Текст книги "Детектив"

– Этот мир всегда был невеселым местом, Хулио, – задумчиво отозвался Эйнсли. – Вся разница в том, что сейчас стало больше потенциальных жертв и убийц. Да и новости распространяются все быстрее. Скоро нам будут показывать эту жуть в прямых репортажах.

– Ты в своем репертуаре… философ… – пожал плечами Верона. – А по мне, как ни крути, все равно тоска.

Он начал фотографировать трупы, делая с каждой точки по три снимка: общий, средний и крупный планы. Помимо этого, криминалисту нужно будет еще сфотографировать каждый уголок номера, коридор, лестничные клетки, лифты и само здание снаружи, уделяя особое внимание всем входам и выходам, которыми мог воспользоваться убийца. Такая съемка нередко выявляла детали, не замеченные следователями при первом осмотре. В обязанности Вероны входило к тому же составление детального плана места преступления, который позже внесут в память специального компьютера.

Сильвия Уолден пыталась выявить невидимые отпечатки пальцев, взявшись в первую очередь за входную дверь внутри и снаружи, где неосторожный преступник мог оставить след своей руки. Вламываясь в чужое жилище, нервничают самые закоренелые негодяи и нередко забывают о перчатках, правда, позже спохватываются.

Уолден наносила на деревянные поверхности смесь из черного графитного порошка и мельчайших металлических опилок, собирая излишки намагниченной щеточкой. Смесь пристает в тех местах, где попадает на влагу, липиды, аминокислоты, соли и другие химикалии, что и позволяет образоваться отпечатку.

На более гладких поверхностях – стекле, металле – применялся немагнитный порошок, притом разного цвета для лучшей видимости на том или ином фоне. Уолден умело манипулировала этим арсеналом, зная, что отпечатки получаются разными в зависимости от структуры кожи, температуры тела и веществ, которые прилипают к кончикам пальцев.

Томас Себайос тихо вошел в комнату и наблюдал теперь, как работает Уолден. Было заметно, что молодая женщина произвела на него сильное впечатление. Почувствовав на себе его взгляд, Сильвия с улыбкой обернулась и сказала:

– Добыть хорошие отпечатки труднее, чем думают многие.

– А по телевизору кажется легко, – просияв, ответил Себайос.

– По телевизору все легко. А вообще-то все дело в поверхности, – охотно пустилась в объяснения Сильвия. – Лучше всего снимать пальцы с ровной и гладкой поверхности, со стекла, например, но только чистого и сухого. Если стекло пыльное, отпечатки выйдут смазанными, такие никуда не годятся. Дверные ручки для нас безнадежны. Плоские участки слишком малы, сплошные округлости, а отпечатки практически всегда смазываются, когда ручку поворачивают. – Уолден внимательнее посмотрела на юного патрульного и нашла его симпатичным. – А знаете, что качество отпечатков пальцев зависит и от того, что человек ел?

– Шутите?

– Нисколько. – Она еще раз улыбнулась ему и продолжала свой рассказ, ни на секунду не прерывая работы: – Кислая пища способствует выделению подкожной влаги, отпечатки получаются более четкими. Так что если соберетесь совершить преступление, ни в коем случае не ешьте накануне цитрусовых. Никаких апельсинов, грейпфрутов или лимонов. Помидоры тоже лучше исключить. О, и уксус, разумеется! Уксус хуже всего.

– Но для нас-то лучше, – поправил Хулио Верона.

– Я собираюсь стать детективом, – сказал Себайос, – так что постараюсь все это запомнить. – Потом спросил у Сильвии: – Вы, случайно, не даете частных уроков?

– Вообще-то нет, – снова улыбнулась она, – хотя я могла бы сделать и исключение.

– Хорошо, тогда я с вами свяжусь. – С этими словами Себайос с довольным видом вышел из номера.

Малколм Эйнсли, невольно слышавший разговор, не удержался от ремарки:

– Я вижу, жизнь берет свое даже на месте убийства.

