Текст книги "Тысяча Чертей пастора Хуусконена"

Черт, подарок пастору Хуусконену на юбилей

За неделю до Ивана Купалы пастору Хуусконену исполнилось пятьдесят лет. Он родился в Рованиеми 17 июня в семье бригадира сплавщиков. Мировая война вошла в решающую фазу, первоначальный успех немцев обернулся кровавым поражением. В Африке они остались ни с чем, и даже в Варшаве евреи восстали. Когда Оскари было чуть больше года, вся Лапландия обезлюдела и началась война против прежних немецких братьев по оружию. Хуусконенов наряду с прочим гражданским населением эвакуировали в Швецию. Когда полтора года спустя семейство вернулось в родные края, от городка уже ничего не осталось. Огнем немцы сровняли Рованиеми с землей, и столь оживленный ранее населенный пункт после войны представлял собой лишь лес дымовых труб.

Общество оказания материальной поддержки церковному хору Нумменпяя, возглавляемое шестидесятилетней Тайной Сяяреля – старшей коллегой пасторши, учительницы Хуусконен, – взяло на себя обязанности по официальной подготовке полувекового юбилея пастора. Для исполнения на празднике выбрали псалмы и гимны, генерал-майора Ханнеса Ройконена попросили выступить с речью (у генерала в Нумменпяя был летний домик), а затем стали ломать голову, что бы преподнести пастору в качестве подарка. Это должно было быть что-то особенное и осязаемое. Затем придумали: почему бы не подарить ему маленького медвежонка, которого совершенно бесплатно поймали на елке во дворе поварихи Астрид Сахари? Второго медвежонка пристроили в сафари-парк Эхтяри, поскольку то была самка, но на самцов спрос отсутствовал, так что медвежонок по-прежнему оставался в Нумменпяя. Его держали в гараже начальника пожарной команды Рауно Коверола и кормили, как собаку. Помимо Эхтяри для медвежонка еще запрашивали место в зоопарке Коркеасаари, в шведском городе Лулео, но его никуда не приняли. С другой стороны, его ни капли не боялись, а теперь вот решили подарить пастору Оскари Хуусконену. Идея подпитывалась тем, что сын бригадира сплавщиков Хуусконен был уроженцем Лапландии, то есть в какой-то степени диким и свободным лесным человеком, по крайней мере, по происхождению, значит, живой медведь стал бы для него весьма подходящим подарком. К тому же при таком раскладе среди прихожан не придется объявлять сбор средств на подарок пастору.

Вслух никто не произносил, но многие считали, что своевольному пастору стоило бы подарить медведя, чтобы он задумался. Заодно представлялась хорошая возможность наказать пасторшу – угрюмого магистра шведского языка, страшно заносчивую и вечно критикующую положение дел в Нумменпяя женщину. Кормя медведя и убирая за ним с пола гостиной, пасторша тоже узнала бы, что о ней думают люди. Существовала некоторая надежда и на то, что, когда медведь вырастет, то, впав в дурное настроение, он жестоко изувечит пасторшу и пастора – воздаст им своей лапой за все их старые грехи.

Учительница Тайна Сяяреля связалась с Министерством сельского хозяйства. Оттуда прислали разрешение содержать дикое животное на том основании, что мать-медведица умерла, а выпущенный на природу медвежонок погибнет, поскольку еще не умеет охотиться и справляться с опасностями дикой природы самостоятельно.

Через посредничество Центрального союза страдающих патологией зрения в соседнем приходе Сомеро нашли слепого изготовителя плетеных корзин. У него заказали крепкую корзину, где потом заперли медвежонка. С одной стороны там было отверстие размером с питомца, с другой – маленькое окошко, откуда медвежий нос мог высунуться, чтобы принюхаться к миру снаружи. На дно корзины постелили мягкое покрывало, чтобы медвежонок мог на нем лежать. В качестве вишенки на торте достали хромированную миску, украшенный серебряными вставками ошейник и изготовленный по мерке намордник. Медвежонка отвезли постричь в салон для собак в Лохья, и вот он был уже готов к вручению пастору. Корзину оплели широкими серебряными лентами, а сверху водрузили букет. Все эти приготовления велись, разумеется, втайне от пастора и его жены. Оставались сомнения в том, что они захотят принять медведя, поэтому вернее было не задавать лишних вопросов и преподнести животное пятидесятилетнему пастырю прихода в качестве сюрприза, хочет он того или нет.

