Текст книги "Ожог"

Дина вздохнула. Дескать, не тебе меня учить.

– Нельзя знать, что это чудовище сделает с тобой, когда установит контакт.

Девушка молча кивнула. Ей захотелось домой. Мысли о завтрашних похоронах все-таки добрались до нее, подталкивая к депрессии. Сегодня на ночь придется выпить снотворного.

Максим отставил чашку.

– Так. Времени уже довольно много. На этом мы разойдемся. Я подброшу тебя домой, а сам займусь нашим делом вплотную…

Дина задумчиво раскрыла телефон, посмотрела на таймер.

– Можно спросить?

– Что? – Снегов уже встал.

– Тебе столько лет, а ты не женат. Почему?

Максим потер кончик носа, не зная, что бы такое соврать.

– Слишком много времени потратил на литературу, наверное. Да ты не обращай внимания. – Он засмеялся, а Дина с удивлением ощутила укол жалости.

Когда они сели в машину, Максим как бы невзначай бросил:

– Ты мне нравишься.

Потом он всю дорогу вел молча, глядя перед собой. Максим дал ей просмотреть видеозапись на телефоне и снимки, однако ничего «особенного» на них не проявилось. Осталось чувство разочарования.

3

Через полчаса после возвращения Дины пришла мать. Усталая и злая. Девушка как раз делала уборку в большой комнате, гудел пылесос. Женщина подошла и стала в дверном проеме.

Дина повернулась и вздрогнула. Пылесос замолчал.

– Напугала, блин…

– Оставь свои словечки, – скривила губы мать. Она прошла к дивану, села, откинулась на подушки. Сердце Дины все еще учащенно билось. Пока пылесосила, все думала о Максиме, и эти мысли хотя бы частично помогали сбросить напряжение. Сексуальный мотив в ее воображении был довольно силен. Главное, помогал выходить из мрачной давящей атмосферы ожидания беды.

С другой стороны, стойкое присутствие Максима в мыслях начинало беспокоить. Одно дело когда кто-то нравится, иное – влюбиться… О нет, пожалуйста, вот этого не надо…

Почему не надо?

Дина взяла пылесос в руку. В общем-то приборка здесь была закончена.

– Как в школе дела? – спросила мать.

– Нормально, как еще.

– Почему ты постоянно отделываешься формальными ответами?

– Все так говорят.

– Меня все не интересуют… – На Дину она даже не смотрела, сидела с закрытыми глазами. Дина заметила на ее колготках дыру, в ней виднелись расширенные вены, точно извилистая река на карте. – Я разговариваю со своей дочерью.

– У меня все нормально.

– А самочувствие?

– Еще лучше.

– Приливов нет?..

Дина смолчала.

– Я знаю, что твои месячные не всегда хороши и безболезненны. Меня не обманешь.

– И не собираюсь. Не привязывайся ко мне.

Мать открыла усталые глаза.

– Мы не общаемся по-настоящему уже очень долго. Меня это беспокоит.

– А меня нет – потому что все нормально. У каждого своя жизнь…

– Куда ты?

– Мне уроки делать надо!

Дина не говорила родителям о Серже, им вовсе незачем знать, а ей не хочется слушать стенания по поводу безвременно оборвавшейся жизни такого молодого человека…

Дина вышла из комнаты с пылесосом в руке. Заталкивая его в кладовку, она думала, что сойдет с ума быстрее говоря с матерью, чем общаясь с призраком. Теперь ей было наплевать, пусть считают ее чокнутой. Почему из-за этого Дина должна отравлять себе жизнь? Сейчас есть проблемы поважней.

Она заперлась у себя в комнате и села за компьютер. В течение получаса Дина бездумно играла в пинболл.

Позвонил староста класса и еще раз уточнил, что гроб с Сержем повезут от школы. Несмотря на воскресный день, все будет так, как положено. На кладбище поедут те, кто захочет.

– Ты поедешь? – спросил староста.

– Не знаю. Дожить надо до завтра.

– Мрачно шутишь, – сказал он и повесил трубку.

Дина снова уставилась на дисплей. Она сидела и ждала сама не зная чего.