Уолден скорчила гримасу отвращения, еще раз посмотрев на трупы.

– Уж лучше так, а то вообще с ума сойдешь.

Сильвия сумела выделить несколько групп отпечатков пальцев, но принадлежали ли они убийце или убийцам, были ли оставлены самой покойной четой или персоналом отеля, можно будет определить только значительно позже. Теперь ей предстояло скопировать отпечатки на прозрачную пленку и поместить на карточки. С проставленной датой, местом обнаружения отпечатков и подписью эксперта такие карточки становились уликами, пригодными для предъявления в суде.

– Ты слышал про наш эксперимент в зоопарке? – спросил Верона, обращаясь к Эйнсли.

– Нет, – покачал головой тот. – Что за эксперимент?

– С разрешения нашего городского зверинца мы сняли отпечатки пальцев рук и ног у шимпанзе и других человекообразных обезьян, а потом проанализировали их… Пусть Уолден расскажет, – сделал он жест в сторону коллеги.

– Все оказалось в точности как у людей, – сказала Сильвия Уолден. – Те же бороздки, завитки, петли, сходные индивидуальные признаки, словом, никаких отличий от человеческих отпечатков.

– Так что, похоже, Дарвин был прав, а, Малколм? – не удержался от замечания Верона. – Копни под корень генеалогическое древо любого из нас, там – макака!

Верона знал о церковном прошлом Эйнсли, потому и съязвил.

Эйнсли никогда не был фундаменталистом, но и он в свое время разделял скептицизм католиков в отношении дарвиновского «Происхождения видов». Ведь Дарвин замахнулся на Промысел Божий, лишил человека права на превосходство перед остальным животным миром, ореола венца творения. Но с тех пор, как Эйнсли думал так, много воды утекло, и сейчас он ограничился замечанием:

– Да, сдается мне, старик Дарвин попал в точку.

Эйнсли прекрасно понимал, что все они в этой комнате: и Уолден, и Верона, и Себайос, и Квинн, и даже он сам – преследуют этими разговорами только одну цель – отвлечься, пусть ненадолго, от ужасающего вида трупов. Сторонний наблюдатель нашел бы их поведение цинично-хладнокровным, но их подлинные ощущения были далеко не такими. Психика человека, пусть даже психика многоопытного следователя из отдела по расследованию убийств, обладает способностью переваривать отвратительные картины лишь в крайне умеренных количествах.

Прибыл еще один эксперт-криминалист и занялся образцами крови. Он собирал кровь, которой разлилось предостаточно вокруг обеих жертв, в лабораторные пробирки. Эти пробы затем сравнят с анализом крови, сделанным во время вскрытия. Кто знает, быть может, одно из кровавых пятен оставил преступник или преступники?

Впрочем, в данном случае такое казалось маловероятным.

Затем эксперты взяли у Фростов анализы из-под ногтей на тот случай, если кто-то из них в борьбе с убийцей поцарапал его и под ногтями остались частички кожи, волоски, нитки или что-нибудь, что может навести на след. Эти образцы тщательно упаковали в пластиковые пакетики для отправки в лабораторию. В пакеты побольше уложили отсеченные руки, чтобы еще перед вскрытием снять отпечатки пальцев. Тогда можно будет поискать чужие отпечатки на телах убитых.

Тщательно изучили одежду Фростов, но не сняли ее: это будет сделано уже в морге перед вскрытием, где каждую вещь опять-таки поместят в отдельный полиэтиленовый мешок.

Все новые люди приходили сюда, гул разговора стал неумолчным, поминутно звонил телефон – в номере стало тесно, шумно, а вонь усилилась.

Эйнсли посмотрел на часы: без четверти десять. Он невольно подумал о Джейсоне, который как раз сейчас вместе со всеми третьеклашками сидит в школьном актовом зале в ожидании начала конкурса по правописанию. Карен и другие родители заняли места для зрителей, волнуясь за своих чад, но и гордясь их успехами. Эйнсли надеялся, что успеет туда, но ничего не вышло, как не выходило почти никогда.

