Текст книги "Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография"

С рассмотренным связан еще один вопрос – о соотношении состава преступления с нормой уголовного права. Диспозиция статьи УК или диспозиция ее части – это форма (внешняя) уголовного права, а норма и ее структурные элементы – это содержание уголовного права^[197]. «Если статья является конструктивным элементом закона, – справедливо замечает и Н. А. Лопашенко, – то норма – конструктивный элемент уголовного права, содержащий в себе обязательное правило поведения. Соотношение статьи уголовного закона и уголовно-правовой нормы можно определить как соотношение содержания и формы»^[198]. Поскольку содержание скрыто от нашего взора и доступно нам через призму внешней оболочки в виде текста уголовного закона, постольку в доктрине наблюдается колоссальный разнобой в понимании не только нормы, но и ее строения, видов норм и т. д.

Со статьями УК и их структурой вроде бы все понятно, поскольку мы непосредственно наблюдаем их при ознакомлении с текстом Кодекса. Например, статьи Особенной части УК состоят из диспозиции и санкции. Поэтому с технической точки зрения ясно, что законодатель должен выделить два элемента в статье, чтобы придать ей завершенный вид. Этот момент зачастую упускается из вида, когда речь идет о строении нормы, а акцент делается на строении статей уголовных кодексов. Правовые нормы – это правила поведения, а статьи закона – лишь форма их выражения. И из соображений законодательной техники фактически ни одна статья Особенной части УК не содержит в себе всей правовой нормы. Многие положения уголовно-правовой нормы, как уже отмечалось, «вынесены за скобки» в Общую часть (о признаках субъекта преступления, вине и др.), многие изложены ссылочным способом и т. д.

С содержанием же уголовного права, представленном нормами и нестандартными предписаниями, не все так просто, ибо, еще раз подчеркнем, оно скрыто от нашего взора. Поэтому в общей теории права и науке уголовного права развернулись масштабные дискуссии о структуре правовой нормы, содержании каждого из ее элементов, видах норм. В частности, известны позиции о трехэлементности^[199] и двухэлементности^[200] нормы права, в том числе уголовного (высказаны и иные суждения^[201]).

Поскольку подробное изложение наших представлений по спорным вопросам теории правовых норм выходит за рамки настоящего исследования, для его целей отметим лишь пунктиром, что мы исходим из факта существования в уголовном праве двухэлементных регулятивных, охранительных и исключительных норм^[202]. Регулятивные нормы, запрещающие совершение преступлений, из соображений законодательной техники прямо не выражены в тексте УК. В Особенной части законодатель описывает преступления, которые в силу указания в ч. 1 ст. 14 УК на признак запрещенности фактически запрещаются УК РФ. В итоге, на наш взгляд, появляются на свет регулятивные и корреспондирующие им охранительные нормы. И в каждом из этих видов норм есть место признакам состава. В отличие от диспозиций статей УК, нормы уголовного права полностью охватывают состав преступления, ибо являют собой неразрывное единство предписаний Общей и Особенной частей УК (как писал Н. Д. Дурманов, «предполагают сочетание конкретного юридического положения Особенной части и множества нормативных положений Общей части»^[203]).

При создании охранительной нормы законодатель должен иметь ясное представление о том, в какой ее элемент помещать конструируемый состав преступления. «Законодательная техника предполагает четкое представление законодателя о правовой норме, – справедливо отмечает Д. А. Керимов. – Такое представление позволяет целесообразно расположить законодательный материал в логической последовательности его нормативно-правового содержания»^[204]. Не этим ли значением нормы права объясняется тот факт, что две докторские диссертации об уголовно-правовом «строительстве» защищены учеными (Т. В. Кленовой^[205] и В. П. Коняхиным^[206]), первые серьезные изыскания которых были посвящены именно уголовно-правовым нормам^[207]? Разумеется, что отсутствие единого мнения о правовой норме затрудняет решение этого вопроса. Впрочем, неопределенность присутствует в основном в учениях приверженцев концепции трехчленной нормы: рождаются теории о гипотезе нормы, слитой с диспозицией^[208], Общей части как гипотезе для норм Особенной части^[209] и т. п. Поскольку мы разделяем взгляд о двухэлементности нормы уголовного права, то полагаем, что в охранительной норме состав преступления содержится в ее гипотезе, а не в диспозиции нормы^[210], или, по «другой версии», в гипотезе с диспозицией^[211]).

