Текст книги "Просто о жизни"

УЖЕ ПРИНЕСЛА?

После похорон, я старался приезжать в деревню каждую неделю, чтобы отец не был один. И в очередной приезд решил сварить борщ. Он был почти готов, когда отец сказал: «Эх, еще бы лука к нему…». И я пошел в магазин.

Когда вернулся, отец сидел ко мне спиной, нарезал хлеб. Я подошел и через его плечо положил на стол две луковицы. И услышал радостно-недоуменное:

– Уже принесла?!

Как же срослись они друг с другом, если именно так он воспринял появление тех луковиц. Так, будто мама никуда и не уходила…

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ИСПОЛНЕНЫ ЛЮБВИ

После смерти мамы отец запил. Перестал следить за собой, мало ел. А в первый гололед так упал, что сильно расшибся.

Вечером его подняли в дом односельчане. И пока ехала скорая, он успел позвонить мне и, превозмогая боль, сказал:

– Если… поедешь в деревню… ключи не забудь! А то… как… в дом попадешь…

Испытывая сильную боль, мой отец звонил мне, чтобы предупредить про запертую дверь.

Я поехал сразу в больницу. Вышедший врач сказал, что отец умер рано утром. И я осознал, что последние слова отца были исполнены любви.

СТАРШИЙ БРАТИК

Да, именно так. «Старший» и «братик»

Случилось это давным-давно, когда племяннику было четыре года, а племяннице – два. Летним днем стояли они у подъезда, а к ним пятился грохочущий трактор, взламывающий во дворе асфальт.

И они замерли оцепенело, потому что трактор для них явился внезапно. Рита была ближе к трактору, а Женька чуть дальше. И вот, спустя пару секунд, Женя крикнул:

– Рита! Рита!

Но та стояла, не в силах двинуться, зачарованно глядя на приближающуюся махину…

И вот тогда Женька преодолел свой страх, подбежал к сестренке, схватил ее за руку и дернул назад. Я был в двух шагах от них и не позволил бы случиться плохому. Но в ту минуту они обо мне не помнили. И Женька – маленький человечек, испытывающий страх – сам принял решение идти к нему навстречу, чтобы спасти сестру.

БРАТ БРОСИЛ ПИТЬ

Наступает в жизни период, когда ты уже мало чему удивляешься, мало во что веришь – в том числе и в себя. Но почему-то именно в это время судьба устраивает тебе самый настоящий сюрприз.

Брат бросил пить

Брат, в которого все перестали верить уже много лет назад. Который с годами потерял работу, инструмент, уважение и друзей….

Вдруг ты узнаешь, что он снова работает. По прежней специальности и в хорошей организации. И ты испуганно думаешь: «Надолго ли?» А потом смеешься и машешь рукой: «Мой брат бросил пить! Сам! Без всякой помощи!». И живешь дальше, ожидая от жизни новых чудес.

СОБОЛЕЗНОВАНИЕ КОТОВ

Котов и кошек тираню я нещадно – не могу пройти я мимо, чтоб не потрепать и не потискать. Получая, в конце концов, яростное шипение и царапины на руках.

Но.

Как только я заболеваю.

И забиваюсь в дальний угол.

Коты и кошки приходят мне.

И смотрят участливо. А я им отвечаю сиплым голосом, глядя слезящимися глазами:

– Тридцать восемь и два… Голова болит и кости ломит. Спасибо, что пришли.

И глажу слабой рукой.

Но проходит неделя, максимум две. Я снова свеж и бодр. И кошки глядят на меня с таким непередаваемым выражением, что я независимо говорю:

– Ну, ладно, ладно! Уже и потрогать вас нельзя!

…и, проходя мимо, успеваю ущипнуть, и увернуться от укуса.

ЛЮБИМЫЙ ГОЛОС

Бывает, что звонит клиент (женщина) и ты уже по голосу понимаешь, что она будет и красивой, и приятной в общении. Это предчувствие не подводило меня ни разу. Но вот однажды…

…однажды я услышал голос женщины, уже зашедшей в мою студию. Она о чем-то говорила по телефону, и я её пока не видел – мешал коридор.

Ах, что это был за голос! Каким он был красивым, мягким и приятным! Я просто с некоторым ошеломлением ждал, кто же сейчас появится передо мной…

Когда женщина зашла в студию, оказалось, что это моя жена.

ПОДАРОК

В свой день рождения можно либо ждать подарка, либо быть им.

Сейчас, проходя мимо общаги СФУ, я услышал:

– Халява, помоги!!!

И ответил:

– Помогу!!

– Что?!

