Текст книги "Нечистая сила"

– Есть какие-нибудь новости? – спросил флегматично Смит, откладывая в сторону книгу.

– Ничего особенного. Вильсон играл против одиннадцати „фуксов» и выиграл 70 партий. Теперь они снова составляют против него коалицию и будут играть с ним вместо Бэддикомба, который проиграл в чистую.

Смит очень внимательно слушал приятеля, так как сам увлекался спортом.

– Ах, да, – продолжал Гисти. – Ты слышал, что случилось с Нортоном?

– Нет.

– Как же, ведь на него было покушение.

– Покушение?

– Да, когда он шел по Хай Стриту шагах в ста от Ольдских ворот.

– Но кто же?

– В том-то и штука. Гораздо правильнее спросить, «что», а не кто, напал на него. Нортон твердо убежден, что это не было человеческое существо, и я готов с ним согласиться, так как человек не мог оставить такие следы на шее.

– Вот это да! Кто же это напал на него? Какое-нибудь привидение? – и с этими словами Смит иронически засмеялся.

– Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь? Но отчего ты не допускаешь мысли, что, например, из зверинца убежала обезьяна, которая теперь блуждает в наших краях и пошаливает. Для меня не новость, что Нортон ежедневно, в один и тот же час, возвращается домой одной и той же дорогой, по обе стороны которой растут большие развесистые деревья. С ветви одного из этих деревьев и прыгнуло, по мнению Нортона, это чудовище, обладающее замечательно крепкими, прямо стальными руками. По словам Нортона, он сразу потерял сознание и чувствовал только, как пара отвратительных холодных рук все сильнее и сильнее сжимала его горло. На крик его прибежали какие-то молодые люди, и тогда это странное существо с ловкостью кошки перепрыгнуло через забор и быстро скрылось в темноте. Нортон настолько растерялся, что не успел даже рассмотреть, что за чудовище это было. Как бы то ни было, этот инцидент сильно подействовал на Нортона. Сейчас он просто неузнаваем.

– Проделки какого-нибудь хулигана! – процедил сквозь зубы Смит.

– Возможно. Хотя Нортон категорически заявляет, что это был не человек. Воображаю, как обрадуется твоей сосед, когда узнает эту новость. Ведь он страшно зол на Нортона и не принадлежит к тем людям, которые скоро забывают обиды. Но послушай, голубчик, что с тобой?

– Ничего, – поспешно ответил Смит.

И с этими словами вскочил со стула и нервно зашагал по комнате с видом человека, которому внезапно пришла на ум очень неприятная мысль.

– Прости, голубчик, – сказал Гисти, – я не знал, что тебе так неприятен разговор про Бэллингейма. Кстати, говорят, ты с ним познакомился и даже близко сошелся?

– Познакомиться не значит сойтись, – ответил сумрачно Смит, – он заходил ко мне несколько раз и больше ничего.

– Конечно, это твое дело. Ты не маленький, чтобы тебе давать советы. Ли славный малый, а вот насчет этого авантюриста Бэллингейма, мне кажется, тебе скоро придется разочароваться. Кстати не забудь, что в следующую среду я участвую в гонках. Ты обещал прийти посмотреть. До свиданья, мой друг!

Лишь только Гисти скрылся за дверью, Смит отложил в сторону трубку и засел за книги. Но несмотря на все старания, несмотря на всю недюжинную силу воли, никак не мог сосредоточиться на изучаемом предмете. Его мысли неотвязно возвращались к человеку, который жил под ним, и к витавшей над ним ужасной тайне. Странное нападение на Нортона, его ссора с Бэллингеймом – все это, казалось, имело между собою тесную связь, но она была настолько бездоказательна и призрачна, что не могла составлять явной улики против человека.

– Черт его побери! – воскликнул наконец Смит, в сердцах швыряя от себя книгу. – Который день я не могу из-за него заниматься! Надо прекратить с ним всякое общение.