И вот настал день рождения пастора Оскари Хуусконена. Празднование проходило в приходском доме, куда явилось более сотни гостей, в том числе епископ Хельсинкского диоцеза Уолеви Кеттерстрём. Сначала церковный хор пропел из 1-го псалма:

И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет.

Генерал-майор Ханнес Ройконен – высокий как каланча, лет под пятьдесят, офицер сухопутных войск – следом произнес помпезную речь, в которой рассказал о жизни пастора Хуусконена в солдатском духе. Потом спели старый шведский благодарственный гимн номер 327, 3-ю строфу.

Светлый праздник отмечаем. В Божий дом раскрой врата! Вековечно расточают «Милость Божия» уста. В род и род, через года, длится благодать Христа[1]1
  Перевод Карины Ибрагимовой.


[Закрыть].

Затем представители неправительственных организаций внесли свои подарки и цветы. Между тем хор запел снова, на этот раз более легкую мелодию «Дорог моряку путь волн», после исполнения которой внутрь внесли главный сюрприз – корзину, где маленький медвежонок-сирота ждал будущих хозяина и хозяйку.

Под всеобщее ликование корзину вручили пастору Хуусконену. Он не отгадал, что находится внутри, но, когда серебряные ленты перерезали, все стало понятно. Из окошка высунулся влажный нос. Пасторша простонала:

– Медведь, черт.

Пастор гневно посмотрел на жену. Сейчас было не время бросаться крепкими словцами, пусть даже подарок поразил и его самого. Тем не менее с тех пор медвежонка, само собой, стали называть Чертом.

Тайна Сяяреля произнесла дарственную речь. Она особенно выделила испытанную мужественность виновника торжества и его доказанную любовь к животным, затем подчеркнула: что-что, а медведь – самый подходящий подарок для всеми любимого пастыря прихода.

– Дорогой Оскари, ты сам иногда как медведь: ты с отеческой строгостью помогаешь нам, своим прихожанам, сознавать наши грехи, ты сильный и пламенный священник, но мы знаем, что в тебе есть и нежность, позволь даже сказать, что-то в твоей жизни напоминает мягкую шерсть медведя, – выступила Тайна Сяяреля.

Медведя выпустили из корзины, и пастора попросили взять его на руки. Тут на праздник проник журналист «Известий Нумменпяя» и сфотографировал виновника торжества с питомцем. Медвежонок облизывал грубую щеку пастора и белый нагрудник, беффхен, и все решили, что снимок получится отменным.

Празднование завершилось молитвой епископа, в которой тот пожелал Оскари Хуусконену долгих лет под защитой крыл Господних. Взглянув на шалящего у ног пастора медвежонка, епископ добавил:

– И тебе долгих лет.

Позже, вечером, оставшись дома вдвоем, пастор Оскари Хуусконен и пасторша Саара Хуусконен расставили все цветы по вазам, щедро себе налили и устало опустились на диван.

– Я тоже тебя поздравляю, – устало сказала жена. А затем добавила довольно желчно: – И зачем этой Астрид понадобилось лезть на столб? Неужели было не ясно, что от медведицы так не спастись? Теперь мне самой пришлось печь пироги и пряники сотням людей, как будто делать больше нечего. В саду вот совсем сухо.

– Не начинай, Астрид еще даже не похоронили.

– Вряд ли эту кучу пепла вообще надо хоронить.

Медвежонок вцепился в угол дивана. Саара хлопнула его по морде, он заворчал и забрался к Оскари на руки.

– Оставь, старуха, медведя в покое.

– Он погрыз мебель в первый же день.

