Текст книги "Ночной скрипач"

Другой город

Город печальных ангелов и несбывшихся детских желаний. Город тёмных тайн и увядшей любви. Город призраков и теней. Пугающий город…

Виктор Петрович Шанин, пожилой, однако крепкого телосложения загорелый мужчина, глядел в окно своей квартиры на багрово-оранжевое закатное небо. Краски тускнели, цвета блекли, и по окрестностям разливался сумрак. Мужчина молча стоял на месте, опершись большими морщинистыми ладонями о подоконник, когда-то заставленный цветочными горшками, а теперь пустовавший. Меньше года назад, когда скончалась супруга Светлана, пустой и бессмысленной стала казаться ему и собственная жизнь. До некоторых пор. Смерть горячо любимой женщины совершенно выбила из колеи, парализовала волю, отбила тягу к жизни. Такой и бывает смерть: бьёт неожиданно там, где этого не ждёшь; так она приходит, чтобы забрать.

Однако кое-что произошло. Такое, о чём ещё несколько месяцев назад он не мог и догадываться. И жизнь его вновь обрела смысл – смысл особенный. Это случилось в одну из дождливых ненастных ночей, когда он, мучаясь душевными ранами и донимающей болью в костях, никак не мог нормально заснуть. Тогда-то у него и появилось Дело. Вероятно, вся его долгая и непростая жизнь была лишь подготовкой, тяжким испытанием перед этим Делом.

Город растворялся в тенях, терялся среди них, утрачивал свой облик.

Виктор Петрович знал этот город совсем другим – светлым, радостным, ярким и живым. Отсюда должно было начинаться светлое будущее для внуков и достойная уютная старость для него и супруги. Но внуки его сбежали отсюда – и очень вовремя. Жена отошла в мир иной, когда всё ещё было прежним. Ростки зла взошли позднее, и вот уже весь город оказался окутан мороком, словно гигантской паутиной. Процесс шёл завуалированно, и поначалу всё казалось нормальным. Но город истачивало зло, как червяк проделывает себе ходы в сочном, спелом яблоке. Разрежешь лакомый на вид плод – а там вызывающая отвращение гниль. Однако Виктор Петрович, в отличие от внуков и друзей-приятелей, никуда сбегать даже и не собирался. Он любил это место несмотря ни на что, и в памяти его, уже не такой ясной, как в молодости, навсегда запечатлелся светлый образ города, погружённого в сочную пышную зелень парков и скверов. Но что-то всё-таки осталось прежним, не изменилось. Например, звёздное ночное небо. Оно всегда оставалось неизменным, но от этого не менее загадочным и таинственным. Зеленели листья, росли травы, цвели сады. Природа расцветала среди плесени, уродливых проплешин на земле, пепелищ, распада и смерти. Природа всегда найдёт выход. Конечно, он это знал. Другое дело с населявшими город людьми. Из них выход нашли далеко не все, а те, кто здесь остались, уподобились мрачным теням, либо стали жертвами тварей с Той Стороны. Кто-то покончил с собой. И неизвестно, что ещё было лучшим исходом. Дети почти не выходили на улицы, лишь изредка, при дневном свете, и то гуляли недалеко от дома. К ночи же зло крепко поселялось в мозгах, в сознании горожан и тем самым толкало их на чудовищные преступления, поступки, которым нет объяснений; деяния, достойные дикарей. Да и творили дикари такое? Убийцы, маньяки, насильники выходили на охоту, а порой и сами из охотников становились жертвами. Здесь, в переплетениях улиц, в обманчивой тишине и уюте маленьких скверов, среди пустеющих домов оживали страхи, приобретали форму, обрастали плотью, становились осязаемыми, а в призрачном вечернем тумане скрывался ужас. Впрочем, оставшиеся горожане создавали жалкую видимость нормальной жизни, влача безрадостное, пустое существование. Вооружаясь, они защищали себя как могли. Оружие, преимущественно огнестрельное, приобрело теперь особую ценность: за него могли и прикончить. Звуки выстрелов стали обычными явлениями, как когда-то ими были сирены машин, гудки поездов и электричек, вещавшие из громкоговорителей грохочущие голоса.