* * *

Прошло десять дней, в течение которых Смит так прилежно занимался, что ничего не слышал про своих соседей. Бэллингейм заходил к нему несколько раз, но так как дверь всегда была заперта на ключ, а Смит не отзывался на стук, то он уходил ни с чем, должно быть, ругая в душе своего необщительного соседа. Но однажды, когда Смит, спускаясь по лестнице, проходил мимо комнаты Бэллингейма, его дверь с шумом отворилась и оттуда выскочил с горящими глазами Монгаузен-Ли, а за ним и сам хозяин с красным, перекосившимся от злобы лицом.

– Жалкий дурак! – шипел Бэллингейм. – Ни на что неспособный человек! Смотри, чтобы тебе не пришлось в этом горько раскаиваться!

– Возможно! – отвечал, задыхаясь, Ли. – Я уже один раз сказал, что между нами все кончено, и повторять не стану. Можешь приберечь для кого-нибудь еще свои штуки!

– Да, но помни, что ты дал слово!

– Я хозяин своего слова! Но все-таки Ева никогда не будет во власти такого негодяя, как ты. Она сделает то, что я ей скажу. Пожалуйста, чтобы твоей ноги больше не было в нашем доме. Смит невольно оказался свидетелем этой крупной размолвки, но, боясь быть замешанным в дальнейшую ссору, которая могла произойти между двумя товарищами, поспешил спуститься вниз и выйти на улицу. Должно-быть, ссора имела серьезные основания, раз Ли отказал Бэллингейму от дома и не позволил ему ухаживать за своей сестрой. Смит вспомнил, как Гисти сравнил Бэллингейма с жабой, ухаживающей за невинной голубкой, и в душе порадовался такому исходу сватовства Бэллингейма. Но какая могла быть причина такой серьезной ссоры и какую такую тайну Монгаузен Ли не имел права выдавать? Эти вопросы не давали Смиту покоя.

В этот день должно было состояться состязание между Гисти и Муненом. Масса народу стекалась к берегам реки Айсис. Яркое майское солнце светило на безоблачном небе, огромные ивовые деревья бросали черные тени на желтую песчаную дорогу, по обе стороны которой торчали низенькие, серые домики, а вдали над этим веселым, деревенским ландшафтом покровительственно возвышались две мрачные башни «almae matris» с узкими окнами, где провели лучшие годы своей юности тысячи молодых людей. Степенные профессора в длинных черных сюртуках, посредники предстоящего состязания по гребле, бледнолицые студенты, загорелые атлеты – спортсмены в разноцветных фланелевых рубашках – все, весело болтая, спешили к голубой реке, быстро катившей свои воды среди зеленых оксфордских лугов.

Опытный в вопросах спорта, сам заядлый спортсмен, Смит выбрал место, где, по его мнению, должна была произойти самая интересная, решительная борьба между противниками – гребцами. До него донесся отдаленный крик, свидетельствовавший о том, что гребцы стартовали, одобрительные крики стоявшей на берегу толпы, наконец мерные, сильные удары весел по воде. Вскоре на повороте реки показались и сами лодки. В первой под № 34 сидел Гисти, который тяжело дышал и ежеминутно оглядывался назад, а за ним на расстоянии одной лодки мчался Мунен. Смит прокричал браво своему молодцу приятелю, который никак уже не мог проиграть, посмотрел на часы и собирался уже идти домой, чтобы продолжать прерванные занятия, как почувствовал, что кто-то тронул его сзади за плечо. Обернувшись, он увидел стоявшего позади него Монгаузена Ли.

– Я вас издали узнал, – начал он застенчиво. – Не можете ли вы уделить мне полчаса времени, я хотел бы с вами поговорить. Вот моя обитель. Я живу там с Гаррингтоном. Зайдем ко мне, выпьем чашку чаю.

– Я только что собирался идти домой, – ответил Смит, – мне страшно много еще осталось зубрить. Но, если позволите, я с удовольствием зайду к вам на несколько минут. Я пришел сюда исключительно ради Гисти.

– И я тоже. Не правда ли, как он артистично греб? Куда Мунену до него! Заходите. Конечно, это не очень комфортабельное жилище, но летом здесь великолепно работается.

