Текст книги "Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография"

А. В. Иванчин
КОНСТРУИРОВАНИЕ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Монография
Ответственный редактор доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Л. Л. Кругликов

Предисловие

Общеизвестно изречение: сколько людей – столько мнений. Приложимое, пожалуй, к любому социуму с демократическими традициями, оно вряд ли пригодно к сфере права. Можно вспомнить хотя бы многострадальную судьбу действующего пока Уголовного кодекса Российской Федерации 1996 года. Принимала его Государственная Дума РФ в условиях чрезвычайной спешки (вопрос об утверждении Кодекса значился во втором десятке заключительного перед перерывом на каникулы дня), а из попыток задать вопросы по содержанию принимаемого нормативного акта (пресекаемых председательствующим на сессии лицом) следовало, что депутаты имели весьма смутное представление даже о структуре УК РФ. А ведь юристам-профессионалам затем было отведено полгода на усвоение содержания этого правового акта.

То, что последовало после введения в действие УК, можно определить одним словом: «вакханалия». Изменения и дополнения сыпались как из рога изобилия, о принципах уголовного права законотворцы вовсе забыли, и ныне Кодекс представляет собой разношерстное лоскутное одеяло, слабо напоминающее систематизированный правовой документ. Достаточно сказать, что из 256 статей Особенной части Кодекса лишь чуть более 10 статей (minimum minimorum) остались пока неизмененными, преимущественно размещенные в главах 33 «Преступления против военной службы» и 34 «Преступления против мира и безопасности человечества». Если даже исключить нововведения в санкции статей Особенной части УК РФ, то и тогда количество изменений впечатляет.

Все это напоминает описанную в одном известном стихотворном произведении ситуацию: «Комбайнеры молодецки… косят бреющим полетом… А от зари и до зари мчат за ними косари». Даже юристы «высшего пилотажа» не успевают за депутатами-стахановцами в восприятии их нововведений в Уголовный кодекс; гандикап столь значителен, что не поддается уменьшению. Впечатление такое, что Федеральное Собрание и Президент страны набрали спринтерскую скорость на стайерской дистанции и уверены, что они этот темп выдержат, а что происходит позади, в жизни, их не столь уж и беспокоит.

Причины мы видим две. Во-первых, власти полагают, что необходимо догнать преступность, иначе эфемерны надежды на ее укрощение, сдерживание. А для этого следует оперативно реагировать на изменение криминологической ситуации в стране, структуры преступности. Во-вторых, важно держать тонус не только в сфере законодательства, но и правоприменения, не допустить застоя и там, и там.

Возникает вопрос: а посильна ли задача, если методы ее осуществления и непоследовательны, и нередко ущербны (достаточно вспомнить судьбу состава клеветы в отношении судьи: состав исключили, а через полгода восстановили).

Есть ли выход из создавшейся ситуации? Конечно же: 1) надо следовать принципам уголовного права и 2) законотворцу усвоить азы конструирования уголовно-правовых норм и ни на йоту от них не отступать.

Должен ответственно заявить: представленный А. В. Иванчиным труд, явившийся закономерным итогом его глубоких и продолжительных по времени научных изысканий, преследует цель привнести в процесс уголовного законотворчества заметную лепту, помочь обеспечить качество и системность правотворческой деятельности. За сердцевину этого процесса в предлагаемой работе взята, пожалуй, центральная проблема законодательной деятельности в области уголовного права – проблема конструирования составов преступлений. После ознакомления с содержанием этой добротной и полемически написанной монографии не остается сомнений в том, что автор справился с поставленной перед собой задачей, предложив логически завершенную и продуманную концепцию конструирования состава преступления.

Пожелаем же автору успехов на его тернистом пути! Знаю, ему это по силам.