Он заставил себя вернуться мыслями к расследованию. Быстро ли удастся раскрыть это дело? Хотелось надеяться, что да. Однако уже через несколько часов детективы столкнулись с главной проблемой: множество людей находились в отеле в ту ночь, но никто ничего подозрительного не заметил. Получалось, что убийца (или убийцы) проник в гостиницу и вышел из нее так, что не привлек к себе ни малейшего внимания. По приказу Эйнсли полицейские допросили всех постояльцев восьмого и еще двух этажей – сверху и снизу. Никто ничего не видел.

Естественно, за те семнадцать часов, которые Эйнсли провел на месте преступления в первый день, они с Квинном не раз обсуждали его возможные мотивы. Одним из вариантов было ограбление; среди вещей покойных сыщики денег не обнаружили. С другой стороны, найденные в номере драгоценности, оцененные позднее в двадцать тысяч долларов, остались нетронутыми. К тому же отобрать у пожилых людей наличность можно было, не лишая их жизни. В версию ограбления не вписывалась и ужасающая жестокость убийства, не говоря уже о дохлых кошках. Мотив преступления, таким образом, оставался не меньшей загадкой, чем личность преступника.

Первоначальная информация о Гомере и Бланш Фрост, полученная по телефону от полицейских в городке Саут-Бенд в штате Индиана, рисовала их вполне безобидной, зажиточной супружеской парой без намека на склонность к каким-либо порокам, семейные неурядицы или возможные связи с преступным миром. Впрочем, через день-другой Берни Квинну все равно предстояло вылететь в Индиану, чтобы самому навести более подробные справки.

Установить некоторые факты и выдвинуть более или менее обоснованные гипотезы сумела только судебный медик Сандра Санчес, которая обследовала трупы на месте, а потом провела вскрытие.

Она полагала, что после того как жертвы связали и заткнули рты кляпами, их усадили так, чтобы они видели мучения друг друга. «Они находились в сознании, когда их пытали, – утверждала она, – их терзали медленно и методично».

Хотя орудия убийства сыщики на месте преступления не обнаружили, вскрытие показало, что смертельные раны были нанесены ножом, оставившим характерные следы на плоти и даже на костях убитых. И еще одна ужасающая деталь: в глазницы Гомеру Фросту налили какую-то легковоспламеняющуюся жидкость и подожгли. От его глаз остались буквально головешки, окруженные обугленной кожей. Муки женщины были так чудовищны, что она от боли, несмотря на кляп во рту, откусила себе кончик языка.

Доктор Санчес, которой было уже где-то под пятьдесят, отличалась прямотой нрава и язвительностью. Она носила только строгие деловые костюмы темно-синих или коричневых тонов, седеющие волосы собирала в пучок. Бернард Квинн знал, что одним из ее увлечений была сантерия – религия афрокубинцев, получившая широкое распространение во Флориде, где в одном округе Дейд у нее насчитывалось семьдесят тысяч последователей.

Квинн припомнил, как однажды Сандра Санчес разглагольствовала при нем на эту тему. «Нет, я не то чтобы верю в оришей – богов сантерии… Но вы ведь верите в свои сказки? В Моисея, заставившего воды Красного моря расступиться, в непорочное зачатие, Иисуса с его пятью хлебами, Иону в чреве кита? Так вот, в поверьях сантерии нисколько не меньше логики. И она дает не меньшее утешение мятущимся душам, чем другие религии», – говорила она тогда.

Поскольку заклание жертвенных животных входило в число ритуалов сантерии, Квинн предположил, что с этим могут быть как-то связаны дохлые кошки, найденные рядом с трупами Фростов.

– Абсолютно исключено, – отрезала доктор Санчес. – Я осмотрела этих кошек. Их умертвили очень грубо – попросту удавили голыми руками. Жертвоприношения в сантерии совершаются благоговейно, острым ножом, животных не бросают как попало, а употребляют в пищу за праздничным столом. Кошки для этого не годятся.