4

Белая «Ока» остановилась на перекрестке, резко затормозив и чуть не стукнувшись о бампер впереди стоящей «Лады». Лидин провел рукой по мокрому лбу, не понимая, то ли это дождевая вода, то ли пот. Может, все вместе.

Лидин колесил по городу уже больше часа и не решался поехать домой. В его сознании наступил кардинальный переворот, разум перечеркнула вертикальная трещина, от которой стали расходиться более мелкие. До сих пор перед его глазами стояла картина разбивающегося в проклятой квартире стекла. Дождь из мелких осколков засыпает пол.

Страх переставил все с ног на голову. Лидин с трудом отдавал себе отчет в том, что делает. Плотина прорвалась – и то, что он сдерживал уже давно, хлынуло в реальность бурным потоком.

Лидин сидел близко наклонившись к рулю. Машина двигалась неровно, точно она был неопытным водителем, не освоившим толком педали. Удивительно, что до сих пор «Ока» не вылетела на обочину или не врезалась в другую машину. Лидин действовал почти не думая. Вытаращенными глазами он смотрел сквозь покрытое влагой ветровой стекло.

Ударив в очередной раз по тормозам, он не заметил, что задний бампер «Лады» оказался опасно близко.

Еще до того, как зажегся зеленый свет, дождь пошел с новой силой. Лидин со злостью стал бить по рулевому колесу кулаками.

Все против него! Они хотели его смерти – совершенно ясно. Никаких сомнений. Они, писатель и его мнимая племянница, заманили его в проклятую квартиру. Эти двое вызвали привидение, чтобы оно его уничтожило. Сожрало. Сожгло.

Но он не поддастся.

Ему нужно сосредоточиться и выработать план действий. Для этого лучше всего не возвращаться сейчас домой, а немного поездить.

Подумать, подумать, подумать…

– Проклятый дождь! Гад! Сдохни! – Лидин врезал по рулю снова, не чувствуя боли.

Средних лет блондинка с машине слева от него повернула голову. В ее светлых глазах появился страх, затем смущение и стыд, словно она подглядела за тем, как водитель занимается онанизмом.

Лидин бросил на нее бессмысленный взгляд, и блондинка быстро занялась магнитолой. На ее лице была гримаса, выражающая однозначное отношение: «Псих! Придурок!»

Агент хотел наорать на нее. Еще лучше, конечно, вылезти из машины, вытащить стерву наружу за волосы и как следует врезать, но его мысли стремительно переключились на другое.

Лидин был уверен, что призрак где-то поблизости. Агент помнил, как выскочил из подъезда и опрометью бросился к машине, а невидимое горячее облако преследовало его по пятам. Облако то возникало, то исчезало все то время, пока он колесил пол залитым дождем улицам.

Загорелся зеленый, Лидин надавил на газ, но тут же затормозил. Сзади просигналили. Лидин едва не закричал. Его переполнял страх, ощущение того, что его загнали в угол. Ему едва хватало внимания, чтобы вести машину нормально. Пот стал течь по лбу настоящим потоком.

Лидин смотрел в зеркало заднего вида. Несколько минут назад ему почудилось, что кто-то сидит позади него и сверлит глазами ему затылок.

Сейчас это чувство возросло до немыслимой остроты. Агент обернулся. Ничего на заднем сиденье нет. Обыкновенный салон… за исключением того, что стало невыносимо жарко.

Управляя одной рукой, Лидин начал снимать куртку, потом швырнул ее рядом на кресло.

Дождь барабанил по крыше и стеклу, дворники поворачивались, но все эти звуки, включая шум снаружи, перебивал уже знакомый треск. Вновь завоняло горелым. Когда этот запах ударил Лидина в ноздри, волосы его зашевелились.

– Пошла к черту! Чего тебе надо! Отстань! – закричал он.

Проклятая тварь все-таки добралась до него. Лидин понимал, что его разум постепенно разваливается на части. Куски того, что было раньше единым целым, падали в никуда.

– Ну и что ты сделаешь здесь?

Лидин снова начал колотить по рулю. Его глаза полезли на лоб. Казалось, он все еще внутри той квартиры, с которой мыкается больше года и которая, он знал, убьет его… Призрак приближается, протягивает руки.

