Текст книги "Ожог"

– Дождь, ливень… У нас тут гроза, такие бывают в июле, но не в сентябре…

Дина поглядела на часы, висящие над телевизором. Проспала она минут сорок, не больше.

– Что тебе надо? Я сказала не звонить… Делать тебе нечего?

– Я решил проверить… все нормально? У меня плохое ощущение, чувство плохое, понимаешь…

– Послушай, хватит чушь молоть. У меня куча дел. У меня все идет своим путем. Понимаешь, все это банально… Звонить и говорить фразами из фильмов.

– Дина, я просто хотел узнать. Сама ведь понимаешь, происходит непонятно что…

– Как ты меня утомил! – Дина заходила по комнате, потирая лицо. На ней все еще была мокрая одежда, но она ее почти не замечала. – Не строй из себя няньку, терпеть этого не могу, ты слышишь?..

– А если что-нибудь произойдет?

– Например?

– Не знаю.

– Не знаешь, так не говори. Ты все равно не поможешь и даже не будешь в курсе, если мне на голову упадет кирпич.

– Но ты ведь не рассказала кое-чего, – отозвался Серж.

– Это как?..

– Вот я и спрашиваю…

– Иди знаешь куда!..

– Это не поможет.

– Хватит наглеть, достал.

– Кто эта женщина? На записи. Может, ты все-таки знаешь! Ты в курсе…

– Не ори.

– Я хочу до тебя достучаться, я чувствую, что здесь… это не просто так, никаких дефектов на пленке нет, я звонил одному знакомому…

– Блин, ты ему рассказал?

– Нет. Я просто намекнул, может ли такое произойти. Этот товарищ профессионально снимает на видео, владеет монтажом. Его ответ отрицательный. Пришлось насвистеть, что это в одной книжке я прочел… Понимаешь, значит, призрак там был, рядом с тобой, в коридоре. Это женщина. Я смотрел несколько раз. Контуры нечеткие, но это женщина, точно.

Дина смотрит на свое отражение в серванте. Лицо такое же бледное, глаза – темные провалы, ведущие в никуда.

– Я ничего не знаю, да и откуда мне… Ты точно не проболтался?

– Точно.

– А кассету уничтожил?

– Да. Пленку выдернул, а на той, что в камере, все стер. Эта хреновина меня пугает, ничего не поделаешь. – Серж засмеялся. – Конец всему…

– Ну и все, на том и распрощаемся, все, пока, – сказала Дина.

– Но ты звони если что, лады?

– Если будет пожар – обязательно. Прибежишь с двумя ведрами воды и получишь медаль.

В ответ – смех. Дина отключает связь, идет к себе в комнату, бросает телефон на постель. Она зла и растерянна, от этого одиночество проступает более явственно. Ей уже хочется увидеть отца или мать, почувствовать их присутствие, услышать их живые голоса. За эти четыре дня на нее вылилось столько всего, сколько не было за последние три месяца.

Для меня одной слишком много, подумала она, открывая платяной шкаф. Мне это не нужно. Почему именно я?

Дина сняла мокрую одежду, приготовила чистое белье и разложила его на кровати. Потом отправилась в ванную. Промокшие вещи упокоились в корзине под крышкой. Дина включила горячую воду, такую горячую, какую только можно терпеть. Нет, она сядет в воду – душа не надо. Лучшего способа сбросить с себя напряжение в мире, пожалуй, нет.

Пока ванна заполнялась, Дина голышом сидела на ее краю и смотрела на поднимающийся пар. Наконец-то тишина и покой, она использует отведенное ей время до прихода родителей на полную катушку.

Дверь за ее спиной приоткрыта, отсюда видна часть коридора. Если бы Дина выглянула сейчас за порог, то заметила чуть покачивающееся овальное зеркало на стене.

Погружаясь в воду, она подумала, не перегнула ли палку. Ощущение на грани боли. Собственно, это и есть боль, кожа требует холодной воды. Дина поворачивает рычажок в нужном направлении. Пришлось чуть подождать, пока температура упадет.

