Текст книги "Нежные создания, или В фэнтези только девушки"

Глава седьмая

– Итак, господа, я позвал вас, чтобы сообщить преприятнейшее известие, – сказал Первый министр, сидящий во главе длинного стола. – То, что мы так давно готовили, начинается.

Один из десяти присутствующих господ поднял руку.

– Извините, я хотел бы уточнить. Что именно начинается и что именно мы готовили?

Маор Скет остановил на нем свой плавающий взгляд.

– Если у кого-то здесь склероз, вызванный сытой жизнью при дворе, напомню. Уже целый год мы плетем заговор против тупого и непрофессионального короля Пиннера. Сегодня, в день очередного собрания нашего общества, я объявляю начало активной фазы заговора.

Задававший вопрос царедворец, Дальронд Фельдиэн, огорчился и начал тереть сально блестящий нос.

Он выражал умонастроение большинства.

Эльфы хотели участвовать в чем-то тайном, бесконечно обсуждать проблемы королевства и недостатки Пиннера и делали это, в основном, от безделья, не думая, что дело дойдет в один прекрасный день до открытого выступления.

И вот Маор Скет созвал их в полночный час, чтобы донести «радостную» весть.

Заговорщики, сонные и огорошенные, тихо замычали, переглядываясь. Кристаллы, горящие в стенных держателях, бросали на их потерявшие мужественность лица розовые блики.

– Правильно ли я понял, Маор, – заговорил самый старый из эльфов, чудом не впавший в окончательный маразм. – Ты собираешься прикокнуть Пиннера?

Фисто Тупинамбр жил на свете уже двенадцать веков и был украшением любого общества, особенно тайного.

Первый министр, принимая его в заговорщики, рассчитывал на мудрость патриарха, но пока ничем особенным Тупинамбр себя не проявил. Зато был спецом по части поглощения крепкой вишневой наливки, от чего его морда уже лет пятьсот как приобрела характерный цвет. То есть вишневый.

– Собираюсь, – ответил Первый министр. – И не «ты», а «мы». Мы собираемся!

Большая часть общества давно забыла, о чем, собственно, речь шла год назад. События развивались для сановников все огорчительнее.

– Мы избавим Долерозию от никчемного правителя. С нас хватит! – сказал Маор, стукнув кулаком по столу. – Сколько можно слышать стон народный? Вы слышите его, соратники? Слышите?

Король Пиннер, спальня которого находилась как раз за стенкой, перевернулся на другой бок.

Его мучили кошмары. Не просыпаясь, монарх стонал, словно уже сейчас готов был отдать предкам душу.

Навострив уши, эльфы остолбенели. На них снизошло откровение.

А ведь Маор прав! Королевство прямо-таки изнывает под тяжкой дланью тирана, даже ночью, даже во сне…

– Вы все давали клятву, – напомнил Первый министр, обводя удивленные физиономии строгим взглядом. – Пришло время…

– Но, – сказал Этрадиэль Цоколь, – уверен ли ты, что сейчас подходящее время? Может быть, немножечко подождать?

– Зачем? – спросила Первый министр, лысина которого светила в ночи, подобно путеводной звезде.

– Так мы усыпим бдительность Пиннера и зайдем с тыла, – сказал Цоколь, заискивающе улыбаясь. Не нашлось бы среди всей этой шатии эльфа, который бы не жалел так сильно о своем участии в заговоре.

– Об этом не может быть и речи! – прогундосил Маор. – Каждый час промедления стоит Долерозии тысяч жизней!

Ни о чем подобном эльфы не слышали, поэтому новость стала сенсацией. Заговорщики загомонили, пихаясь локтями и вытаращивая глаза.

– Где?

– Скажи, Маор, где творится это беззаконие?

– Как Пиннер посмел?

– Ужас! Кошмар!

– А мы-то ничего не знали!

– Тихо! – повысил голос Маор, поднимая обе руки. – Тихо!

