Текст книги "Подвиги бригадира Жерара"

Я высоко поднял голову, показывая, что ничего не боюсь.

– Кстати, похоже, нам попадался кто-то из ваших, – сказал главарь, листая свой гроссбух. – Мы тут ведем журнал военных действий. Вот, двадцать четвертое июня. У вас ведь был молодой офицер по имени Субирон, стройный юнец с белокурыми волосами?

– Конечно.

– Двадцать четвертого его закопали.

– Боже! – вскричал я. – Как он погиб?

– Говорю же, мы его похоронили.

– Но что произошло?

– Вы меня не поняли, полковник. Когда его хоронили, он был жив.

– Его закопали живьем?

Эль Кучильо взирал на меня с невозмутимой улыбочкой. Я бросился вперед и непременно вырвал бы ему глотку, если бы три мерзавца меня не оттащили. Я отбивался, тяжело дыша, клял его на чем свет стоит, отбрасывал то одного злодея, то другого, извивался и выкручивался, но все зря. Наконец меня связали по рукам и ногам; ментик еле держался на плече, веревки до крови врезались в кожу.

– Гнусный пес! – крикнул я. – Только попадись, я покажу тебе, как трогать моих ребят! Ты еще узнаешь, зверь, у моего императора длинные руки. Сколько ни прячься в своей крысиной норе, настанет время, когда он выкурит тебя отсюда, и тебе с твоим отребьем придет конец.

Уж поверьте, браниться я мастак. За четырнадцать кампаний я выучил немало ругательств, и среди них не нашлось бы такого, которое я не бросил в лицо этому ублюдку. Однако тот сидел как ни в чем не бывало, постукивал себя по лбу пером и щурился, глядя в потолок, будто уже сочинял новый стих. Тут-то я и придумал, как до него добраться.

– Эй, падаль! – крикнул я. – Думаешь, ты здесь в безопасности? Да ты проживешь еще меньше, чем твои дурацкие вирши. Видит Бог, короче их века не придумаешь!

Видели бы вы, как он вскочил. У гнусного зверя, который отмерял пытки и смерть, как торговец взвешивает фиги, была ахиллесова пята, и я, к своей великой радости, ее задел. Лицо Эль Кучильо побагровело, а маленькие бакенбарды так и затряслись.

– Браво, полковник! Вы своего добились, – крикнул он, задыхаясь от гнева. – Значит, сделали блестящую карьеру? Обещаю, конец у вас тоже будет примечательный. Гусарского полковника Этьена Жерара ждет особенная смерть.

– Об одном прошу, – ответил я, – не сочиняйте мне эпитафию.

На языке вертелась еще парочка колкостей, но Эль Кучильо злобно махнул рукой, и меня выволокли из пещеры.

Наша беседа, которую я постарался вспомнить во всех подробностях, заняла немало времени. Уже стемнело, ярко светила луна. Бандиты развели большой костер из еловых поленьев. Не ради тепла, конечно, ведь ночи стояли жаркие, а чтобы приготовить ужин. Над огнем висел огромный медный котел, вокруг в желтых отсветах пламени лежали злодеи, будто на одной из тех картин, которые вывез из Мадрида Жюно. Военные любят говорить, что искусство и все такое прочее мало их занимает, но меня всегда тянуло к возвышенному, такая вот изысканная у меня натура. Помнится, когда Лефевр продавал трофеи, захваченные в Данциге, мне досталась чудная картина «Удивленные нимфы в лесу». Так я возил ее с собой целых две кампании, пока мой конь по несчастливой случайности не проткнул ее копытом.

Однако все это я говорю лишь для того, чтобы вы поняли: я вовсе не какой-нибудь солдафон вроде Раппа или Нея. В лагере бандитов мне было не до того. Три подлеца бросили меня под деревом и уселись рядом, покуривая сигары. Что я мог поделать? За всю свою службу я и десяти раз не попадал в такое безвыходное положение. «Не унывать! – приказал я себе. – Мужайся, смельчак! Ведь не за красивые глаза ты стал полковником в двадцать восемь. Ты лучший из лучших, Этьен, ты прошел множество испытаний, и это, конечно же, не последнее». Я стал нетерпеливо поглядывать по сторонам, обдумывая, как бы освободиться, и вдруг заметил нечто странное.