Преступление является юридическим фактом, а «юридический факт – это всякое обстоятельство, предусматриваемое гипотезою юридической нормы (курсив наш. – А. И.) и влекущее за собою, как следствие, возникновение, равно изменение и прекращение юридического отношения»^[212], – обоснованно отмечал еще Ф. В. Тарановский. Известный теоретик Я. М. Магазинер, выступающий за двухэлементное строение нормы, прямо указывал на то, что преступление предусмотрено первой частью нормы, т. е. гипотезой^[213]. Да и сегодня мнение о гипотезе нормы как месте «дислокации» юридического факта разделяет большинство ученых^[214]. Следовательно, по нашему мнению, состав преступления описывается в гипотезе охранительной уголовно-правовой нормы.

В ходе формирования уголовного законодательства, запрещая совершение определенных деяний и подкрепляя запреты наказаниями, правотворец прямо выражает в уголовном законе лишь охранительную уголовно-правовую норму (гипотезу и санкцию). В гипотезу он и помещает информацию о составе преступления, а в санкцию – о видах и размерах наказаний (о типовом наказании). Этого вполне достаточно для понимания адресатом того факта, что уголовный закон не только наказывает за совершение преступлений, но и запрещает их.

§ 2. Уяснение понятия состава преступления как предпосылка его конструирования

Определившись с границами состава в Особенной части УК РФ, считаем возможным рассмотреть еще ряд принципиальных вопросов, необходимых для определения понятия состава преступления как объекта конструирования. Без этого невозможно, по нашему мнению, правильно решить многие специальные вопросы инженерии состава.

В теории уголовного права не наблюдается согласия в наименовании структурных единиц состава преступления. Деяние, последствия, вина и т. п. первичные компоненты состава именуются признаками или элементами. Более крупные компоненты – объект, субъект, объективная и субъективная стороны – обозначаются терминами «элементы», «группы признаков», «стороны состава», «подсистемы состава». Наиболее распространенным является наименование последних компонентов элементами, а их слагаемых – признаками^[215]. Состав преступления – это конструкция, строение, а потому более точно называть его первичные составляющие, например, терминами «элемент», а вторичные (объективную сторону и т. д.) – «часть». Но, заметим, что это не принципиальный в сущностном отношении вопрос. Надо признать, что есть устоявшаяся терминология (признак – первичный компонент состава; элемент – вторичный компонент), которая вполне пригодна для обозначения компонентов состава преступления, а потому мы будем ее придерживаться (данная оговорка, надеемся, минимизирует объем возможной критики в наш адрес по этому поводу).

В определении состава традиционно упоминается его функция – он характеризует деяние. Для чего? Ответ очевиден: для квалификации содеянного. «…Состав служит юридическим основанием привлечения лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности. Если каждый признак конкретного преступления входит в обобщенный признак состава, соответствует ему так же, как единичный предмет относится к определенному классу предметов, мы говорим, что в действиях этого лица имеется состав преступления»^[216]. До революции функциональную роль состава не фиксировали в определении его понятия^[217]. Думается, однако, что отражение функциональной роли состава в классической дефиниции состава преступления – достоинство последней, от которого нецелесообразно отказываться. Определение состава преступления должно отражать главную его функцию, иначе трудно понять, в чем основное назначение этой уголовно-правовой категории.