«Эх… Какой этот город был раньше…»

Глядя на темнеющее небо, Шанин тяжело вздохнул. От воспоминаний сдавило сердце. Сентиментальность особой нитью проходила через всю его жизнь, и даже теперь, в преклонном возрасте, это чувство было достаточно ярким. Когда-то, в прошлой жизни, он работал учителем географии в местной школе. Но какая теперь может быть наука? Какая может быть теперь учёба? Грани бытия стираются, как линии мела на школьной доске, утрачиваются связи, уходят из памяти лица и образы. Где теперь все те ученики, которых он обучал? Он всех их помнил, многое про каждого знал. Было и хорошее, и плохое. Он любил свою профессию, был строг, но справедлив. Были у него толковые ребята, мальчишки и девчонки. Всё было… Любимая супруга… А теперь…

Теперь у него была другая Работа. Получил он её благодаря Тёмным. То была страшная ночь – ночь его первой встречи с ними. Когда они появились, дождь хлестал по раме и оконному стеклу, яростно и злобно выл на улице ветер. Всё началось в его голове. Было такое чувство, будто кто-то или что-то пытается завладеть его сознанием, подчинить волю. В его мозг словно бы закрадывался обволакивающий тёмный туман. Виктор Петрович неподвижно сидел в кровати, а его широко распахнутые глаза буравили серую дождливую мглу за окном. Ужас заключил пожилого мужчину в свои объятия. Бледный, он не мог ни пошевелиться, ни закричать. Лишь только его пересохшие, потрескавшиеся губы беззвучно шевелились.

А затем он их увидел. Они появились из ниоткуда. Материализовались прямо в свободном пространстве помещения. Под потолком замерцало зеленовато-голубое сияние. Оно колыхалось, плавно, завораживающе, и чем-то походило на северное сияние. Три высокие, закутанные в длинные чёрные мантии фигуры: одна возникла прямо в ногах кровати, две другие появились по углам комнаты. Дохнуло обжигающим холодом, как будто его кровать стояла посреди январской стужи, прямо под открытым зимним небом. Шанин ощущал, как всё внутри него сжимается в один комок – он почему-то представил тогда, что все его внутренности становятся похожими на слипшиеся холодные макароны. Всё это в целом выглядело и страшно, и захватывающе одновременно. Была в этом некая непостижимая тайна, да и само происходящее более всего походило на таинство: три молчаливые тёмные фигуры, странное свечение под потолком, приглушённое завывание непогоды снаружи. Да, именно таинство. И сам он был частью этого таинства. И сейчас Виктор Петрович всё ещё с трепетом вспоминал тот момент.

Тогда он был беспомощен, точно безвольная тряпичная кукла, которую вот-вот пожрёт пылающий огонь. Просто марионетка. А потом он начисто оглох. Но голос вернулся, и он закричал, насколько ему хватило сил, насколько позволили лёгкие. Завибрировали голосовые связки, напряглись мышцы, но своих криков он не услышал. В голове было пусто, как в пустой коробке. Ни один звук не просачивался внутрь. И даже если за стенкой рванул бы газ, он бы этого не услышал.

«Ты… будешь… служить нам…», – сказал металлический голос в его голове.

Он теперь мог хорошо разглядеть ближайшего незнакомца: абсолютно лишённый волос голый череп, обтянутый тонкой жёлтой кожей; нелепо широкий безгубый рот с загнутыми книзу краями; отсутствие глаз или хотя бы каких-то намёков на органы зрения. Полыхающее мерцание позволяло увидеть все эти детали. Судя по всему, двое других существ обладали той же отталкивающей внешностью – на них попадали лишь слабые блики иноземного света. Крючковатый и длинный палец без ногтя указал на человека.

«У тебя… будет… работа», – продолжал голос в мозгу. – «Выбора нет… Откажешься – умрёшь».