Ответственный редактор,

д. ю. н., профессор, заслуженный деятель науки РФ

Л. Л. Кругликов

Моим родителям

Владимиру Георгиевичу и Вере Петровне с любовью и пожеланием долголетия посвящается

Введение

Уголовное право можно сравнить со зданием, в фундамент которого встроен состав преступления, который на правах юридического основания уголовной ответственности выступает важнейшим инструментом правотворческой и правоприменительной деятельности в сфере борьбы с преступностью. Столь существенное значение состава общепризнано со времени выхода в свет серии работ А. Н. Трайнина^[1] и по сей день: «Учение о составе преступления – одна из самых важных составных частей уголовно-правовой теории… и имеет решающее значение в теории уголовного права в целом»^[2]. «Состав преступления (corpus delicti) – один из центральных категориальных, системообразующих институтов российского уголовного права. На его основе формируется Особенная часть Уголовного кодекса Российской Федерации^[3], устраняются законодателем выявившиеся пробелы уголовно-правового регулирования и охраны различных по аксиологическим (ценностным) оценкам общественных отношений, осуществляется правовая оценка, т. е. квалификация, преступлений, дифференцируется тяжесть уголовной ответственности в зависимости от того, содержатся ли в действиях виновного лица признаки состава того или иного вида преступления», – отмечал Ю. И. Ляпунов^[4]. С учетом многообразия функций, которые выполняет состав преступления в уголовном праве, его открытие в юриспруденции не без оснований сравнивается с созданием в химии таблицы Менделеева^[5]. Добавим также, что состав определяет «сердцевину» предмета доказывания по уголовному делу, а потому от его четкой и ясной обрисовки в законе напрямую зависят результаты практической деятельности в сфере борьбы с преступностью.

Отсюда понятно, насколько принципиально важно для эффективного решения задач, стоящих перед уголовным правом, качественно сконструировать состав преступления в уголовном законе. Однако анализ УК РФ как в первоначальной его редакции, так и после его масштабных изменений и дополнений, имевших место в 1997–2014 г. г., приводит к неутешительному выводу о том, что процесс конструирования состава преступления в нашей стране фактически не поставлен на «научные рельсы». Тому есть, разумеется, и объективные причины, поскольку, как справедливо отмечал еще П. И. Люблинский, искусство образования составов есть один из сложнейших вопросов юридической техники^[6]. Вместе с тем, и наука уголовного права до сих пор не разработала концептуальных основ конструирования состава преступления (которые бы определяли технические средства и приемы создания состава, общие и специальные правила его построения и т. д.).

Особенно остро потребность в разработке указанных теоретических основ ощущается сегодня, в период продолжающейся безудержной «инфляции» УК РФ, когда «в результате многочисленных изменений и дополнений, внесенных в разное время под влиянием меняющихся тенденций уголовной политики, нарушилось системное соответствие между статьями УК РФ» (из Резолюции III Российского Конгресса уголовного права 2008 г.^[7]), «уголовный закон превратился в противоречивый, несбалансированный, неряшливый нормативный правовой акт»^[8], а «законодательной уголовно-правовой скорострельности позавидовала бы даже легендарная Анка-пулеметчица»^[9]. Однако не только бессистемность и противоречивость, но также непоследовательность, неполнота и избыточность уголовно-правового регулирования, в том числе в сфере конструирования составов преступлений, стали «визитной карточкой» современного законодателя. На этом фоне все чаще приходится слышать предложения о необходимости разработки и принятия нового Кодекса либо изложения действующего УК РФ в существенно обновленной редакции^[10].

Вопрос о способе реформирования УК РФ, на наш взгляд, не столь принципиален. Важно другое, а именно то, что в сложившихся условиях уголовно-правовая наука должна активизировать внимание к теории уголовного правотворчества, к разработке различных его компонентов, форм и методов и, несомненно, к исследованию теоретических основ построения состава преступления. Многие из правотворческих компонентов (правовой язык, примечания, вопросы построения системы права и т. д.) достаточно глубоко и обстоятельно изучены и теорией права, и отраслевыми юридическими науками. В то же время в теории законодательной техники еще остались «белые пятна». К последним, вне сомнения, относится учение о конструировании состава преступления. Отсутствие систематизированных знаний в этой области негативно сказывается на качестве уголовного законодательства. Стоит отметить также, что отсутствие четкого представления об основах конструирования состава преступления объективно мешает и в ходе научных исследований делать продуктивные предложения, направленные на совершенствование уголовного законодательства.