Может быть, совсем нехорошо, что она отшила Сержа, но ведь правда – он бередил то, от чего Дина всеми силами пыталась убежать. Совал ей под нос всю эту мерзость. Откуда ей знать, что там за «привидение»? Ей не нравится, что Серж пробует связать аномалию на пленке с ней. Если он не выдержит и проболтается, пиши пропало. Житья ей в школе не будет.

Очутившись в воде по шею, Дина поняла, что неожиданно возбудилась. Трогает грудь. Соски топорщатся, твердые, как виноградины.

Дину пропускает правую руку между ног.

6

Она закуталась в розовый халат, выключила в ванной свет и вернулась в свою комнату. Голые стены с двумя-тремя старыми календарями, на которых изображены котята. Отметины прошедших лет. Пол паркетный, на нем нет ни ковра, ни какого-либо специального покрытия. Кровать под окном, стол с компьютером у стены, книжные полки, вписывающиеся в угол. Шкаф, стулья, еще один свободный стол, на котором лежит и стоит всякое барахло. И еще остается место – прямоугольный пятачок посередине, прямо перед кроватью, которая напротив двери.

Дина поставила на тумбочку стакан с водой. Вспомнила неизвестно в который раз сегодняшний сон. Вода превращается в кровь. Она пила ее будто бы наяву. Кровяное пятнышко на бетоне возле пустой квартиры. Дина тщательно обследовала свои джинсы и трусики, уверенная, что она не могла оставить такое. Исключено.

Выход один – записать это в список неразрешимых загадок. Обозвать, например, полтергейстом. Или игрой воображения, сбоем в психике, рождающей потрясающе реальные галлюцинации.

Круг замыкается, приходя к одному и тому же. Может ли что-то значить сегодняшний кошмар? В том адском пространстве исчезли все люди, так по крайней мере казалось. Возможно и другое. Исчезла сама Дина. Перешла невидимую грань и перестала быть видимой для обычного глаза.

Дина села на край кровати и уставилась на дверь. Не сразу сообразила, что та приоткрыта. Всего на ширину ладони. Чья-то черная рука отодвинула друг от друга косяк и край двери. По ту сторону порога тьма растянута на прозрачном каркасе. Дине кажется, что если надавить пальцем на эту тьму, она начнет сопротивляться. Тьма упругая.

Дина раздевается. Снимает халат, убирает с головы полотенце. Волосы почти сухие. Глаза Дины прикованы к двери. В этом есть нечто трогающее сердце – с той стороны, где бродят тени. Зазор притягивает, почти неодолимо.

Дина берет со столика щетку и проводит ею по волосам, потом снова, потом снова, потом снова…

Дверь потихоньку открывается, увеличивая полоску темноты до прямоугольника, который в свою очередь расширяется. Становится странным живописным полотном выше человеческого роста. Художник не изобразил ничего, кроме отсутствия света.

В вязкой, почти невозможной тишине что-то слышно. Слабый звук. Дина знает, что это такое. Кожа на коленках и ладонях елозит по чистому паркету. И еще слабая вибрация от того, как на коленные суставы опирается чье-то туловище.

Дина водит щеткой по волосам. Пластиковые зубы разделяют русые пряди, останавливаются там, где они спутались, и ползут дальше.

В темноте, в полуметре от пола, проявляется чье-то лицо. Сначала просто светлое пятно без ясных очертаний. Но, кажется, что там глаза – смотрят на Дину с каким-то напряженным вниманием. Медленно, точно для этого нужны большие усилия, нечто ползет вперед. Лицо становится явственней. Ниже него проступают из темноты руки. Упираются в пол, пальцы расставлены, белые, длинные, каких и не бывает. Точно окостеневшие черви. Одна ладонь передвинулась, оторвалась на миг от пола. Раздался звук, похожий на чмоканье, на поцелуй. Голова показывается на свету. Короткие волосы, точно обритые машинкой, какого-то пепельного оттенка.