Они вошли в большой, квадратный, чисто выбеленный домик с зелеными дверьми и такими же ставнями, с большими деревенскими воротами, отстоявший шагах в пятидесяти от берега реки. Внутри в большой комнате, служившей рабочим кабинетом, была простая, но удобная обстановка: большой деревянный стол, такие же простые полки для книг, на стенах несколько дешевых олеографий. На столе стоял чайный прибор, а на спиртовке кипел большой металлический чайник.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Вы курите? – предложил любезный хозяин. – Позволите вам налить чашку чаю? Как мило с вашей стороны, что вы зашли ко мне. Я знаю, что вы очень заняты, и потому-то советовал бы вам переменить квартиру.

– Зачем? – спросил удивленно Смит, выпрямившись на стуле с зажженной спичкой в одной руке и папиросой в другой.

– Вам, конечно, покажется странным и даже смешным, но я не могу объяснить вам причину подобного совета, так как я связан честным словом и клятвой, ах, ужасной клятвой. Об одном я вас должен предупредить, что Бэллингейм не безопасный сосед.

– Опасный сосед? Но почему?

– Ах, этого я не могу сказать. Послушайтесь моего совета и переезжайте куда-нибудь в другое место. Я с ним сегодня страшно поругался. Вы спускались в то время по лестнице.

– Да, я видел, как вы от него выскочили.

– Это ужасный негодяй, Смит! Вот все, что я могу вам про него сказать. Я разочаровался в нем и стал недоверчиво к нему относиться с той ночи, когда он упал в обморок – помните, вы тогда приводили его в чувство? Сегодня он открыл мне такую вещь, от которой у меня волосы стали дыбом. Он рассчитывал сделать меня своим сообщником. И этот негодяй хотел жениться на моей сестре! Счастье, что он высказался сегодня.

– Все это очень хорошо, – заметил серьезно Смит, – но, по-моему, вы или ничего не знаете, или знаете очень мало.

– Я вас только предостерегаю, а там поступайте, как знаете.

– Если есть серьезные основания, никакие обещания не могли бы удержать меня открыть страшную тайну. Неужели я не предупрежу, если буду знать, что злоумышленник хочет взорвать кого-нибудь динамитом.

– Да, но я не в силах предотвратить этого, и потому считаю своим долгом предостеречь вас. – От кого и чего предостеречь?

– От Бэллингейма.

– Послушайте, ведь это ребячество! У меня положительно нет никаких оснований кого-нибудь бояться.

– Можете не бояться, но из благоразумия должны переменить квартиру. Я не говорю, что Бэллингейм злоумышляет лично против вас, нет, только утверждаю, что он очень опасный сосед.

– В таком случае, поверьте, я знаю больше, чем вы думаете, – ответил Смит, пристально глядя в глаза Монгаузену; я даже знаю, что Бэллингейм не один живет в своей квартире.

– Вы знаете, с кем? – воскликнул Ли, вскакивая со стула.

– Какая-то женщина, – ответил спокойно Смит. Монгаузен снова опустился на стул.

– Я нем как рыба, – сказал он, – и больше не скажу ни слова.

– Это ваше право, а с моей стороны было бы непростительной слабостью и трусостью бросать комнату, к которой я привык и обжился, только потому, что, как вы говорите, Бэллингейм может причинить мне какую-нибудь неприятность. Поживем, увидим, а пока до свиданья, желаю вам всего хорошего.

Был чудный, тихий весенний вечер. Смит быстро шел по дороге, направляясь к своей уединенной башне, время от времени вдыхая полной грудью свежий, ароматный воздух и посмеиваясь в душе над Ли, который показался ему в этот день добрым, но чересчур наивным юношей.

Как бы не был занят Смит, он всегда позволял себе одно маленькое развлечение. Два раза в неделю, по вторникам и пятницам, он отправлялся пешком в Фарлингфорд, находящийся милях в двух от Оксфорда, где жил доктор Петерсен. Последний был давним приятелем старшего брата Смита Фрэнсиса; жил он очень хорошо, держал в погребе недурные вина, курил хорошие сигары и был очень приятным собеседником. Два раза в неделю студент-медик совершал свои прогулки по красивой тенистой дороге среди полей и лугов и проводил несколько приятных часов за стаканом доброго портвейна в разговорах с милым холостяком о всех последних новостях университетского мира, медицины и хирургии.

