Текст книги "Тень великого человека. Дядя Бернак (сборник)"

Глава XVII. Заключение

Генерал Саварей отправился с рапортом прямо в Пон-де-Брик к Императору, тогда как я и Жерар приехали ко мне, чтобы поболтать за бутылкой вина. Я думал застать Сибиль у себя, но, к моему удивлению, ее и след простыл, и никто не знал, куда она исчезла.

Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой Императора.

– Император желает видеть вас, мсье де Лаваль, – сказал он.

– Где?

– В Пон-де Брик!

Для того чтобы выиграть в глазах Наполеона, нужно быть прежде всего точным. Поэтому через десять минут я уже был на лошади, а через полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я взошел в комнату Жозефины, где был также и Наполеон.

Императрица полулежала на кушетке в очаровательном кружевном на розовой подкладке капоте; Наполеон энергически шагал по комнате, одетый в весьма странный костюм, который он обыкновенно надевал в свободные от официальных занятий часы. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли; голова была повязана белым шелковым платком; весь этот костюм придавал ему вид плантатора в Вест-Индии.

По сильному запаху одеколона я мог судить, что Наполеон только что вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении духа, которое по обыкновению сообщилось и Жозефине, так что меня встретили веселые, смеющиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку, который в прошлую ночь пронесся по комнатам этого зальчика, как бурный вихрь, оставляя за собой увлажненные слезами щеки и унылые, грустно поникшие лица.

– Славный дебют для моего адъютанта! – сказал он. – Саварей рассказал мне все, что случилось вчера, и могу сказать, что вы ловко воспользовались обстоятельствами. Мне некогда заниматься такими пустяками, но моя жена будет спать спокойнее, уверенная в том, что Туссак уже лишен возможности убить меня!

– Да, да, это был ужасный человек! – воскликнула императрица. – Он был не менее опасен, чем Жорж Кадудаль. Да оба они ужасные люди!

– Я родился под счастливой звездой, Жозефина, – сказал Наполеон, ласково гладя ее по голове. – Я вижу весь свой жизненный путь пред собой и прекрасно знаю, на что обрекла меня судьба! Ничто не может повредить мне, до тех пор пока я не исполню своего долга перед Францией. Арабы верят в существование рока, и они совершенно правы!

– Тогда к чему же все твои планы, Наполеон, раз все заранее предопределено судьбой?

– Значит, мне определено составлять свои планы, маленькая тупица! Разве вы не видите предопределения в том, что мой разум одарен способностью создавать планы?! Я строю свои здания так, что никто до последней минуты не знает, что я делаю. Я никогда не загадываю вперед менее чем на два года, а сегодня, мсье де Лаваль, я все утро был занят подготовкой событий, которые должны произойти в осень и зиму 1807 года. Ах да, кстати, ваша хорошенькая кузина очень умно оборудовала это дело! Нет, она положительно слишком умна, чтобы связать свою судьбу с таким ничтожеством, как Люсьен Лесаж, просивший пощадить его хоть на неделю. Это ведь не особенно большая милость, согласитесь сами.

Я подтвердил его мнение.

– Всегда одна и та же история с женщинами! Идеалисты, мечтатели увлекают их своими порывами, своим воображением. Они, подобно жителям Востока, не могут представить себе, что умный и хороший человек может и не обладать красивой внешностью. Я не мог заставит египтян думать, что я более значительный генерал, чем Клебер, потому что тот обладал фигурой швейцара и волосами парикмахера. Так и с этим несчастным Лесажем, которого женщины считают героем за его красивое лицо и телячьи глаза. Как вы думаете, если она увидит его в настоящем свете, отвернется ли она от него?

– Я убежден в этом, потому что, насколько я знаю мою кузину, она не выносит трусости и низости!

– Как вы горячо заговорили, мсье! Вы, по-видимому, слегка увлекаетесь вашей хорошенькой кузиной?!

– Ваше Величество, я докладывал вам, что…

– Но ведь невеста ваша там, далеко, за океаном, и многое могло измениться, с тех пор как вы расстались!

В дверях показался Констан.

– Его уже привели, Ваше Величество!

– Тем лучше! Перейдем в следующую комнату. Жозефина, ты непременно должна идти с нами, потому что это скорее твое дело, чем мое!