Как я уже говорил, посреди поляны горел костер. В свете пламени и луны все было видно, как днем. На другой стороне возвышалась ель с почерневшим стволом и нижними ветками – под ней недавно разводили огонь. Напротив дерева росли кусты, и я, к своему изумлению, заметил над ними пару отличных сапог для верховой езды, торчавших носами вверх. Сначала я решил, что они привязаны к дереву, но потом разглядел, что их прибили огромным гвоздем. И тут кровь застыла у меня в жилах – в сапогах были ноги! Скосив глаза вправо, я узнал, кому они принадлежат и зачем под елью разводили костер. Тяжело вспоминать об этих ужасах, друзья мои, и я совсем не хочу, чтобы кому-то из вас приснился сегодня кошмар, но как описать испанских герильос, не упоминая об их нравах и методах, которыми они вели войну? Одним словом, я понял, почему лошадь месье Видаля стояла в лесу без хозяина. Надеюсь, он встретил страшную гибель, смеясь, как и подобает истинному французу.

Можете представить, какое зрелище мне открылось. Когда Эль Кучильо рассказал о жестокой смерти юного Субирона, одного из самых бравых наших ребят, меня обуял такой гнев, что я забыл о собственном положении. Наверное, стоило поступить хитрее и говорить с бандитом любезнее, однако теперь уже ничего не вернуть. Откупорил бутылку – пей до дна. А кроме того, раз уж такая участь постигла безобидного Видаля, мог ли я на что-то рассчитывать, сломав одному из бандитов позвоночник? Нет, как ни крути, мне крышка. Пожалуй, осталось только не уронить достоинства. Я покажу этому зверю, что есть такой пленник, который перед ним не дрогнет. Этьен Жерар умрет, как жил. Так я лежал и думал о дорогой матушке, о том, как будут оплакивать меня красотки, и о том, какой потерей станет моя безвременная кончина для полка и нашего императора. Признаюсь вам без всякого стыда, я сам прослезился, представив общее горе.

И все-таки я не терял надежды на спасение. Не такой я человек, чтобы валяться, как умирающая лошадь в ожидании кузнеца с топором. Я попробовал ослабить путы на ногах, потом на запястьях, а сам тем временем стрелял глазами по сторонам. Кое-что я увидел сразу. Гусар без коня – гусар лишь наполовину, и вторая моя половина мирно паслась шагах в тридцати от меня. Потом я заметил еще одно: дорога, которой меня привели, была настолько крута, что ехать по ней верхом пришлось бы очень медленно, зато с другой стороны лежал открытый путь прямо в долину. Вот бы сейчас ноги в те стремена и саблю в руку, я бы ветром унесся от этих горных крыс!

Я думал о побеге и пытался ослабить веревки, когда из пещеры вышел главарь. Он переговорил с помощником, который лежал, охая, у костра, оба кивнули и посмотрели на меня. Затем Эль Кучильо сказал что-то банде, негодяи расхохотались и захлопали. Все это мне очень не понравилось. К счастью, узлы на запястьях наконец подались, и мне не стоило труда освободить руки. С ногами дело обстояло хуже – едва я попробовал шевельнуть ими, как лодыжку пронзила страшная боль, и я закусил кончик усов, чтобы не вскрикнуть. Наполовину связанный, я мог лишь беспомощно смотреть, какой оборот примут события.

Я не сразу догадался, что замышляют герильос. Один из них влез на высокую ель и привязал к ее макушке веревку, затем проделал то же самое с деревом на другом краю поляны. Веревки повисли, а я с любопытством и некоторым волнением ждал, что будет дальше. Разбойники притянули молодую, сильную ель к земле, обвили веревку вокруг пня, потом согнули второе дерево. Теперь вершины оказались в шаге друг от друга, но, как вы понимаете, стоило их отвязать, и стволы тут же распрямились бы. К тому времени я уже понял дьявольский план бандитов.

– Полагаю, вы сильный человек, полковник? – Эль Кучильо подошел ко мне с гнусной улыбочкой.

– Если меня освободите, я покажу вам – насколько.

– Нам стало интересно, сумеете ли вы одолеть эти две елочки. Веревки мы привяжем к вашим ногам, а потом отпустим. Если вы сильнее деревьев, ничего вам не сделается, а если сильнее они… Что ж, полковник, тогда с каждой стороны нашей полянки останется от вас по сувениру.

Эль Кучильо рассмеялся, а следом захохотали все сорок его прихвостней. И по сей день, когда меня одолевает хандра или мучает старая польская лихорадка, мне в кошмарах снится круг жестоких смуглых лиц, хищные глаза и отсветы пламени на крепких белых зубах.