Пришлось констатировать, что первоначальные результаты расследования оптимизма не внушают.

– Типичная головоломка, – доложил Эйнсли Лео Ньюболду.

«Головоломками» сыщики называли между собой дела, в которых отсутствовала всякая информация о преступнике, а иной раз и о жертве тоже. Не было ни свидетелей, ни хотя бы намека, в каком направлении вести следствие. Противоположностью «головоломкам» считались «щелкунчики» – легкие дела, когда в поле зрения полиции быстро попадали и подозреваемый, и улики, его изобличавшие. Легче всего обстояло с делами, о которых говорили: «взяли тепленьким», – что значило, что убийцу арестовали прямо на месте преступления.

Под конец, уже спустя долгое время после трагической кончины Гомера и Бланш Фрост, именно убийство из разряда «взяли тепленьким» позволило разгадать «головоломку» и закрыть дело пожилой четы из Индианы.

2

Около восьми утра в пятницу, через три дня после убийства в отеле «Ройал колониел», Бернард Квинн пришел в отдел криминалистической экспертизы, расположенный на том же пятом этаже полицейского управления, что и отдел по расследованию убийств. Здесь среди компьютеров и столов, заваленных карточками с отпечатками пальцев, работали несколько экспертов. Сильвия Уолден, сидевшая перед экраном огромного дисплея, при его приближении подняла голову. Он заметил, что ее длинные волосы слегка влажны. Должно быть, она, как и сам Квинн, попала в жуткий ливень по дороге на работу.

– Доброе утро, Бернард, – приветствовала она его с улыбкой.

– Не такое уж оно пока и доброе, – мрачно отозвался он, – но, быть может, ты сумеешь подправить картину, а?

– Что, улик маловато? – спросила Сильвия сочувственно.

– Скажи лучше, их просто нет. Я, собственно, потому и пришел, что хотел узнать, какого дьявола ты так долго возишься с отпечатками. Где твое заключение?

– Три дня – это вовсе не долго, – резко возразила она. – У меня куча отпечатков, каждый надо проверить и идентифицировать. Тебе ли не знать…

– Прости, Сильвия, – сказал Квинн примирительно. – От этого тошнотворного дела я сам не свой. Тут не до хороших манер.

– Ладно, можешь не извиняться. Я тебя понимаю.

– Так что у тебя?

– Только что поступила электронная почта из Нью-Йорка. Прислали отпечатки пальцев мужчины, который останавливался в том номере до Фростов.

– На него в Нью-Йорке есть досье?

– Нет, он чист, но согласился дать свои пальчики, чтобы помочь нам. Я как раз только начала сравнивать их с теми, что есть у нас.

Уолден пользовалась компьютером, который был последним достижением техники, он назывался АСИОП – Автоматизированной системой идентификации отпечатков пальцев. Отсканировав отпечаток с места преступления, эта машина за два часа делала работу, на которую человек, это было точно подсчитано, затратил бы сто шестьдесят лет: сравнивала его с сотнями тысяч отпечатков в банках данных по всей Америке. Если находился аналогичный, компьютер тут же выдавал информацию о его владельце. Данные заносились в память с помощью цифрового кода, получить их можно было молниеносно. С помощью АСИОП многие преступления раскрывались сразу же. Более того, как только эта техника поступила на вооружение полиции, следователи вернулись к давним нераскрытым делам и сумели привлечь преступников к ответу. Но сегодня перед Сильвией стояла задача проще: сравнить отпечатки пальцев, полученные по модемной связи из Нью-Йорка, с отпечатками, обнаруженными в номере отеля «Ройал колониел».

Ответ от компьютера поступил сразу же. Материал из Нью-Йорка полностью соответствовал полученному в гостинице.

Сильвия Уолден не сдержала вздоха:

– Боюсь, неважные новости, Берни.

Становилось ясно, что все отпечатки пальцев, которые ей удалось обнаружить в номере, принадлежали либо самим жертвам убийства, либо горничной, либо предыдущему постояльцу.

