу на Северном Кавказе. В 1802 г. в него влились еще и остатки Екатеринославского казачьего войска. Главная масса войска – черноморцы по языку и происхождению было малороссами, или украинцами. Линейцы главным образом состояли из великороссов (донцов). Лишь в 1860 г. из этих разнородных по происхождению частей было образовано Кубанское казачье войско.

В состав населения Кубанской области, кроме того, входило сто с лишним тысяч горцев (главным образом адыгейцев, черкесов и карачаевцев). Иногородние к началу Гражданской войны в Кубанской области составляли 52 % населения. В то же время на их долю приходилось лишь 37 % общего количества земли, тогда как в руках казачьего меньшинства сосредоточивалось до 60 %. Острота взаимоотношений между казачьим и иногородним населением в 1917 г. на Кубани превосходила то, что имело место на Дону. Настроения же казаков-фронтовиков были точно такие же, как и на Дону, – воевать они ни с кем не хотели.

Украинофильская тенденция и самостийнические течения – наследство «неистовых» запорожцев – в то же время были очень сильны на Кубани. Еще до октябрьского переворота – 18 октября – Краевая казачья рада приняла постановление о выделении Кубани в Кубанскую Республику на правах самоуправляющегося члена Россий ской Федерации. 24 октября Кубань избрала своего первого выборного атамана – полковника Филимонова. При этом новая Кубанская Республика становилась чисто казачьей, так как почти половина всего населения области (иногородние, кроме староселов) была лишена избирательных прав. Рознь и вражда между казаками и иногородними, объединившимися с казаками-фронтовиками, приняли очень резкие формы. Поэтому для самозащиты кубанскому правительству к концу 1917 г. пришлось прибегнуть к формированию добровольческих (преимущественно из офицеров и юнкеров) отрядов, во главе которых стал военный летчик – капитан Покровский.

На Тереке выборный атаман Караулов был убит большевиками 26 декабря на ст. Прохладной. Образованное им противосоветское терско-дагестанское правительство вскоре стало лишь пустой фикцией, и Терек неизбежно должен был вскоре стать легкой добычей большевиков.

В Закавказье Закавказский комиссариат также не признал октябрьского переворота и, отмежевываясь от большевиков, стремился создать местную власть, только временно, до созыва Всероссийского Учредительного собрания. Положение Закавказья, однако, чрезвычайно осложнялось развалом Кавказского фронта, демобилизующиеся полки которого неизбежно должны были затопить край при своем уходе «по домам».

Уральское и Оренбургское казачьи войска также не признали октябрьского переворота, и войсковому атаману Оренбурского войска Дутову удалось, подняв южные отделы войска, с 8 декабря по 31 января успешно отстаивать столицу войска Оренбург от большевиков. 31 января атаман Дутов, вынужденный оставить Оренбург, отошел в северные отделы Оренбурского войска, к Верхнеуральску.

Сопротивление Уральского войска в этот период носило менее организованный характер, но казачество опре деленно было настроено против советской власти и ее не признавало.

Таким образом, к середине января 1918 г. от Украины через Дон и Кавказ до Оренбурга окраины не признавали власти советского центра и более или менее успешно стремились организовать вооруженное сопротивление. Однако реальной боевой силой в эту эпоху на всей этой территории были лишь Добровольческая армия и партизаны на Дону, добровольческие отряды Покровского на Кубани и казачье ополчение Дутова в Оренбурге. Центром контрреволюции, несомненно, в эти дни был Новочеркасск.

22 декабря, т. е. через три дня по прибытии генерала Корнилова на Дон, в Бресте начались мирные переговоры большевиков с представителями Центральных держав. Советской делегации в ответе на ее предложение о «мире без аннексий и контрибуций» представители Центральных держав ответили согласием, при условии что и «все державы Согласия изъявят готовность приступить к переговорам на тех же условиях». Глава советской делегации Иоффе торжествовал, и было решено лишь выждать в течение 10 дней присоединения всех держав Согласия к этим условиям. Однако генерал Гофман совершенно откровенно признается, что понятие «без аннексий» не могло относиться к захваченным австро-германцами во время войны областям западной России. Поэтому за завтраком он совершенно определенно разъяснил Иоффе свою точку зрения на отделение этих областей от России и на их право самоопределиться или присоединиться к Германии или любому другому государству, т. е., другими словами, на оставление Центральными державами всех своих приобретений за счет России во время войны. Иоффе был этим совершенно ошеломлен и, грозя срывом переговоров, уехал за инструкциями в Петроград.