Дина одергивает руки от собственных волос, с таким чувством омерзения, что по телу пробегает широкая колючая волна. Глаза Дины расширяются. Она не может шевельнуться, пока существо совершает эти телодвижения. Дина слышит, как голые колени уперлись в пол. Оно поднимается. Белое обнаженное тело, худое, с небольшой полоской волос на лобке. Просматриваются ребра. Широко раззявленный рот. В нем оскаленные зубы, имеющие металлический отблеск. Дина видит их хорошо, словно заглядывает туда, внутрь…

Оно поднимается на ноги. Длинные пальцы сжимаются и разжимаются. Белые паучьи лапы. Тело покачивается, точно ветка на ветру, стоя в пограничной зоне между тьмой и светом комнаты.

Делает шаг вперед.

Глаза становятся огромными, сверлят Дину, все больше покрываясь кровяными ниточками. Эти ниточки извиваются, точно живые существа, захватывая весь белок. Капля крови ползет по белой щеке. Лицо под короткими волосами синеет.

Оно делает еще один шаг. Подергивает головой.

Дина кричит. Голос выстреливает из легких, удлиняется, превращаясь в визг насмерть перепуганного ребенка.

Оно останавливается, и все катится в обратном направлении. Пленка прокручивается назад. Один шаг назад, другой. Ступня отрывается от пола, пятка отпрыгивает в сторону тьмы.

Дина кричит. Свет в комнате начинает дикую пляску, меняется местами с темнотой. Тело опускается на колени. Похоже на отвратное белесое насекомое. На колени, затем на четвереньки, ползет назад во тьму. Задом. Там растворяются длинные пальцы, а затем и лицо. И его уже нет. А свет мечется по комнате, в унисон с криком…

Дина сидит на краю кровати, обхватив руками ноги. Лбом уткнулась в колени. Волосы свисают в беспорядке. Массажная щетка валяется на полу, рядом с халатом и полотенцем.

Нет, она не кричала. Она почему-то уверена в этом. В квартире все та же тишина. Дина решает посмотреть, приподнимает голову. Дверь по-прежнему приоткрыта на ширину ладони; нет ни малейшего намека на появление этого…

Девушка уперлась руками в матрац, спустила ноги на паркет, поднялась. Двигалась неуверенно, тщательно экономя силы, как старуха, где-то потерявшая свою палку и вынужденная ходить без ее помощи. Дина расставила руки в стороны и направилась к двери.

Ей надо умыться. Только ледяная вода приведет в чувство. Потом принять снотворное – плевать, что скажет мать. Лекарство где-то на кухне. Как же туда далеко идти!..

Дина открыла дверь, встретив тьму лицом к лицу. Откуда эта тьма, неизвестно. Сейчас еще день и ее быть не должно, несмотря на то, что солнца на небе не видно. Дина вспомнила длинные темные коридоры старой квартиры. Тогда ей было всего пять-шесть лет. Уцелеть в них можно было только одним способом. Ты бежишь во всю прыть, ты спасаешься.

У Дины нет сил бежать, она идет на подгибающихся ногах.

У меня что-то со зрением, думает она, вытягивая руки вперед. Перед глазами у ней те длинные белые пальцы. Дина вздрагивает.

Ты взрослая, и тебе необязательно бежать, Дина, просто подойди к выключателю. Нужен свет, свет, понимаешь, и тогда ты без проблем дойдешь до кухни…

Сейчас Дина готова заплакать от отчаяния; она хватается за те здравые мысли, которые еще остались. Пробует мыслить логически – с одной единственной целью: избавиться от давящего ужаса. Заглушить тот страшный моторчик, что жужжит у нее внутри; вибрация этого непонятного механизма распространяется по всему телу, расшатывая существующие связи. Дина всерьез боится, что может развалиться по частям, что сквозь нее прорастет дерево, корнями уходящее глубоко под землю.

7

Дина сильно ущипнула себя. Спустя секунду она уже могла смотреть на все другими глазами. Ладно, ничего страшного нет. Выключатель – традиционная кнопка «Вкл. и выкл.» – всего в трех метрах от Дины. При желании можно и бегом. В коридоре загорится свет – сразу будет видно, что поблизости нет никого.