Квинн пригладил пальцами взъерошенные волосы и мрачно усмехнулся. Да, выдавались дни, когда время, остававшееся до пенсии, ползло черепашьими шагами.

– Надо признаться, я не слишком удивлена, – сказала Сильвия. – В нескольких местах я нашла лишь смазанные следы, что остаются от резиновых перчаток. Могу смело утверждать, что преступник орудовал в них. Хотя есть у меня еще кое-что…

– Что именно? – встрепенулся Квинн.

– Отпечаток ладони. Всего лишь части, но важнее, что он не принадлежит известным нам персонажам. Я специально просила снять для меня ладони у них у всех. И в картотеке полиции нет аналогичного. – Она порылась в бумагах у себя на столе и протянула Квинну листок с черно-белым оттиском фрагмента пятерни: – Вот он.

– Интересный рисуночек, – сказал Берни, повертев листок перед глазами, а затем вернув его Сильвии. – Если это портрет, то я никогда прежде не видел этого человека… Ну а кроме шуток, будет от него какой-то прок?

– Будет, Берни, если ты приведешь ко мне подозреваемого. Я обработаю ему ладонь и смогу сказать тебе точно, был ли он на месте преступления.

– Если только счастье улыбнется, – заверил он, – я примчусь к тебе со скоростью звука.

Возвращаясь к себе в отдел по коридору пятого этажа, Квинн ощутил легкий прилив оптимизма. Эта ладошка… От нее можно плясать.

В деле Фростов улик оказалось катастрофически мало. На следующий день после убийства Квинн вернулся в «Ройал колониел» с пространным списком вопросов. Он еще раз внимательно изучил место преступления, а потом вместе с главным экспертом-криминалистом Хулио Вероной они перебрали все найденные предметы, чтобы прикинуть их значимость. Одним из них был вскрытый конверт из банка «Ферст юнион». Позже в тот же день Квинн дал себе труд обойти все филиалы этого банка, что были расположены по соседству. Ему удалось установить, что в канун убийства Фросты обналичили дорожные чеки на восемьсот долларов в отделении «Ферст юнион» на Двадцать седьмой Юго-Западной авеню, то есть в двух шагах от гостиницы. Операционист, выдавший деньги, припомнил эту пожилую пару и уверенно показал, что никого больше с ними в банке не было. Точно так же ни он, ни кто-либо другой из банковских служащих не заметил, чтобы за Фростами была слежка.

Квинн отдал распоряжение провести дополнительное дактилоскопическое обследование восемьсот пятого номера, но на этот раз в темноте с использованием флюоресцентного порошка, облучаемого лазером. Эта технология иной раз выявляла отпечатки пальцев, не замеченные при обычном осмотре. Но сейчас ничего нового обнаружить не удалось.

Управляющий «Ройал колониел» снабдил его списком гостей отеля непосредственно в день убийства и еще более обширным списком постояльцев за предыдущий месяц. Полицейские должны будут переговорить с каждым – лично или по телефону. Если кто-то поведет себя подозрительно или агрессивно, старший офицер или даже сам Квинн займется этим субъектом более детально.

Охранник Кобо дал показания под присягой. Квинн устроил ему жесткий допрос, заставляя его припоминать все новые подробности на тот случай, если он упустил какую-нибудь важную мелочь. Не менее пристрастному допросу были подвергнуты и остальные работники гостиницы, так или иначе соприкасавшиеся с Фростами, но ничего нового от них узнать не удалось.

Полиция проверила все телефонные звонки, что были сделаны из номера. Они регистрировались непосредственно в отеле, звонивших Фростам помогла выявить телефонная компания, предоставившая сыщикам доступ к этим данным по постановлению властей. Но и это ничего не дало.

Квинн не преминул связаться с несколькими полицейскими информаторами, надеясь выудить что-нибудь из слухов, которыми полнится улица. «Стукачам» пообещали вознаграждение, но результат все равно оказался нулевым.