Не совсем верно, на наш взгляд, в дефиниции состава преступления указывать на совокупность признаков. Права Н. Ф. Кузнецова, отмечая, что состав – это «не механический набор, случайная сумма элементов, а строгая их система»^[218]. Необходимо отметить также, что состав преступления – это не явление объективной действительности, а явление законодательное, нормативное. Поэтому в предыдущем параграфе мы и упомянули, что состав преступления имеет нормативную природу. Он существует не в жизни, а в уголовном законе. В жизни все преступления причиняют какие-либо последствия, характеризуются пространственными и временными рамками и т. д., но конструктор (законодатель) нередко оставляет их за рамками состава, обрисовывая соответствующее преступление в законе. Значит, признаки и элементы преступления, входящие в состав, устанавливаются, «задаются», уголовным законом, описываются в нем, предусмотрены им.

Нормативная природа состава преступления представляется очень важной характеристикой в его понимании. Только такой подход позволяет осуществить полную классификацию составов преступлений и понять многие явления, с ним связанные^[219]. Не случайно, эта черта возводится иногда в ранг самой существенной в понятии состава. Так, И. Я. Гонтарь, проведя специальное исследование, пришел в его результате к выводу, что «под составом преступления в теории уголовного права следует понимать содержащееся в уголовном законе описание (курсив наш – А.И.) признаков общественно опасного деяния»^[220]. По нашему мнению, с позиции логики «законодательное описание» не может выступать родовым признаком состава. И задачи УК, и его принципы, и вина, и соучастие, и наказание, и абсолютное большинство всего остального, из чего слагается уголовное право, описано в уголовном законе. И все это в принципе существует в таком виде, в каком оно описано в уголовном законе. Но из данного факта отнюдь не вытекает, что «описание в уголовном законе» есть родовой признак того или иного феномена. Важно, что и как обрисовывается (описывается) в уголовном законе. И определение понятия как логический прием призвано ответить на этот главный вопрос, т. е. призвано вскрыть суть понятия.

Однако то обстоятельство, что состав таков, каково его описание в законе, И. Я. Гонтарь, подметил, на наш взгляд, верно. Так же, как верно подметил это свойство в составе преступления ряд других ученых (А. А. Пионтковский, В. С. Прохоров и др.), которых Н. Ф. Кузнецова назвала сторонниками «нормативистского понимания состава» или «нормативистами»^[221]. К такому же выводу пришел и Ю. Е. Пудовочкин: «Нормативистское учение о составе преступления наиболее точно отражает суть данного феномена»^[222]. Вслед за названными учеными мы также подчеркиваем, что состав преступления имеет нормативную или законодательную природу (к позиции же критиков нормативистов – А. Н. Трайнина, Н. Ф. Кузнецовой и др. – мы еще вернемся). Например, в реальной действительности (жизни) бандитизм, как правило, выражается в совершении вооруженной организованной группой различных корыстно-насильственных преступлений. Законодателем же его состав в ч. 2 ст. 209 УК «урезан» и образуется уже самим фактом участия субъекта в такой группе (законодательная характеристика бандитизма). В этом и заключена сущность состава: преступления и их составы таковы, как они определены, выражены в уголовном законе. Кстати, и упоминавшийся выше А. Н. Трайнин прямо указывал, что «состав преступления таков, каким он описан в законе»^[223].

Для окончательной расстановки всех акцентов относительно понятия состава преступления необходимо провести его сравнение с понятием преступления и малозначительного деяния. Споры на эту архиважную тему не утихают в теории уголовного права и по сей день^[224]. Понятно, что решение данных вопросов напрямую зависит от трактовки исследователем соотносимых категорий. Много путаницы вызывают попытки соотносить несоотносимые понятия. М. П. Карпушин и В. И. Курляндский правильно, как представляется, отмечают, что «правомерно проводить сравнение в одной плоскости», например, состав преступления сопоставлять с преступлением, состав определенного преступления – с определенным преступлением^[225]. То есть процесс соотношения искомых понятий должен быть корректным в научном смысле: соотносить необходимо одноуровневые понятия. В частности, логично сравнивать понятие состава преступления и понятие этого же преступления (например, состав доведения до самоубийства и понятие доведения до самоубийства).