В связи с этим изучение общих вопросов техники построения составов преступлений, определение особенностей конструирования различных видов составов и исследование других принципиальных вопросов инженерии составов представляется сегодня необходимым, полезным и актуальным направлением научного поиска.

На сегодняшний день в российской доктрине отсутствует цельное комплексное монографическое исследование, посвященное разработке основ конструирования состава преступления. Имеется ряд значимых работ, в которых исследуется состав преступления и отдельные аспекты его конструирования, а также проблемы законодательной техники, но в них многие общие и специальные вопросы построения состава преступления по понятным причинам освещены недостаточно полно. Есть также отдельные научные статьи на эту тему, фрагменты учебников и монографий, но специальных работ именно по данной теме нет. Таким образом, на монографическом уровне тема настоящей работы в науке уголовного права до сих пор востребована не была. С учетом этого теоретические и практические основы конструирования состава преступления можно без преувеличения назвать terra incognita современной уголовно-правовой науки.

Помимо вопросов инженерии состава преступления, не могут быть признаны окончательно разработанными в науке и общие вопросы состава преступления. Сегодня, как и прежде, выходят работы о составе преступления, но, в общем и целом, они повторяют основные положения, выдвинутые еще А. Н. Трайниным, а затем его последователями в 60–80 годах прошлого века. При этом в ряде изданий, посвященных составу преступления, учение собственно о составе (его понятии, соотношению с родственными категориями, структуре, видах и т. п.) умещается на 15–20 страницах, а затем следует характеристика элементов состава: объекта, объективной стороны, субъекта и субъективной стороны^[11]. Даже в Энциклопедии уголовного права львиная доля книги о составе преступления (том 4) представляет собой освещение элементов состава: его объекта, объективной стороны, субъекта и субъективной стороны^[12]. Вместе с тем, совершенно очевидно, что подробный анализ этих элементов выходит за рамки учения о составе и является уделом иных разделов уголовно-правовой доктрины. Появляются, правда, отдельные попытки «расшевелить» это догматичное и застывшее состояние, в котором оказалась разработка состава преступления^[13], но в целом картина не меняется.

В то же время наука уголовного права во многих иных своих областях давно шагнула вперед и отсталость учения о составе преступления становится хорошей мишенью для опытных критиков. Этим, среди прочего, объясняются упреки в адрес самого состава: «состав преступления – абсолютно неопределенная теоретически надуманная категория»^[14]; многие ученые пытаются придать ему «вселенское значение», а в действительности это «пустота», «условность»^[15]. Во избежание роста числа «составоскептиков» и в силу объективных причин теория уголовного права нуждается, на наш взгляд, не только в разработке на должном уровне основ конструирования состава преступления, но и в модернизации учения о самом составе с сохранением проверенных теорией и практикой истин. Полный же отказ от понятия состава не только неприемлем, но, как представляется, даже вреден для уголовного права и его прогрессивного развития.

Считаем своим долгом отметить, что проблемы законодательной техники (в их преломлении к уголовному праву), включая вопросы конструирования состава преступления, уже более пятнадцати лет являются темой научно-исследовательской работы кафедры уголовного права и криминологии Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова, возглавляемой профессором, д.ю.н., заслуженным деятелем науки РФ Л. Л. Кругликовым. Научная школа «Законодательная техника и дифференциация ответственности в отраслях криминального цикла» под руководством ярославского профессора признана одной из ведущих научных уголовно-правовых школ страны^[16]. Под воздействием идей и непрекращающихся дискуссий, развернувшихся в рамках данной школы, сформировались многие позиции, отстаиваемые автором на страницах настоящей работы.