Дина задержала дыхание и сделала шаг, протягивая руку в сторону выключателя. Позади остался освещенный дверной проем. Паркетный пол просто ледяной, вытягивает через босые ступни остатки тепла.

Каждое движение словно тащит ее в детство, Дина скользит по невидимой наклонной плоскости назад. Кажется, что она не сумеет дотянуться до кнопки, она чересчур маленькая. Пока Дина будет отчаянно прыгать, стараясь попасть по выключателю, произойдет нечто плохое…

Дина надавила на кнопку. Абсурдная мысль постучалась в сознание: а ведь электричество вырубилось… такие грозы бывают в июле, а не в сентябре. Но лампы вспыхнули. Две – на стенах, одна на потолке.

Дина вздохнула.

Возвращаться в детство для нее не очень-то приятно. В ту область времени Дина старается лишний раз не заглядывать.

Как хорошо, когда тихо. Когда вокруг обыкновенное отсутствие звуков. Ты наедине с собой. Ты спокоен и не ждешь от тишины увесистой оплеухи. Похоже, что это роскошь, которую может себе позволить не всякий.

Дина убрала волосы с лица и улыбнулась. Неизвестно, правда, как это у ней получилось.

Постояв, девушка направилась в ванную. Чтобы окончательно разогнать мрачную завесу вокруг себя, Дина принялась напевать.

Настроение сменилось на диаметрально противоположное: с тяжелого депрессивного отчаяния на эйфорию. Дина уже наблюдала это за собой. Замечали и отец с матерью. В таких случаях они принимались буквально следить за ней, ловили каждый жест, каждый взгляд, прислушивались к интонациям в голос. Дина, конечно, понимала, чем родители занимаются, но молчала – до тех пор, пока она не перейдет границу, за которой наступит настоящее безумие, мать и отец ничего сделать не сумеют.

Раньше Дина смертельно боялась врачей. Не обыкновенных. Тех, кто занимается психами.

Стоит попасть к кому-нибудь из них – особенно, в ее случае – и тебя навсегда запишут в число ненормальных. Тебя станут называть шизоидоми, и твоя школьная жизнь станет мучильней. Если не будут оскорблять в глаза, то шепотки насчет себя за спиной ты услышишь стопроцентно.

Долгое время Дина считала, что родители только и ждут удобного момента. Как только дочка подбросит им веский повод, они отвезут ее в психушку. Причем попросят врачей запереть ее подальше и замок сделать побольше. И навсегда. Ей предстоит умереть в дурдоме… – потому что она может быть опасной, а нормальные дети не выделывают таких фокусов. Не выдумывают привидений, не говорят сами с собой, не бросаются то в плач, то в хохот с интервалом в секунду.

Дина думала, что родители втайне боятся ее. В глазах обоих она часто ловила страх смерти. Свойство этого страха Дина поняла недавно. И еще кое-что она поняла – в глазах родителей таилась обреченность, невыразимое и неосознаваемое ими чувство. Большую часть времени оно спало, но иной раз выходило наружу столь явственно, что Дину бросало в дрожь.

Сейчас они не способны запереть ее куда-либо. Если и были у них эти мысли, то, скорее всего, время давно их развеяло. Она научилась скрывать свои эмоции.

Дина вошла в ванную, повернула кран, включила воду. Перед этим тщательно закрыла дверь. Здесь еще чувствовалось тепло, и в воздухе витал запах шампуня и геля. Вода была действительно ледяной. Дина закрутила волосы и закинула их на спину, чтобы не лезли в лицо, и склонилась над раковиной. Холод перехватил дыхание. Струйки побежали по щекам. Освежить разгоряченную кожу хватило трех пригоршней воды. В голове окончательно прояснилось.

Дина сняла с крючка полотенце, не сводя глаз со своего отражения в зеркале. Капли воды потекли по голой груди, оставили блестящие дорожки. Под глазами поселились синяки, лицо вытянулось. Очень похоже на это чудовище, которое она только что видела

Дина вытерлась и пошла на кухню искать снотворное. Все лекарства находились на отдельной полке в навесном шкафу. Дина открыла его и поднялась на цыпочки, разыскивая пластмассовый пузырек с красной полосой. Снотворное часто пила ее мать, с шестнадцати лет страдавшая бессонницей. С некоторых пор Дина стала приворовывать у нее таблетки, но мать ничем не давала понять, что знает об этом. Обе стороны точно воды в рот набрали. На этот счет между ними существовало нечто вроде негласного договора.