Оскари Хуусконен осушил стакан до дна. Затем он снял черное пасторское облачение и переоделся в одежду для рыбалки.

– Я на остров – поставить сети.

– В свой день рождения?

– Что-то не хочется больше праздновать.

– Возьми зверя с собой, от него калом воняет.

Пастор Оскари Хуусконен взял медвежонка на руки и вышел из дома. Он сел в машину и поехал к берегу озера Нуммиярви, где стояла его лодка. Медведя он усадил на носу и принялся грести. Медвежонок сначала боялся воды, но, когда Оскари успокоительно с ним поговорил, тот унялся и погрузился в разглядывание пейзажа. Почти в километре от берега находился остров, на острове – несколько летних строений, одно из которых служило Хуусконенам рыбацкой хижиной. Пастор привязал лодку к пристани и выпустил медвежонка на землю. Затем он принес из сарая две сети и отправился ставить их у края камышовых зарослей. Медвежонок проследовал за занятым хозяином до конца пристани; он обеспокоенно поскуливал, но, поскольку пастор не поплыл на лодке дальше, он утих.

Оскари Хуусконен проверил на мелководье ловушку для рыб. На дне барахталось несколько окуней и плотва. Он предложил рыбу медвежонку, который сначала недоверчиво ее обнюхал, но, найдя съедобной, с аппетитом съел.

Закончив дела, пастор прилег на траву во дворе. Солнце садилось, белые облака окрасились в красный цвет. На ум приходили самые разные мысли о своей жизни и вере. Пятьдесят лет для человека – это много. Больше половины, гораздо больше половины жизни уже прошло. Чего он добился? Была ли его вера по-прежнему искренней и твердой? Ну… как сказать. Оскари Хуусконен выучился на доктора теологии, получил приход, у него было церковное звание, семья, этот домик на острове. Не так уж и много.

– Зато у меня есть свой медведь.

Медвежонок лежал рядом с пастором, вместе с ним созерцая закат.

Супружеские конфликты, новые виды спорта

Когда Оскари Хуусконену исполнилось пятьдесят, он почувствовал, что пасторская работа стала надоедать и утомлять. В молодости он умудрялся быстро обегать по Господним делам весь приход, тогда он занимал должность викария в Сомеро, а теперь нагрузка начала вызывать раздражение, да и вера больше не так вдохновляла. К счастью, церковная община Нумменпяя была так велика – более 5000 членов, – что пастору назначили помощницу, прыщавую и серую. Однако радости в его глазах не прибавилось. Почему на факультет теологии принимали таких неприглядных женщин, когда вполне можно было выбирать хоть немного более привлекательных студенток? На факультете теологии оказывались самые уродливые девушки университета, это уж точно, тогда как на историко-лингвистический факультет поступали учить французский просто безбожно красивые… На политологию шли наглые и оборванные курильщицы, но, опять же, чертовски сексуальные. Оскари Хуусконен помнил свою паству еще со студенческих времен.

В рамках проповеди внешняя красота вполне могла добиться большего, чем внутренний огонь – по крайней мере, когда дело касалось женщин. Когда-то пастор Хуусконен с энтузиазмом поддерживал их право принимать церковный сан, писал в газеты убедительные статьи о равноправии и тому подобном, но вышло из этого то, что вышло.

Что ж, помощница Хуусконена ничего не могла поделать со своим лицом. Сари Ланкинен была двадцатидевятилетней Христовой невестой, она пела псалмы и гимны, постоянно молилась, проводила литургии с дрожью в руках и в своей набожности была столь экзальтирована, что пастор даже испытывал стыд за себя.

Неделя после Ивана Купалы по обыкновению выдалась напряженной. Уже в понедельник утром Оскари Хуусконену пришлось разгрести в своем кабинете ворох официальных бумаг, сделать множество телефонных звонков, договориться о двух венчаниях и похоронах Астрид Сахари. Похороны пришлось откладывать столь необычайно долго из-за судебно-медицинского вскрытия и запутанного полицейского разбирательства, и лишь сейчас Астрид наконец отправлялась на заслуженный вечный покой.