Добавим также, что настоящая монография является обобщением научных исследований автора, начатых в 2007–2008 гг. в связи с получением гранта Президента РФ для поддержки молодых российских ученых-кандидатов наук (проект № МК-4902.2007.6 «Методика конструирования состава преступления»).

Автор выражает искреннюю признательность и слова благодарности своему Учителю, профессору Кругликову Льву Леонидовичу, выступившему ответственным редактором настоящей работы, коллегам по кафедре уголовного права и криминологии Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова за ценные советы и дружескую поддержку в процессе ее написания, профессору Кленовой Татьяне Владимировне, которая рецензировала научный труд с промежуточными итогами исследования, а также рецензентам данной монографии – профессору Коняхину Владимиру Павловичу и профессору Лопашенко Наталье Александровне.

ГЛАВА I
Уголовное правотворчество и конструирование состава преступления

§ 1. Механизм уголовного правотворчества

В уголовном правотворчестве состав преступления выступает объектом конструирования, т. е. одним из «продуктов» этого правотворчества, процесс изготовления которого весьма непрост. По этому поводу Ю. И. Ляпунов отмечал следующее: «Несомненно, наиболее важная и значимая функция состава преступления – его формирование законодательной властью в результате сложного познавательного, прогностического и оценочного процесса, который в итоге (через прохождение конституционно определенных обязательных процедур) создает Особенную часть УК РФ. Конструирование соответствующего состава преступления – основа и одновременно один из показателей профессионального уровня парламента страны»^[17].

Правотворчество является предпосылкой правового регулирования. Традиционно правовое регулирование рассматривают как систему, включающую четыре базовых звена: правовые нормы, правоотношения, акты реализации права (обязательные элементы) и индивидуальные предписания применения права (факультативный элемент)^[18]. Правотворчество направлено на создание первого из данных звеньев – правовых норм. Формой выражения правовых норм являются нормативные акты. Поэтому правотворчество принято определять как процесс познания и оценки правовых потребностей общества и государства, формирования и принятия нормативных актов уполномоченными субъектами в рамках соответствующих процедур^[19]. Результатом правотворчества может быть как создание новых правовых предписаний, так и отмена или изменение существующих^[20].

Деятельность по выработке нормативных актов также весьма многогранна и сложна. С содержательной точки зрения она предполагает познание и оценку социальной действительности на предмет ее правового регулирования, выработку существа правового решения, его проработку и воплощение в правовой норме. С формальной точки зрения эта деятельность определенным образом организована, проходит ряд обязательных процедур (например, создание закона включает стадии законодательной инициативы, обсуждения проекта нормативного акта, его принятия и опубликования^[21]).

В сфере уголовного права задачей правотворчества является создание уголовно-правовых норм и иных – нестандартных – нормативно-правовых предписаний^[22]. Большая часть уголовно-правовых предписаний посвящена преступлениям и наказаниям за их совершение. Поэтому основной задачей законодателя является признание преступными деяний, опасных для личности, общества или государства, и установление наказаний и иных мер уголовно-правового характера за совершение этих деяний (ч. 2 ст. 2 УК РФ). В доктрине уголовного права процессы признания деяний преступными и определения их наказуемости получили, соответственно, название криминализации и пенализации. Противоположные процессы именуются декриминализацией и депенализацией. Следовательно, с содержательной точки зрения важнейшими направлениями уголовного правотворчества являются именно процессы криминализации (декриминализации) и пенализации (депенализации).

Отсюда для формирования наглядного представления об уголовном правотворчестве целесообразно рассмотреть одно из важнейших его проявлений – криминализацию. В 1982 г. вышел в свет коллективный фундаментальный труд, посвященный криминализации и декриминализации^[23]. «Криминализация, – писал В. Н. Кудрявцев на страницах данной работы, – общее понятие, охватывающее как процесс, так и результат признания определенных видов деяний преступными и уголовно наказуемыми»^[24]. А. И. Коробеев определяет криминализацию как «процесс выявления общественно опасных форм индивидуального поведения, признания допустимости, возможности и целесообразности уголовно-правовой борьбы с ними и фиксации их в законе в качестве преступных и уголовно наказуемых»^[25].