Тварь говорила по-человечески, но растягивала слова. Получалось несуразное мычащее и шипящее произношение.

«Уумрёшшшшшь…»

«Нет. Я ещё поживу. Ещё похожу по этой земле, покопчу это небо», – сказал Виктор Петрович самому себе. А голосу в голове ответил: «Да, я буду». Больше он ничего не мог сказать.

«Хорошо, человек», – сказал ему голос.

Потом появились звуки, и Шанин потерял сознание. А когда очнулся, комната оказалась пустой. Именно с той самой ночи всё и изменилось. В его мозгу точно надстроили новую структуру. Появились уверенность и сила. Он был готов крушить стены, кромсать пальцами брусья, выжимать сок из древесных стволов. Он стал другим. И безропотно принял это.

Виктор Петрович смотрел, как под окнами во мраке собираются какие-то наркоманы-оборванцы. Вскоре те опустились на четвереньки. Теперь все они напоминали странных существ: вроде и не животные, но уже и не люди. Один из них подполз к грязной луже и стал по-собачьи лакать бензиновую воду. Глядя на эти подобия людей, Виктор Шанин не почувствовал отвращения: в этом городе он сталкивался с вещами куда более странными, отвратительными и мерзкими. Он отвернулся от окна. Пора была собираться на работу.

* * *

Ряхлин сосредоточил внимание на небольшом пространстве перед серой обшарпанной пятиэтажкой. Здесь располагалась детская площадка с домиком, горкой, песочницей и замысловатым игровым комплексом и огороженное малое футбольное поле, пустующее и заброшенное. На площадке, у одной из скамеек, разговаривали между собой три старшеклассницы. Ряхлин мог хорошо разглядеть этих девушек, стоящих в круге света от фонарного столба. Окраина же площадки была почти неразличима во мраке, в тусклых отсветах лежали длинные корявые тени, отбрасываемые кустами и игровым комплексом. Другие фонари были либо неисправны, либо разбиты, иные тускло горели где-то вдалеке за листвой между домами. А Ряхлин как раз затаился в тени, он и был тенью. Он ждал. Ждал, как хищный зверь в засаде. Различал мелкие детали, обрывки чужого разговора. Он высматривал, выбирал. Три школьницы: одна – толстуха с забранными в хвост волосами; вторая – худосочная, коротко остриженная, в джинсовой куртке; а вот третья… третья – красотка. Облегающее стройную фигуру цветастое платье, роскошные волосы ниже плеч, тонкие руки, длинные, красивые ноги. И лицо красивое. Да, она была и в самом деле хороша. И какого хрена эта цыпа здесь забыла? Есть ли у неё парень?

«Я побуду твоим парнем, девочка. Ненадолго. Хочу тебя попробовать…»

Он ухмыльнулся в темноте, затем слегка провёл костлявой обветренной ладонью по ширинке своих протёртых джинсов. Моргнул, сглотнул застоявшуюся во рту кислую слюну.