Удивительно – и я слышал это от многих, – до чего обостряются чувства в столь бедственном положении. Никогда человек не воспринимает все с такой ясностью, как за миг до страшной и предвиденной гибели. Я замечал все – запах смолы от поленьев, каждую травинку и шорох. А потому раньше чем кто бы то ни было, еще до того, как главарь обратился ко мне, я различил тихий однообразный звук. Он был далеко, но приближался с каждой секундой. Сначала до меня долетел просто неясный гул, но когда бандит замолчал, а его подручные стали развязывать мои ноги, чтобы отвести на место казни, сомнений не осталось – стучали копыта, звенели уздечки, сабли побрякивали по стременам. Мог ли я, служивший в легкой кавалерии с тех пор, как у меня первый пушок над губой пробился, не понять, что к нам приближается отряд гусар?

– На помощь, друзья! На помощь! – Мне врезали кулаком по губам, поволокли, но я продолжал кричать: – На помощь, удальцы! Скорее, дети мои! Вашего полковника хотят убить!

От боли и отчаяния рассудок у меня помутился, и я решил, что сюда под гром литавр вот-вот примчится мой полк.

Однако появились на поляне совсем не те, кого я ждал. К нам галопом скакал всадник на великолепной чалой кобыле. Он был молод, хорош собой и держался в седле с чертовской удалью и благородством, почти как я. Его необычный красный мундир забрызгала грязь, однако на плечах лежали золотые погоны, а на голове сверкала каска со щегольским белым плюмажем из конского волоса, ниспадавшим с гребня. За молодым человеком следовали еще четверо в такой же форме, все – чисто выбритые, круглолицые и благообразные; они больше напоминали монахов, чем драгун. По приказу своего предводителя всадники остановились, ножны стукнули о стремена, а командир подъехал к нам. Пламя ярко освещало его разгневанное лицо и великолепную голову лошади. Увидев мундиры, я, конечно же, догадался: это англичане. Я встретил их впервые, но по горделивой осанке и уверенной манере сразу понял, что слухи – правда, и это в самом деле достойные противники.

– Стойте! – воскликнул молодой офицер по-французски с довольно сильным акцентом. – Что это вы тут затеяли? Кто звал на помощь и почему?

Как же я благословил время, когда потомок ирландских королей О’Брайен обучал меня английскому! Веревку на ногах развязали, и мне осталось только высвободить руки. Я рванулся, подхватил саблю, лежавшую возле костра, и одним прыжком взлетел на лошадь бедняги Видаля. Да-да, из-за раненой лодыжки я не поставил ногу в стремя, а именно что вскочил в седло. Я оторвал привязь от дерева и подскакал к офицеру прежде, чем разбойники успели выхватить пистолеты.

– Сдаюсь вам, сэр! – вскричал я, хотя, признаться, английский мой был не лучше его французского. – Взгляните вон на то дерево. Вот что сделали злодеи с благородным человеком, попавшим к ним в лапы!

Пламя костра взметнулось, осветив труп несчастного Видаля – зрелище, которое привидится только в кошмарном сне.

– Годам! – воскликнул офицер.

– Годам! – воскликнули остальные всадники, что по-нашему значит «Боже милостивый!».

Они выхватили сабли и сомкнули строй. Один, судя по шевронам – сержант, рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Пора шкурку спасать, лягушатник.

Ах, какое счастье было снова оказаться в седле и крепко сжать верную саблю! Я взмахнул клинком и закричал от радости, а главарь бандитов, мерзко улыбаясь, шагнул вперед.

– Видите ли, милорд, этот француз – наш пленник, – сказал он.

– Ты грабитель с большой дороги, – ответил англичанин, указывая на него саблей. – Такие союзники для нас – позор. Клянусь, если бы лорд Веллингтон придерживался моего мнения, всех вас повесили бы на первом суку.

– Но как быть с пленным? – спросил бандит сладким голосом.

– Он отправится с нами.

– Тогда позвольте мне хотя бы шепнуть кое-что вам на ухо.

Эль Кучильо подошел к молодому офицеру, вдруг развернулся и выстрелил прямо в меня. Пуля чиркнула по моим волосам и пробила кивер навылет. Увидев, что промазал, главарь хотел швырнуть в меня пистолет, но едва замахнулся, как английский сержант одним ударом рассек ему шею, так что голова почти отделилась от туловища. Кровь бандита еще не хлынула на землю, последнее проклятие не стихло у него на губах, а вся шайка уже бросилась к нам, однако мы, разя направо и налево, в несколько скачков пересекли поляну и галопом понеслись по извилистой тропе.

