Текст книги "Приключения чокнутого художника"

– Боже праведный!

Мне ещё не верилось, что мои муки продолжаются. А кобыла продолжала спокойно обгладывать листву на соседнем дереве. Как только я подошел к ней на расстояние одного метра она тут же почти незаметно для глаз опять оказалась вне досягаемости. Я преследовал её по пятам и наверное был похож на чокнутого. Редкие прохожие поглядывали на меня с любопытством, наблюдая как я пытаюсь поймать эту сволочь. У нее, наверное, были свои игры, в которые она по своему конскому недоразумению вовлекла меня, но в подробности не посвятила.

Таким образом, мы миновали второй корпус и повернув за угол оказались на проспекте Салтыкова Щедрина прямо за музеем Суворова на шпиле которого высилась пятиконечная звезда выкрашенная почему-то зелёной краской. Тут мне показалось, что здесь-то я её и настигну. Протянув руку я хотел схватить болтающуюся уздечку, но в последний момент она изловчилась и проскользнув в узенькую калитку оказалась на свободе.

Мне было плохо после бессонной ночи, после нервотрёпки с её спуском со второго этажа, а эта скотина пустилась вскачь, всё быстрее удаляясь в сторону метро. Догнать её я был не в состоянии. Единственное на что я был способен так это держаться на расстоянии и не упускать из виду. Приходилось всё равно бежать. Ноги от усталости заплетались, и я семенил за ней с туманом в голове.

Помощь как всегда пришла неожиданно. Навстречу скачущей Доре шла молодая женщина с ребёнком и когда ничего не подозревающая скотина продефилировала мимо неё, дама вытянула руку и схватив за узду в прямом смысле этого слова остановила на скаку. Весь взмыленный я подоспел чуть позже и разевая рот как рыба выброшенная на берег не смог сказать и двух слов благодарности. Несколько минут я стоял, согнувшись пополам пытаясь отдышаться.

– Девушка! Вы знаете, что вы сделали?!

– Что?

Она с лёгкой усмешкой наблюдала как я, превратившись в букву «Г» пытаюсь перевести дыхание.

– Вы моя милая только что спасли мою жизнь! Спасибо!

Последнее слово я буквально прошептал и меня чуть было не вырвало.

Вот на этом мои «Лошадиные» приключения окончательно кончились. Девушка помогла мне взнуздать Дору. Похлопала её по жирному крупу и махнув на прощание рукой пошла к Таврической. Верхом я не поехал, боясь новых причуд со стороны чёрной хулиганки. По дороге на Невский я попил пивка веселя мужиков рассказом о наших приключениях и уже намного позже я понял, что мне не верят. Считая всё это выдумкой от начала до конца. Ещё позже я вообще перестал рассказывать эту историю. Кому хочется прослыть лжецом?

Сам я часто вспоминал приключившийся со мной случай. Он был для меня символом человеческого безрассудства и глупости. Сейчас прищурившись и греясь на солнце, я вспомнил Маринку. Её покорность и почти безоглядное повиновение моим прихотям поражало. Она умерла у меня почти на руках ещё в девяносто третьем. Не выдержало сердце. Пьянка!

Допив кофе и сделав последнюю затяжку, я встал. Пора идти в отель.

Глава 3

Когда вы выходите из «Флоры» и хотите попасть в отель «Адонис» то надо повернуть направо. Призрачно-голубые горы похожие на мираж и серебристая поверхность воды видны лишь отсюда. Дорога, выгибаясь дугой, асфальтированной лентой разрывает людские постройки и проходит вдоль моря, но его, как и гор практически не видно. Сначала их закрывают небольшие виллы расположившиеся слева а метров через пятьсот начинаются современные многоэтажные дома с охраной, подземными гаражами и детскими площадками. Прямо на пешеходных тротуарах растут молодые финиковые пальмы, гигантские фикусы и маленькие кактусы. У меня на дорогу в Адонис уходит двенадцать минут. Этого времени хватает, чтобы подумать о своём сокровенном.