Я сложил ладони рупором и крикнул:

– Помогу! Ты сдашь на пять!

– Хорошо… – робко ответили мне. – Я буду стараться.

ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ

Помню солнечный день, теплый, но уже чуть осенний.

Помню отца, который специально приехал из командировки – почему-то для него было важным лично отвести меня на первый звонок. Он шел, чуть прихрамывая, чисто выбритый и в светлой рубашке – и был очень серьезен.

А я был чуть испуган – хотя чего бояться? Моя мама работала в школе и я знал ее, как свой дом…

Помню первый урок и нашу первую учительницу. Темноволосая, круглолицая, она стояла у своего стола и смотрела на нас, чуть посмеиваясь…

Знаете, та самая учительница навсегда заложила во мне доверие к школе. Ее доброта, ироничность, взрослость и сила – все слилось в один образ, который говорил: «Вы пришли туда, где вас ждут и будут к вам добры»

И чтобы ни было потом в моей школьной жизни – та первая учительница всегда побеждала плохих.

ПРО ТЕПЛО

Сейчас над городом повисли тучи, и мне вспомнился давний вечер в таежной избушке, до которой я дошел на пределе сил.

Это было далеко в Саянах – в тех местах, откуда одинаково далеко до любого жилья. Я хорошо и быстро шел сквозь тайгу, но совершил ошибку – желая сократить путь, свернул со звериной тропы.

Откосы, скалы, непроходимые сплетения деревьев – все это превратило путь в мучительное продирание вперед со скоростью полкилометра в час… Силы таяли, время шло – и я понял, что могу опоздать к избе засветло. Ночевать в тайге? Да, можно. Но я пошел налегке – без палатки. Ведь если бы я не свернул с тропы, она бы мне не понадобилась.

С трудом перебродив реку, я, наконец-то, вышел к долгожданной тропе. Зашагал максимально быстро – но солнце садилось еще быстрее. Начинало холодать – и я понял, что мне придется искать большой кедр, чтобы всю ночь жечь под ним костер. Я механически переставлял одеревеневшие ноги – ведь позади 12-часовой путь по тайге. И тут краем глаза увидел то, что тайга породить не может. Справа от тропы прямоугольно темнела приземистая избушка…

Не было радости, покоя, облегчения. Была отупляющая усталость и понимание, что нужно быстрее затопить печь. Топор казался неподъемным, избушка дышала сырым холодом давно не топленного жилья. Но вот в железной печке заиграли первые желтые огоньки. Вот стали потрескивать дрова – и я ощутил тепло…

Извечное, сильное, древнее тепло шло ко мне от печи. Я оцепенело сидел на деревянной кровати и впитывал в себя тепло, понимая, что буду жить.

Как трудно сейчас выразить это простое осознание жизни. Как ясно становится тебе в такой момент, что все, что нужно человеку – это тепло. Если оно есть – будет и все остальное.

…За окном быстро темнело. Мое тело болело от изнурительного перехода. Я засыпал под треск печи и видел, как на потолке пляшут отсветы, которые возвращали мне жизнь.

Я БЫЛ ЧУЖОЙ И ЛИШНИЙ

Конечно, это безумие – отправляться на реку так рано. Конечно же, стоило лучше готовиться – но я уже не принадлежал себе. Я бежал прочь из города – в тайгу, к реке, не чувствуя ничего, кроме страстного желания оказаться там поскорее.

И вот – оказался. Сисим быстро нес свои мутные воды меж белых берегов. До воды пришлось добираться буквально ползком – настолько высоким был снег. Быстрые сборы, накачана лодка – и вот уже борта звонко бьются о кромку льда на поворотах…

Спустя тридцать километров я уперся в затор. Впереди сгрудилась масса льда, под которым стремительно исчезала черная вода. Я резко забрал к берегу и, оскальзываясь, вытащил лодку на прибрежный припай. Кругом стояло белое безмолвие, которое нарушал только шелест набегающих льдин…

Спустя час я предпринял неудачную попытку проскочить затор через полынью. Только интуиция уберегла меня от смерти – спустя пять минут я видел, как расправилась вода со случайным бревном, попавшим под лед.