Вид водяных струй, бегущих по стеклу, сменился картинкой: ясно видна обнаженная женская фигура, выходящая из темноты. У нее длинные руки и длинные мертвые пальцы и обкусанными ногтями. Подушечки пальцев сине-черные, словно она испачкала их чернилами.

Призрак смотрит в упор, Лидин заворожен игрой отблесков смерти в ее темных глазах. Вспышка… Фигура пропадает.

Агент выпадает в реальность.

– Не возьмешь! Не доберешься! Пошла! Пошла отсюда!

Лидин крутит нажимает на кнопки магнитолы, ища какую-нибудь беззаботную музыку, и начинает во всю мощь петь «Глюкоза».

Снова сигналят. Приходится поворачивать. Все равно куда. Машину, точно лодку, несет по течению.

Нога Лидина оживает и давит на газ, агент вскрикивает, стискивая руль. «Ока» несется вперед, приближаясь к медленно едущему рейсовому автобусу. Нога прилипает к педали намертво. Лидину удается вывернуть руль, и на скорости почти шестьдесят километров в час, на оживленной улице, он врезается в стоящую возле обочины «Газель». Его бросает ребрами на руль, раздается слабый хруст.

Лидин задыхается. Машину чуть развернуло вправо. Капот превратился в ком стального месива. Мотор заглох. Стекло покрылось большими трещинами. Музыка по радио продолжает играть.

Жарко. Температура возрастает. К лицу агента прикасаются холодные пальцы.

– Не убивая меня, – хрипит он, нащупывая ручку двери.

Лидин открывает глаза, не замечая, что вокруг скапливаются зеваки. Они стоят за водяной завесой, где-то не в этом мире, ну и пусть. Это другая планета, здесь другие законы.

Агент замечает, что внутри машины становится светло. Что-то горит, пары масла загорелись, может быть взрыв, думает Лидин.

И смотрит на свои ноги.

Из-под брюк идет свет, порождаемый маленькими резвыми языками пламени. Лидин поднимает штанины. Пламя поедает его кожу, плоть, кости, из образовавшихся отверстий вырывается оранжевый огонь. Боли нет совсем, только нечто странное, напоминающее щекочущее прикосновение травы.

Из-под рубашки тоже появляется свечение, словно под ней спрятана зажженная лампочка. Пламя пожирает его живот, ползет вверх к груди, в то время одежда остается абсолютно целой.

Лидин издает вопль и бьет себя ладонями по животу, ногам, груди…

Дюжина зевак на обочине рядом с «Газелью» и поврежденной «Окой» наблюдали эту картину. Они боялись подходить. Кто-то громко говорил о том, что надо вызвать милицию. Из машины никто не выходил, а потом музыку в салоне перекрыл отчаянный крик. За стеклами заметалась тень, замелькал желтоватый свет.

Какой-то мужчина обошел «Оку» и открыл дверцу посмотреть, что стало с водителем. Он отпрянул назад мгновенно, потому что водитель сам выскочил наружу.

Охваченная огнем фигура вопила во все горло и размахивала руками. Зеваки прянули в стороны, заплакал ребенок. На другой стороне улицы люди оборачивались, не понимая, что происходит. Машины остановились, звук клаксонов слился с криками горящего человека.

Никто из зевак не пошевелился.

Человек из «Оки» так и горел. Потом многие рассказывали, что оранжевое пламя будто вырывалось изнутри него и было очень сильным. Одежда оставалась целой, языки огня высовывались из всех щелей и был слышен шум. Словно от турбин реактивного самолета, только тише.

Лидин побежал, не видя уже ничего и не понимая. Он таял на глазах. Дождевая вода шипела, соприкасаясь с огнем, но не могла погасить его. Агент несся наугад вдоль направления движения. По существу, он был уже мертв. Огонь горел внутри его черепа. Водители наблюдали, как страшная фигура проносится мимо их автомобилей.

Через десять метров человек ударился о багажник какой-то машины и упал на спину. Дыма не было, как не было и запаха.

Прошло несколько секунд, пока кто-то решился посмотреть, что стало с этим бедолагой. Пара водителей подбежала с куртками и плащами наготове, но сбивать пламя уже не понадобилось.

От Лидина не осталось ничего, кроме пепла и целой одежды. Вода промочила и ее и пепел. Огня как ни бывало. Не увидели зеваки ни тлеющих углей, ни костей.