На этом уровне мы сразу же убедимся, что традиционные «рецепты» решения проблемы не работают: дескать, «преступление – это явление реальной жизни, а состав преступления – юридическое представление законодателя о конкретном реально существующем явлении – преступлении»^[226]; «понятием преступления характеризуется реальное явление, а состав преступления выступает как юридическое понятие об этом явлении»^[227], «понятие преступления шире понятия состава преступления в силу того, что первое представляет собой социально-правовое явление, последнее – правовую категорию»^[228]. Понятие какого-либо преступления – это явно не реальное жизненное явление, а понятие о нем, в котором преступление отражено, также как и в составе, в своих типичных и существенных признаках. Поэтому трудно согласиться и с Н. А. Лопашенко, которая указывает, что преступление и его состав различаются, среди прочего, по природе: «состав – законодательная конструкция, преступление – реальность, находящаяся в социальной жизни общества, хотя и несущее на себе отпечаток воли законодателя, признающего преступление преступлением»^[229]. На этой же позиции стоит и С. Н. Павлов, который, рассмотрев соотношение corpus delicti и преступления, пришел к выводу о том, что: преступление есть явление социальной действительности и олицетворяет собой феномен содержания, а состав преступления – ассоциируется с формой; состав преступления по своему объему уже преступления, поскольку включает минимальное количество типичных, существенных и необходимых для криминализации деяний и привлечения лица к уголовной ответственности признаков^[230]. Предложенный критерий разграничения дает «сбой» при попытке соотносить искомые объекты на понятийном уровне – например, понятие простого убийства (ч. 1 ст. 105 УК) и понятие состава этого же убийства. На этом уровне выясняется, что понятие простого убийства, равно как и его состав, также включает минимальное количество типичных, существенных и необходимых его признаков. Где же принципиальное отличие?

Наметив указанную отправную точку, перейдем на уровень соотнесения признаков искомых понятий (т. е. проведем сравнение на понятийном уровне). В. Н. Кудрявцев, позиция которого поддержана многими отечественными криминалистами, следующим образом решает поставленный вопрос: «Признаки, характеризующие какой-либо состав преступления, в равной мере входят и в понятие об этом преступлении… В составе преступления признаки перечислены в некоторой жесткой последовательности, они сгруппированы, привязаны к определенным элементам преступления, а для понятия преступления это отнюдь не характерно. Иными словами, состав и понятие преступления различаются по их внутренней структуре, по степени упорядоченности одних и тех же признаков»^[231].

Однако структурированность признаков (с позиции логики, действительно, присущая составу преступления, но не характерная для понятия этого же преступления) – как представляется, не главный отличительный признак соотносимых понятий. Понятие любого преступления (видовое понятие), естественно, включает и признаки родового понятия. Родовое понятие закреплено в ч. 1 ст. 14 УК. Можно спорить об удачности включения в набор признаков преступления виновности и наказуемости (так, виновность, как представляется, является частью запрещенности), но в любом случае непреложными останутся два фундаментальных свойства преступления – его общественная опасность и запрещенность уголовным законом (уголовная противоправность, предусмотренность уголовным законом, «формальный» признак преступления). И вот именно соотношение состава с этими признаками образует, на наш взгляд, центральный пункт рассматриваемой проблемы.

Господствующий до сих пор взгляд на соотношение состава преступления и общественной опасности был сформулирован еще А. Н. Трайниным. Приведем ряд характерных цитат из его фундаментального труда «Общее учение о составе преступления»: «…Лишь общественно опасное действие может образовать состав преступления. Доказательство наличия в действиях лица всех элементов предусмотренного законом состава преступления есть тем самым и доказательство общественной опасности этих действий»^[232]. Иными словами, общественная опасность, как считал А. Н. Трайнин, содержится в составе преступления, рассредоточена по его элементам. Аналогичную позицию занимали В. Н. Кудрявцев («Общественная опасность. является неотъемлемой чертой состава»^[233]) и М. И. Ковалев («Общественно опасными являются действия, содержащие все признаки состава преступления»^[234]). Н. Ф. Кузнецова также указывала, что общественная опасность охватывается составом преступления, хотя и – конкретизирует она – его объективной стороной^[235]. «В структуре каждого конкретного состава преступления отражаются такие признаки преступления, закрепленные в ст. 14 УК РФ, как общественная опасность и противоправность»^[236], – отмечается и О. Ф. Шишовым.