Сейчас март. В Анталии держится чудная погода и моя жена скопище всевозможных причуд давно ходит на море не только гулять, но и купаться. Это одно из любимых мною зрелищ. Вода ещё очень холодна и мой «Заяц» загорелая пышка подходит к берегу залитому в бетон. Он в трещинах, а местами сломан под действием изумрудных, пенистых волн. От воды её отделяют пол метра скальной породы и предчувствие острых ощущений. Галка незаметно оглядывает берег. Ведь ей интересно, когда за ней наблюдают и оперевшись ладонями о камни окунает свои лапки в прозрачную воду. Её глаза блестят от гордости счастья и состояния удовлетворенья. Она ведь показала всем окружающим, что не боится ни холодной воды, ни бушующих волн в которых преломляясь видно каменистое дно. Я тоже преисполнен гордостью. За неё и за себя. За то, что имею такое ненормальное создание.

Моя жена неподражаемый человек во многих отношениях. Она очень независима в суждениях и поступках. Если она что-то для себя решила, то будьте уверены, свой бзик доведёт до конца. Галка много лет курила, но решив бросить, бросила. Решила не есть мясо, и перешла на фрукты с рыбой. Вздумала купаться зимой и не задумываясь, полезла в холодную воду. Свой плавательный сезон она открыла одиннадцатого января. По профессии программист она в силу сложившихся обстоятельств была вынуждена оставить работу и ничего не придумав умнее посвятила себя творчеству начав рисовать портреты в сорок лет. Удивительно, но рисует она сейчас не хуже многих, кто учился этому специально. Ко всему прочему Галина может быть очень обаятельным и остроумным собеседником, сносно общается на английском и может прекрасно готовить пищу. Но это в том случае если вам повезёт. Если нет, то держитесь от этой «змеи» подальше укусить не укусит, но настроение может испортить основательно. Мои друзья сильно удивляются, как я могу с ней сосуществовать, а я удивляюсь, как мог раньше жить без этого чуда природы. Всё в мире относительно и я предпочитаю беспокойную жизнь со своей кареглазой малышкой, спокойной и беспроблемной каторге с милой, но туповатой дамой.

Я не отошёл от Флоры и пятидесяти метров, когда услышал за спиной окрик. Меня звал Рустам. Молодой, спокойный рецепционист отеля «Энтур», в котором я заказывал билет до Москвы. Это был небольшого роста крепенького сложения парень. Месхетинский турок. Пришелец, в этой стране пытающийся адаптироваться в чуждой ему атмосфере и скорее всего обречённый на провал в своих попытках. Турки очень неохотно принимают на работу иностранцев, даже если иностранец свой по крови. Здесь, как и во всём цивилизованном мире существовала проблема безработицы. Он будет конечно работать, проявляя должное усердие, но повысить свой статус ему скорее всего не дадут.

– На.

Он протянул мне бумажку.

– На двенадцатое нет. Тринадцатого полетишь?

– Конечно. Пусть тринадцатого. Какая собственно разница.

Я покрутил в руке маленький листок бумаги. Билет для меня заказывало туристическое агентство “Ender Tours”.

– Прекрасно! Число вот только! Не нравится мне эта цифра!

Рустам улыбнулся.

– Я в приметы не верю. Ерунда всё это. Ну да ладно спущусь вниз. Пока!

Пожав на прощанье руку, он пошёл по грунтовой дороге в сторону крутого обрыва, на дне которого плескалось Средиземное море.

С цифрой 13 у меня связаны не самые весёлые воспоминания. О них не стоит много говорить. Я помню. Мне этого хватит до конца моей жизни и когда я шёл к «Адонису» прячась от ослепительного солнца в тени редких деревьев неприятное ощущение непоправимого не оставляло меня всю дорогу. Будто катишься вниз по ледяной горке. Не зацепиться, не затормозить. В конце концов, я выкинул из головы досаждавшие меня мысли и, входя в высокий холл отеля, я уже думал совсем о другом.