Дина достала пузырек, заглянула внутрь. Таблеток было достаточно много. Больше половины. Чтобы хорошо уснуть, потребуется не меньше двух штук и полчаса абсолютного покоя. По крайней мере снотворное гарантировало отсутствие сновидений.

Девушка поставила пузырек обратно, сжимая в левой руке две таблетки. Никаких снов, никаких глюков. Дина сыта по горло. Она написала записку, что легла отдохнуть и чтобы мать ее не беспокоила, если придет раньше. Отключила сотовый.

Обратный маршрут походит на бегство с вражеской территории. Почти паническое отступление с завоеванных позиций, когда приятель наступает на пятки. Она ни разу не обернулась.

Дина входит к себе и запирает дверь на металлическую защелку. Стоит у порога, наверное, с минуту и слушает. На этот раз тишина не кажется зловещей, обычная домашняя атмосфера.

Перед тем, как лечь, Дина задернула шторы

Глава третья

1

Проспав три часа, Снегов встал и соорудил себе подобие обеда: нарезал огурцы с помидорами, бросил из в тарелку, залил подсолнечным маслом. Сделал пару бутербродов с колбасой и заварил свежий чай. Пока вода закипала, Максим взял мешок для мусора и сложил в него все пивные банки. Он не считал, сколько их набралось. Совесть как будто не повышала голоса, если не получала повода проанализировать лишний раз имеющиеся факты.

Ночные события еще отодвинулись во времени назад, выцвели, точно старые фотографии. Осталось иррациональное сожаление по поводу потраченных часов и еще одного удара по собственному здоровью. Максим думал о Кочневе и гнал от себя нехорошие предчувствия. Ясно, что психика у него после периода обильных возлияний и всех этих новых проблем стала еще более уязвимой, но Снегов не знал, как ему помочь. Актер, в его представлении, живет в состоянии постоянного стресса, а безработный актер тем более. Для Дмитрия история с бессонницей могла кончиться плачевно. Оставалось надеяться, что он одумается и пойдет к медикам.

Набросав в мешок еще немного разного мусора, Максим отнес его в прихожую и поставил возле дверей. Проходя мимо большой комнаты, он остановился и посмотрел на кресло. Что-то оно ему опять напомнило. Снегов закрыл глаза, поднял руки и прикоснулся к дверным косякам. Образ, застрявший где-то на задворках памяти, стал немного яснее. Во всяком случае Максим вспомнил ощущения. Сегодня ночью он стоял вот так же и смотрел в комнату, на кресло, в котором… сидел Дмитрий.

Максим открыл глаза. Что же дальше? Кочнев читал какую-то книгу, он не спал и был пьян. Снегов попробовал себе представить это состояние и не смог. Только поежился. Что же с тобой происходит, если ты, накачавшись таким количеством пива, всю ночь сидишь и смотришь в одну точку? Тебе нечем заняться, ты наедине со своими мыслями, твои кошмары вылезают в реальность. Ты понемногу сходишь с ума, съезжаешь с катушек, превращаешься в зомби. Максим подумал, что Дмитрий подошел к последней черте довольно близко. По сути, ему достаточно одного-единственного толчка.

Нет, Кочнев читал не книгу, а дневник самоубийцы. Черную тетрадь в девяносто шесть листов. Там еще есть прядка волос той девчонки, которая повесилась на дверной ручке. Максим посмотрел на кресло, пробуя вспомнить остальное. Лишь тень страха, омерзения и глубокой растерянности прошли рядом с ним, отголосок того, что он испытал сегодня ночью. Но что это?

Ну, если бы я так не напился… Максим вернулся на кухню, налил большую кружку чая и сел обедать. Сон помог ему восстановиться. Он не чувствовал сейчас себя разбитым и измотанным, как было утром. Поднявшись десять минут назад, Максим даже отжался пятнадцать раз, чтобы разогнать кровь по жилам. Мускулы стали опять твердыми.