На следующий день после разговора с Монгаузеном, Смит закрыл книги довольно рано, около половины девятого: час, в который он обыкновенно отправлялся к своему приятелю. Перед самым уходом его взгляд упал на стол, на котором лежала книга Бэллингейма. Как бы ни был противен ему этот человек, Смит все-таки хотел остаться корректным до конца, и потому, взяв книгу, спустился вниз по лестнице и постучался в дверь своего соседа. Ответа не последовало. Тогда он нажал ручку замка, дверь оказалась не заперта. Довольный тем, что избежал неприятного разговора с хозяином, он поспешно вошел в комнату и положил книгу на письменный стол со своей визитной карточкой.

Лампа горела, но огонь был уменьшен. Тем не менее Смит отлично различил и висящего крокодила, и маленьких египетских божков с головами различных животных, и письменный стол, заваленный разными бумагами и засушенными листьями. Ящик из-под мумии стоял перпендикулярно, прислоненный дном к стене, но самой мумии в нем не было. В комнате не было ни малейших следов присутствия постороннего человека, и Смит стал уже сожалеть, что несправедливо обвинял Бэллингейма в неблаговидных поступках. Не мог же он в самом деле быть настолько неосторожен, чтобы не запирать на ключ дверь, если желал что-нибудь скрыть в своей комнате!

На винтовой лестнице, по которой спускался Смит, всегда было ужасно темно, так что ходить по ней надо было очень осторожно. Не успел Смит, выйдя из комнаты Бэллингейма, сделать несколько шагов, как вдруг почувствовал, что кто-то или что-то проскользнуло мимо него в темноте. Он не мог дать себе отчета, что это было. Он просто почувствовал то ли легкое движение воздуха то ли слабое прикосновение к своему локтю, но был твердо уверен, что кто-то прошел мимо него. Смит остановился и стал прислушиваться. На дворе и в трубах старой башни завывал ветер, но больше ничего не было слышно.

– Это вы, Стайльс? – спросил он слегка дрогнувшим голосом.

Ответа не последовало, и на лестнице все было тихо. Должно быть, сквозняк, успокаивал себя Смит, зная, что в старой башне такая масса щелей, что отовсюду дует; тем не менее он был твердо убежден, что слышал подле себя чьи-то шаги. Не желая больше оставаться в этом мрачном месте, он быстро сбежал по лестнице и вышел во двор, но сейчас же снова должен был остановиться, так как увидел бегущего к нему навстречу человека.

– Это ты, Смит?

– Как видишь, Гисти, – ответил студент-медик.

– Ради Бога бежим скорее! Молодой Ли утонул! Сейчас с ним Гаррингтон. Я бегал, бегал и нигде не мог найти доктора.

– У тебя есть бренди?

– Нет.

– Подожди меня здесь. У меня на столе стоит целая бутылка.

С этими словами Смит стремглав побежал к себе наверх, схватил со стола бутылку и также быстро стал спускаться по лестнице, но, пробегая мимо комнаты Бэллингейма, остановился как вкопанный. Дверь, которую он собственноручно запер за собою, теперь была открыта. Лампа горела по-прежнему, и тусклый свет ее падал на деревянный ящик, прислоненный к стене. Три минуты тому назад он был пуст, Смит мог дать голову на отсечение, что это было именно так, теперь же там лежал его ужасный обитатель со смуглым, морщинистым лицом, обращенным к двери. Мумия лежала совершенно неподвижно, но Смит ясно различил в ней остатки слабой жизни, ибо в противном случае не могли бы гореть таким диким огнем ее маленькие глаза, словно светящиеся угли, выглядывающие из глубоких глазных впадин. Смит настолько был поражен и потрясен этим страшным видением, что, замерев, стоял как вкопанный, устремив глаза на ящик с мумией, до тех пор, пока снизу не раздался громкий голос его товарища.