Мы перешли в длинную узкую комнату. Она освещалась двумя окнами, но занавеси были опущены и почти не пропускали света. Около двери стоял все тот же мамелюк Рустем, а рядом с ним был тот, о ком у нас только что шла речь. С плотно сжатыми руками, с лицом, опущенным вниз от стыда, Лесаж поднял на нас свои испуганные глаза и задрожал как осиновый лист при приближении Императора. Наполеон стал перед ним, слегка расставив ноги, заложив руки за спину, пронизывая его долгим испытующим взором.

– Ну-с, милостивый государь, – сказал он наконец, – вы, я думаю, достаточно обожгли пальчики и вряд ли теперь близко подойдете к огню! Или вы рассчитываете и в дальнейшем продолжать заниматься политикой?

– Если я буду помилован, то Ваше Величество с этого дня приобретет самого преданного вам слугу на всю жизнь! – пробормотал, едва выговаривая слова, Лесаж.

Император промычал что-то в ответ на это лестное предложение и при этом просыпал щепоть табаку на свой белый халат.

– В том, что вы говорите, есть, пожалуй, доля правды, потому что человек, имеющий основание бояться, всегда будет служить хорошо. Но я ведь очень требовательный хозяин!

– Я не побоюсь никаких трудностей, если мне будет приказано что-либо сделать: я все выполню, как бы опасно ни было поручение, если вы даруете мне прощение!

– Например, мне иногда приходят в голову довольно странные желания, – сказал Император, – женить людей, поступающих ко мне на службу, не по их желаниям, а исключительно по своему усмотрению. Согласны вы и на это?

Внутренняя борьба отразилась на лице поэта, он всплеснул руками и потом снова сжал их.

– Могу я просить вас, Ваше Величество?

– Вы ни о чем не смеете просить!

– Но есть некоторые обстоятельства, Ваше Величество!..

– Пожалуйста, довольно этого! – гневно крикнул Император, поворачиваясь на каблуках. – Я не прошу указаний, я приказываю! Я желаю найти мужа для мадемуазель де Бержеро. Желаете ли вы жениться на ней, или же вы тотчас вернетесь в тюрьму!

На судорожно искрившемся от волнения лице Лесажа снова отразилась борьба; он в отчаянии ломал руки.

– Довольно! – крикнул Император. – Рустем, позвать стражу!

– Нет, нет, Ваше Величество, не отсылайте меня назад в тюрьму!

– Стражу, Рустем!

– Я согласен на все, я женюсь, на ком вы прикажете!

– Негодяй, – произнес чей-то голос, и Сибиль, раздвинув занавеси, тяжело дыша, остановилась у одного из окон.

Ее лицо побледнело от гнева, и глаза блистали ненавистью; высокая стройная фигура моей кузины резко выделялась на фоне окна, открытого теперь раздвинутой ею в минуту гнева занавесью. Она забыла и присутствии Императора, она забыла все в приливе ненависти и презрения!

– Они мне показали вас в настоящем свете, – презрительно сказала Сибиль, – я не верила им, я никогда не могла им верить, потому что я не думала даже о возможности существования столь презренных существ! Они поклялись доказать мне это, и я позволила это и теперь сама увидала, кто вы! Хорошо, что было еще не поздно! А подумать, что для вас я пожертвовала жизнью человека, в сто раз лучшего и достойнейшего, чем вы; да, я жестоко наказана за этот поступок! Туссак отомщен.

– Довольно! – сердито сказал Император. – Констан, проводи мадемуазель Бернак в следующую комнату. Что касается вас, сударь, я никогда не решусь связать судьбу ни одной из моих придворных дам с таким человеком, как вы! Вполне довольно того, что вы показались в настоящем свете и что мадемуазель Бернак излечилась от своей безумной страсти. Рустем, уведите арестанта!

– Вы видите, мсье де Лаваль, – обратился он ко мне, когда уничтоженный Лесаж был уведен из комнаты, – мы обделали славное дельце между кофе и завтраком. Это была ваша идея, Жозефина, и я вполне положился на вас. А теперь, де Лаваль, мы хотим вознаградить вас за то, что вы подали блестящий пример эмигрантам-аристократам, и, конечно, за ваше участие в поимке Туссака. Вы будете получать жалованье, достаточное для того, чтобы жить сообразно со званием моего адъютанта. Кроме того, я решил женить вас на одной из фрейлин императрицы!

Мое сердце сильно забилось при этих словах Императора.