– В чем дело? – спросил кто-то звенящим голосом

Никто не отвечал. Все стояли и смотрели, как пепел смывает дождевая вода, бегущая под уклон.

К прибытию наряда ДПС от Лидина осталась только одежда.

В разбитой «Оке» радио орало еще минут десять, пока один из милиционеров не вырубил его ударом кулака.

5

Несколько часов кряду Максим читал дневник. К моменту, когда он решил сделать перерыв, ему удалось преодолеть одну треть всего объема тетради.

Иногда почерк становился неразборчивым, приходилось буквально проламываться через чащи непонятных предложений, но чуть позже Снегов сумел приспособиться и понять манеру письма Авеличевой.

Информации, которая бы касалась сегодняшних событий, в начале тетради, конечно, не было. Снегов видел мысли и чувства девочки-подростка, не встречающей понимания в жизни. В пятнадцать лет кажется, что весь мир против тебя, что все кругом тебя ненавидят. Примерно с таким настроением Ксения начала дневник 12 декабря 1997 года, в день своего рождения.

Она пишет о ссоре с матерью и отцом, и о том, как пошла к подруге. Там девчонки впервые в жизни пробуют водку с пивом – стащили из холодильника запасы старшего брата. Ксения дотошно описывает свои ощущения. Она хорошо помнила их на следующее утро.

Максим нашел, что словом Авеличева владела неплохо и весь ее дневник в целом довольно занимательное чтиво. Отношения с одноклассниками, обиды, влюбленность, дружба. Девушка открывает для себя закономерности взрослого мира, к которому приближалась со скоростью света, словно потерявший управление звездолет. Максим отмечает, как четко и метко Ксения дает определение многим чертам жизни взрослым. Она не хочет взрослеть и прямо пишет об этом в дневнике.

Оторвавшись от тетради, Максим подумал, что Елисеев был прав, отдавая дневник Кочневу. Если, конечно, делал это по своей воле… Здесь есть над чем подумать. Строки действительно пульсировали невидимой жизнью.

Снегов вспомнил, как в детстве бабушка заставила его в наказание съесть целую кастрюлю теплой манной каши. Максим давился, но ел, понимая, что виноват и должен искупить свою вину. Сама по себе каша была вкусной, но ее количество сводило на нет это преимущество.

Сходное чувство у него возникло при чтении дневника. Периодически чувство отвращения возвращалось, провоцируя тяжелый ком тошноты, но писатель терпел.

Перед ним разворачивались невиданные и странные картины чужой жизни. Воображение дорисовывало то, о чем впрямую не говорилось. Была в этом какая-то будоражащая магия. Именно она не давала оторваться от написанного.

Иногда в очередности дней случались провалы, Ксения не возвращалась к записям по неделе, иной раз и больше. Это был период сдачи экзаменов в последних классах, подработки летом, вступительных экзаменов в Университет.

Максим искал малейшую зацепку, которая помогла бы ему понять, откуда исходит та сила, которая убивает людей сегодня.

Отношения между матерью и отцом Ксении были плохими. Кажется, они ненавидели друг друга со дня свадьбы. К такому выводу склоняется сама девушка. Она описывает некоторые эпизоды из стычек между родителями, изумляя Максима отсутствием личной оценки. Точно это сугубо документальное повествование. Может, это защитная реакция на чересчур травмирующие обстоятельства? Либо так, либо Ксения обладала просто стальными нервами и способна была воспринимать внутрисемейную войну с холодной головой. Снегов не мог сказать определенно, но склонялся к версии, что Авеличева предпочитала уходить внутрь себя и переживать все там, не доверяя в этом вопросе даже дневнику.

Максим думал, что потерял призрачный след, ведущий в ее прошлое, но ему повезло найти то, на что он даже не рассчитывал.

Мать Ксении умерла зимой 2000 года, в начале февраля. Запись, сделанная после похорон оказалась наиболее важной из всего, что Максим прочел до того.