Лишь в полях, когда ущелье осталось далеко позади, мы решили остановить коней и посмотреть, нет ли пострадавших. Сам я был ранен и с ног валился от усталости, однако сердце мое переполняла гордость. Меня так и распирало при мысли о том, какую памятку я, Этьен Жерар, оставил о себе этим собакам. Теперь они хорошенько подумают, прежде чем тронуть кого-то из наших ребят. В восторге я даже произнес небольшую речь перед смелыми англичанами и объяснил им, кого они спасли. Я начал уже говорить о славе, о родстве отважных сердец, но молодой офицер меня перебил.

– Ладно, – сказал он. – Есть ранения, сержант?

– У лошади Джонса пуля задела бабку.

– Джонс поедет с нами. Сержант Халлидей с кавалеристами Харвеем и Смитом – направо, к немецкому посту.

Трое ускакали, солдат на раненой лошади приотстал, так что в лагерь англичан я направился в компании молодого офицера. Мы сразу понравились друг другу и очень скоро разговорились. Он был знатного рода, этот смельчак. Лорд Веллингтон поручил ему разведать, не появились ли в горах наши отряды. Одно из преимуществ походной жизни в том, что учишься всюду узнавать что-то новое. Тем и отличается бывалый путешественник от людей простых. Скажем, редкий француз сумеет без ошибки повторить английский титул. Если бы я не повидал мир, то сейчас и не вспомнил бы в точности, что молодого человека звали милорд достопочтенный сэр Рассел, барт.[4]4
  Барт – сокращенное «баронет».


[Закрыть] Последнее – вежливое обращение, а потому я чаще называл его Бартом, это все равно что по-испански – дон.

Ночь была дивная, мы ехали под луной и беседовали, как родные братья. Представьте себе, он оказался моим ровесником, тоже служил в легкой кавалерии – в Шестнадцатом драгунском полку, – и мы оба мечтали о славе и подвигах. Ни с кем еще я не сходился так быстро. Барт открыл мне имя любимой, с которой встречался в саду под названием Воксхолл, а я рассказал о маленькой Корали из оперы. Он достал из-за пазухи медальон с локоном, а я – подвязку. Потом мы едва не поссорились из-за гусар и драгун, потому что он ужасно гордился своими молодцами. Видели бы вы, как он усмехнулся и хлопнул по эфесу, когда я заявил, что лучше им не попадаться на пути моих ребят. Наконец Барт завел речь о том, что англичане называют спортом, и рассказал мне, сколько денег потерял, стараясь угадать, какой из петухов побьет противника и какой здоровяк сильнее врежет другому. Я только диву давался. Заключать пари он был готов по любому поводу, и когда мне случилось заметить падающую звезду, немедленно заявил, что насчитает больше звезд, предложил ставку в двадцать пять франков за каждую и успокоился лишь после того, как я объяснил, что мой кошелек достался бандитам.

Так мы и болтали. Уже начало светать, когда впереди внезапно раздался оглушительный ружейный залп. Местность была неровная, скалистая, я ничего не видел, однако решил, что где-то началось большое сражение. Барт посмеялся над моей догадкой и объяснил, что звук доносится из лагеря: по утрам англичане разряжали оружие, чтобы ударный состав[5]5
  Ударный состав – смесь для воспламенения пороха.


[Закрыть] наверняка был сухим.

– Скоро аванпосты, – сказал мой спутник.

Я посмотрел по сторонам. Увлеченные беседой, мы не заметили, как пустились рысцой, и драгун на раненой лошади остался далеко позади. Кругом, насколько хватало глаз, не было ни души, кроме меня и Барта, оба – если вы понимаете, о чем я – на прекрасных лошадях и при оружии. Тут-то я и спросил себя, а так ли мне нужно в английский лагерь?

Теперь, друзья мои, я должен вам кое-что объяснить. Не думайте, будто я поступил бесчестно или неблагодарно с человеком, который меня спас. Вспомните, что самая главная ответственность из всех – та, которую несет командир перед своими солдатами. А кроме того, не забывайте: война – игра со строгими правилами, и за их нарушение тебя немедленно призовут к ответу. Если бы, к примеру, я обязался не участвовать больше в сражениях, а затем решил бежать, то был бы последним негодяем. Однако этого от меня никто не потребовал. По самонадеянности, а еще – из-за того, что драгун приотстал, Барт позволил мне держаться с собой на равных. Окажись он моим пленником, я поступил бы с ним так же благородно, однако из уважения к его смелости непременно разоружил бы и позаботился, чтобы рядом был хоть один солдат. Я подъехал к Барту, сказал ему все это, а потом спросил, не сочтет ли он мой поступок бесчестным, если я его покину.