Аналогичное мнение по существу высказывают В. С. Прохоров и Н. И. Мацнев: «Понятие преступления, содержащееся в ч. 1 ст. 14 УК, и конкретный состав преступления, предусмотренный нормой Особенной части, соотносятся между собой как общее и частное»^[237]. Если сравнение проводить на одном уровне, т. е. уровне определенного преступления, то получается, что понятие этого преступления, включающее общие его признаки (общественную опасность и т. д.), и понятие его состава совпадают. При таком подходе состав преступления с точки зрения логики охватывает и общественную опасность.

Однако в доктрине встречаются и противоположные суждения – о том, что состав преступления не обладает общественной опасностью^[238]. Еще в «Ленинградском курсе» верно отмечалось, что «опасно преступление, а не его состав», правда с оговоркой относительно того, что состав должен выражать общественную опасность^[239]. Этот правильный, на наш взгляд, подход требует развития. Анализ категорий «общественная опасность» и «противоправность» (запрещенность) вкупе с ретроспективным изучением состава преступления, его природы и функционального назначения, привел нас к выводу о том, что общественная опасность находится за рамками состава преступления, а последний есть воплощение «формального» признака преступления. Сегодня этот признак в ч. 1 ст. 14 УК РФ сформулирован как «запрещенность» деяния уголовным законом. Мы согласны с такой его лексической «оболочкой», поскольку преступления не только предусматриваются, но и запрещаются уголовным законом. Запрет (активного и пассивного поведения; последний суть юридическая обязанность – например, в ст. 125 УК) хотя прямо и не выражен в тексте Особенной части УК, но подразумевается в ней и прямо закреплен как признак преступления в его определении.

Однако отсутствие прямого указания на запрет в Особенной части УК дает повод современным последователям немецкого ученого К. Биндинга утверждать, что УК не запрещает совершение преступлений^[240]. Вместе с тем, позиция сторонников запрета в уголовном праве сегодня значительно укреплена в силу указания на запрещенность в самом тексте УК – ч. 1 ст. 14 УК. Но, к сожалению, законодатель не в полной мере последователен. Указав в ст. 14, что преступление – это запрещенное деяние, он должен был этот самый запрет выразить в иных предписаниях УК. Смысла делать это в Особенной части нет, так как приведет к лексической избыточности текста закона, его перегрузке. Тем более что запрет в Особенной части УК подразумевается^[241]. Поэтому логично, на наш взгляд, было поместить указание на запрет в статью о задачах УК (ст. 2), отметив, что для осуществления стоящих перед ним задач Кодекс не только определяет круг преступлений, но и запрещает их совершение.

Таким образом, сегодня в Особенной части УК преступления предусмотрены (обрисованы, описаны), что означает запрет их совершения уголовным законом. Отметим, что выражения «предусмотрено уголовным законом в качестве преступления» и «запрещено уголовным законом» мы исключительно в целях настоящего исследования употребляем как синонимичные. Поэтому за фразой «запрещается», в сущности, понимается предусмотренность преступления уголовным законом, его описание в этом законе в качестве преступления.

Итак, установление признаков состава преступления означает лишь тот факт, что содеянное запрещено уголовным законом, но еще ничего не говорит об опасности содеянного. Соотнесение деяния с составом и установление в результате соответствия между ними является лишь основанием для предположения об общественной опасности содеянного. Однако это предположение в конкретном случае может быть опровергнуто, что явствует из содержания ч. 2 ст. 14 УК (нормы о малозначительности). Следовательно, для констатации преступления необходимо сначала установить, что содеянное соответствует признакам состава преступления (запрещено законом), а затем – что оно общественно опасно (т. е. проверить, не является ли оно малозначительным). В этом смысле представляется верным суждение А. Э. Жалинского о том, что «противоправность описывается с помощью конструкции состава преступления»^[242].