Как и нужно было ожидать, державы Согласия на категорическую телеграмму большевиков не ответили.

9 января советская делегация, возглавленная на этот раз вместо Иоффе самим уже народным комиссаром по иностранным делам Троцким, однако, снова вернулась в Брест. Гофман был прав, когда, успокаивая австрийцев, говорил, что «русские массы стремятся к миру, армия разложилась и состоит лишь из недисциплинированных во оруженных орд и что единственным шансом большевиков удержаться у власти является заключение мира. Они все равно должны, – добавил он, – принять все условия Центральных держав, как бы тяжелы они ни были»[47]47
  Hoffmann M. Op. cit. S. 202.


[Закрыть].

Стремясь к миру какой угодно ценой, большевики, однако, наивно считали возможным использовать переговоры в целях мировой революции, и Троцкий начал свою революционную болтовню.

Между тем немцы допустили в Брест делегацию Украинской Центральной рады, с которой с 12 января начали, параллельно с советской делегацией, переговоры. Двое, по свидетельству Гофмана, юношей (Любинский и Севрюк), стоявших во главе этой делегации, были, конечно, без труда обойдены Гофманом, который их требования о присоединении к Украине населенных «украинцами» Восточной Галиции и Буковины назвал «наглостью», но охотно пообещал им за счет Польши Холмщину. Троцкий сразу почуял неладное в сепаратных переговорах с украинцами и заявил, что он не признает их полномочий, так как границы территории Украины до сих пор еще не определены (2-й и 3-й Универсалы, см. выше), и предложил прервать переговоры на несколько дней. 18 января советская делегация во главе с Троцким вторично покинула Брест.

В тот же день большевики или, точнее, караул во главе с матросом Железняком без малейшего сопротивления разогнал в Петрограде то Учредительное собрание, мечты о котором служили главным предметом болтовни всей русской революционной демократии в течение всего 1917 г.

Сопротивление окраин октябрьскому перевороту встревожило большевиков, и в конце декабря (20-го и 21-го) создается Всероссийская коллегия по организации Рабоче-крестьянской Красной армии (Подвойский, Мехонощин, Крыленко и др.), а Антонов-Овсеенко назначается народным комиссаром по борьбе с контрреволюцией.

Из окраин наибольшее значение в это время имели, конечно, Дон и Украина. Поэтому и план Антонова заключался в следующем:

«1. Опираясь на революционных черноморских матросов, провести организацию Красной гвардии в Донецком каменноугольном бассейне.

2. С севера и от Ставки (Могилева) двинуть сборные отряды, предварительно сосредоточив их в исходных пунктах: Гомель, Брянск, Харьков и Воронеж.

3. 2-й гвардейский корпус, особенно активно революционно настроенный, двинуть из района Жмеринки, где он был расположен, на восток для сосредоточения в Донецком бассейне»[48]48
  Гражданская война 1918–1921 гг. Т. III. С. 44.


[Закрыть].

По существу дела, конечно, говорить о каком-либо плане не приходится. Налицо было скорее чисто стихийное стремление, образовав заслон в сторону менее активной Украины, всеми наличными силами обрушиться на более активный Дон. Однако для выполнения этих задач советская власть в эту эпоху не обладала ни военным аппаратом управления, ни войсками. Первые советские формирования в декабре 1917 г. носили поэтому чрезвычайно сумбурный характер. Это были «отдельные отряды», «колонны», «летучие отряды» и т. д., возглавленные случайными начальниками. Каждое такое соединение, состоявшее из добровольцев, преимущественно матросов, рабочих и остатков разных частей старой армии, обычно не превышало по своей численности 1000–2000 бойцов при нескольких десятках пулеметов и нескольких орудиях. Отряды эти были малобоеспособны, недисциплинированны, быстро подвергались разложению и бунтовали. Главной надеждой советской власти была в этот период возможность их пополнения при движении на юг рабочими Донецкого района и черноморскими матросами. Общей для всех этих отрядов была тактика, получившая впоследствии наименование «эшелонной», т. е. движение этих отрядов в железнодорожных составах лишь вдоль главных магистралей железных дорог.