Глядя на дождь за окном, который сегодня не способен был испортить ему настроения, Максим размышлял, чем бы заняться. Тут он вспомнил, что так и не проверил почтовый ящик и не написал письмо. Ободренный тем, что наконец вылезет в Инет, Снегов принялся поглощать еду. Прожевав и проглотив последний кусок бутерброда и запив его чаем, Максим громко рыгнул. Довольная физиономия расплылась. Он увидел свое отражение в стекле кухонной двери.

Рабочий кабинет писателя встретил его умиротворенным молчанием. Уютная холостяцкая берлога, тихая гавань и литературный цех в одной упаковке. Сама атмосфера располагала к тому, чтобы думать исключительно о книгах. Строить сюжеты, обрисовывать характеры и ситуации. Максима всегда успокаивал один лишь вид стола с компьютером, заставленным со всех сторон стопками книг. Тут царил легкий художественный беспорядок. Почти всегда задернутые шторы создавали такой необходимый Снегову для работы полумрак. На полу лежал ковер, другой висел на стене. Еще из обстановки были книжный шкаф и большое мягкое кресло. В нем писатель часто отдыхал от многочасовой напряженной работы, в нем иногда и спал, не имея сил добраться до спальни.

Мягкий стул с вращающимся сиденьем был выдвинут из-под стола. Максим вспомнил, что сегодня ночью тут сидел Кочнев. Осталось ощущение, что в его святилище вторгся иноверец. Снегов сказал, что не возражает, но на самом деле он просто задавил свою ревность. Ничего не было хуже, чем когда приятели шутки ради пользовались наиболее дорогими ему вещами. Тем более когда речь шла о самом святом – Рабочем Месте. Это понимали лишь те, кто сам занимался литературным трудом, а таких находилось немного.

Максим включил компьютер, захрустел суставами пальцев, уже по привычке, словно собирался с головой уйти в очередной роман.

Откинувшись на спинку стула, он наблюдал за подключением к Интернету через модем. Перед глазами все так же навязчиво появлялась черная тетрадь. Вчера Максим не рассмотрел ее, намеренно отталкивая от себя вещь, которая, как ему казалось, была отвратительной и нисколько не нужной. Кто знает, может быть, он не прав. Если у Кочнева получится написать пьесу, Максим возьмет тетрадь себе и хорошенько ее проштудирует. В принципе, Дмитрий говорил верно, кое-что оттуда можно было бы использовать. Если написать, к примеру, триллер…

Максим поморщился, почесал нос. Нет, дурацкая идея. Жизнь, как правило, бессюжетна, в ней нет того, что держит читателя, отсутствует хорошая продуманная драматургии. И это естественно. Мнение о том, что ни один писатель не выдумает того, что бывает в жизни, трактуется неверно. Знающий литератор никогда не впадает в заблуждение. Ему известна правда, сколько стоит фантазия. Он не пишет как в жизни, потому что это глупо. Жизнь – это обрывки впечатлений, сваленные в кучу эмоции, бегство, борьба, события, лишенные логики. Литература – всегда вымысел, каких бы тем она ни затрагивала, но вымысел, имеющий определенную форму. Реальные события могут лишь как-то расцветить художественный мир, подтолкнуть, вдохновить. В этом их единственная для писателя польза. Максим был в этом убежден, но мысль пролистать тетрадь самоубийцы внимательно показалась заманчивой.

Пришло три сообщения. Одно было от старинного приятеля-литератора, который не появлялся на горизонте уже года два. Оказывается, он переехал в Москву и женился. Дела шли замечательно, он окончательно перешел в стан «серьезных» авторов, завел знакомства с новой литературной тусовкой и всячески порицает свое прошлое легкомыслие. Максим подумал, что слишком многие хотят остаться в вечности. Ему лично на это было наплевать. Его интересовал сегодняшний день.