…Ее обзывали чокнутой, а врачи, наверное, поставили бы диагноз – пиромания. Отец мне как-то рассказывал, что мама в детстве баловалась спичками, постоянно что-то поджигала. Руки у нее были все в волдырях. Причем, насколько я поняла, пиромания ее охватывала только на короткое время. Спички от моей мамы прятали, а она их все равно находила. Вот что отец сказал: «Дед выругал ее, а потом нашептал бабке, что Галя может и сама вызывать огонь. Он видел, как из указательного пальца Гали появлялся огонек…» Может, отец и выдумывает. Хотя почему и не поверить? Они жили как собака и кошка, я понять не могу, как только не разбежались через неделю после свадьбы.

Это значит, мама моя – чокнутая?.. Или не знаю, как ее еще назвать. Когда она подростком стала, то ее поместили в спецшколу и там наблюдали. Это после того случилось, как мама подожгла пустующий дом в конце улицы, а было сухое жаркое лето – пожар мог спалить все жилые дома поблизости! Она не сказала, почему подожгла. Родители опасались за нее и решили отдать на время специалистам. Отец сказал, что бабушка спрашивала у знахарки, древней старухи, откуда это могло быть, а знахарка ответила, что это нечистая сила. И послала бабушку еще спросить – у старика, который жил один в лесу. Будто бы он волхв, стерегущий старое капище. Так этот вот старик заявил, что рядом с моей мамой ходит дух, связанный со стихией огня. Откуда она его подцепила, он не может сказать, пока не встретиться с девочкой сам. Вот, оказывается. Может, отец, конечно, и выдумывает, но сомневаюсь. Я ведь и раньше чувствовала нечто такое, что идет от мамы. Ну вот, а в спецшколе она ничего такого не выкинула, не пыталась ничего жечь, и родители забрали ее назад. Правда, по словам отца, она долго ничего не говорила, месяц, наверное. Бабушка хотела ее отвести к тому старику, да в последний момент испугалась. Решила все оставить как есть. Вдруг само исчезнет. Об этом своему мужу, дедушке моему, она только перед смертью рассказала. Когда мама выросла, ничего за ней особенно странного не было. Пришибленная – так сказал отец. Он ее впервые такой и увидел. Я вот и думаю… Может, ненависть между ними из-за этого возникла… Не знаю, у меня сейчас с головой не в порядке. Сплю плохо с похорон. Все запах горелого чудится. Может, из-за того, что узнала от отца? Ему тяжело, несмотря ни на что. И мне. Хотя и меня мама ненавидела, но я ее люблю. Плачу. Зареванная хожу.

Максим провел рукой по шее, на которой выступил пот.

Не может быть! Так просто? Он уже и не надеялся найти что-нибудь этакое. Снегов встал из кресла и заходил по комнате. Мысль напряженно работала.

Надо уложить все факты в нечто более стройное, чем сейчас. И ведь это все было на поверхности. Еще вчера Максим мог узнать о матери Ксении и о ее… связи с потусторонним.

Максим положил тетрадь на стол, сжал виски обоими кулаками. Голова шла кругом.

Итак, тропинка резво бежит в прошлое – яснее ясного. Там существует некая отправная точка, от которой начинается отсчет странных событий. Скорее всего, узнать, каким образом Галина получила этот «подарок» не удастся, потому что бабка и дед Ксении умерли. Может, это и не столь важно пока.

Дальше. Мать Ксении умирает в 2000 году, за четыре года до самоубийства дочери. Мать и отец ненавидели друг друга. Мать при этом не очень хорошо относилась к дочери. Остается вопрос: почему? Можно ненавидеть мужа, однако ребенок есть ребенок… Хотя кто знает. Способна ли была Галина мыслить нормальными категориями. Трудно представить ему, Максиму, человеку постороннему, что пережил ее муж за все эти годы. Возможно, только смерть жены позволила ему откровенничать с Ксенией. Горе их сблизило. В ее случае горе, а в его…

– Облегчение, – сказал Максим, глядя на темный экран монитора. – Облегчение, вот что. Он рассказывает дочери о прошлом… Не сходится… Стал бы он делать это, если бы люто ненавидел ее?.. А про их вражду я слышал.

Значит, тогда между ними отношения были нормальными, сразу после материных похорон! Кстати, на протяжении всего дневника намека на конфликт с отцом не было. Их стычки не выходили за рамки мелких бытовых ссор, которые ничего не значили.