Большинство исследователей криминализации сходятся во мнении о том, что узловым вопросом данной темы являются основания криминализации или, как их еще называют, основания уголовно-правового запрета. Г. А. Злобин определял основания криминализации как «действительные предпосылки, социальные причины возникновения или изменения уголовно-правовой нормы» и относил к ним, среди прочего, неблагоприятную динамику определенного вида общественно опасных деяний, возникновение или существенное развитие новой группы общественных отношений, происходящее на базе экономического или технического прогресса, обнаружение вредных последствий хозяйственной или иной деятельности людей, существенное и внезапное изменение социальной, экономической или политической обстановки в результате войны, стихийного бедствия, неурожая и других событий, необходимость выполнения обязательств по международным соглашениям^[26].

А. И. Коробеев все факторы, служащие основаниями установления уголовно-правового запрета, в зависимости от их содержания сводит в три относительно самостоятельные группы: юридико-криминологические, социально-экономические и социально-психологические. Юридико-криминологическую группу образуют, по его мнению, следующие основания: 1) степень общественной опасности деяний; 2) относительная распространенность деяний и их типичность; 3) динамика деяний с учетом причин и условий, их порождающих; 4) возможность воздействия на эти деяния уголовно-правовыми средствами при отсутствии возможности успешной борьбы менее репрессивными средствами; 5) возможности системы уголовной юстиции. К социально-экономическим основаниям он относит: 1) причиняемый деяниями материальный и моральный ущерб; 2) отсутствие возможных побочных последствий уголовно-правового запрета; 3) наличие материальных ресурсов для реализации уголовно-правового запрета. Наконец, социально-психологическими основаниями являются: 1) определенный уровень общественного правосознания и психологии; 2) исторические традиции^[27].

По мнению названного ученого, анализом и оценкой оснований криминализации завершаются те стадии процесса криминализации, на которых решается главный, центральный вопрос – о допустимости, возможности и целесообразности установления уголовно-правового запрета. На следующем этапе – стадии формулирования уголовно-правовой нормы – возникает необходимость учета еще целого ряда факторов, которые он именует критериями криминализации. Под этими критериями им понимаются обстоятельства, характеризующие объективные и субъективные свойства криминализируемых деяний и подлежащие учету в процессе законотворческой деятельности с целью создания оптимальных моделей уголовно-правовых норм. Они относятся к деянию, последствиям, ситуации, субъекту преступления, субъективной стороне, потерпевшему^[28].

Несколько иначе трактует процесс криминализации Н. А. Лопашенко. Она доказывает, что существует только одно основание криминализации – общественно опасное поведение, требующее уголовно-правового запрета.

Основными причинами криминализации, по ее мнению, являются: 1) возникновение новых, не существовавших ранее видов общественно опасной деятельности людей (что обусловило появление в УК РФ 1996 г. составов лжепредпринимательства, легализации денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, неправомерных действий при банкротстве, компьютерных преступлений и т. д.); 2) неблагоприятная динамика отдельных видов человеческого поведения, ранее регламентированных в административном законодательстве (в связи с этим в УК РФ 1996 г. включены, например, новые составы экологических преступлений, в частности, порча земли); 3) научно-технический прогресс, развивающий потенциально опасные для человека сферы науки и техники (это послужило причиной выделения в УК 1996 г. целой главы о транспортных преступлениях); 4) необходимость усиления охраны конституционных прав и свобод личности (из-за этого появились многие запреты гл. 19 УК РФ); 5) ошибки в проведенной ранее декриминализации преступного деяния.

К принципам криминализации Н. А. Лопашенко причисляет принципы достаточной общественной опасности криминализируемых деяний, их относительной распространенности, возможности позитивного воздействия уголовно-правовой нормы на общественно опасное поведение, преобладания позитивных последствий криминализации, неизбыточности уголовно-правового запрета, своевременности криминализации^[29].