Около десяти в канцелярию, печатая шаг, пришел лесоруб Юкка Канкаанпяя в сапогах на железной подошве и с защитным шлемом под мышкой. Он собирался жениться. Невеста непременно хотела венчаться в церкви. Только была загвоздка: в молодости Канкаанпяя порвал с церковью, и теперь ему, видимо, надлежало вернуться в число прихожан. В бурные коммунистические времена на исповедь он не ходил. Хуусконен постановил, что следует пройти конфирмационную школу.

– Что, прям школу? Это я с детьми должен водиться, хотя мне уже пятый десяток скоро?

Пастор объяснил, что отправляться в конфирмационный лагерь Канкаанпяя, конечно, не надо. Они условились, что лесоруб прочитает катехизис и вечером пятого дня придет к Хуусконену ответить урок, так что обязательный курс будет пройден на этой же неделе.

– В следующее воскресенье я готов провести вашу конфирмацию.

– И я смогу жениться?

– Хоть тут же.

– Но по-настоящему я не верю. Это ничего?

Пастор Хуусконен сказал, что истинность веры не так важна. Если Канкаанпяя хотя бы попытается подумать о Боге благосклонно, то все уладится.

– Есть разные виды веры, как крепче, так и слабее.

Лесоруб Юкка Канкаанпяя вызубрил лютеранский катехизис, выучил заповеди и их объяснения, другие разделы тоже, он основательно все усвоил, особенно пятый пункт – обязанности отца семейства по отношению к своим домочадцам.

Разобравшись с утренними делами, пастор Хуусконен зашел домой на обед и заодно покормил медвежонка. После обеда он отправился на восьмидесятилетний юбилей к консультанту по ведению домашнего хозяйства Эмилии Нюкюри. Старушка жила на окраине села в маленьком домике. Пастор выступил с краткой речью, гости спели 2-ю и 3-ю строфу гимна 278 и сели за праздничный стол. Речь зашла о похоронах Астрид Сахари: кто заплатит за них, если покойница была одинокой? Пастор рассказал, что у поварихи с этим все в порядке: на ее банковском счету осталась приличная сумма, на похороны точно хватит.

– Да уж, когда готовишь еду, без хлеба не останешься, – весело пошутила консультант.

На предвечернее время пастор Оскари Хуусконен договорился о встрече по поводу обновления церковной крыши. Из общины Лумпарланд на Аландских островах прибыли двое кровельщиков, чтобы сделать мерки и предложить подряд. Со своей стороны Хуусконен одобрил план и сказал, что уладит это дело в приходском управлении.

Когда аландские кровельщики, довольные, ушли, пастор приступил к другому, более значительному делу. Приходской могильщик давно жаловался на спину и просил, чтобы в качестве рабочего инструмента ему достали экскаватор. Пастор запросил расценки у двух компаний сельскохозяйственной техники, и теперь предстояло определиться. Хуусконен остановил выбор на модели от «Валмет», которая, говорили, была маневренной и достаточно мощной, чтобы копать даже мерзлую землю.

Если бы приход не одобрил приобретение экскаватора, могильщику пришлось бы уйти на пенсию, что казалось несправедливым, ведь за всю свою жизнь человек выкопал сотни, если не тысячи могил на кладбище Нумменпяя.

Пастор Хуусконен подумал, что экскаватор еще наверняка будет в строю, когда сам он умрет и могилу будут копать ему.

«Даже гарантия, может, еще будет в силе», – подумал он, несколько упав духом.

Пастор Хуусконен должен был сходить на беседу в благотворительный кружок при церкви Нумменпяя, но, поскольку похороны поварихи Астрид Сахари были назначены на тот же вечер, он туда не успел. Зато он приготовил к похоронам знаменитой на всю округу поварихи праздничный зал приходского дома. Собралось совсем немного людей: после смерти повариху ждало забвение. При жизни она кормила тысячи празднующих ртов, а нести гроб бедной старухи пришло всего несколько верующих, и никаких вкусностей им не предлагали – только кофе и пряники из кооперативного магазина.