Тогда я решил обойти затор по берегу – и тут же провалился по пояс. Снега было очень много, и он оказался рыхлым. В общем, настала пора ставить лагерь – уже темнело…

Ту майскую ночь в сисимской тайге я буду помнить долго. Ничего не помогало от холода – ни прогретое костром место под палатку, ни одежда, ни термос с чаем. Утром я встал измученный, не выспавшийся – а вокруг расстилалось все то же белое безмолвие. Стало ясно – вниз мне не пробиться. Затор под давлением воды сдвинулся за ночь лишь на сто метров. Значит, надо пробиваться в другую сторону. Я сел в лодку и попытался плыть против течения. Выискивал спокойную воду, отчаянно работал веслами – но лишь оставался на месте. Тогда я решил бросить лодку и пробиваться к жилью налегке – и вновь оказался по уши в снегу. Вот здесь-то меня, наконец, посетило отчаяние…

Я находился в глухой тайге, где до ближайшего жилья было тридцать километров. Не то, что сотовый – тут даже радио не брало. И, конечно же, здесь не было людей – ведь до начала сезона еще далеко

В каком-то отупении я подошел к высокой сосне и непроизвольно обнял ее, словно ища защиты. А спустя пару секунд потрясенно отстранился. Я вдруг невероятно остро ощутил свое одиночество. Эта сосна росла здесь сотни лет, и это был ее дом, живший по своим – суровым и тайным – законам. Здесь медведь ломал свою жертву, здесь лопались стволы от мороза, здесь рыба иногда задыхалась под толщей льда… И все-таки этот мир жил – пронизанный тысячами связей и сокровенных смыслов.

А кто был я? Какая-то личинка в синтепоновой оболочке. Мне не было здесь места, меня не замечали и, скорее всего, просто не чувствовали. Я отупело сидел на снегу, прощаясь со своими представлениями о лесе, природе – и о своем месте в ней. Тайга словно бы молча говорила мне: «Выживай сам».

И я выжил. И приехал на Сисим следующим летом. Когда за столь знакомым поворотом показалась величавая сосна, я улыбнулся и чуть заметно кивнул головой. В эту секунду налетел ветер, и сосна едва уловимо качнула макушкой в ответ.

О ДОМЕ

Когда ходишь один в Саяны, иногда поставишь палатку у подножия горы, а сам поднимаешься налегке. И вот там, насмотревшись на красоты и замерзнув, вдруг думаешь: «Ну, всё – пора домой!» И спускаешься к такой родной и надежной палатке…

Когда уже несколько дней на маршруте, то наступает день, когда ты внезапно решаешь: «Все – поворачиваю домой!» И твоим домом становится далекая таёжная избушка где-то за перевалом.

А добравшись до нее и отдохнув, ты накачиваешь лодку и думаешь: «Ну вот, завтра – домой!» А затем 200 километров гребешь до небольшой железнодорожной станции.

И вот, дождавшись поезда, ты истомлено вытягиваешься на полке плацкартного вагона и засыпая, думаешь: «Боже мой, я завтра буду дома…»

НОЧЬ… КОНЧАЕТСЯ

Это было давным-давно – наверное, двадцать лет тому назад.

Зима. Мой племянник Лёшка гостит у бабушки. Рано утром мы встали, чтобы куда-то ехать. За окном чернела февральская стужа – только-только начинало светать.

И вот Лёшка подошел к окну (а было ему тогда года четыре), постоял, вглядываясь в темноту и тихо, зачарованно сказал:

– Ночь… кончается…

Невероятно!

Мы, взрослые, привыкли говорить, что НАСТУПАЕТ утро! НАЧИНАЕТСЯ новый день! А ребенок со своим уровнем восприятия передал свои ощущения по-другому.

Ночь кончается. Великая морозная зимняя бескрайняя ночь – но все же кончается. И ребенок видит это, и озвучивает свое случайное открытие – одно из первых открытий в жизни…

СОЛНЦЕ ИГРАЕТ

Отец всегда был ироничным атеистом. Не воинствующим, а именно ироничным. Но, тем не менее, как-то признался:

– Говорят, на Пасху Солнце играет. Да, так оно и есть. Всего один раз видел это. Словами передать невозможно, понять – тоже.

Сильно «заусили» меня эти слова. Почти каждый год начал вставать пораньше, чтобы увидеть восход Солнца на Пасху. Ни-че-го. А в последний раз так вообще пьяное быдло откуда-то из глубин многоэтажек тоскливо провыло: «Су-у-уки!». И взошло Солнце.

НЕ ЗАСТАВИЛИ

Когда весной мама умерла, отец сильно тосковал. Я старался приезжать в деревню каждую неделю и оставаться подольше. И вот однажды, отец, пряча неловкую усмешку, сказал, не глядя в глаза:

– Ну, я надеюсь, Они, там, наверху, не заставят долго ждать…

«Они» не заставили. Серьезная травма в первые же холода, плюс ослабленный организм – и отец ушёл осенью.