Что-то начало происходить с Ксенией после смерти матери вплоть до того момента, как девушка не ушла из квартиры отца и не стала жить отдельно, заручившись поддержкой своего парня.

Эта гипотеза уже на что-то похожа. Постепенно картина проясняется.

В голове у Максима возник шум, черные точки замелькали перед глазами. Писатель посмотрел на тетрадь.

– Неужели это ты?

Снегов уперся рукой в стену, чтобы не упасть. Надо позвонить Дине и рассказать.

Телефон откликнулся сам, почти мгновенно. Максиму показалось, что он находится за много километров от него. Еще до того, как писатель поднял трубку, он уже знал, что новости плохие.

– Это Дина. Не отвлекла?

Максим крепко зажмурился и потом осмотрел комнату. Казалось, ее осветили мощными прожекторами.

– Не смотрел новости?

– Новости?

– ТАУ?

– Нет, я вообще телевизор не включал. Читал дневник. Там…

– Лидин погиб!

Максим сел на подлокотник кресла. Сейчас было особенно остро чувство подкрадывающейся смерти. Инстинкты требовали немедленного бегства.

– Откуда ты знаешь?

– Я смотрела новости, говорю же! – Голос Дины походил на звон бьющегося стекла, и Снегов вспомнил, как лопнуло стекло в проклятой квартире. – Рассказывали про человека, который врезался в «Газель» и выскочил из машины под дождь… Он горел на ходу и кричал. А потом упал… и… умер… Ничего не осталось…

– Ничего не осталось, – повторил Максим. Так или иначе усталость сказывалась на его реакциях. Смысл слов доходил не сразу.

– Один пепел. В репортаже сказали, что это было очень быстро. У некоторых свидетелей спрашивали, там было много людей!.. И…

– Дин, успокойся, пожалуйста…

– Люди умирают. Все, кто в это ввязывается! – вскрикнула она.

– Дина, криками мы ничего не изменим!

Девушка издала невнятный звук. Наверное, плакала.

– Надо это остановить! Макс! Остановить!

– Я знаю. Я пытаюсь понять, в чем дело и откуда все началось… Я нашел…

– Показывали машину. Белая «Ока». Я знаю, хорошо рассмотрела. Это Лидин – призрак его сжег! Лидин был с нами, и его убили!

– А тело?

– Нет тела, я же сказала! Пепел только. Его в ливневую канализацию смыло почти сразу же! Милиция никак не комментирует. Никто ничего не знает… А я знаю!

Максим повысил голос.

– Я тебя понял! Понял! Подожди, давай не будем истерить, ладно? Это только мешает. Да, он погиб, я тебе верю. Он уехал от нас, где-то был, занимался своими делами, а потом призрак решил с ним разделаться. Тут есть своя логика, я имею в виду это чудовище… оно нам, конечно, не выложит свои мотивы на блюдечке с голубой каемочкой… Нам нужны светлые холодные мозги…

Дина плакала и, видимо, не слышала его. Максим остановился и стал ждать, когда она успокоится.

– Я выяснил кое-что из дневника… Возможно, дальше появится еще информация. Слушай. Мать Ксении была немного ненормальной – в обывательском понимании… Я думаю, что у нее было что-то не в порядке с генами, и они определили ее предрасположенность к психозу. Ксения пишет, что она – пироманка. В подростковом возрасте Галина была опасна, какое-то время провела в спецшколе, но там ничего опасного не проявилось. Не знаю, был ли у ней диагноз… Ксения узнала про мать от отца после того, как та умерла в 2000 году. Бабка Ксении узнала от волхва, что ее дочь имеет связь с каким-то духом, который относится к стихии огня. Понимаешь? Вот откуда ниточка тянется…

– Семейное проклятье, что ли?

– В точку! Именно об этом я и думаю. Очень может быть, что предки Ксении подверглись проклятию давным-давно, но оно приобрело эти формы относительно недавно. И получилось, что связь с потусторонним миром начала проявляться у матери Ксении. Этот огненный дух, возможно, вселялся в нее. Полный контроль Галина, наверное, смогла установить только над проявлениями своей мании и способностей к пирокинезу… об этом Ксения тоже упоминает. Но характер и личность Галины, видимо, подверглись некой деформации, отсюда жуткие конфликты между родителями Ксении. Галина ненавидела своего мужа! И, возможно, Ксению тоже. Потому как, видимо, не всегда была человеком…

– Ужас! Она ничего не сжигала? Ну, при этой девушке?