Пастор Оскари Хуусконен произнес в память об Астрид прекрасную речь. За основу он взял следующие слова из 15-го стиха 21-й главы Евангелия от Иоанна:

Иисус говорит ему: паси агнцев Моих.

Ведь здесь Иоанн повествует о том, как Искупитель явился ученикам на берегу озера и заодно устроил так, чтобы на их долю выпал небывалый улов.

Пастор сравнил труд поварихи Астрид Сахари с милосердным деянием, в котором человек способен проявить заботу и любовь к ближним. При явлении Иисуса ученики ели рыбу и хлеб, что было естественно, ведь они были рыбаками. Астрид тоже знала толк в рыбных блюдах. Множество видов копченой рыбы, пирожки из лосося, рулеты из щуки, а также соленая селедка, копченая ряпушка и запеченный лещ… Ими повариха десятилетиями баловала отмечающих праздники жителей Нумменпяя. Подобно апостолам, Астрид была и превосходным пекарем: ей лучше всех удавался ржаной, кисло-сладкий, ячменный хлеб и багеты, она отлично сушила сухари и раскатывала пироги.

– Но не хлебом единым жив человек. Мясные блюда дорогая покойница готовила золотыми руками! Они были прямо божественными! – С упоением пастор Хуусконен огласил список праздничных деликатесов от Астрид Сахари: – Вспомним только пропеченные бедрышки ягнят или медленно томившиеся в печи свиные окорока… а еще превосходный студень и свиные рулеты или жаркое из куропатки, фазаньи отбивные, обжаренные в жире почки, оленьи лопатки, высушенные на открытом воздухе, не говоря уж о знаменитых пирожках с лосятиной!

Горстка присутствующих слушали речь пастора со слюнками во рту. Когда покойницу отпели, они поспешно выпили кофе, а затем каждый побежал к себе ужинать, потому что на похоронах поварихи всех обуял дьявольский голод. Пастор Хуусконен тоже поторопился домой, где его ждал голодный медвежонок. Пастор отрезал ему огромный кусок вареной колбасы и спросил у жены, что у них на ужин.

Пасторша поставила на стол печеночную запеканку, равнодушно положила рядом несколько кусочков соленого огурца, налила в стакан воды и удалилась в спальню. Пастор добавил в печеночное месиво немного масла и неохотно принялся за пресное блюдо. Не то чтобы эта безыскусная пища не была Божьим хлебом и сама по себе не заслуживала всяческого почтения, но почему-то казалось нечестным, что в рот пастора отправлялась еда, пригодная скорее для собак.

Когда Оскари и медведь поели, пастор взял своего питомца под мышку и тоже поплелся в спальню, где раздражительная жена ждала его на своей стороне супружеской постели.

– Не тащи животное в кровать, – запретила пасторша, затевая ссору.

– Бедолага привык спать в ногах, он же и твои ноги греет, – попытался возразить пастор.

Пасторша воинственно привстала с подушки.

– До твоей башки не доходит, что ни одна женщина в здравом уме не захочет делить кровать с медведем!

Саара Хуусконен разразилась причитаниями о том, как ее возмущает забота о гигиене Черта: от медвежьих подмышек разило торфяным болотом, под хвостом он себя никогда не вылизывал, его зубы пахли гнилой рыбой, если их насильно каждый день не полоскать, причем этот проклятый Черт еще и кусался, сидеть на унитазе он до сих пор не научился, а только откладывал в саду жиденькие кучки, причем вчера одна обнаружилась прямо перед диваном в гостиной.

Оскари Хуусконен заметил, что в молодости Саара была невыразимо счастлива с ним под одним одеялом и пылко нашептывала ему на ушко, будто он милый и сильный, как медведь.

– Сейчас медведь здесь самый настоящий, а большой радости в тебе я не вижу.

– Лесом он пускай идет, дай мне поспать.