Всю свою жизнь с самого детства Костя Ряхлин был неудачником. Его никто не любил, и ему казалось, что весь мир был настроен против него. Детство у него было не радужным: родители пьяницы, постоянные переезды, разборки, драки, ругань, грязь. Костя чаще бывал на улице, чем дома. Мыкался, голодал, иногда подворовывал. И ненавидел. Ненавидел отца с матерью – за то, что произвели на свет. Ненавидел людей вообще – за то, что они просто были, все такие занятые, деловые и напыщенные. С девушками ему не везло с самого начала. Не сказать, что Костя был каким-то уродцем, нет. Он был угловатым, нескладным – ещё с подросткового возраста, если не раньше. Дурацкие очки, очень длинные, как ему казалось, руки, всё время потные ладони и такие же ступни ног, которые ещё и дурно пахли. Прыщи, угри, кожные высыпания. Он был противен девушкам, они его избегали. А в нём всё кипело, бурлило, он влюблялся, пылко и страстно, и куда-то нужно было девать всю эту энергию. Тогда он брал журнал с голыми женщинами, запирался в ванной и дрочил до головокружения. Это вошло в его привычку. Были примеры и из реальной жизни: его одноклассницы, просто сексуальные женщины, хорошенькие голливудские актрисы с экрана телевизора, порнозвёзды, модели с ногами от ушей. Потом, когда ему удалось поправить своё материальное положение, он впервые снял проститутку – рыженькую стерву с прекрасной попкой и рабочим ротиком. Тогда он впервые вырвался за пределы созданного в его воображении мира сексуальных фантазий. Это было на первом курсе техникума – он это помнил. Тогда он стеснялся своего нескладного, худого голого тела. В тот день от тщательно приготовился: побрился, принял душ, оделся как подобает, надушился, купил букет цветов и поставил его у изголовья кровати. Он хотел, чтобы всё прошло удачно. Поначалу всё так и было. Они трахались до изнеможения, он заставлял рыженькую подчиняться себе, привязывал её к кровати, слизывал влагу с её грудей и ягодиц. Затем они менялись ролями. Ещё ему нравилось, когда в постели девушка пристраивалась сзади и ласкала его рукой до тех пор, пока он шумно и бурно не кончал. Он должен был испробовать всё – когда ещё представится случай?

– Я от тебя без ума, Костик, – сказала ему в тот раз Людочка. – Может, напоследок примем вместе ванну?

Ему понравилась её идея. Ряхлин почему-то чувствовал, что эта рыжая проститутка, девушка, которую он видел впервые, не считая откровенных фотографий на сайтах шлюх, стала для него одновременно и родной матерью, и возлюбленной, и единственной женой. Он любовался её красотой, насыщался её страстью, наслаждался ею физически, телесно. Он не хотел её отпускать. С ней у него было всё так легко, так просто. С его Людочкой.

– Я люблю тебя. Слышишь? – сказал он ей.

Они лежали в наполненной тёплой водой ванне и как дети игрались с душистой пеной и друг с другом. В те мгновения, когда ещё ничего не произошло, Ряхлину казалось, что это самые лучшие его мгновения. Одни из лучших в жизни, а таких у него было немного. Но девушка только расхохоталась в ответ на неожиданное признание. У него в груди внезапно вспыхнул огонь, сознание затуманилось. Он ударил девушку по лицу. Раз, другой. Людочка глубже сползла в ванну, попыталась вдохнуть ртом воздух, но навалившийся на неё всем весом Ряхлин не дал этого сделать. Крепко зажав ей ладонью ноздри и рот, он с силой надавил, опустил её голову под воду. Девушка сопротивлялась слабо: вероятно, его первые удары нанесли ей сильный вред. Её руки путались в его ногах, ногти больно скребли кожу, она хотела сжать в кулаке его мошонку, повредить его член. Но Ряхлин ей этого не позволил. Он ударил ещё раз, и вода в ванне окрасилась красным. Теперь он её не отпускал, продолжал давить. Он видел её искажённые, широко распахнутые глаза под водой – глаза куклы. Самому ему было жарко, пена попала в глаза и щипала, он шумно дышал, кашлял, сердце колотилось в висках. Рыжие волосы девушки прилипли к ванне, напоминая корону с неровными волнистыми зубцами. При этом голова её оставалась под водой и толстым слоем пены. Руки безвольно вытянулись вдоль тела, и только голые коленки торчали наружу. Агония закончилась.

– Королева, – хрипло прошептал Ряхлин. – Я от тебя без ума…

С этими словами он поднял из-под воды её голову и поцеловал в посиневшие губы. Такой она нравилась ему не меньше, может, даже больше. Она была прекрасна, если не совершенна. Даже в своей смерти. Но избавиться от тела всё равно пришлось. Сделал как надо – тщательно, так, чтоб концы в воду. Вот такая у него была любовь. Это стало образом его жизни, как когда-то рукоблудие. Они все ему нравились. Мёртвые. Он старался не портить первозданную красоту. Но он был властен распоряжаться телом, как ему вздумается.