– Я пока не встретил упоминаний об этом. Просто я думаю, что могло быть там, в недостающих листах! И еще: между 2000 и 2004 годом произошло нечто, что испортило отношения между отцом и Ксенией. Вплоть до того, что они перестали жить в одной квартире.

– Да, понятно. Выходит, дух огня соединился с призраком самоубийцы… и они теперь вдвоем принялись за дело. Сначала дух слился с привидением, а теперь… ко мне подбирается? Довольно смешно…

– Другого объяснения пока не вижу, – сказал Максим. – Но ты погоди. Я еще не встречался с отцом Ксении и с Шевцовым. Рано делать окончательный вывод…

– А я чувствую, что это правда. И… Я не хочу, чтобы он был во мне. Я не допущу, чтобы в меня влезла какая-то дрянь… Надо прекратить эти смерти. Сколько еще должно умереть народу?..

Максим мысленно увидел пальцы с черно-синими подушечками, безвольно упавшие руки – и догадка сродни озарению привела его в ужас.

Нет, ей не надо этого знать сейчас. Ни в коем случае! Молчи!

Снегов удержался с большим трудом.

– Дина, только ничего не предпринимай не посоветовавшись со мной, ладно!

– Хорошо. Что я могу предпринять? Сижу дома… Завтра на похороны пойду.

– Соберись, не вешай нос, – сказал Максим. – Мы победим. – Но тут же понял, что не верит в победу.

Дина, кажется, думала о том же.

– Сомневаюсь.

– Брось… Ксения дает нам ключи, надо только ими правильно воспользоваться. Она пишет о том, что ее посещал запах гари. Это началось после смерти матери. Ксения плохо себя чувствовала – и не только из-за того, что переживала по поводу ее смерти.

– Как ее мать умерла?

– К сожалению, Авеличева не написала. Есть слабая надежда, что мне расскажет ее муж.

– Ну, попробуй, не знаю. Э… слушай, мне уже некогда разговаривать. И неудобно. До завтра тогда.

– Хорошо, я позвоню.

– Ага, пока.

Максим не успел спросить ее, все еще ли она собирается написать призраку письмо. Впрочем, эта идея ничем не хуже все других.

Снегов приготовил себе ужин, уже чувствуя себя смертельно уставшим. Он еле волочил ноги, однако ему нужно было подкрепиться, чтобы поработать с дневником еще пару-тройку часов.

Пока разогревалась еда, Максим составил себе примерный план завтрашнего дня. С похорон он сразу поедет к отцу Авеличевой. Тянуть с этим не стоит. Погиб еще один человек, и наверняка смерть эта не последняя. Потом, если будет время, попытается встретиться с Шевцовым. Что-то из этого должно дать результаты.

Время ускоряется. Смертельный механизм работает и отсчитывает секунды. Максим начинал сходить с ума от дурных предчувствий. Что-то в его голове стало разлаживаться.

Снегов воображал себе, как Дина берет лист бумаги и пишет на нем какое-то сообщение, тщательно подбирая слова. Может, быть так: «Скажи, что ты хочешь! Если у тебя есть, что написать, вот тебе ручка. Я внимательно выслушаю. Эту проблему необходимо решить».

…Девушка прочитала несколько раз свое послание и занесла ручку, чтобы зачеркнуть все, но остановилась, подумав, что сейчас не до красивостей.

Ей хотелось спать. Эти дни истощили ее душевные и физические силы.

Дина положила записку на край стола и оставила ручку рядом с ней. Через десять минут девушка лежала под одеялом в смотрела на потолок. В комнате родителей тихо работал телевизор, но нельзя было различить ни слова. Сердце у Дины неровно стучало, отдаваясь в висках. Она боялась, что вдруг услышит, как призрак пишет ответ. Увидит тот же самый обнаженный силуэт…

Перед тем, как заснуть, Дина подумала, что теперь уже, наверное, поздно. Они с Максимом потратили время попусту и упустили возможность все это остановить… Уходя в сон, она не сомневалась, что права.