Черта заперли в корзине, но стоило свету погаснуть, как медвежонок заскулил от страха, не давая хозяевам спокойно спать. Оскари спросил у жены, не пустит ли она маленького мишку в кровать, раз он так плачет один в корзине-тюрьме. Пасторша окончательно вышла из себя и прогнала из кровати заодно и мужа.

– Медведи меня достали! Катитесь вы оба отсюда!

Оскари Хуусконен перенес корзину в гостиную, где разложил диван-кровать и устроил себе и медвежонку постель. Когда хозяин выпустил Черта из корзины, тот уснул, довольный, у него в ногах. Во сне его язык не раз лизнул волосатую голень пастора. Старик же долго не спал, размышляя о превратностях своей жизни.

Утром пастор чувствовал себя уставшим и брался за привычную бумажную работу без особого энтузиазма. Когда Хуусконен уже собирался уходить, в канцелярии появился молодой житель села, в руке у которого лежало копье, а на плече – порядочный моток бельевой веревки. Это был тридцатилетний спортсмен Яри Мякеля, и пришел он сюда по важному делу.

– Я тут подумал: не сдал бы мне приход вон ту колокольню, чтобы устраивать там тренировки, ведь в колокола больше не звонят, звон на пленке проигрывают.

Предложение об аренде церковной колокольни настолько обескуражило пастора своей необычностью, что он пожелал узнать об этой идее больше.

Мякеля прислонил копье к стене канцелярии и положил веревку на стул. Затем он поведал, что занялся новым, более трудным видом метания копья.

– А, вспомнил. Это не вы ли тот самый Яри Мякеля, который взял первый приз на окружном чемпионате по метанию копья?

Щеки спортсмена зарделись от удовольствия: все-таки его еще не забыли. В памяти пастора отпечаталось, что тогда, летом 1989 года, Яри действительно был в ударе. Результат составил 63 метра и 22 сантиметра, дьявольский бросок!

– Теперь я занялся метанием копья в высоту и решил, что если бы мне только сдали на это лето колокольню, то я бы поупражнялся чуток.

Пастор Оскари Хуусконен сообщил Мякеля, что об аренде колокольни можно поговорить потом, сейчас нет времени. Только что звонил епископ, надо спешить к нему на обед.

На следующий день любитель различных техник метания Яри Мякеля с самого утра ждал пастора в канцелярии – на этот раз без копья, но по-прежнему с мотком веревки на плече. Упрямый спортсмен уже немного досаждал пастору: каким олухом надо быть, чтобы выпрашивать колокольню под такие цели? Неужели не понятно, что заниматься спортом в церкви нельзя? Никакого метания копья в башне! Его, пастора, за психа держат, что ли?

– Не сердитесь. Я просто подумал, что в пустой колокольне было бы так здорово тренироваться по-новому.

Мякеля заявил, что в настоящий момент увлекается метанием копья по прямой вверх, то есть в высоту, и для этого требуется, чтобы над головой у метателя было достаточно места, чтобы крыша была высоко, а в ней имелось отверстие, откуда копье можно было бы запустить до самых облаков. В связи с этим он снова зашел попросить у прихода разрешения арендовать до конца лета колокольню.

– Все равно она не при деле, а так приход бы денег за нее выручил.

Пастор Хуусконен спросил, где Мякеля метал копье в высоту до этого.

– В амбаре для сушки зерна, но тот стал низковат. Результаты заметно улучшились.

Яри Мякеля гордо напряг мышцы плеча. «Вот он какой, этот новый вид, крепкий же у него приверженец», – заключил пастор. Но ему все же не хотелось так просто взять и отдать колокольню под спортзал, даже если предложение могло найти поддержку и, возможно, прославить как приход Нумменпяя, так и страну и нацию в целом.

– На выходных я несколько раз ходил в зернохранилище Сало, там из-за ремонта силосная башня стоит пустая, но она высоковата, копья обратно падают. Шлем брать приходится. И через две недели ее снова займут.