Отель «Адонис» обычный ничем особенно не выделявшийся с наружи внутри имел довольно интересный интерьер. Вытянутый перпендикулярно входящему человеку холл слева имел малюсенький бар со всех сторон окружённый журнальными столиками и удобными мягкими креслами. Если повернуть правее то в узком проёме-коридоре, можно обнаружить маленькие магазины. Они притаились за большими стеклянными витринами и манили прибывших туристов блеском и пестротой. Здесь продаются сувениры, парфюм, одежда, кожа и конечно золото. В Турции весь мало-мальски крупный туристический бизнес сводится к коже и ювелирным изделиям. Золото здесь не может соперничать по качеству с нашим российским, но сами изделия как произведения искусства, представляют маленькие шедевры. А вообще если говорить о качестве то турецкие изделия стоят, наверное, на первом месте по количеству недоделок и брака. Это касается буквально всего, начиная с обуви, которая может развалиться на следующий день и заканчивая ювелирными и кожаными изделиями. Когда цепочка будет царапать шею, а у куртки отваливаются заклёпки. Сам испытал. Любезный продавец с обаятельнейшей улыбкой будет уверять вас что нигде больше вы не найдёте товар лучше и дешевле. Обманывать иностранцев здесь любят. Я, конечно, не думаю, что это является национальной чертой турецкого народа. Скорее всего, мне просто не везло. Я вращался в сфере туристического бизнеса, где нет постоянных клиентов и возможность безнаказанно крутить «динамо» развратило людей причастных к этой деятельности, но далеко не всех. Мне встречались люди оказывающие помощь или услуги совершенно бескорыстно, но таких мало. Я думаю причина в вере. Им абсолютно чужда наша религия и понятий, которыми мы почти ежедневно манипулируем в своём сознании используя в жизни даже не задумываясь для них просто не существуют. Странно! Ведь ислам, иудаизм и христианство были основаны на монотеизме, представлении о едином Боге. Христианство, правда, в несколько иной форме и под другим названием появилось раньше, чем ислам. Мусульманство же основал пророк посланник Аллаха Мухаммед только в 7 веке среди воинственных арабских племён в Западной Аравии посреди жаркой долины окружённой скалистыми горами там, где сейчас Медина. Второй город после Мекки. Всё это, я узнал несколько позже. Но то, что Бог един, я догадывался и раньше. А вот отношение к христианам у мусульман далеко не безоблачное. Отличаются концепции, в том числе и моральные устои. Им надо себя ломать, чтобы подстроится. А зачем? Я думаю все исламисты вполне благополучно обходятся без нашей христианской нравственности. Для нас это как воздух и вода. Для них это ничто. Для нас смерть это развилка двух дорог, и по какой из них нас поведут, никто не знает. Для них смерть начало нового сказочного существования. Мы трепещем перед Адом, и никто из нас не знает, что нас ждёт. Для них же смерть лишена карательного финиша и поэтому не так страшна. Но каждому из нас, независимо от веры хочется быть чистым, особенно на смертном одре, хотя мы и неспособны оценить всю меру своей вины перед Всевышним. Кто бы он ни был Христос, иудейский Яхве, или мусульманский Аллах. И есть ли эта Вина? Мы дети любви, а это очень просто. Пора перестать быть больными и верить в то, что когда мы умрем, жизнь только начнётся. Настоящая жизнь здесь и сейчас с болью, страданием, любовью и ненавистью. Я не хочу разделять наши религии. Мы созданы одним богом и их не может быть много, лишь называем мы его по-разному. Ведь нельзя же нашу планету разделить на несколько маленьких шариков и на каждый посадить по Всевышнему. Но все хотят своего персонального, потому что у каждого человека в душе Бог свой. И все мы совершенно разные и одинаковые одновременно, но не хотим этого понять. У мусульман, конечно, несколько иной взгляд на жизнь и порой мне кажется, что они далеки от понимания наших проблем настолько, насколько волк далёк от понимания проблем, скажем вороны. Правители этим удачно пользуются. Эти господа преследуют свою цель. Власть. Слаще этой заразы нет ничего. Они только делают вид, что прониклись сутью вещей, а это просто игра. Им просто позарез не хочется терять кресло, в котором они так твёрдо по их убеждению сидят. А нам простым смертным нужно лишь одно. Существовать и желательно мирно. Это аксиома. Никому не нужна война. Люди хотят любить, хорошо жить, рожать и растить детей. Не народы начинают войны. Их начинают проповедники. Такие как Сталин, Бен-Ладен и Гитлер. Во всяком случае, пока идеологи занимаются грязными делишками преследуя свои меркантильные интересы, пытаясь стравить людей, те, кто поумней, торгуют, занимаются бизнесом, а люди попроще предпринимают попытки проникнуть в западные страны путём вполне легальным. Через брак, создание семьи, а потом, обращая в свою веру жену или мужа, перетаскивают своих родственников для проживания в Германию или в ту же Голландию. Исламский мир очень жизнестоек и привлекателен в основном для женщин из стран западной Европы, для обновления крови, продолжения рода и просто для экзотики. Дамам плевать на какой почве выросло турецкое обожание, цветы, ласки, признания в любви. Они хотят этого сейчас и немедленно, а уж турецкие мужики на это мастера. Как бы там не было они очень хитры, и обмануть туристку им ничего не стоит. Есть же такое выражение “Восточная хитрость”. Нам не понять направление их мыслей, изначально не понять мотивы их поступков. Смешивание рас?! Пожалуй, лишь женщины с радостью пойдут на такой шаг. Они более гибки, прагматичней и дипломатичней мужиков. За примером далеко ходить не надо. Наш милый менеджер Алсман так любезно предоставившая мне с женой возможность работать в отеле. Она просто хороший человек, которому не безразлично всё интересное и прогрессивное.