Побывал он и в Саут-Бенде, выяснил в тамошней полиции, что ничего криминального за Фростами не водилось. Выразив соболезнования родственникам, он подробно расспросил их о прошлом Фростов. В первую очередь его интересовало, были ли у них враги и вообще люди, желавшие им зла. Ответом на эти вопросы было «нет».

Вернувшись в Майами, Квинн и Эйнсли были немало удивлены отсутствием традиционных в таких случаях телефонных звонков в полицию. Убийство широко освещалось в средствах массовой информации. Его основные детали сообщил отдел по связям с общественностью, хотя, по заведенному в отделе по расследованию убийств обыкновению, некоторые подробности были опущены, чтобы их знали только детективы и сам убийца. Случись подозреваемому проговориться о них – по оплошности или делая признание, – позиции обвинения в суде значительно усиливались.

В этот раз было решено не предавать огласке, что на месте преступления были найдены четыре дохлые кошки, а глаза Гомера Фроста убийца выжег…

Потом потекли недели – одна, вторая, третья. Шансы на успех казались все призрачнее. В делах об убийствах важно получить реальные результаты в первые же двенадцать часов. Если по их истечении нет хорошей рабочей версии и подозреваемых, вероятность раскрытия убывает с каждым днем.

Здесь ведь важны три составляющие: свидетели, улики и признание подозреваемого. Без первого и второго маловероятно добиться третьего. В деле же Фростов поразительным образом не было вообще ничего.

Прошло время, в городе были совершены новые убийства, дело Фростов, естественно, потеряло первостепенность.

Преступность во Флориде росла из месяца в месяц. Все полицейские штата, не только сотрудники отдела по расследованию убийств, были завалены работой, людей не хватало. Особенно досаждала та бумажная Ниагара, что изливалась на каждого из них: входящие, исходящие, телексы, факсы, донесения, протоколы, запросы сверху и снизу, данные лабораторных экспертиз, ориентировки – конца этому не предвиделось.

Поэтому в силу необходимости приходилось делить бумаги на важные и не очень. Приоритет отдавался неотложным местным делам, а дальше документами занимались по мере убывания важности, но только определить эту меру удавалось не всегда. Некоторые сообщения и запросы лишь бегло просматривали и откладывали в сторону, рассчитывая прочитать потом. В отдельных случаях это «потом» наступало через три, шесть, а то и девять месяцев, если наступало вообще.

«Кипой вечного завтра» назвал как-то эти бумажные залежи Бернард Квинн и к месту процитировал из «Макбета»:

 
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползет…
 

Вот почему телекс из полицейского управления флоридского городка Клиэруотер, разосланный пятнадцатого марта по всем подразделениям полиции штата, провалялся в отделе по расследованию убийств Майами пять месяцев, прежде чем был прочитан.

Телекс подписал детектив Нельсон Эбреу. Потрясенный жестокостью двойного убийства, совершенного тогда в Клиэруотере, он просил информировать его обо всех сходных преступлениях на территории штата. В телексе упоминалось о «необычных предметах», оставленных на месте преступления, в том случае это был дом, где жили жертвы. Что это были за предметы, не уточнялось. Полиция Клиэруотера так же скрывала некоторые подробности, как это делала полиция Майами в деле Фростов.

Среди обитателей Клиэруотера высок был процент стариков. Там от руки убийцы погибли супруги Хэл и Мейбл Ларсен, обоим уже перевалило за семьдесят. Их связали, заткнули рты кляпами, а потом усадили друг напротив друга и мучили, пока они не умерли от потери крови. Их зверски избили и нанесли множественные ножевые раны. Удалось установить, что за несколько дней до гибели Ларсены получили по чеку тысячу долларов, но никакой наличности в доме обнаружить не удалось. Сыщики не сумели найти ни свидетелей, ни посторонних отпечатков пальцев, ни орудия преступления. За отсутствием подозреваемых следствие зашло в тупик.

Детектив Эбреу получил-таки несколько ответов на свой запрос, но ни один из них не помог продвинуться ни на шаг. Дело числилось в нераскрытых.