К началу января 1918 г. эти отдельные группы более или менее оформились в следующие соединения: штаб фронта по борьбе с контрреволюцией (командующий – народный комиссар Антонов-Овсеенко, начальник штаба – бывший полковник Муравьев) – с 6 января в Харькове;

Донская группа: отряд:

а) Сиверса (главным образом из остатков частей старой армии, общая численность до 10 тыс.), продвигаясь от Харькова, занял южную часть Донецкого бассейна с центром в Никитовке;

б) Саблина (основное ядро из запасных полков Московского военного округа, общая численность до 6 тыс.), продвигаясь от Харькова по Северо-Донецкой железной дороге (т. е. вдоль р. Донец) и от Купянска на Луганск, занял северную часть Донецкого бассейна с центром в Дебальцево;

в) Петрова (ядро из Воронежских отрядов, численность не свыше 3 тыс.), продвигаясь от Воронежа по Ростовской железнодорожной магистрали, подошел к пограничной с Доном железнодорожной станции Чертково;

Украинская группа: отряд: а) Берзина – на Го мель-Бахмачском направлении (до 2 тыс.);

б) Егорова (1–2 тыс.), двигаясь по железной дороге Харьков – Лозовая на юг, дошел до станции Синельниково;

в) полуразложившиеся части 2-го гвардейского корпуса – в районе Жмеринка – Бар;

Кавказская группа: из возвращавшихся с Кавказского фронта частей; в районе ст. Тихорецкая сосредоточивалась более или менее сохранившая свою организацию 39-я пехотная дивизия.

8 января Антонов-Овсеенко решил ликвидировать Дон ударом колонн Саблина от Луганска на Лихую, Сиверса – на Зверево, имея в виду в дальнейшем операцию на Миллерово, и Петрова – с севера на Миллерово. «При развитии наступления колонна Сиверса увлеклась движением на юг у ст. Иловайской, где два полка отказались повиноваться и были разоружены, отряд Саблина оказался слабым для наступления, колонна Петрова завязала переговоры с казаками у Черткова». Так говорит официальная советская версия[49]49
  Гражданская война 1918–1921 гг. Т. III. С. 46.


[Закрыть]. Однако гораздо более правдоподобна версия, приводимая Троцким[50]50
  Троцкий Л. Как вооружалась революция. М.: Высший военный редакционный совет, 1923. Т. I. С. 402. Примеч. 7.


[Закрыть], по которой Сиверсу было дано направление из Донецкого бассейна на Таганрог, Саблину – из Донецкого бассейна на Зверево и Новочеркасск, Петрову – с севера на Лихую и затем вместе с Саблиным на Новочеркасск. Так на самом деле и развивалось впоследствии их наступление. План же Антонова, по-видимому, существовал лишь на бумаге, да и то по обстановке того времени вряд ли и вообще он был написан. Ведь план Антонова, по существу, преследовал концентрическое движение трех колонн на Миллерово, тогда как ясно, что центром действий против Дона было вовсе не Миллерово, а Таганрог – Ростов – Новочеркасск. Несо мненно, что Сиверса должно было тянуть в южную часть Донецкого бассейна (Макеевка) – главный источник его пополнений и далее на Таганрог, а вовсе не на Миллерово.

27 декабря в Харькове была провозглашена советская власть и образовано советское украинское правительство в противовес не признавшему октябрьского переворота киевскому украинскому правительству Центральной рады. Влияние советского Харькова стало распространяться по Левобережной Украине.

8 января при поддержке Егорова советская власть была провозглашена в Екатеринославе, а 12-го – в Мариуполе.

Появление 12 января в Бресте делегатов Украинской Центральной рады заставило большевиков, кроме Дона, обратить самое серьезное внимание и на Украину. Советизация Украины сразу ставила бы под вопрос полномочия украинских делегатов в Бресте. Поэтому с 13 января Антонов ставит своего начальника штаба Муравьева, уже зарекомендовавшего себя своей жестокостью и решимостью, во главе Украинской группы с задачей 18 января начать наступление для овладения столицей Украины Киевом.

Наступление Антонова на Дон вызвало необходимость выдвижения на фронт Добровольческой армии и донских партизанов.

Партизаны Чернецова уже 7 января совершили налет на ст. Дебальцево в Донецком бассейне, чем внесли большую тревогу в среду действовавших в этом районе отрядов Саблина. Части Добровольческой армии, пополненные прибывшим в первой половине января из Киева Корниловским ударным полком, были выдвинуты на Таганрогское направление против частей Сиверса, где полковник А. П. Кутепов успешно сдерживал натиск большевиков у Матвеева кургана (в 40 км к северу от Таганрога).