Второе письмо пришло из литературного агентства, занимавшегося произведениями Максима. Они извещали, что одно из издательств хочет взять права на переиздание его в свое время популярной трилогии. Последнее сообщение оказалось рассылкой. Максим моментально его удалил.

Он машинально ответил своим агентам предоставить ему больше информации и сказал, что, в принципе, не возражает. Ответ коллеге оставил на потом, не имея ни малейшего желания рассказывать ему собственные новости последнего времени. Самое главное – не было письма от того, с кем бы Максим хотел пообщаться.

В таком случае он напишет сам. Указатель мыши подбежал к кнопке «Создать». В поле «Кому» Outlook Express Снегов отбил: «Аид».

Тема: Почему не пишешь так долго?

Максим прикинул в уме, действительно ли долго от Аида не было писем. Получалось не меньше двух недель.

Привет!

Давненько не выходила на связь, по-моему, так)))) Решил все-таки напомнить, что мы вроде иногда находим общие темы для разговора… Нужен собеседник, алло!

После вчерашнего чувствую себя как черт знает что… совесть мучает с похмелья, понимаешь ли… Роман закончил на днях. Кажется, удачно. Буду редактировать, но пока очищаю голову от всего этого шлака, который остался после точки…) Устал, но какой же кайф, если разобраться! Лучше не придумаешь. Секс, пожалуй, бы мог с этим сравниться.)))

Расскажи хоть, какие у тебя новости.

Кстати, у тебя бывает… бывают провалы в памяти? Знаешь о чем-то, а вспомнить не можешь никак. Причем, знаешь, что-то в этом есть… жуткое… и мозг твои как будто ставит оборонительный рубеж, чтобы не пустить эти воспоминание. Сегодня ночью со мной такое было. И не могу понять, ЧТО именно я забыл… ((( В принципе, думаю, что это из-за пива – столько его вчера выпили с приятелем. Полный большой мусорный мешок ждет, когда я совершу подвиг и отнесу его на помойку.

Еще зачем-то тумбочку ночью придвигал к двери ((( Ум есть в голове, что называется? Короче, пить вредно и противно.

Тут еще давний приятель бессонницей страдает, на себя не похож, страшный, как ядерная война. Очень невесело, прямо скажем…

Хотелось бы получить весточку.

Пиши.

Максим нажал в окне кнопку «Отправить» и выбрал опцию «Отправить все». Началось подключение. Об Аиде ему было известно: а) это девушка, не старше восемнадцати, б) она учится в школе, в) у нее мало друзей, г) она предпочитает держать дистанцию. Пожалуй, подлинная информация на этом исчерпывалась. Аид мало говорила о себе, что естественно для интроверта. В основном она «выслушивала» длинные монологи Максима и высказывала собственное мнение. Она не посылала ему своего фото, не называла настоящее имя, хотя знала, как зовут его. Еще Аид честно призналась, что ей не нравятся его книги и читать она их не будет. Сначала писателя несколько обидела такая заносчивость, но потом он понял, что такое отношение гораздо более выгодно. Так по меньшей мере честно. Аид общалась с ним без подхалимства и заглядывания в рот, ей было все равно, известен Снегов или нет.

Часто Аид была в письмах мрачна и резка, но это не отбивало у него интерес к общению. Здесь как раз и скрывалась некая изюминка. Втайне Максим надеялся, что ему удастся разгадать ее секрет. Первое время он намекал про чат или «аську», но Аид не согласилась ни на то, ни на другое. Переписка не вышла за рамки электронной почты. Бывало, они писали друг другу по дюжине писем в день, рассказывая о том, что происходит вокруг них и чем они занимаются. Просто трепались. Не то что бы Максиму нечего было делать – он писал, выполнял свою дневную норму – однако не мог отказаться от удовольствия. Со временем пик общения спадал, затем интенсивность возрастала до прежнего уровня. В последние две недели Аид не подавала признаков жизни, Максим думал, что это из-за занятий в школе. Сначала подготовка, потом первое сентября. Когда-то он сам очень не любил школу и прекрасно понимал, когда Аид жаловалась ему: «все достали», «убила бы всех», «заполошная я, ничего не понимаю…» Нынешнее первое сентября означало начало последнего класса. Может быть, это обстоятельство вселило в Аид хоть чуточку оптимизма.