Г. А. Злобин под принципами криминализации понимал «научно обоснованные и сознательно применяемые общие правила и критерии оценки допустимости и целесообразности уголовно-правовой новеллы, устанавливающей или изменяющей ответственность за конкретный вид деяний», «систему правил и критериев установления уголовной ответственности»^[30]. Он выделял две основные группы принципов криминализации – социальные и социально-психологические принципы (общественная опасность, относительная распространенность деяний, соразмерность положительных и отрицательных последствий криминализации, уголовно-политическая адекватность криминализации) и системно-правовые принципы (общеправовые принципы конституционной адекватности, системно-правовой непротиворечивости, международно-правовой необходимости и допустимости, процессуальной осуществимости преследования; уголовно-правовые принципы беспробельности закона и неизбыточности запрета, определенности и единства терминологии, полноты состава, соразмерности санкции и экономии репрессии)^[31].

Г. А. Злобин подчеркивал, что «лишь то деяние может быть правомерно криминализировано, общественная опасность которого достаточно (с точки зрения уголовного права) высока»^[32]. Он считал это положение исходным принципом, отправной точкой при криминализации, «главным условием криминализации», что, кстати, роднит его позицию с подходом Н. А. Лопашенко, которая, как уже отмечалось, считает общественно опасное поведение единственным основанием криминализации.

А. Д. Антонов в развитие существующих позиций предложил принципы криминализации классифицировать на выражающие объективную необходимость и политическую целесообразность установления уголовной ответственности (данным принципам корреспондируют, по его мнению, основания криминализации) и определяемые требованием внутренней логической непротиворечивости норм права (системно-правовые принципы). Первые (и корреспондирующие им основания соответственно) он разделил на юридико-криминологические, социально-экономические и социально-психологические. Вторые же подразделены им на общеправовые системные принципы криминализации, связанные с требованием непротиворечивости системы норм уголовного и других отраслей права, и уголовно-правовые, определяемые внутренними закономерностями системы действующего уголовного законодательства^[33].

Анализ приведенных точек зрения показывает, что учение о криминализации объединяет самые различные подходы. И если само понятие криминализации в общем и целом не вызывает принципиальных споров, то составляющие криминализации (их наименование и круг) – предмет оживленной дискуссии в науке. Однако, оставляя в стороне разницу в терминологии, нетрудно видеть, что все исследователи теории криминализации единодушно указывают на множественность факторов, учитываемых при создании состава преступления. То есть при установлении уголовно-правового запрета принимаются во внимание самые разнообразные факторы (правотворческие факторы). Деятельность по оценке этих факторов и составляет содержательную сторону уголовного правотворчества.

Отметим также, что перечень правотворческих факторов не исчерпывается приведенными выше. Например, Ю. А. Тихомиров не без оснований пишет о субъективном факторе в правотворчестве: «Это – деятельность всех субъектов законодательной инициативы, мнение граждан и их «правовые ожидания», лоббизм, действия политических партий, фракций, участие консультантов, экспертов и т. д…»^[34]. Достаточно вспомнить ситуацию, сложившуюся в сфере борьбы с незаконным игорным бизнесом. До определенного момента незаконная организация азартных игр оценивалась по ст. 171 УК как деятельность, осуществляемая без лицензии или разрешения. Однако в рамках либерализации уголовного законодательства в экономической сфере в апреле 2010 г. из ст. 171 УК «под шумок» было исключено указание на осуществление деятельности без специального разрешения. В итоге в период с апреля 2010 г. по июль 2011 г. (до введения в УК РФ ст. 171²) незаконные организация и проведение азартных игр были декриминализированы и фактически на год нелегальный игорный бизнес выпал из сферы уголовно-правового реагирования. О целенаправленном создании данного уголовно-правового пробела говорили со знанием дела лица, близкие к парламентским кругам. Закономерно, что после этого были прекращены многочисленные уголовные дела, возбужденные до 2010 г. в отношении организаторов нелегальных игорных заведений. И все это произошло в самый «разгар» расследования уголовного дела, вызвавшего значительный общественный резонанс (называемого «игорным делом»), в отношении Н., который в 2008–2010 гг. в 15 городах Подмосковья при поддержке сотрудников прокуратуры организовал сеть подпольных казино, ежегодный доход от деятельности которых превышал 700 млн руб., обвинение которому и было предъявлено по ч. 2 ст. 171 УК^[35].