Пастор заинтересовался новым видом спорта уже настолько, что взял у сторожа ключ от колокольни и отправился с Мякеля осматривать потенциальное место для тренировок. Здесь бельевая веревка и пригодилась: метатель забрался на самый верх колокольни и измерил расстояние от потолка до пола. С яруса звона он прокричал:

– Больше двенадцати метров! Мой рекорд – 14,33, здесь мне было бы просто отлично, если можно открыть люк на крыше.

Пастор попросил Мякеля вернуться вниз. Он объяснил, что кидать копья из колокольни опасно: они могут пролететь через двор и угодить кому-нибудь по шее. Мякеля ответил, что опасность преувеличивать не стоит. Можно временно оградить колокольню и расставить знаки, предупреждающие о копьях, которые время от времени вылетали бы из люка в ее крыше.

– Я согласен не тренироваться во время служб и похорон, – уговаривал пастора Мякеля.

Пастор задумался, но вскоре пришел к выводу, что об аренде колокольни не может быть и речи. Прихожане, да и не только, и так считали его странным и своевольным; что же они подумают, если он разрешит использовать колокольню таким образом. Швыряя копье, крестьянин издавал бы там дикий рев, да еще и паства оказалась бы в опасности.

– Ничего не выйдет. Но почему бы вам не заняться этим вашим метанием где-нибудь в другом месте, вот хотя бы на дне глубокого колодца. Жара же стоит несусветная – все жалуются, что колодцы пересохли.

Такой вариант в голову Яри Мякеля не приходил. Замечательно! Яри всегда считал, что пастор Хуусконен – здравомыслящий человек, и вот лишнее тому доказательство.

Яри Мякеля не терпелось побежать на поиски пересохших колодцев, которые подошли бы для тренировок. Пастор решил составить ему компанию: время работы в канцелярии подходило к концу, а других дел на сегодня не осталось.

В центре села шахтных колодцев уже не было, потому что в 1970-х годах появилась коммунальная водопроводно-канализационная система. Домик с колодцем во дворе стоял только на отшибе. Буровые скважины для занятий спортом не годились, но в деревнях старых добрых колодезных шахт еще было предостаточно. Оскари Хуусконен и Яри Мякеля разъезжали на пасторской машине от дома к дому и измеряли веревкой глубину колодцев. Многие оказывались слишком узкими для бросков крепких мужчин, и во многих на дне оставалось чересчур много воды. В некоторых домах ко всему предприятию отнеслись с недоверием и отказались признавать значение развития новых видов спорта. И все-таки присутствие пастора Хуусконена помогало рассеивать подозрения.

Спустя пару часов подходящий колодец нашелся в деревне Рекитайвал, в шести километрах от церкви. Между Рекитайвал и домом Мякеля в деревне Мякинииттю пролегал короткий путь, так что теперь у Яри была хорошая возможность тренироваться хоть каждый вечер. Глубина колодца составляла 22 кольца, или одиннадцать метров, диаметр – 140 сантиметров, шахта была вырыта вертикально. Воды на дне плескалось всего три кольца, она была испорчена навозным удобрением, поэтому годилась только на поливание грядок с овощами. Так что отныне колодец можно было использовать в качестве площадки для спортивных тренировок.

На следующий вечер, после беседы в молельном кружке, пастор Оскари Хуусконен поехал с медвежонком в Рекитайвал. Яри Мякеля уже вовсю трудился: его трактор стоял возле колодца, с помощью гидравлического подъемника в колодец опустили крепкую, сколоченную из досок платформу со 180-сантиметровыми ножками, чтобы плоская часть доставала до поверхности воды. В качестве помощницы и арбитра выступала Санна Мякеля, бабушка Яри Мякеля. Она надела на плечи внука спаянные из гальванизированного металла латы и вручила ему строительный шлем из стекловолокна – прикрыть голову. Эти меры защиты предпринимались для того, чтобы метатель не пострадал, если по какой-либо причине копье упадет обратно в колодец.

– Хотя этот вид спорта и близко не так опасен, как бокс или хоккей и тем более «Формула-1».

Яри натянул до подмышек штаны для рыбалки: вдруг во время броска он оступится с платформы и бултыхнется на дно колодца в навозную жижу.