Пиннер открыл глаза, понимая, что шум ему не приснился. Кто-то горланил в соседних покоях, совершенно не считаясь с законом, по которому, если король не веселится сам, нарушать тишину во дворце после десяти вечера запрещено.

Недовольно вздыхая, монарх начал вылезать из кровати. Нашел одну тапку, но вторая куда-то запропастилась. Пиннер пожелал ей всего хорошего и, шастая в темноте, налетел на что-то большое.

Маор недовольно покосился на стену, за которой кто-то, по всем признакам, уронил напольные часы.

– Так вот, – сказал он, – так вот… Вы помните, о чем мы говорили на предыдущих собраниях. Ну! Напрягитесь! От нас зависит благо отечества!

Эльфы сопели, меняя цвета, ковыряли ногтем столешницы и кто как мог изображал глубокомыслие.

Маор ждал, мысленно осыпая недоумков витиеватыми ругательствами.

Наконец, самый смелый и молодой поднял дрожащую лапку.

– Мы… собирались прикончить короля так… чтобы… никто не узнал, что его… того… этого…

– Правильно! В точку! – воскликнул Первый министр. – Молодец, Лепро!

Похваленный зарделся, в комнате стало значительно светлее и значительно больше недоверчиво-завистливых взглядов.

Лепро Отвратиэн считался в компании явным аутсайдером, и любая похвала в его адрес воспринималась коллегами болезненно. Никто понятия не имел, в том числе, сам Маор, для чего он участвует в заговоре.

– Итак, мы должны отправить короля к праотцам, но так, чтобы никто ни ухом, ни рылом.

Заговорщики согласно гудели.

– А как это сделать? – спросил Первый министр. – Есть предложения? Любые.

Вышла новая заминка.

– Маор, не томи нас, – пропищал робко Цоколь, – ты ведь уже сам все придумал.

Заговорщики с надеждой и чаянием взирали на своего предводителя. Тот в свою очередь все яснее сознавал свое величие.

– Скоро у нас Праздник Середины Лета, – сказал лысый, – точнее, через три дня. Традиционно в этот день во дворце проходит Большой Карнавал. Все танцуют, веселятся, ходят на головах. В том числе и король. Есть ли лучшее время и место для нашего дела? Нет. Мы воспользуемся всеобщей праздничной неразберихой.

– Браво! – прошептал восхищенный Фисто Тупинамбр. – Великолепно! Не так ли, друзья?

Тайное общество разразилось аплодисментами. То и дело звучали восторженные крики. Эльфы встали и приветствовали Маора, словно он только что освободил королевство от власти тьмы, причем самолично, в тяжкой героической борьбе.

Дверь открылась, и на пороге возникла королевская фигура, облаченная в ночную рубашку до колен. Из-под нее выглядывали голые ноги в одной тапке. В правой руке Пиннер держал светящуюся лампу.

Первым заметил монарха Лепро Отвратиэн. Он толкнул локтем соседа и захлопнул рот, стараясь забраться под стол.

Дальше пошла цепная реакция – заговорщики прекращали упражнять ладони и разминать голосовые связки и становились тихими, словно пациенты коматозного отделения.

Последним узнал о визите короля Первый министр. Его челюсть отпала, но он быстро вернул ее на место – сказывался навык долгих лет построения карьеры в среде акул бюрократии.

– О! Ваше величество! – Маор поклонился со всей надлежащей протокольностью. То же самое сделали и другие заговорщики.

– А чего это вы тут делаете, а? – спросил Пиннер, потирая глаза.

– Мы? – Маор стрельнул глазами по сторонам в поисках зацепки. – Мы… в картишки режемся…

– Ага, – кивнул Пиннер. – Первый министр. И заместитель главы Канцелярии. И директор виночерпиев. Господа!

Эльфы вытянулись в струнку, ожидая приказаний.

– Я прошу вас вести себя потише… Хотя это странно. У вас нет карт… Я все-таки сплю.