Теперь он уже был матёрым хищником. Их у него было много – только настоящих красавиц. Люду сменила Вера, Веру – Оля, Олю – Света и так далее. Он перестал считать и не запоминал имён. Теперь мир сошёл с ума, и у него совсем развязались руки. А ведь когда-то он мечтал о светлом будущем. Смешно… Несмотря на все сложности, несмотря на трудности в его семье, несмотря на все проблемы и лишения, он всё равно думал о светлом будущем, надеялся на него. Но мрак в его голове, кровь и агония его жертв, бегство от людей, от всего общества, сделали эту мечту невозможной. И тогда он всецело отдался злу, бездне насилия. Говорил он мало, зато его пленницы кричали, невинные красивые женщины и девушки, чьи молодость и жизни он бесповоротно сгубил.

Девушка в платье попрощалась с подругами и, поправив сумку на плече, покинула освещённую площадку. Теперь она шла вдоль ряда старых, покрытых плесенью гаражей. Ряхлин сосредоточился: он как раз скрывался в глубокой тени между двумя такими гаражами. Здесь было сыро и пахло мочой. Но ему было не привыкать: он побывал в местах и похуже. А это – просто окраина города, обычный спальный район. Вполне вероятно, что эта школьница вооружена, причём серьёзно. Вооружена, чтобы дать отпор нечисти и моральным уродам вроде него. Опасность ощущалась везде, в любое время суток. Порой отбрасываемые предметами кривые тени не были просто тенями – они могли оказаться реальными и способны были существовать самостоятельно. В любом случае идти по городу в это время было большим риском: часто люди исчезали бесследно.

Красавица поравнялась с ним, и Ряхлин явственно ощутил аромат её духов. Пусть она пройдёт немного вперёд – он нападёт сзади. Неожиданно и быстро.

Девушка вдруг остановилась, будто что-то услышала. Или почувствовала. Одной рукой незнакомка опёрлась о гараж, а другой сняла с ноги балетку, чтобы вытряхнуть камешек. Какие-то секунды Ряхлин зачарованно следил за её движениями. Но нужно было действовать. Учащённо билось сердце и шумело в ушах. Он всегда волновался в такие ответственные моменты: за много раз так и не смог привыкнуть. Ноги его стали пружинами, лишь один рывок отделял его от жертвы. Школьница уже стянула вторую балетку, и чем дольше Ряхлин наблюдал за ней, тем сильнее в нём пробуждалась похоть. Промедление было ошибкой – он упустил момент. Теперь, если не будет осторожен, он выдаст себя. А преследование он практиковал нечасто. Но темнота и глушь были ему на руку.

«Чёрт! Куда же ты, цыпа?»

Он собирался аккуратно шагнуть вперёд, чтобы проследить за красоткой, переждать и только затем начать преследование, как сзади что-то быстро зашуршало. Ряхлин успел обернуться, и чей-то мощный удар сразил его наповал. Но сознание, к добру или к худу, Ряхлин не потерял. Он будет драться. Тёмная фигура быстро приблизилась, и Ряхлин, молниеносно выхватив небольшой, но острый нож, полоснул по воздуху лезвием.

– Не подходи, сука! Я тебя вот этим вскрою! – крикнул он.

Нож в руке Ряхлина устремился вперёд, однако тот, кто напал на него, мгновенно перехватил руку, резко надавил. Хрустнули кости. Ряхлин зашёлся в крике, но тут же заткнулся, когда его собственный нож глубоко вошёл ему в лоб.

* * *

В мозг вторглось холодное железо, и зыбкий электрический свет окраин вмиг померк, словно бы его разом вырубили. Чувствительность и звуки ушли. Опустилась тьма – наверное, это и была смерть. Но через несколько мгновений непроглядной темноты возникло слабое свечение, и Ряхлин медленно пошёл к этому свету, как к путеводной звезде. Раз он мог идти и видеть, значит, он ещё не умер. Он не мог знать наверняка. Мерцание влекло его, манило, притягивало какой-то необыкновенной силой. Он уже подошёл к источнику свечения довольно близко, когда из густой клубящейся тьмы к нему вышла обнажённая рыжеволосая девушка.