С пятью копьями под мышкой Яри устроился на платформе, которую бабушка медленно и с достоинством спустила на лебедке в темную глубину колодца. Потом она выключила мотор трактора и заглянула вниз. Оттуда прогудел вопрос Яри Мякеля:

– Бросаю?

– Давай!

Старушка отошла от колодца на десять метров и зафиксировала свой зоркий взгляд выше отверстия колодца, на стрехе ближайшего хлева. Кульминационную точку дуги, описываемой копьем, было легко отметить по отношению к линии, которая начиналась на уровне бабушкиных глаз и тянулась до стрехи. Результат затем можно было узнать с помощью прикрепленного к крышке колодца измерительного шеста: если к показанию добавить глубину колодца, результат получался точным и совершенно официальным. Толщину каблуков ботинок метателя следовало, конечно, оттуда вычесть.

Из глубины колодца послышался гулкий рев, и из отверстия взвилось копье и описало величественную дугу. Это казалось совершеннейшей мистикой, как будто из ада прилетела грозная бессловесная весть.

Меткий глаз бабули зафиксировал наивысшую точку дуги. Пастор установил измерительную палку на место, и после короткого подсчета выяснилось, что результат составил внушительные 14,40. Это был лучший результат Яри Мякеля за лето; ценность броску добавляло еще и то, что это был первый раз, когда спортсмен бросал из колодца. Раньше он тренировался только в силосной башне и амбаре.

Из колодца взметнулись в воздух еще четыре копья. Два из них пролетели ниже первого, третье упало обратно в колодец (оттуда донеслась сочная ругань). Последним броском Яри улучшил свой результат на 20 сантиметров. Упавшее обратно копье спортсмен не стал бросать снова: согласно его собственным правилам, промах не давал права на дополнительную попытку.

Поднявшись на поверхность земли, Яри Мякеля внимательно изучил результаты и записал их в тетрадь с черной обложкой. Он был явно доволен своими достижениями. Бабушка тоже светилась гордостью за внука.

– Этот Яри всегда бросал что ни попадя. В детстве он как-то запустил в озеро дедушкины часы. Они улетели так далеко, что больше не нашлись, хотя дедушка нырял за ними все лето. Ааретти стал лучшим пловцом Нумменпяя, попал на международный матч по водному поло.

Хозяин Юусо Рекитайвал тоже захотел испытать силы. Он сообщил, что в молодости занимался метанием диска и толканием ядра, но Яри объяснил, что диск в колодце не пометаешь, поскольку там слишком тесно, а толкать ядро слишком опасно.

– Если железное ядро жахнет по голове, то даже крепкий шлем расколется, – сказал он со знанием дела. В амбаре он пробовал метать в высоту и ядро.

Результат хозяина в серии из пяти бросков был довольно хорошим, но даже лучший из них оказался примерно на полтора метра ниже, чем у Яри.

Пастора Хуусконена тоже уговаривали попробовать себя в новом виде спорта. Он вроде бы заинтересовался, но положение накладывало определенные ограничения. Наконец пастор сдался, и теперь в колодец опускали именно его. Хуусконен был плотным мужчиной, поэтому поиск подходящей позиции для броска отнял какое-то время. Метание копья в высоту во многом отличалось от обычных технических видов легкой атлетики: копье полагалось брать правой рукой и держать параллельно правому бедру так, чтобы левой рукой поддерживать направленное вверх острие. Сам бросок делался хлестким движением снизу вверх, вполоборота, осторожно, чтобы не удариться локтями о стену колодца. Опираться о стену левым боком разрешалось. От правой руки копью передавалась поразительная, огромная сила. Пастору удались все броски. Его результат составил 12,70 – великолепное достижение для выступающего за команду стариков.

Черта это состязание увлекло настолько, что он то и дело заглядывал в колодец, подвергая себя опасности получить удар копьем в грудь. В итоге медвежонка закрыли в кабине трактора, откуда он с видом знатока следил за упражнениями в бросках копья в высоту.