Особо отметим, что деяние, совершенное при обстоятельствах, исключающих его преступность (глава 8 УК РФ), также как, например, добровольный отказ от преступления, свидетельствуют, по нашему мнению, об отсутствии в содеянном признака запрещенности, поскольку в таких деяниях отсутствует состав преступления. Выше отмечалось, что состав включает в себя признаки преступлений, указанные, в том числе, и в Общей части УК. Обстоятельства, влекущие непреступность деяния, выступают негативным, исключительным признаком состава, ограничивая действие признаков, указанных в диспозиции статьи Особенной части УК.

Малозначительность же (ч. 2 ст. 14 УК) имеет иную природу, нежели обстоятельства, исключающие преступность деяния. Во-первых, это подчеркнул сам законодатель, расположив ее в статье, посвященной определению преступления, а не в главе 8 УК. Во-вторых, в ч. 2 ст. 14 прямо указывается, что деяние содержит признаки, предусмотренные УК, т. е. это деяние запрещено УК. Мыслимо возражение, что закон запрещает лишь преступления. Но с таким возможным возражением трудно согласиться, так как в ч. 1 ст. 14 УК общественная опасность и запрещенность выделены как два самостоятельных признака в понятии преступления. С позиции логики это означает, что некоторые деяния могут запрещаться, но не обладать общественной опасностью, а потому не являться преступлениями. Первый (если не единственный) претендент на отнесение к кругу запрещенных, но не опасных актов поведения – это, вне всякого сомнения, малозначительное деяние.

Добавим также, что включение малозначительности в состав преступления как негативного признака преступления приведет нас к парадоксальным выводам: например, о том, что большинство составов преступлений сконструировано по типу материальных составов или составов создания опасности. Ведь малозначительность означает отсутствие общественной опасности, а последняя концентрируется, как правило, в признаках существенного вреда либо создания опасности его причинения. Поэтому если деяние не является малозначительным, оно, как правило, либо причиняет вред, либо создает угрозу его причинения. Поэтому через норму о малозначительности, которая якобы входит в состав преступления, мы вынуждены будем отказаться от выделения множества формальных, в том числе усеченных, составов, с чем, обоснованно не согласится абсолютное большинство ученых, включая автора этих строк.

Вернемся, однако, к тезису о том, что состав есть воплощение признака запрещенности (противоправности). Против этого тезиса может быть выдвинут еще один – этимологический – контраргумент. Речь ведь идет о составе преступления. Буквально получается, что этот состав может наличествовать лишь в преступлении. Если так, то в состав должны входить и все признаки преступления, в том числе общественная опасность, названная в ч. 1 ст. 14 УК. Но, представляется, что этимология термина «состав преступления» не должна запутывать суть дела. Термин «состав преступления», как и многие другие, условен. Мы помним, что в момент своего появления он выступал процессуальной категорией, затем стал обозначать признаки преступления (по существу слившись воедино с понятием преступления)^[243], но с тех пор его смысл претерпел дальнейшую эволюцию. Сегодня имеются основания утверждать, что под составом преступления должен пониматься набор признаков, соответствие которым содеянного свидетельствует о его предусмотренности уголовным законом, но не обязательно об опасности содеянного.

Основное функциональное назначение состава преступления – это обоснование уголовной ответственности, в частности, применение состава преступления как базового инструмента в процессе квалификации деяния, ее «эталона»^[244]. В юриспруденции трудно переоценить значение формы. Состав преступления как раз и выступает той формой (системой признаков преступления – его нормативной моделью, законодательной конструкцией и т. п.), с которой удобно и легко работать правоприменителю (впрочем, ученому и законодателю тоже). Но за формой (составом) скрывается содержание, выяснение которого хотя и вторично для признания деяния преступлением, но также обязательно.