Пройдя по коридору мимо маленьких шопов, я оказался на своём рабочем месте. Самих продавцов не было видно. Все ушли на ланчь. Я оглядел просторный зал. Отель был размещён на одиннадцати этажах видимой части здания и ещё уходил на четыре яруса под землю. Там где мы работали, находились магазины, рецепшен, один маленький бар и ещё один значительно больше рядом с которым был вход в ресторан. Ниже собственно уже под землей, если спустится по одной из двух мраморных лестниц завитых в незаконченную спираль с толстыми трубчатыми перилами золотистого цвета, находились увеселительные заведения. Там стояли две телефонные будки для международной связи, отделанные под ценные породы дерева, ночной клуб где наши девчонки занимаясь консумацией вытряхивали деньги из состоятельных особ мужского пола танцуя стриптиз а, в общем, работали на двух бугаёв арендующих помещение бара. Здесь расположился ещё один ресторан, где пел и прекрасно танцевал молодой человек с повадками женщины, Эльнур. Ещё ниже, опять ресторан с уютным баром, а уже в самом низу, служебные помещения. Каждый этаж был опоясан такими же золотистыми перилами, как и лестницы. И всё это великолепие очень похожее на театральные ярусы пронизывала светящаяся колонна около метра в диаметре сотканная из тонких почти невидимых нитей, по которым медленно стекало масло. Эффект был потрясающим.

Подойдя к перилам со стороны дикой по воплощению, на мой взгляд, скульптуры древнегреческого бога Адониса я посмотрел вниз, где у подножья прозрачной колонны