– Люда? – произнёс Ряхлин, но не услышал своего голоса. – Ты что здесь забыла?

Она молчала. И тогда он подошёл ближе. Кожа её была мертвенно-бледной, даже ореолы сосков на груди были почти неразличимы на фоне этой нездоровой, почти призрачной белизны. Пальцами руки он откинул длинные рыжие волосы с её лица. Глаза у девушки отсутствовали – их кто-то по-зверски вырвал. Были только две чёрные дыры на восковом лице манекена. От всей её обнажённой фигуры, от губ и лица веяло холодом и смертью. Казалось, холод просачивался через пустые глазницы, будто в голове девушки работала холодильная установка. Людочка сказала:

– Я от тебя без ума… Костик… Давай примем… вместе… ванну… напоследок?

Но он не собирался принимать с ней ванну. Наоборот, он попятился прочь от девушки. Её уродство вызывало отвращение, и где-то совсем рядом свои липкие лапы протягивал страх. Он огляделся и увидел на полу в нескольких метрах от себя непонятно откуда взявшийся здесь серп. Он схватил серп за деревянную рукоятку, развернулся и одним сильным и быстрым движением срубил Людочке голову – та почти бесшумно покатилась по земле.

* * *

Виктор Петрович запихнул тело Ряхлина в большой мешок и бросил его в багажник своих стареньких «Жигулей». Он не опасался, что его могут остановить по дороге – от полиции теперь было мало толку. А даже если и возникнет помеха, он быстро её устранит. Двигатель завёлся со второй попытки. Ехать было недалеко: Шанин жил на городских задворках, ближе к пригороду. Теперь это место представляло собой унылое зрелище. Накануне того, когда всё поменялось, его дом собирались сносить, как и соседние. Однако об этом будто позабыли, и теперь строения, опустевшие и медленно ветшающие, глядели на безрадостный мир провалами чёрных окон-глазниц. Дома-призраки.

В этих крошащихся панельных пятиэтажках остались лишь беспробудные пьяницы, наркоманы да старики, у которых уже не имелось ни сил, ни желания покидать жильё. Многие квартиры пустовали, в некоторых хорошо похозяйничали мародёры. На лестничной клетке Виктора Шанина проживала пьяница – её убогую квартиру однажды быстро обчистили, пока она спала, видя «зелёные» сны. Тем вечером Виктор Петрович и столкнулся с тремя грабителями. Это оказалось их последнее ограбление. У него был выходной, а вышло так, что ему пришлось поработать. На самом деле теперь его работой была зачистка. Это было как пропалывать огород, вырывать перчатками сорняки. Сорняком был тот, который с пробитой головой лежал сейчас в багажнике; сорняками были те трое уродов, что подчистую обнесли квартиру пьянчужки. Сорняков было много, потому много было и работы. И Виктор Петрович с того самого дня, как его «трудоустроили», работу свою выполнял исправно и не задавал лишних вопросов. Да и кому их было задавать? Его работодатели не были людьми. Они пришли в человеческий мир откуда-то со стороны, и у них были свои законы и порядки, свои цели. Он сам не понимал, почему стал их доверенным лицом. Однако, несмотря на все «подводные камни» его нынешнего занятия, он испытывал некое удовлетворение от своей деятельности. Он не получал денег за свою работу. Нынче зелёные бумажки потеряли свой смысл. Нет, здесь было что-то гораздо более значительное и возвышенное. Вот это Шанин ощущал всем своим существом. Он также чувствовал, что стал обладателем чего-то такого, что превосходило привычные понятия Жизни и Смерти. Границы между этими сферами бытия стирались, исчезали. Реальное и запредельное взаимопроникали, пересекались между собой неведомыми гранями и плоскостями.