Таким образом, состав преступления соответствует уголовной противоправности как признаку преступления. В этом и состоит, по нашему мнению, главный разграничительный признак понятия преступления и понятия состава преступления – нахождение за рамками последнего признака общественной опасности и его «привязка» к предусмотренности уголовным законом (запрещенности). Таким образом, понятие состава преступления обозначает иную реальность (иной предмет), нежели понятие этого преступления. Состав преступления воплощает набор признаков, характеризующих деяние как запрещенное, предусмотренное законом в качестве определенного преступления. И обнаружение соответствия между признаками состава и признаками конкретного деяния позволяет лишь утверждать, например, применительно к квалифицированной групповой краже: «Да, это деяние предусмотрено уголовным законом – пунктом «а» ч. 2 ст. 158 УК». Утверждается только, что деяние подпадает под ч. 2 ст. 158 УК (п. «а»), и не более. Для признания этой кражи преступлением необходимо выявить ее общественную опасность (после обнаружения состава она презюмируется, но при возникновении сомнений в ее наличии – устанавливается). И когда это будет сделано, только тогда будет правомерен вывод о том, что содеянное является преступлением, а не просто деянием, запрещенным уголовным законом.

Сделанный вывод – о нахождении общественной опасности за рамками состава преступления – приводит к выводу о несовершенстве ст. 8 УК. В сегодняшней редакции данная статья основанием уголовной ответственности признает совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного УК. Но после изложенного ясно, что точнее основанием уголовной ответственности считать совершение не просто деяния, содержащего состав, а совершение общественно опасного деяния. К аналогичному выводу пришел и А. И. Плотников: «Общественная опасность выражает сущность преступления, а последняя не является элементом преступления и состава, а скрыта во взаимосвязях его отдельных сторон. В существующей редакции ст. 8 УК РФ акцент сделан на формальных основаниях ответственности, что противоречит ч. 2 ст. 14 УК РФ»^[245].

Кроме того, выскажем еще одну претензию к ст. 8 УК: в ней говорится, что деяние должно содержать все признаки состава преступления. Такое законодательное решение нельзя признать верным, поскольку не все признаки состава преступления необходимы для привлечения лица к ответственности за преступление с этим составом. Многие из этих признаков являются не обязательными, а факультативными (в том числе альтернативными). Например, основной состав незаконного использования товарного знака (ч. 1 ст. 180 УК) включает такие альтернативные признаки как «неоднократность действий» и «крупный ущерб». Оба этих признака входят в указанный состав, но для наличия состава требуется установить один из них. Следовательно, не все признаки состава преступления обосновывают уголовную ответственность. Важно установить, что деяние соответствует составу преступления, а этот вывод будет правомерен при установлении в содеянном всех обязательных признаков и, например, одного из альтернативных.

Отсюда небесспорным представляется следующий, ставший фактически догмой (особенно в учебной литературе), тезис: «Классификация признаков на обязательные или факультативные осуществляется только в связи с общим учением о составе преступления, в аспекте же квалификации по конкретной норме Особенной части уголовного права все признаки, указанные в диспозиции статей, являются обязательными»^[246].

Наконец, еще одно принципиальное замечание к редакции ст. 8 УК. Вслед за законодателем мы говорим: «состав содержится в деянии» (ст. 8 УК), т. е. в содеянном. Но ведь это явная неточность, поскольку состав преступления содержится в уголовном законе, ибо предусмотрен им. Поэтому, в действительности, признаки конкретного преступления лишь соответствуют признакам состава преступления. Например, признак кражи в особо крупном размере (ч. 4 ст. 158 УК) имеет широту выраженности от 1 млн руб. до бесконечности. Конкретная же кража в особо крупном размере (совершенная Ивановым, Петровым и т. д.) по этому признаку также всегда конкретна – 1 млн 357 тыс. 20 коп., 2 млн 452 тыс. руб. и т. д. Ясно, что в этой конкретной краже не может содержаться признак состава «от 1 млн руб. и выше» – признак состава шире признака конкретного преступления. Признак конкретного преступления соотносится с признаком состава как единичный предмет с классом предметов^[247]. Признак состава, как более общий, всегда шире по содержанию. Поэтому точнее говорить о соответствии признака конкретного преступления (содеянного) признаку состава, составу преступления.