– Будем стараться, вашество, – отчеканил Лепро Отвратиэн, пытаясь выгнуть колесом свою цыплячью грудь.

Пиннер почесал задницу с левой стороны, оглядел честную компанию, собрался что-то спросить, но передумал. Повернувшись, король закрыл дверь и растворился в ночи.

Тишине, которая воцарилась в комнате, позавидовал бы тысячелетний мавзолей.

Чтобы воскресить своих подельников из мертвых, Маор тихонько хлопнул в ладоши. Многим этот звук показался громче раската грома.

С двумя сановниками едва не случилась истерика, директор виночерпиев свалился в обморок.

– Крепитесь! Наступают трудные времена, – сказал Первый министр шепотом. – От каждого из нас требуется полное напряжение сил. Мужество. Самопожертвование. Но в конце пути нас ждет общество, построенное на принципах демократии, равноправия и справедливости.

Заговорщики, до сих пор не оправившиеся от королевского визита, потрясенно молчали.

Эльфы пытались вообразить, какими последствиями обернется для каждого из них вышеописанное.

– Прости, Маор, – подал голос Фисто Тупинамбр. – А кто будет у нас королем после Пиннера?..

– Как это кто? – надулся Первый министр. – Я, конечно… Так, а теперь слушайте, каков мой план.

* * *

Балимор уже не помнил, когда спал по-настоящему. Максимум, что ему выпадало за последние дни, это два-три часа беспокойной дремоты. Его двухсотлетние мозги медленно, но верно проигрывали битву с обстоятельствами.

Однако дух чародея еще не растерял прежней крепости. Битва, которую он вел с Могучим Визором, проходила с переменным успехом, и шансы победить проклятый агрегат все еще были достаточно велики. Пятьдесят на пятьдесят.

– Кажется, так будет правильно. Надеюсь, сработает.

Последние сутки Балимор пытался добавить в схему чар прибора звуковой контур и потерпел несколько сокрушительных неудач.

Визор подкидывал ему один неприятный сюрприз за другим, доводя старика до белого каления.

Наступал момент истины. Балимор только что присобачил новую волшебную штуковину и готовился к очередной фазе испытаний.

Выдув остатки успокоительного снадобья из бутылочки, чародей снова проверил все узлы своей машины и включил ее.

Визор показывал картинку исправно, хотя не всегда ту, что требовалась. В этот раз с этим он не подкачал, но звука, увы, не было.

Чародей, побелев, склонился к воронкообразной трубе, торчащей сбоку, и пытался уловить хоть слабое эхо.

Ничего.

– Вирлпус, он опять не работает! – вздохнул старик, правая рука которого сама собой потянулась к заранее приготовленному молотку.

В следующий миг раздался вопль, разбудивший в очередной раз окрестности. Балимор с вылезшими на лоб глазами схватил орудие и занес над головой, намереваясь, наконец, разнести проклятую машину вдребезги. Его треснувший разум требовал немедленной и страшной мести.

Не хватило какой-то секунды. Молоток был тяжелым, и старику потребовалось некоторое усилие, чтобы удержать равновесие – орудие возмездия перетягивало его назад.

Из воронки послышались голоса. Словно испугавшись последствий и поняв, что теперь-то чародей не остановится, Могучий Визор сдался.

– …ты прав, – сказала Шэни, – Жезл большеват…

Чародей от неожиданности опустил молоток. Выскользнув из ослабевших пальцев мстителя, он свалился Балимору на ногу, и очень долгое время в домике на отшибе не было слышно ничего, кроме отборного мата и диких завываний.

Жители Чарчбиля, разбуженные страшными звуками, энергично обвешивались амулетами для защиты от темных сил и проклинали колдуна.

Боль утихла настолько, что Балимор уже мог опираться на ушибленную ногу, хотя с большим трудом.