Сообщение ушло, никаких новых за это время не появилось. Максим посмотрел на часы. 14.12. Казалось, что времени больше. Он вышел из кабинета и проверил, не идет ли дождь. Погода взяла тайм-аут, тучи разошлись, освободив место солнцу. Максим быстро оделся, подхватил мешок с мусором и вышел из дома.

На улице было свежо, дул прохладный ветерок. Писатель добрался до помойки и выбросил доказательства вчерашней попойки в контейнер. Закурил, решив прогуляться до стоянки, расположенной ниже по улице, метрах в ста от двора. Не очень близко, но она здесь была самой удобной. Заходить внутрь не стал, просто убедился, что «пятерка» на своем месте.

Максим постоял возле автобусной остановки, наблюдая за людьми, идущими по тротуару на другой стороне улицы, и достал сотовый. Возникла мысль позвонить Кочневу домой. Ответить он мог только со стационарного. Что он сейчас делает? Вроде собирался искать работу. Да кто его возьмет, если увидят, как плохо он выглядит? Актеру ведь важна внешность. При общении с нанимателями Кочнев вряд ли в состоянии связно излагать свои мысли. С похмелья да еще бессонница. Дмитрий мог и напиться на те деньги, что одолжил. Это ему раз плюнуть. Если напился, значит, он скорее всего дома.

Максим поднес трубку к уху и стал ждать. В напряженной тишине в квартире Кочнева звонил телефон. Ему виделись пальцы с черно-синими подушечками… Эта мысль пришла и улетела. Максим ощутил неприятное жжение внутри. Правда на поверхности – его другу нужна помощь. Он рад бы помочь, да не представляет как. Трубка продолжала посылать сигналы в никуда. Писатель чувствовал, что ответа не дождется. Он отключил телефон, прицепил его обратно к поясу и пошел в сторону дома.

Кочнев, пьяный вдрызг, лежит к себя дома на кровати. Или в ванной с перерезанными венами. Или выпрыгнул с балкона. Или… повесился на дверной ручке. Чем не выход для отчаявшегося человека, сознание которого рассыпалось на мелкие кусочки? Фантазии фантазиями, но Максим не был склонен совсем уж не доверять ей. Так что же делать? Он же не может сидеть рядом с Кочневым и держать его за руку с утра до ночи, чтобы он что-нибудь не натворил. Да и самому ему эта идея не понравится. Жалость унижает.

Остается только звонить ему время от времени, напоминая, что существует нечто помимо сугубо личных проблем. С другой стороны, Максим не имеет понятия, как реально у него идут дела. Может быть, Дмитрий сегодня нашел работу и даже приступил к ней и в этот момент его нет дома. Почему-то в такой сценарий Снегов не верил.

Надо ехать к нему, потом может быть поздно. Хорошо, все это замечательно, но чего бояться? Доведенный до отчаяния Кочнев в любом случае обратится к врачу. Он наверняка сейчас на приеме. Возможно, его положили в стационар. Так что ничего плохого не произойдет.

Снегов вернулся домой в скверном настроении, былой подъем сошел на нет, он ощущал себя вычерпанным до дна. Войдя в свой кабинет, Максим включил компьютер, с неприязнью глядя на заставку на рабочем столе.

Иной раз все это казалось жутко отвратительным. Без особой надежды писатель проверил электронную почту. Аид не отзывалась. Как в воду канула. Он подумал, что больше писем не будет вообще, что ее жизненные обстоятельства изменились кардинальным образом и их пути разошлись навсегда. Было бы жаль, хотя этими словами не выразишь катастрофичность такого положения.

Ящик, конечно, был пуст. Максим посидел некоторое время, глядя в монитор. Рука, лежащая на мыши, бесцельно двигалась, открывая и закрывая различные папки. Потом резким движением Максим встал и, пока выключался компьютер, ходил по кабинету.

Он сделал еще одну попытку позвонить Кочневу. Этот звонок тоже остался без ответа.