расположился зимний садик, с диковинными растениями и увидел выходящего из бара своего приятеля. Он шел наверх. Познакомились мы с ним в первый же день нашей работы в отеле. Тогда меня сразу поразила внешность этого молодого мужчины. Очень бледное почти белое лицо. Густые, короткие иссиня-черные волосы, дуги бровей такого же цвета двумя арками взлетали над подвижными, но не крупными глазами. Когда, я увидел его в первый раз, то испытал чувство лёгкого шока, уж очень театрально загримировано он выглядел. Высокий, стройный в потёртых джинсах с продольными дырами на коленях и чуть ниже ягодиц. Таким, я его помню. Обувь он носил великолепного качества, очень дорогую и красивую, отнюдь не турецкий ширпотреб, и как, я впоследствии заметил, в одежде, парфюмерии, и стиле Барышь соблюдал неукоснительное чувство меры, и хорошего вкуса. Да, его звали Барышь. Он, вместе со старшим братом содержал при отеле маленькую лавку кожаных изделий, а заодно развлекался, как мог, занимаясь от скуки живописью прямо в магазине. Писал он свою возлюбленную украинскую стриптизёршу Иру на шикарном итальянском мольберте. Я её никогда не видел только на фотографии. Для Барыша наше появление на «сцене» «Адониса» было если не подарком судьбы то маленькой удачей. Он, оказывается, долго мучался над своим творением в поисках формы цвета и сходства. Две фотографии, которые он имел, страдали большим изъяном, были очень малы и делать работу метровой высоты не имея достаточно опыта с его стороны было, мягко говоря, глупостью. Сразу после знакомства он потащил меня с Галиной к себе в магазин, показывать недоделанный шедевр и мне сразу стало всё ясно. Я имею некоторый опыт общения с такими людьми. Сначала они просят помочь лишь чуть-чуть после чего сами берутся за дело и всё портят а испортив благосклонно разрешают закончить работу. Чёрт возьми, но я ленив и не желал тратить время в альтруистских потугах совершать бессмысленное добро. Дел у самого по горло. Его жизнь не висела на волоске, его личной любви ничто не угрожало, и занимался он этим скорее от нечего делать. Ведь была середина зимы и клиентов не было. Поэтому когда он обратился ко мне с просьбой помочь я не отказал и сделал, то, что он хотел. Вложив в помощь много, но не всё. Мы не стали после этого врагами и между нами не пробежала ни одна чёрная кошка просто он больше не обращался ко мне с подобной просьбой. Единственное что он неизменно делал так это мешал мне закончить заказанные англичанином портреты и то я думаю не по злой воле а просто так от недопонимания. Не лучше поступали и остальные. Во время работы ко мне подходили туристы, продавцы, официанты, обслуживающий персонал и проститутки. Кстати последнии почему-то проявляли больше такта. Меня сможет понять только тот человек, который хоть немного занимался творчеством. Иногда кажется, что вот нашел, поймал мысль, а порой это даже и не мысль вовсе, а какое-то неосознанное ощущение, когда чувствуешь что надо сделать так, а не иначе и находишься будто в подвешенном состоянии и кругом никого нет и вдруг бац. На тебя выливают ушат холодной воды и ты трясёшь головой ничего не понимая а тебя хвалят какой ты молодец а тебе уже ничего не надо остаётся только злость и досада. С уличными портретами всё просто. Там результат достигается высокой степенью концентрации внимания и в какой то мере привычкой работать на людях когда есть кураж и ты чувствуешь, как люди балдеют от твоей работы. Живопись совсем иное более тонко-материализованное действие когда порой ощупью пробираешься к цели и чтобы не споткнуться в потёмках лучше когда ты один и тебе никто не мешает.

Вот и сейчас я знал что подойдут, будут задавать глупые вопросы на непонятном для меня языке. Одним словом лезть в душу. У меня появилась даже дурацкая идея заткнуть уши ватой или одеть наушники, но так как появление поклонников стало бы ещё более неожиданным, а значит, ещё неприятней я отбросил эту мысль прочь. Людям безразлично с затычками ты сидишь или без них, скорее всего они стали бы меня просто теребить за плечо или за какое-нибудь другое место.

На лестнице появился Барышь. Сегодня он был одет во всё белое кроме обуви и майки. В белых джинсах такого же цвета лёгкой куртке с засученными чуть ниже локтей рукавами и чёрного майке. Пояс его украшал чёрный ремень с металлической пряжкой типа “Крокодил” и чёрные с коричневыми разводами высокие итальянские ботинки. Хорош нечего сказать! На его лице блуждала характерная загадочно-невинная улыбка.

– Как дела? Он протянул мне руку. По-русски этот молодой турок объяснялся сносно, говоря наши слова вперемешку с английскими, но мне было до него далеко. За пол года я не выучил и ста слов на его языке. Это было не явной тупостью с моей стороны, просто я не желал изучать этот язык. Его не принимал мой организм, моё внутреннее я. Оно не хотело впускать турецкий ни под каким соусом.