Однако такие мелочи его сейчас не интересовали. Чародей приник к Визору, всматриваясь в мираж горящими глазами и ловя каждый звук, что шел из трубы. Казалось, это разговаривают запертые в коробку лилипуты. Понять, кто говорит, можно было только соотнеся речь с картинкой.

– …смотри, он разбирается, – сказала Ансива, вертя в руках две палки, которые раньше были одним целым.

Балимор затрясся от возбуждения. Не было никаких сомнений, что это Жезл Жизненной Силы. Тот самый. Вожделенный.

В умопомрачительном волнении чародей зажевал конец бороды, и так уже похожий на грязный кусок пакли. Принцесс он видел сидящими на кровати в ночных рубашках. Вокруг них были разбросаны золотые безделушки и драгоценные камни, сверкающие в свете ламп.

Но не это поглощало внимание чародея.

– Ну так круто, – сказала Шэни, беря в руки нижнюю часть Жезла. – Спрячем без проблем. С другой стороны, может и не понадобится.

– Почему это? Предлагаешь засунуть за пояс и так ходить? – спросила Ансива.

Старшая улыбнулась.

– У меня есть план. Он гениальный – как всегда. Если у нас все получится, о нас будут говорить, что мы провернули ограбление века. Или типа тысячелетия.

– У тебя? Не смеши мои седины, дорогуша! – зло рассмеялась Ансива. – Тоже мне! По-моему, ты стала много из себя строить.

– Чего ты взъелась, язва? – Шэни на всякий случай перехватила свою часть Жезла двумя руками – вдруг драться придется. – Ага! Критические дни!

– Чего?

Балимор, силясь понять, что происходит, видел, как Шэни подползла к сестре, чтобы шепнуть что-то на ухо.

Та ее оттолкнула.

– Иди ты! Ё… твою дивизию!

Старшая свалилась на спину, дрыгая ногами. Ансива плюнула в ее сторону, не попала. Точнее, попала, но не в сестру, а в роспись, украшавшую стену.

– Блин, а это чего, может быть?

– А то! – Шэни покрутила частью Жезла, как тамбурмажор. Навыка подходящего у нее не было, поэтому штука выскочила из ее рук и грохнулась на пол.

Балимор взвыл. В его голове не укладывалось, как можно настолько халатно обращаться с самым могучим артефактом на континенте.

– Короче, хватит херней заниматься, – сказала Шэни, сходив за Жезлом и взбираясь обратно на кровать. – Слушай сюда. Эй!

– Чего? – Ансива очнулась и заморгала, с трудом оторвавшись от размышлений об особенностях своей новой физиологии. Особенности эти наводили на нее депрессию. – Чего надо?

– Слушай мой план. Если разыграем эту партийку, станем самым богатыми людьми на свете. Богаче королей.

Ансива угрюмо и безо всякого энтузиазма кивнула. Через три минуты, правда, лик ее просветлел.

Она нашла план гениальным, самым крутым и офигительным. И как это раньше она сама до такого не доперла!

Принцесса несколько раз подпрыгнула на пружинящим матраце, издавая поросячий визг и хлопая в ладоши.

Шэни светилась от гордости, словно кошка, принесшая рекордное количество котят.

– Тише. Сейчас ночь.

– Ладно, чувиха, беру все свои слова назад.

Ансива полезла обниматься-целоваться.

– Осади коней. Кто увидит – подумает, что мы тут занимаемся…

– Чем?

– Неважно. Так вот, Пиннер дурень – слопает все, что мы ему скормим. – Шэни подмигнула, потирая ладони. – У меня уже слюнки текут…

Изображение снова пошло рябью. Балимор зачарованно всматривался в мираж до тех пор, пока тот окончательно не расфокусировался и не пропал.

В этот раз чародей не стал закатывать истерику – сил на новую уже не осталось.

То, что он услышал, поколебало его представление о мыслительных способностях среднестатистических разбойников.

Балимор провел рукой по лбу и опустился на стул.