– Ваше Величество! – едва выговаривая слова, произнес я. – Это невозможно!

– Я не позволяю долго колебаться! Невеста ваша из прекрасной семьи и очень красива. Во всяком случае, это решено. Ваша свадьба будет в четверг.

– Но это невозможно, Ваше Величество, – повторил я.

– Невозможно! Когда вы побудете на моей службе несколько долее, вы поймете, что я не переношу этого слова. Я говорю вам, что это решено.

– Мое сердце принадлежит другой, Ваше Величество! Я не могу изменить моей клятве!

– Неужели? – спросил Император. – Если вы настаиваете на этом, то, конечно, не можете рассчитывать удержать за собою место при моей особе!

Все мои планы и надежды рушились. Но что же мне оставалось делать?

– Этот миг самый тяжелый в моей жизни, Ваше Величество, – твердо сказал я, – но я все же останусь верен данному слову. Даже если бы мне пришлось сделаться разбойником на большой дороге вместо высокой чести быть вашим адъютантом, я все же женюсь на Евгении де Шуазель или совсем не женюсь!

Императрица встала и приблизилась к окну.

– Так как вы продолжаете упорствовать, мсье де Лаваль, – сказала она, – я хочу позволить вам взглянуть хотя бы одним глазком на мою фрейлину, от которой вы отказываетесь с таким презрением!

Жозефина быстро откинула занавесь второго окна. Там стояла женщина. Она сделала несколько шагов и с полуподавленным криком радости и счастья бросилась ко мне и обвила мою шею руками. Я, словно во сне, не веря самому себе, прижал к сердцу эту женщину, узнав нежные, дорогие мне глазки моей Евгении. Я боялся, что это сон; пройдет мгновение – я проснусь, и Евгения исчезнет!

– Оставим их одних, – сказала императрица. – Пойдем, Наполеон! Мне становится грустно при виде их. Я вспоминаю былые дни на улице Шотерен!

Вот и конец моего маленького романа. Как всегда, планы Императора были приведены в исполнение в назначенный день, и в четверг мы были обвенчаны. Эта всесильная рука сумела доставить сюда Евгению из кентского городка, чтобы быть вполне уверенным в том, что я не убегу, и чтобы возвысить свой двор присутствием представительницы стариннейшего рода де Шуазелей.

Через несколько лет после всего случившегося кузина моя Сибиль вышла замуж за Жерара, который за это время успел получить командование бригадой и был один из известнейших генералов Франции. Я снова сделался владельцем нашего родового имения Гросбуа, но воспоминания о моем ужасном дяде, о том, что произошло в ту ночь, когда Туссак стоял на пороге библиотеки, навсегда омрачили для меня эти места.

Однако довольно обо мне и моей ничтожной жизни! В этом очерке я главным образом пытался очертить вам личность Императора по моим собственным воспоминаниям. Вы знаете из истории, что, потеряв надежду овладеть Ламаншем, опасаясь вторжения врагов с тыла, Наполеон покинул Булонь. Вы также, вероятно, слышали, что во главе той же армии, предназначенной сначала для борьбы с Англией, он разбил в один год Австрию и Россию, а в следующий год – Пруссию.

Со дня моего поступления к нему на службу до того времени, когда он в последний раз совершил путешествие по Атлантическому океану, чтобы никогда не вернуться во Францию, я разделял его судьбу, возвысился при помощи той звезды, которая покровительствовала ему, и упал вместе с ним! И теперь, припоминая всю жизнь Наполеона, я не могу решить: был ли он добрым гением для Франции или демоном зла этой страны? Я знаю только одно: что это был гениальный человек и все его поступки были всегда настолько грандиозны, что к ним неприложима обыкновенная мерка человеческих поступков. Спи спокойно в своей великой могиле в Инвалидах, великий человек! Твое дело сделано, и властная рука, удержавшая Францию на краю гибели, давшая новое направление всей политической жизни Европы, обратилась в прах! Судьба тебя возвысила; судьба же и сбросила с трона, но память о тебе, всемогущем маленьком Императоре, живет и волнует умы людей, влияет на их поступки. Многие превозносили тебя, многие осуждали тебя, но я старался не делать ни того, ни другого. Я хотел быть только беспристрастным летописцем событий, происшедших в те дни, когда великая армия находилась в Булони, и я, вернувшись из изгнания, сделался адъютантом Наполеона.