Он подумал и несколько раз повторил то слово, которое говорят англичане, когда подразумевают «Боже милостивый».

– Значит, вы хотите бежать? – спросил он.

– Если вы не против.

– Я против лишь потому, что при первой же попытке должен буду отсечь вам голову.

– В эту игру могут сыграть и двое, дорогой Барт, – сказал я.

– Так посмотрим, кто лучше! – воскликнул он и выхватил саблю.

Я вытащил из ножен свою, однако твердо решил не причинять вреда моему спасителю.

– Сами посудите, – сказал я. – Вы утверждаете, что я ваш пленник, но с тем же успехом и я могу назвать вас своим. Мы здесь одни, и хотя у меня нет никаких сомнений в том, что вы прекрасно фехтуете, вряд ли вы устоите против лучшей сабли в шести бригадах легкой кавалерии.

Вместо ответа он нанес удар, метя мне в голову. Я парировал и отсек ему половину белого плюмажа. Он сделал выпад, но я отвел острие клинка и срезал плюмаж начисто.

– Будь прокляты ваши хитрости! – вскричал Барт, когда я развернул лошадь, ускользнув от него.

– Зачем вы нападаете? – спросил я. – Видите же, что я вам не отвечаю.

– Вы должны отправиться со мной в лагерь.

– Ноги моей там не будет.

– А я держу пари, что будет! – крикнул он и ринулся на меня.

И тут мне в голову пришла мысль. Почему бы не решить спор без кровопролития? Барт вынуждал меня ранить его, иначе он непременно ранит меня. Я увернулся, и его сабля едва не оцарапала мне шею.

– Есть предложение, – крикнул я. – Бросим кости, кто выиграл – тот и пленный.

Он улыбнулся. Для такого заядлого игрока предложение было заманчивое.

– Давайте их сюда!

– У меня их нет.

– У меня тоже. Зато есть карты.

– Отлично, пусть карты.

– Во что сыграем?

– Выбирайте.

– В экарте, лучший результат из трех партий.

Я кивнул, не сдержав улыбки, – во всей Франции не набралось бы и трех человек, которые играют лучше меня. Так я и сказал Барту, когда мы спешились. Он тоже улыбнулся.

– Я лучший игрок у Ватье[6]6
  Ватье (Watier’s) – английский клуб в Лондоне, существовавший в начале XIX в.


[Закрыть], и даже если вам просто повезет, свобода будет заслуженной.

Итак, мы привязали лошадей, сели друг против друга у плоского камня, и Барт вытащил колоду. Уже по тому, как он тасовал, стало ясно, что противник у меня опытный. Мы вытянули карты, и сдавать выпало ему.

Клянусь, игра стоила свеч. Барт хотел после каждой партии повышать ставку на сотню золотых, но что значат деньги, когда на кону судьба Этьена Жерара? Мне представилось, будто все, кому важен исход – матушка, мои гусары, Шестой корпус армии, Ней, Массена и даже сам император, – собрались в этой пустынной долине и смотрят на нас. Каким ударом стало бы для них мое поражение!.. Однако я в себе не сомневался, ведь моя игра славилась не меньше, чем владение саблей, и, если не считать старика Буве из гусар Бершени, который выиграл у меня семьдесят шесть партий из ста пятидесяти, равных мне не было.

В первый раз я победил, хотя, должен признаться, карта пришла хорошая, и мой противник ничего не мог поделать. Во второй я играл, как никогда, перебил ему три взятки, но затем он сделал пять, вытянул короля и вышел на второй руке. Честное слово, мы так разгорячились, что он снял каску, а я – кивер.

– Ставлю свою чалую кобылу против вашего вороного, – сказал Барт.

– Идет! – ответил я.

– Саблю против сабли.

– Отлично!

– Седло, уздечку и шпоры! – воскликнул он.

– Согласен! – крикнул я.

Он заразил меня своим азартом. Я бы поставил своих гусар против его драгун, если бы они нам принадлежали.

А потом началась партия партий. О да, он играл, этот англичанин! Играл, как должно при такой ставке, но я, друзья мои, превзошел сам себя! Из пяти очков, которые нужны были для победы, три я получил еще на первой руке. Барт покусывал кончик усов и барабанил пальцами, а я уже видел себя во главе своих ненаглядных дьяволят. На второй руке я вытащил короля, однако потерял три взятки, и у меня стало четыре очка против его двух. Взглянув на следующую руку, я не удержался и вскрикнул от радости. Если уж это не победа, быть мне навеки в кандалах.