И еще одно наблюдение 30-летней давности, но уж очень характерное для современного правотворчества: «…Как показывает предшествующая история развития уголовного права, создание законодательной новеллы далеко не всегда основывается на адекватном и глубоком осознании общественной необходимости. Нередко вывод о целесообразности изменить уголовный закон основывается на восприятии и оценке отдельных событий, носящих случайный характер. Получившие широкую огласку и возбудившие общественное негодование факты единичных преступных или аморальных деяний иногда приводят к интенсивному воздействию граждан на законодателя, выражающемуся в потоке требований изменить или усилить за соответствующие действия уголовное наказание»^[36]. В итоге появляется норма, отражающая не столько объективную общественную необходимость, сколько предрассудки, состоящие в переоценке социально-регулятивных возможностей уголовной репрессии (в этой связи достаточно вспомнить хотя бы «антипедофильский» пакет поправок 2012 г. в ст. 131–135 УК РФ).

Вернемся, однако, от сущего к должному. Обращает на себя внимание неоднопорядковость правотворческих факторов. Одни из них определяют формирование законодательной воли (сущность правового решения), т. е. выступают основными побудительными причинами отнесения деяния к кругу преступных (например, трансформация политического курса, изменение экономических условий в стране, научно-технический прогресс). При этом сущность проектируемого решения проверяется путем оценки ряда важнейших криминологических показателей: социальной вредоносности деяния, его относительной распространенности и типичности, а также динамики деяния с учетом причин и условий, его порождающих. Учет этих криминологических данных подкрепляет и корректирует законодательную волю.

В дальнейшем на первый план в правотворческом процессе выходят иные факторы. Например, упомянутые Г. А. Злобиным принципы системно-правовой непротиворечивости запрета, беспробельности закона и неизбыточности запрета, определенности и единства терминологии, полноты состава. То есть после принятия решения по существу – об установлении уголовно-правового запрета – начинается стадия технической проработки содержания данного запрета (обеспечивается полнота состава и т. д.) и вырабатывается оптимальная его форма (для чего, например, используется соответствующая терминология). Если вернуться к позиции А. И. Коробеева, то процесс технической проработки содержания и формы уголовно-правового запрета он именует «стадией формулирования уголовно-правовой нормы»^[37]. Вместе с тем, и при формулировании нормы продолжают учитываться (хотя и в меньшей степени) ключевые правотворческие факторы (криминологические показатели и т. д.), поскольку их игнорирование способно привести к искажению законодательной воли.

А. Д. Антонов отмечает, что после установления оснований криминализации в процессе осуществления последней принимаются во внимание «системные принципы криминализации, которые задаются действующей системой права и обеспечивают включение в уголовный закон или исключение из него нормы с тем, чтобы не нарушались логическая стройность и системное соответствие норм законодательства. В связи с этим для выявления системно-правовых принципов криминализации диссертант рассматривает требования законодательной техники, главным из которых является требование внутренней согласованности. Одним из проявлений несогласованного характера норм является пробельность в регулировании. Из этого следует один из важнейших уголовно-правовых системных принципов криминализации: принцип беспробельности закона и неизбыточности запрета, ставящий вопрос о влиянии того или иного состава на полноту уголовного закона: не создает ли в нем новелла пробела или избыточности… Конструирование оптимальной нормы предполагает выполнение правил законодательной техники, а именно: стройность уголовно-правовой нормы, единообразие использования технических приемов ее построения, выдержанность атрибутики, максимальная компактность изложения, строгость стиля, ясность языка»^[38].