– Куда ты запропастился, Смит? Ведь он каждую минуту может умереть! Бежим скорее, – добавил он, когда Смит появился на улице. – Надеюсь, за пять минут мы добежим до его дома. Сломя голову побежали наши приятели в темноте, как два породистых скакуна на ипподроме, и остановились, чтобы перевести дух, только у цели своей бешеной скачки. Молодой Ли, мокрый и грязный, как красивый цветок, вытащенный из тинистой воды, лежал на диване с бледным лицом, посиневшими губами и запутавшимися в волосах водорослями. Перед ним стоял на коленях Гаррингтон и растирал, как умел, окоченевшие члены своего приятеля.

– Он еще жив, – сказал Смит, положив руку на его голову – дайте часы или зеркало. Видите, стекло запотело, значит, жив. Гисти, возьмите его правую руку, теперь делайте то же, что и я.

Трое молодых людей безмолвно работали в течение десяти минут, пока из безжизненного тела Ли не вырвался легкий вздох и он не открыл глаза.

– Слава Богу! – радостно воскликнули в один голос студенты.

– Теперь опасность миновала, – сказал Смит, – дайте ему бренди.

– Боже, как я испугался, – заметил Гаррингтон, – представьте себе, лежу я здесь и читаю, как вдруг слышу на реке страшный крик и затем плеск воды. Я немедленно выскочил из дому и вот едва успел вытащить его из воды, когда он уже захлебнулся и шел ко дну. Счастье, что Смитсон еще был по близости, а то право не знаю, что бы я один делал. Садитесь, отдохните.

В это время Монгаузен приподнялся на локтях и диким блуждающим взором стал осматривать комнату.

– Что это? – спросил он. – Я был в воде? Ах, да помню!

При этом воспоминании неподдельный ужас отразился на его бледном лице, и он опустил на руки свою голову.

– Как вы могли упасть в воду? – спросил его Смит.

– Я не падал, – ответил слабым голосом Ли.

– Как так?

– Меня бросили в воду. Я стоял на берегу, когда кто-то подкрался ко мне сзади и толкнул меня в воду. Я ничего не слышал, и никого не видел, но великолепно помню, что это так было.

– Понимаю! – прошептал Смит, изменившись в лице.

Ли посмотрел на него с удивлением.

– Вы понимаете? – спросил он. – Вы не забыли еще моего совета?

– Нет, не забыл и, кажется, скоро последую ему.

– Ничего не понимаю! – воскликнул Гисти, пожимая плечами; черт знает, о чем вы там болтаете! Советую тебе, Гаррингтон, поскорее уложить Ли в кровать. Ну, Смит, пора и нам отправляться. Ведь ты домой идешь? Пойдем вместе.

* * *

На обратном приятели за всю дорогу не обменялись почти ни одним словом. Целый ряд страшных происшествий, как-то: шаги невидимого существа на лестнице, отсутствие мумии в комнате соседа и чрезвычайно странное появление этого неодушевленного на вид предмета через каких-нибудь две, три минуты, наконец покушение на жизнь Монгаузена не могли не волновать Смита. Все это в совокупности с предыдущими фактами, учитывая впечатление от первого знакомства с Бэллингеймом, способствовало тому, что смутное, ни на чем не основанное, прямо-таки фантастическое подозрение, из-за которого этот человек сделался столь противен Смиту, теперь приняло вполне определенную форму, стало неопровержимым в его глазах фактом.

Но ведь это неслыханная вещь! Противоречащее всем законам природы явление! Самый беспристрастный судья, даже идущий рядом со Смитом приятель, сказал бы ему, что глаза обманули его, что мумия без сомнения все время лежала в ящике, что Ли упал в воду по собственной неосторожности, и потому Смиту для успокоения надо принять каких-нибудь капель. Но что бы ни говорили люди, Смит готов был чем угодно поклясться, что Бэллингейм отъявленный преступник и негодяй, пользующийся для достижения своих целей небывалым до сих пор в истории преступлений орудием.