Прошло два с половиной месяца, и – еще одно место, где произошло убийство: Форт-Лодердейл, двадцать третьего мая.

Снова супружеская пара, чета Хенненфельд, снова пожилая – обоим было за шестьдесят; жили они в квартире на бульваре Оушен недалеко от пересечения его с Двадцать первой улицей. И в этот раз убитых обнаружили связанными, с кляпами, в сидячем положении друг против друга. Трупы носили следы жестоких побоев и были буквально искромсаны ножом.

Лишь через четыре дня после убийства, когда по всей лестничной клетке начал распространяться омерзительный запах разложения, один из соседей вызвал полицию. Помощник шерифа детектив Бенито Монтес взломал дверь, вошел и едва не потерял сознание от кровавого зрелища и невыносимой вони.

На месте этого преступления «необычных предметов» не нашли. Ужасной деталью здесь был обыкновенный комнатный электрообогреватель. Выдернутой из него спиралью убийца обернул ноги Ирвинга Хенненфельда и включил прибор в сеть. Спираль, конечно, перегорела еще до того, как обнаружили тела, но ступни и лодыжки несчастного успели полностью обуглиться. Из квартиры исчезли все наличные деньги.

И опять ни отпечатков пальцев, ни подозреваемых, ни орудия преступления.

Детектив шерифа Бенито Монтес вовремя вспомнил о схожем убийстве пожилых супругов в Кокосовом оазисе, совершенном месяца три назад. Он позвонил в отдел по расследованию убийств полиции Майами, а на следующий день приехал побеседовать с Бернардом Квинном.

В противоположность ветерану Берни Квинну Монтес был молод, коротко стрижен по моде, но столь же современно одет – в тот день на нем был темно-синий костюм и шелковый галстук в полоску. Два часа сыщики сверяли записи по делам Фростов и Хенненфельдов, изучали фотографии. Они сошлись во мнении, что почерк убийц в этих двух случаях совпадал, сходной была и зверская жестокость расправ.

И еще одна мелкая деталь: когда тела были обнаружены, в квартире играло радио, включенное скорее всего преступником.

– Ты помнишь, что это была за музыка? – спросил Квинн.

– Само собой! Тяжелый рок, такой громкий, что я голоса своего не слышал.

– У нас аналогично, – кивнул Квинн, делая пометку в блокноте.

– Это один и тот же мерзавец, – заявил Монтес решительно. – Без сомнения, один и тот же.

– А ты уверен, что это был один человек? – полюбопытствовал Квинн.

– Да, вполне. Он громадного роста, силен как бык и вдобавок умен.

– То есть из образованных?

– Нутром чую, что нет.

– Согласен, – кивнул Квинн.

– Он получает наслаждение, ловит кайф от этого, определенно садист.

– А что скажешь о наших дохлых кошках?

Монтес помотал головой:

– Могу только предположить, что ему нравится убивать. Вероятно, передушил кошек, чтобы скоротать время, а потом шутки ради принес с собой.

– А я по-прежнему думаю, что это послание. Некая зашифрованная записка, к которой мы никак не подберем ключ.

Когда Монтес собрался уезжать, Бернард Квинн извинился, что при встрече не смог присутствовать сержант Эйнсли, которого как раз направили на однодневную учебу руководящих кадров полиции. Монтес отнесся к этому легко.

– Ничего, успеется, – сказал он на прощание. – Я думаю, все, что было до сих пор, только начало.

3

Всю весну и все лето в тот год обитателей южной Флориды мучили невыносимая жара и удушливая влажность, дождь лил ежедневно, редкий день обходилось без грозы. И в самом Майами частые сбои в электроснабжении, вызванные повышенным потреблением энергии, заставили обладателей кондиционеров испытать на себе, в каком неприятно липком мире живут те, кто не может их себе позволить. Жара действовала на нервы, повышала раздражительность и агрессивность, как следствие возросла преступность. Драки стенка на стенку, убийства на почве ревности, избиения жен и детей стали делом повседневным. Даже самые миролюбивые и сверхнормальные граждане легко выходили из себя и давали волю подспудно тлевшему темпераменту. Пустякового недоразумения на улице или автостоянке было достаточно, чтобы совершенно незнакомые люди лезли друг на друга с кулаками. Если повод оказывался более серьезным, случались и смертельные исходы.