* * *

Поздней ночью на Успенской улице – улице, где в доме 12 много лет проживал Виктор Петрович, – появились приземистые тёмные фигуры. Шанин знал, кто они. Это были посланники от Тёмных – Рыдающие. Они только забирали. Великому Хозяину требовалась пища, много пищи. Он должен был утолять свой голод, а иначе – быть беде. Знал Виктор Петрович и это, только Хозяина он никогда не видел, впрочем, как и всякий смертный. А он, седой старик, и был смертен. Они его наделили только силой и ловкостью, но не бессмертием. Хотя он точно не знал, на что был способен его организм по-настоящему.

Освещаемые светом фонарей и блеклым сиянием луны, Рыдающие брели по растрескавшемуся асфальту к гаражам. Виктор Петрович видел их в окно. Они двигались не гурьбой и не разрозненно, а шли в определённом порядке, по двое, на некотором расстоянии друг от друга. Это была небольшая процессия. Однажды, впервые увидев Рыдающих с близкого расстояния, Виктор Петрович пришёл в ужас, который безраздельно овладел им. Такое чувство он не испытывал даже когда встретился с Тёмными. Морщинистые бледные рыла, опухшие веки, почти полностью скрывающие чёрные влажные глаза. Теперь ужаса не было, только какое-то тянущее, тоскливо-тревожное чувство. Чувство, которое ощущаешь, близко соприкасаясь со смертью и тленом.

Посланники остановились у крайнего гаража, их длинные тени легли на грязные серые стены. Четверо коренастых недолюдей проникли через заранее открытую железную дверь. Слышно было, как в ночи скорбно лязгнули старые гаражные петли. Остальные посланники Тёмных как стражи встали у двери. Несомненным было то, что они устранят любого нежелательного свидетеля, если придётся. Виктор Петрович уже видел, как они это делали. Совсем скоро дверь гаража лязгнула снова: скрежещущий голос восставшего из могилы мертвеца. Из гаража вышли посланники, держащие в руках большой продолговатый свёрток – труп убитого парня. Тело Шанин приготовил самостоятельно: оно было обмыто, а весь волосяной покров удалён. Хозяин любил порядок, и поэтому Виктор Петрович старался как мог. Он и раньше смотрел, как Рыдающие заходят в его гараж и забирают трупы. А вот куда они их несли… Он не знал, да и не вдавался в подробности. К тому же работы обычно всегда хватало.

Вот и сейчас Виктор Шанин глядел, как скорбная процессия направлялась во тьму между двумя мёртвыми пятиэтажками. Неровный асфальт блестел от влаги в том месте, где фигуры только что прошли. Посланники Тёмных беззвучно проливали слёзы. Поэтому их и называли Рыдающими. Вся эта картина – глухая ночь, ущербная луна, тусклые фонари, эти скорбные и в то же время жуткие низкие фигуры, закутанные в бесформенные балахоны с капюшонами, спелёнатый труп – напоминала времена язычества, когда совершались жертвоприношения, и на Землю из запредельных сфер являлись неведомые тёмные боги.

Но вот процессия исчезла из виду, и на улице лишь осталась тускло мерцать влага, как сверкает на морских волнах лунная дорожка. Слёзы Посланников Тёмных, слёзы Рыдающих. Шанин задёрнул штору. Пора бы отдохнуть.

* * *

Несколько членов из Общины Тёмных собрались на просторном поле городского стадиона «Олимп». Яркие прожекторы освещали зелёный газон, пустые трибуны и ворота без вратарей. Если остановиться и затаить дыхание, здесь можно было услышать отдалённые возгласы и крики болельщиков, словно шум волн из большой ракушки, когда подносишь её к самому уху. Это место полнилось призраками: они восседали на скамьях трибун, бродили между рядами, носились по футбольному полю. В данный момент самыми реальными и видимыми здесь были фигуры Тёмных, образовавшие круг в самом центре поля. Это был Совет