Дайте же карты, славный хозяин, я разложу их на столе.

Вот что мне пришло: валет и туз треф, дама и валет бубен и червовый король. Заметьте, трефы были козырями, а от свободы меня отделяло всего одно очко. Он понял, что дело плохо, и расстегнул мундир. Я снял ментик. Барт пошел с десятки пик. Я побил ее козырным тузом. Уже хорошо. Чтобы избавиться от козырей, я выложил валета, он – даму. Ничья. На его восьмерку пик я ответил дамой бубен. Он швырнул на камень семерку пик, и тут волосы мои встали дыбом. Под конец у нас обоих оказалось по королю. Барт получил два очка и, хотя карты ему пришли не самые лучшие, одержал победу над моей великолепной рукой. С досады мне хотелось по земле кататься. Да, в тысяча восемьсот десятом у Ватье умели играть, и это говорю вам я, бригадир Жерар.

Каждый из нас набрал четыре очка. От исхода следующей игры зависела моя судьба. Барт развязал кушак, а я снял портупею. Англичанин держался невозмутимо, и я призвал на помощь все свое хладнокровие, однако с меня градом лил пот. Раздавать выпало Барту. Признаюсь вам, друзья, руки у меня так дрожали, что я с трудом взял карты. Я поднял их – и что же? Угадайте, что я увидел? Короля! Короля! Козырного короля! Я уже хотел сказать об этом, но взглянул на своего товарища, и слова застряли у меня в горле.

Барт застыл с картами в руке и, открыв рот, смотрел мне через плечо взглядом, полным изумления и ужаса. Я развернулся и тоже остолбенел.

Неподалеку, метрах в пятнадцати, я увидел трех незнакомцев. В середине стоял господин высокого роста, но не долговязый – примерно как я. На нем была темная форма и маленькая двууголка с белым плюмажем. Однако поразила меня вовсе не одежда, а лицо. Резко очерченные скулы, нос с горбинкой, повелительный взгляд синих глаз, тонкие решительные губы – все говорило о том, что перед нами персона исключительная, каких на свете не много. Он сдвинул брови и так взглянул на Барта, что из помертвелых пальцев бедняги одна за другой выпали карты. Второй незнакомец с грубым загорелым лицом, словно вырезанным из древесины старого дуба, был в алом мундире, а третий, представительный мужчина с густыми бакенбардами, – в синем с золотой отделкой. Поодаль ординарцы держали трех лошадей, а сзади ждал драгунский эскорт.

– Эй, Кроуфорд! Какого черта вы делаете? – спросил худой человек.

– Вы слышали, сэр? – крикнул тот, кто был в красном. – Лорд Веллингтон хочет знать, что происходит!

Мой несчастный Барт пустился в объяснения, однако суровое лицо Веллингтона не смягчилось.

– Честью клянусь, это неслыханно, генерал Кроуфорд, – наконец сказал он. – Вы нарушили устав, сэр. Отправляйтесь на гауптвахту.

Я в ужасе смотрел, как Барт садится на лошадь и уезжает, понурив голову. У меня просто сердце разрывалось. Я упал на колени перед английским полководцем. Я умолял его пощадить моего друга. Рассказал, что я, полковник Жерар, свидетель тому, какой это бравый молодой офицер. Мое красноречие растрогало бы даже камень; я сам себя довел до слез, но Веллингтон был непреклонен. Я осекся и замолчал.

– А сколько у вас, во французской армии, весит поклажа мула? – спросил он.

Вот и все, что сказал этот невозмутимый англичанин в ответ на мою пламенную речь. Да француз на его месте зарыдал бы у меня на плече!

– Поклажа? – переспросил человек в красном мундире.

– Двести десять фунтов, – сказал я.

– Вы слишком их нагружаете, – заметил Веллингтон. – Уведите пленного.

Меня обступили драгуны. При мысли, что я победил и в эту самую минуту мог отправиться на все четыре стороны, я обезумел. Я показал Веллингтону карты.

– Стойте, месье! Я играл на свою свободу и выиграл. Посмотрите, в руках у меня король!

И тут, впервые за все время, его суровое лицо потеплело, а по губам скользнула улыбка.

– Отнюдь, – сказал Веллингтон, запрыгнув в седло. – Выиграл я. Как видите, это вы в руках у моего короля.