В отделе по расследованию убийств целую стену занимала огромная доска из белого тонированного стекла, которую сыщики окрестили «доской покойников». В ее четкие графы и колонки заносились имена всех жертв убийств за текущий и предшествовавший годы, а также ключевая информация о ходе расследования. Здесь же значились имена подозреваемых. Если производился арест, отметка делалась красным фломастером.

К середине июля прошлого года на этой доске были отмечены семьдесят убийств, из которых двадцать пять остались нераскрытыми. В июле нынешнего года убийств числилось девяносто шесть, а нераскрытых стало удручающе много – семьдесят пять.

Серьезный рост этих цифр во многом объяснялся увеличением числа убийств, совершенных при рутинных ограблениях, кражах автомобилей и уличных разборках. Преступники, казалось, приобретали дурную привычку пускать в ход оружие и убивать людей без особой необходимости.

Все это вызвало столь широкое общественное недовольство, что лейтенанту Лео Ньюболду пришлось несколько раз побывать «на ковре» у майора Маноло Янеса, начальника управления по борьбе с преступлениями против личности, куда, помимо отдела по расследованию убийств, входило подразделение, занимавшееся грабежами и квартирными кражами.

Во время их последней встречи майор Янес, крепкого сложения брюнет с непослушной копной волос и зычным голосом армейского сержанта, набросился на Ньюболда с порога, едва секретарша сообщила о прибытии подчиненного:

– Какого дьявола, лейтенант! Чем вы там со своими людьми занимаетесь? Баклуши бьете?!

При обычных обстоятельствах Янес обратился бы к Ньюболду по имени и предложил сесть. Но на этот раз он не сделал этого, а только смотрел свирепо снизу вверх, так и не поднявшись навстречу из-за своего рабочего стола. Ньюболд догадывался, что Янес уже получил свою порцию выволочки наверху и теперь обязан был по законам субординации повторить ее для того, кто был ниже чином, и потому не торопился с ответом.

Кабинет майора располагался на том же этаже, что и отдел по расследованию убийств. Его большое окно выходило на центр Майами, залитый в тот день ослепительным сиянием солнца. На сером металлическом столе, поверхность которого была покрыта белым пластиком, по-военному четко были разложены папки с делами и карандаши. К рабочему столу, образуя букву «Т», примыкал стол для совещаний с восемью стульями по сторонам. Как и в большинстве кабинетов полицейского руководства, обстановка казалась спартански скудной и оживлялась лишь фотографиями внучат Янеса на краешке стола.

– Вы знаете, как оно обстоит, майор, – сказал Лео Ньюболд. – Мы завалены делами. Следователи работают по шестнадцать часов в сутки, а иногда и больше. Люди переутомлены до предела.

– О, ради бога, оставьте это! – Янес сделал раздраженный жест в сторону лейтенанта, но потом сказал: – Сядь.

Когда Ньюболд уселся, Янес продолжил свой выговор:

– Сверхурочные и усталость – неизменные спутники нашей работы, и ты это отлично знаешь. Сколько бы они ни пахали, нужно еще поднажать. И старайся помнить: усталые люди легко ошибаются, а мы с тобой поставлены здесь для того, чтобы этого не было. А потому, Ньюболд, тщательно просмотри еще раз каждое дело и как можно быстрее! Лично убедись, что сделано все возможное и ничего не упущено из виду. Вникни в каждую деталь, особое внимание обрати на возможную связь между разными делами. Если мне станет потом известно, что вы проморгали что-то важное, ты у меня припомнишь, как жаловался сегодня на усталость. Они, видите ли, устали! Бог ты мой, что за лепет!