Дойдя до университета, Гисти пошел к себе, молча простившись со своим необщительным товарищем, а Смит направился через двор к угловой башне, к которой, равно как и к ее обитателям впервые почувствовал отвращение. Он решил даже последовать совету Ли и как можно скорее переехать на другую квартиру, так как великолепно понимал, что невозможно заниматься, когда постоянно со страхом прислушиваешься к каждому шороху и движению внизу. Проходя через двор, Смит заметил, что в комнате Бэллингейма все еще горит огонь; поднявшись на первую площадку, он встретился с поджидавшим его на пороге своей двери Бэллингеймом.

– Здравствуйте! – приветствовал Смита сосед. – Не зайдете ли ко мне?

– Нет! – грубо ответил Смит.

– Нет? Вы сердитесь? Я хотел узнать, что с Ли? Правда, что с ним случилось несчастье? Выражение лица говорящего было печально, но глаза его горели злорадным огнем. Смит заметил это и готов был придушить этого противного человека.

– К вашему великому огорчению, смею вам сообщить, что Монгаузен жив, невредим и в настоящую минуту чувствует себя как нельзя лучше. И на сей раз ваши дьявольские штуки не удались. Можете не оправдываться, я все знаю.

Бэллингейм отступил назад в комнату и схватился за дверь, как будто собирался защищаться.

– С ума вы сошли, что ли? – воскликнул он. По-вашему, я виноват, что с Ли что-то случилось? – Да, вы! – взревел Смит, – Вы и эта костлявая тварь. Она ваша сообщница. Вот что я вам скажу, милостивый государь! Раньше таких людей сжигали на кострах, теперь этого не делают, но не забывайте, что для подобных субъектов в Англии специально содержатся на казенный счет палачи. Даю вам честное слово, что вас повесят, как собаку, если хоть один из студентов умрет по вашей вине. Не думайте, что Англия не сумеет справиться с вашими египетскими фокусами!

– Грубиян, безумный дурак! – прошипел Бэллингейм.

– Отлично! Я все сказал и, будьте уверены, сдержу свое слово.

Дверь с шумом захлопнулась. Смит прошел к себе в комнату, запер ее на ключ и долго еще сидел в облаках табачного дыма, размышляя о произошедшем.

* * *

На следующее утро Смит ничего не слышал о своем соседе. После обеда к нему зашел Гаррингтон и сказал, что Ли совсем поправился. Хотя Смит и занимался весь день прилежно, но чувствовал, что моцион в виде прогулки и дружеская беседа успокоят его расстроенные нервы, поэтому ровно в половине девятого, как и накануне, собрался нанести визит доктору Петерсену.

Проходя мимо злополучной комнаты, Смит заметил, что дверь была плотно закрыта, затем, выйдя во двор, невольно обернулся и увидел, что в освещенном окне Бэллингейма появилась голова его врага. Довольный тем, что хоть несколько часов не будет чувствовать близкое присутствие этого противного человека, Смит быстро зашагал по улице, вдыхая полной грудью ароматный весенний воздух. Узкий диск полумесяца красовался на западном небосклоне между двумя готическими башнями, освещая город мигающим серебристым светом и придавая ему волшебный, фантастический вид. Минут через пять быстрой ходьбы Смит уже оставил позади себя Ольдские ворота и остался совершенно один с своими думами на лоне природы. Несмотря на то, что было еще совсем не поздно, Смит не встретил ни одной живой души. Так шел он, ни на минуту не останавливаясь, пока не достиг калитки в начале тенистой аллеи, усыпанной мелким речным песком и ведущей к самому Фаллингфорду. Среди густой листвы деревьев он различал уже знакомый свет лампы под красным абажуром.