– Вирлпус, ты слышал? – спросил он у чучела кота. – Я до сих пор не верил, что у них что-то получится, но сейчас появился шанс. Жезл уже у них, а скоро… Да, может получиться. Может. Может…

Через секунду, уронив сонную голову на крышку стола, Балимор храпел.

* * *

Альфонс Джироламо понял, что наконец-то вернулся в мир живых. Произошло это аккурат перед началом собрания заговорщиков. Точнее, без двадцати минут полночь.

До этого времени менестрель лежал в своих покоях, всеми забытый и брошенный, и страдал. Страданию, похмельному и моральному, он отдавался со всей страстью творческой натуры. Такое ему, пьянице, ветрогону и бабнику, разумеется, было не впервой, но в этот раз муки казались куда тяжелее.

Вероятно, по причине возраста. Ему же не восемнадцать и даже далеко не двадцать пять, чтобы надеяться выйти из грандиозной пьянки без последствий.

Лежа, наполовину свесившись, на смятой постели, менестрель понял, что пора завязывать с загулами.

И не мешало бы начать новую жизнь, наполненную смыслом.

Другой вопрос – где этот смысл взять? Творчество? Обрыдло. Азартные игры. Помилуйте! Мемуары? Рано.

В одиннадцать часов сорок три минуты менестреля стукнуло.

Любовь! Самая настоящая, без извилин!

Ну конечно!

Альфонс, висящий на самом краю, дернулся и свалился на пол.

Могучие жизненные силы влились в него, каждая клеточка организма затрепетала от нового, невероятного чувства.

Множество раз за историю своей карьеры обольстителя Альфонс врал, что влюблен в очередную пассию по уши. Ничем настоящим там и не пахло, само собой, главное было получить желаемое.

Ансива же просто перетряхнула весь поэтический ливер Джироламо. Он вновь ощутил себя влюбленным подростком. Это было круто.

Менестрель зажег свет в комнате. Подошел к зеркалу и увидел опухшую физиономию, которая, оказалось, принадлежит ему самому. Эстетическое чувство менестреля заверещало от возмущения, требуя что-нибудь сделать.

Нет, на это нет сил. Не сейчас. Вот когда с жаждой будет покончено, тогда и поговорим.

Все равно сейчас ночь, рассудил Альфонс, заправляя в штаны мятую и несвежую распахнутую на груди сорочку. Никто не увидит.

Воспоминания о дневных унижениях лезли в голову. Сначала его пропесочил Второй министр, к которому менестрель имел несчастье ввалиться. Затем во время принесения извинений королю, кастелян отозвался о «лирических частушках» столь уничижительно, что поэт едва не провалился сквозь землю. И сам монарх, раньше смотревший Альфонсу в рот, намекнул на непозволительное во всех отношениях поведение.

Малиэна, глупая рыжая кукла, так вовсе не стала слушать…

После этого менестрель и приполз в свою каморку умирать. Однако не умер, и сейчас, полный сил, вознамерился совершить вылазку в винный погреб.

Маршрут был давно изведан, дорогу к подвалу обетованному менестрель мог найти в темноте с закрытыми глазами, так что в поход Альфонс не взял ни лампы, ни светящегося кристалла.

Скользя по темным и пустынным коридорам дворца, менестрель пытался строить планы. Планы не строились, наталкиваясь на весьма серьезное препятствие. Заключалось оно в разности двух социально-видовых положений.

Разве королева Фетала или Пиннер, дядя Ансивы, дадут согласие на брак? Нет, и думать нечего, уже хотя бы потому, что у Альфонса за душой нет ни гроша. Порхая по нивам радости и удовольствий, поэт не скопил за жизнь ни одного, даже самого хилого капитальца. Более того, за границами Долерозии буквально на каждом углу ждали Джироламо кровожадные кредиторы. В основном, гномы, у которых напрочь отсутствовало чувство юмора, зато в изобилии водились крепкие кулаки.