– Guzel!

Выполнив ритуал и увидев, что работать я ещё не начал он ушёл в свою лавку, а я, поставив мольберт рядом со стеклянной дверью ведущей на улицу сходил за подрамниками стоящими в маленьком подсобном помещении. Там у уборщиков находился их инвентарь. Мётла пылесос и тряпки, а у меня с Зайцем все, чем мы дорожили больше всего. Наши художественные материалы.

Какое всё-таки это мучение делать живопись с фотографий полученных по Интернету перетащенные на дискету, а затем отпечатанные в цифровой фотолаборатории. Человеку не сведущему всю тоску этого предприятия не объяснить никогда. Не видя натуры не ощущая дыхания и характера портретируемого создать что-либо стоящее практически невозможно. Надо рисковать или идти на эксперимент, создавая работу “А-ля” авангард или придумывать нечто невообразимое, чтобы скрыть характерные черты. И то и другое хреново. Дело в том, что не каждому лицу подходит грубый стиль. У меня задача была ещё сложнее, написать четыре разных портрета. Самого Бернхарда его жену очень милую по всей вероятности женщину, их сына молодого парня лет двадцати и дочь приблизительно такого же возраста. И сделать это надо было в одной манере потому, что там, в далёком Лондоне висеть на стене они будут, скорее всего, вместе. Не видя их, не поняв, чем они “дышат” можно было написать совершенно других людей ведь у каждого человека есть свои только ему присущие особенности, которые, к сожалению, знают лишь очень близкие родственники. Проблема состояла ещё и в том, что о манере написания портретов не было сказано ни слова. Как делать? В авангарде, в импрессионизме или реализме? После всех «титанических» усилий мне могли просто не заплатить, а я если и получил бы деньги, то лишь символическую сумму. Моя работа и поездка в Москву теряла всякий смысл. Несмотря на это я верил, что сумею, и старался как мог. Деньги, которые я мог получить за свою мазню были для нас с женой приличные, и отказываться от этого заказа было безумием.

Я вытащил из подсобки палитру с невысохшей краской и с лицом каторжника за два захода вынес всё остальное. Когда я всё это выставлял туристы фланирующие мимо поглядывали на меня с интересом. Поставив на мольберт незавершённый портрет парня, я задумался. Работать не хотелось совершенно. Посмотрев через стеклянную дверь на улицу, я зажмурил глаза и попытался сосредоточиться. Никто не сделает эту работу за меня, осталось совсем чуть-чуть и последний портрет будет завершен. Вчера я расслабился и, не подумав, создал приятный мягкий колорит крупными преимущественно в фиолетово-голубых тонах мазками. Причудливый фон за головой парня настолько сильно отличался от самого портрета и от других, что говорить о какой то там гармонии было нельзя. На нём явственно проступали черты лондонского Тауэра и моста через Темзу. Я не был в Англии, а уж тем более в Лондоне и эта импрессионистская чепуха возникла из ниоткуда в моём ненормальном воображении. Мягкая прохлада холла отсутствие большёго количества людей действовали на меня усыпляюще и уставившись на холст я чуть не засыпал. Солнце из стеклянных дверей безмолвно струилось, мешая собрать мысли в кучу и заниматься делом. Взяв мастихин, я решительно, плоскостью снял с холста блестящий и ещё сырой красочный слой. Жаль! Мгновенно изменившись от грубого вторжения металла, фон сломался, обнажив грубую структуру холста. Ничего не поделаешь, чтобы создать довольно часто надо рушить. Продолжая снимать красочные слои, я не заметил, как ко мне подошёл Барышь. Он с удивлением смотрел на безжалостную расправу с атмосферой праздника написанного вчера.

– Зачем это делаешь?!

Я попытался ему объяснить. Не знаю, понял ли он меня? Видимо настроение, в котором я находился, сказало ему больше чем слова и, сунув руки в карманы белых джинс он пошёл к себе.