Опустив руку на железную калитку, он обернулся назад. Несмотря на темноту, он совершенно ясно различил кого-то, кто быстро шел в его сторону. Какая-то светлая фигура безмолвно двигалась вперед, мелькая в тени кустарников и рельефно выделяясь на темном фоне ночи. Вот, она приблизилась к нему на расстояние каких-нибудь двадцати шагов, и теперь только Смит различил ее длинную, костлявую шею и злобно блестящие маленькие глаза. Он вскрикнул и со всех ног пустился бежать по аллее. Тяжелая калитка с шумом захлопнулась за ним, но он ясно слышал, как она снова открылась и закрылась за его страшным преследователем. Смит бежал изо всех сил, но отлично слышал за собой, как хрустел песок под чьими-то ногами и, время от времени озираясь назад, видел, что ужасное существо с горящими, как у тигра, глазами и вытянутыми костлявыми руками преследует его по пятам. Вот уже раздался над самым его ухом страшный хрип, он почувствовал на щеке отвратительное горячее дыхание, но к счастью дом был уже совсем рядом и дверь в переднюю оказалась открытой. Смит, как сумасшедший, ворвался в комнату, быстро запер за собою дверь на ключ и бросился в первое попавшееся кресло.

– Что с вами, Смит? – воскликнул изумленный Петерсен, появляясь в дверях своего кабинета.

– Дайте мне чего-нибудь выпить!

Петерсен быстро исчез и сейчас же снова появился, держа в руках стакан с каким-то напитком.

– Пейте, пейте все до дна, – сказал он, с удивлением осматривая гостя с ног до головы. – Господи, какой вы бледный!

Смит отдал доктору пустой стакан, встал с кресла и вздохнул полной грудью.

– Теперь все в порядке, – сказал он, – первый раз в жизни я так испугался. Позвольте мне, Петерсен, переночевать у вас сегодня, я боюсь возвращаться домой ночью. Конечно, вы будете смеяться надо мной, но, право, я не могу.

Петерсен смотрел на Смита еще с большим удивлением.

– Конечно, непременно спите у меня, – ответил доктор. – Я сейчас попрошу миссис Беркей приготовить вам все на ночь. Но расскажите, ради Бога, что с вами случилось?

– Пойдемте наверх, я покажу вам.

Они прошли наверх и подошли к окну, откуда далеко открывался вид на кустарники и поля, слегка посеребренные ровным лунным светом.

– Ваше счастье, Смит, что я вас хорошо знаю, – заметил доктор Петерсен, – а то, право, мог бы подумать, что вы сегодня порядочно выпили. Что же вас так испугало?

– Подождите немного, сейчас вам все расскажу. Смотрите, смотрите! Видите, на повороте дороги, у самой калитки?

– Да, вижу. Ради Бога, не сжимайте мне так руку. Кто-то идет по дороге. Очевидно, это очень высокий и в то же время очень худой человек. Но отчего он вас так интересует? Смотрите, вы до сих пор трясетесь, как осиновый лист.

– Я чуть было не попал в лапы самого дьявола. Пойдем вниз, там я вам расскажу все подробно.

Когда они спустились в кабинет, Петерсен налил в стаканы вина и, удобно усевшись в кресло, приготовился внимательно слушать. Смит рассказал ему всю историю, не пропуская ни одной малейшей подробности, начиная с той ночи, когда Бэллингейм упал в обморок перед открытым ящиком с мумией и кончая ужасным покушением, происшедшим полчаса тому назад.

– Вот вам и вся история, – закончил Смит свой рассказ, – она, конечно, невероятна и прямо-таки невозможна, но я вам ручаюсь за ее достоверность.

Доктор Петерсен некоторое время неподвижно сидел в кресле и глубокомысленно молчал.

– Да, первый раз в жизни мне приходится слышать подобные странные вещи, – заметил он наконец. – Вы изложили мне факты, а теперь будьте добры вынести свое заключение.

– Я предпочитаю, чтобы вы сами разобрались в этом странном явлении.

– Нет, мне интересно сперва выслушать ваше мнение.