У менестреля не было ни малейшего соображения, как можно отбрехаться от злых подгорников. Вернуть долги – нет уж. Не рассматривается. Отдаться на милость гномов – ужас! Менестрель слышал, что своих должников они отправляют отрабатывать долг на каменоломни. И оттуда почти никто не возвращается.

Куда ни кинь – всюду клин. Женитьба на Ансиве могла, конечно, спасти его, но даже если Пиннер и Фетала вдруг чудом закроют глаза, что Альфонс – сын торговца кожами, они не смогут пропустить такого важного обстоятельства, что он еще и человек.

Всего-навсего.

С другой стороны, учитывая царящие в Аладии нравы, весьма свободные на поверку, кое-какой шанс все-таки есть. Если добиться расположения Ансивы, может, она и пошлет все условности на три эльфийские руны!

А вдруг?

Менестрель приободрился. Спускаясь по хорошо знакомой лестнице, Альфонс тихонько напевал себе под нос балладу собственного сочинения.

Пьяница-смотритель, отвечающий за сохранность погреба, тоже был хорошо знакомым. Эльф сидел, как всегда, на полу, низко свесив голову. Рядом стояла недопитая бутылка дорогого вина.

Привычным жестом Альфонс снял с его пояса связку ключей, открыл дверь и вошел в алкогольное царство. Именно отсюда накануне принесли вино, столь разрушительно подействовавшее на некоторых участников банкета. Менестрель решил, что возьмет что-нибудь полегче.

На выбор ушло минут десять, после чего с двумя бутылками в обнимку Альфонс выбрался наружу. Откупорил первую и глотнул трижды. Винцо, которому было уже весьма немало лет и стоившее бы на рынках человеческих королевств уйму денег, хорошо поправило властелина рифмы.

С блаженной улыбкой на лице менестрель добрался до двери, за которой как раз заседали заговорщики.

Привлеченный голосами – это было, по мнению Джироламо, странно – он приник к створке.

– …но, так или иначе, – сказал кто-то знакомый громким шепотом, – король будет мертв. Как палтус.

Сравнение заставило некоторое количество заседающих за дверью душ задуматься.

Похолодев, менестрель не донес бутылку до рта.

– А почему ты так уверен, Маор, что Шэни даст согласие?

– Она даст, – ответил Первый министр из темноты, таким тоном, что у Альфонса едва не подломились ноги. – Только она способна стать королевой Долерозии. Моей супругой.

Менестрель слушал, а температура его тела стремительно приближалась к покойницкой. Ужас сковал его члены и все прочее, что можно было сковать.

Заговорщики за дверью гомонили, но осторожно, помня, что за стенкой находится королевская спальня.

– Итак, голосуем, – сказал Маор. – Кто за? Единогласно. Кто против? Единогласно. То есть, никого. Все поняли свои роли?

– Ага, – отозвались некоторые, другие же просто ограничились мычанием и сопением.

– В таком случае, расходимся. Тихо и с соблюдением конспирации. О времени следующего заседания будет объявлено особо, – произнес Первый министр, после чего заелозили по полу отодвигаемые стулья.

Очнулся менестрель только тогда, когда сообразил, что сейчас его заметят. А там, кто знает, удастся ли ему дожить до утра.

Альфонс сорвался с места и побежал, словно за ним гнались кровожадные гномы-кредиторы, уже определившие для него теплое местечко на каком-нибудь руднике. Позади менестрель слышал тихие голоса, но благодаря его скорости, они, к счастью, удалялись.

Чудом не выронив бутылки с вином, поэт достиг какой-то части дворца и долго не мог понять, где он. В темноте все казалось одинаковым, пропади оно все!

Забившись в самый темный угол из возможных, Альфонс отдал должное вину, выхлебав початую бутылку, и решил действовать.

Не было никакого плана – менестрель отдался на волю провидения.

Определив, куда нужно свернуть, чтобы попасть в покои аладийских принцесс, Альфонс решительно зашагал в ту сторону.