В этот день я практически всё закончил и уже в семь часов вечера сидел, обставившись портретами в надежде, что кто нибудь клюнет на масло и у меня появится заказ. Я ошибался. Туристы проходили с одобрением кивали и на этом их интерес испарялся. Так совершенно бессмысленно прошёл остаток вечера. Галя пришла около девяти, но у неё страшно разболелся живот и, посидев со мной минут тридцать она убежала домой. В одиннадцать часов вечера, когда я решал философские проблемы с Ванькой, молодым парнем, временно работающим аниматором в нашем отеле к нам подошёл такой же юный и шустрый. Присев на корточки он внимательно рассматривал портреты, а затем неожиданно спросил, где тут у нас ди-джей. Мы ему указали место поиска и опять остались одни. Минут двадцать Иван мучил меня глупыми разговорами о смысле жизни, на это я ему ответил, что смысла в жизни который люди вкладывают в это слово, нет ни у кого. Ни у меня, ни у него и вообще эта тема волнует человечество столько, сколько оно себя помнит.

– А если серьёзно, то смысла в нашей жизни действительно нет. Смысл появляется только тогда, когда предмет о котором ты думаешь, приложен к чему-то относительно чего-то. Как у Эйнштейна. Вот мы с тобой приложены в данный момент к этому отелю и в этом смысл огромный. Но если взять по большёму счету, то смысла и в этом довольно мало.

– Да ладно! Как это никакого!? А дети и потомство там всякое!?

Он крутил своей лохматой башкой. Рыжий, веснушчатый с маленьким носом и большими ушами, выпиравшими даже из под длинных волос.

– Вот тебе и смысл. Он заключается лишь в том, чтобы родиться, посмотреть на мир и умереть. Глупый смысл какой-то получается Вань. Представь себе вселенную. Полностью ты её себе вообразить всё равно не сможешь, крыша съедет. Потому как у неё нет ни конца, ни края, она бесконечна. В этой бесконечности болтается бесчисленное количество мёртвой материи и биологической, живой. Если мы, например, возьмём отель и тебя то вы, конечно, существуете относительно друг друга. Вас можно измерить, а вот нашу планету по отношению к бесконечной вселенной измерить нельзя. Земля по мере увеличения размеров пространства будет уменьшаться до тех пор, пока не превратится в ноль. Нет нашей планеты и нас нет. Мы оба нули и даже не это. Как бы тебе сказать.

Я задумался.

– Мы, как чей-то сон, который когда-то кончится. Но ведь нет и того, которому мы снимся! Только Господу. А дети! По большому счёту они тоже бессмысленны, потому что человечество не может существовать вечно и если сейчас себя не погубит, то рано или поздно исчезнет как вид. Мы никому во вселенной не нужны. Всё стремится к состоянию покоя и вселенная тоже. Движение светил, молекул, атомов и микрочастиц создаёт дисгармонию, а уж биологически активные элементы вроде нас с тобой тем более. Хрупок и ничтожен человек по сравнению с бесконечностью. Но живых существ это мало волнует. Все мы живём страстями и редко вспоминаем смерть. Мы вспоминаем о смысле жизни пока живы. Умрём и нас это уже не будет волновать, так как не будет сознания. После смерти ничего нет. Даже памяти о том, что когда-то жил. Ты думаешь о смерти?

Я посмотрел на Ваньку. Похоже, этот вопрос перестал его волновать.

– Ладно, рассуждать на такие темы вредно для здоровья. Мы существуем и, слава богу. Ты хоть что-нибудь понял?

Он покрутил головой.

– Зануда ты, а я ни хрена и не понял. Вон смотри опять этот идёт.

К нам направлялся парень, который искал ди-джея.

– Нашёл?

– Да.

Выглядел он как-то нервно, всё время оглядывал холл и проходящих людей зачем-то вытащил ключи из кармана, а потом сунул их обратно.

– Нашёл, но ему это не надо.

– Что продаёшь?

– Аппаратуру.

– Какую?

– Она в машине. Может, посмотришь?

Посмотреть было можно, только я не видел в этом смысла. Как и в том, что живу. Мне надо уезжать и денег на штраф нет. Вернее были, но так мало что в случае неудачи с портретами я не смог бы вернуться в Турцию.