– Быть может, я и ошибаюсь в каких-нибудь деталях, но в общем дело мне представляется совершенно ясно. Этот субъект Бэллингейм, посвятивший себя изучению Востока, открыл секрет, благодаря которому все вообще мумии, или, может быть, одна только его мумия может на время оживать. Первый опыт его, очевидно, удался в ту ночь, когда он упал в обморок. Один вид зашевелившегося, забальзамированного существа страшно подействовал на его нервную систему, хотя он ожидал и страшно желал, чтобы его опыты увенчались успехом. Лучшим доказательством служат его первые слова после того, как он пришел в себя: «Какой же я дурак!» После этого он работал еще усерднее и больше уже не боялся мумии, которая приобретала жизненную энергию только на определенное время, так как я почти всегда видел ее спокойно лежащею в ящике. Затем он, очевидно, нашел способ, благодаря которому в любое время мог одушевлять мумию и пользоваться ею в качестве своего безгласного сообщника. Это феноменальное, но в то же время ужасное открытие! В эту тайну он, очевидно, посвятил Ли, но последний, как убежденный христианин и католик, наотрез отказался от таких адских штук. Это вызвало ссору, во время которой Ли поклялся, что расстроит свадьбу Бэллингейма со своей сестрой. Бэллингейм, чтобы отомстить Ли, натравил на него свое чудовище, которое и столкнуло его в реку. Еще раньше он испытал способность мумии, как сообщника в преступлениях, на другом человеке, а именно на Нортоне, на которого давно уже имел зуб. И Нортон, и Ли совершенно случайно не стали жертвами его коварных замыслов. Я разоблачил его и сказал ему всю правду в глаза. И вот он решил убрать меня со своего пути, что особенно легко было ему привести в исполнение, так как он отлично знал все мои привычки. Поверьте, Петерсен, что я был на волосок от смерти и, если бы не слепой случай, завтра вы нашли бы меня задушенным у самого порога вашего дома.

– Эх, голубчик, вы слишком серьезно все это принимаете к сердцу, – ответил доктор. – Вам надо немного отдохнуть, а то вы переутомились. Мыслимая ли вещь, чтобы подобное чудовище могло пройти незамеченным по улицам Оксфорда?

– Его видели не раз. В городе давно уже ходят слухи, что из зоологического сада убежала большая обезьяна.

– Простое стечение обстоятельств. Отчего вы не хотите дать более естественное объяснение?

– И сегодняшнему приключению со мной?

– Не вижу в нем ничего необычайного. Вы вышли из дома с сильно взвинченными нервами и никак не могли отрешиться от мысли об оживающей мумии. В это время, обернувшись назад, вы увидели, что за вами кто-то идет. Вы испугались и побежали; идущий за вами какой-нибудь бродяга погнался за вами, а страх и воображение сделали остальное.

– Вы сильно ошибаетесь, Петерсен, ручаюсь вам, ошибаетесь.

– И мумию в деревянном ящике вы легко могли не заметить, и Ли сам нечаянно мог упасть в воду, а в общей сложности все эти ничего незначащие события создали в вашей голове целый адский план и вооружили против Бэллингейма. Признайтесь, что если бы вы все это рассказали где-нибудь, хотя бы в полицейском участке, вас приняли бы за сумасшедшего.

– Я отлично это понимаю, и потому решил собственноручно расправиться с этим негодяем.

– Что?

– На мне лежит священная обязанность избавить общество от этого опасного человека и в то же время обеспечить собственную безопасность. Согласитесь, что было бы ужасно глупо бросать из-за такого негодяя университет и переезжать в другое место. Я твердо решил и не отступлюсь от своего намерения. Можно у вас попросить несколько листов бумаги, перо и чернила?

– Сколько угодно. Все это вы найдете у меня на письменном столе.

* * *

Обэркомби Смит подсел к столу и в течение часа перо его быстро скользило по бумаге, между тем как его приятель спокойно сидел в кресле и с любопытством наблюдал за молодым человеком.

Наконец, Смит отложил в сторону перо, сложил по порядку все исписанные листы и, подавая Петерсену последний лист, сказал:

– Подпишите здесь, пожалуйста, в качестве свидетеля.

– Свидетеля чего?

– Моего рассказа и того, что все это произошло именно сегодня. Для меня это очень важно, так как от этого может зависеть вся моя жизнь.

– Мой друг, вы сегодня слишком экзальтирован и говорите ужасный вздор. Советую вам лечь спать.

– Вы меня не понимаете. Никогда в жизни я не говорил более обдуманно и серьезно. Подпишите, и тогда я сейчас же пойду спать.