– Сидишник «Техникс», дека двухкарманная тоже «Техникс» и тюнер «Сони». Пойдем, взглянешь, отдам дёшево.

– Усилитель есть?

– Чего нет, того нет.

– А дёшево это как? Я не знал для чего я всё это спрашиваю, так как у меня в отеле была всего сотня баксов, работы не было совершенно и деньги которые я имел, грели мне сердце. Это был ключ к самолету, на котором я должен был вылететь в Москву.

– Сто пятьдесят долларов. Всё работает. Бери, не пожалеешь.

Нервозность его прошла. Теперь он увидел во мне потенциального покупателя.

– Аппаратура не новая, но всё функционирует. За эти деньги ты ничего подобного никогда не купишь.

Это правда, я никогда не смог бы купить, сразу три блока, пусть это и паршивенький «Техникс» за ничтожные сто пятьдесят. Недостающий полтинник я мог взять и у Галины. А воплей сколько!

– Я взял бы да денег маловато. Если за сто двадцать?

Это была уловка, самообман. Я начал торговаться в надежде, что он откажет и сомненьям придет конец.

– О,кей! Бери!

Почесав в затылке, я направился к выходу.

– Хорошо идем, посмотрим.

Похоже я бросался в омут с головой и мне было не остановиться. Так всегда. Я потом буду себя ругать, но не в данный момент. Зная, что мне сейчас это железо не нужно я как кролик ползущий к удаву в пасть для себя уже всё решил.

На улице в тёмном переулке стоящем перпендикулярно «Адонису», притаилась легковая «Рено» тёмно-синего цвета. В ней сидели два молодых парня. Они были русские. Слушая их разговор, я понял, что они аниматоры из Белека, курортного местечка на берегу моря рядом с Анталией. Аппаратура лежала в багажнике машины. Документов на эти ящики, конечно, не было и надо было проверить в каком они состоянии.

– Поехали во «Флору» посмотреть надо.

Я вернулся в «Адонис», очень быстро спрятал свои вещи вышел из отеля и сел в машину.

– Ты знаешь.

Обернулся ко мне парень, с которым я договаривался.

– Музыка классная и работает отлично.

– Никакая она не классная. Дёшево, поэтому и беру.

Я не стал спрашивать, откуда она у них и почему они продают за смехотворную цену.

Во «Флоре» на тумбе около бара сидел «Убийца». Его так прозвали с лёгкой Лилькиной руки. Что бы нагнать жуть на персонал отеля она распространила слух, какой он зверюга, что этот милый в сущности человек с лицом настоящего мужчины серийный убийца, а он при ближайшем рассмотрении оказался добрым и спокойным малым. За стойкой стоял Мамед. При моём появлении он широко заулыбался и вышел в зал. «Убийца» развернувшись на высоком стуле показал входящим самую очаровательную гримасу на которую был способен. Время было позднее и они преспокойненько пили «Раки». Оба были навеселе и в превосходном состоянии духа. Увидев входящих ребят Мамед насупился. Делал он это смешно, поджал полные губы и стал смотреть исподлобья. Незаметно для других взял меня за руку и потащил в глубь ресторана за дверь в телевизионный холл, где я расписал стену ромашковым полем, лесом на горизонте и полуразвалившуюся избу. Сделав страшное лицо и косясь на дверь, он начал что-то быстро говорить по-турецки. Из его речи я понял только одно, люди с которыми я пришел, были далеко не святые, о чём я естественно догадался сам. Но мне постоянно приходится иметь дело с разными людьми и в силу профессиональной зависимости она не даёт права выбора рисовать одного, а другому отказать. Если бы я руководствовался подобными принципами, то давно остался бы без штанов. В Санкт-Петербурге мне приходилось иметь дело с явными бандитами, приезжавшими ради куража рисовать свои стриженые морды и своих миленьких дам которым было безразлично, откуда берутся бешеные деньги. Так неужели я испугаюсь каких то сопливых юнцов, которым вдруг припёрло продать аппаратуру в три, если не в четыре раза дешевле её истинной стоимости.