МАТЕРИНСКАЯ МОЛИТВА

Когда впервые сплавлялся по Кизиру, то перевернулся в пороге. Спасжилета на мне не было. И глядя из глубины, как уходят вверх пузырьки воздуха, я испытал страшную тоску и вину. «Какой дурак – думал я. – Как же теперь мама…»

Тогда я выплыл вопреки законам физики. Потом меня подхватили ребята с катамарана. И уже вечером я был на железнодорожной станции. Первым делом позвонил маме. У нее аж голос зашелся: «Этой ночью такой страшный сон про тебя видела!». Я сказал: «Это, наверное, из-за медведя. Вчера его встретил».

А сам подумал: ведь мама, конечно же, молилась за меня. Это её молитва удержала меня на плаву.

НАВСЕГДА

Тогда, в детстве, я не знал, что переживаемая мною тоска – экзистенциальна.

Просто подошла девочка, которая нравилась и печально сказала:

– А мы переезжаем. Навсегда…

Что такое «навсегда» для семилетнего ребенка? Это необратимость. Твои ресурсы крайне ограничены, а взрослые… Ты знаешь, что никто ради тебя не будет писать в адресные столы и заказывать телефонные переговоры. Страна огромна, и твоя уехавшая любовь растворится в ней, словно капля в океане. Навсегда, безвозвратно…

С тех пор, когда мои близкие, да и просто хорошие знакомые уезжают в Москву или Питер, в душе возникает знакомая пустота. «Как же так? – тоскует кто-то внутри. – Столько лет жили рядом, и так хорошо было. А сейчас они взяли и уехали… навсегда».

Разум подсказывает, что лету до Москвы – четыре с небольшим часа. Разум говорит, что есть интернет. Разум напоминает, что пока уехавшие были рядом, ты и в гости, бывало, редко заходил…

Но душа грустит, будучи навечно потрясена в детстве этим неизбывным «навсегда».

ПУТЬ К СЕРДЦУ

Так сложилось, что мне часто нравятся женщины, занятые в сфере общепита и продуктовой торговли.

Одна в пельменной работает. Зрелая, сознающая себя красота, я бы сказал. Так и не решился ей записочку на чеке написать. Молча любовался.

Вторая – просто Мэри Поппинс! Тоже в пельменной работала, только на кассе. Высокая, стройная, знает себе цену.

Третья глянулась мне в кондитерской. Ах, что за формы и правильный овал лица! Жаль только, что курила, потом её уволили.

Четвертая в гипермаркете работает. Там, конечно, не одни продукты, но всё же. Всегда только к ней в очередь вставал.

Почему «вставал»? Да потому что там кассы самообслуживания сделали. Не смог себя пересилить – очаровала техномагия, где ты сам себе товары «пикаешь». Чувствую себя изменщиком, стараюсь не встречаться глазами с прежней любовью. Она ведь, поди, думает, что чувства мои были непрочны, раз я так быстро её на машину променял…

НЕ СМЕЛ

Ездил в Ергаки и была у нас группе девушка – писаная красавица. Станом стройна, походкой неслышна, лицом совершенна. С мужем была она.

Как и полагается, деревенел я. Язык к горлу прилипал, а ежели рядом у костра садилась – сердце стучало. Ну, и в глаза ей боялся посмотреть.

И вот кончилась смена, идем мы на трассу сквозь тайгу. А я – забыл сказать – человек близорукий. И вот вижу, впереди девушка осторожно лужи обходит. Хотя сама в сапожках справных.

– Что же ты! – весело кричу – лужи-то обходишь! Ты же в сапогах!

А она оборачивает ко мне лик свой прекрасный и со смущенной улыбкой молвит:

– А у меня там ма-а-а-аленькая дырочка…

И впал я в одеревенение, ибо не узнал со спины красавицу свою. Лицо пошло пятнами, язык снова к горлу прилип, обогнал ее на негнущихся ногах и быстро в тайгу ушел.

СИЛА ЧУВСТВ

Много лет назад пришла к нам на работу девушка – воплощение спокойной красоты. И мила, и добра, а сама – как ромашка в чистом поле. Правда, замужем.

И случился у неё вскорости день рождения. Я, человек неискушенный, подарил ей белые хризантемы, ибо так же чисты, скромны и красивы.

Так вот, что вы думаете?

День стоят хризантемы, неделю, три недели – и не вянут!

А когда пошел второй месяц, она сама их украдкой со стола убрала. Хоть они и не думали вянуть. Просто замужем она была. И неловко ей было.

А я с тех пор поверил в неувядающую силу чувств.

КОСТРИЩЕ

Это было в 2009 году, когда я впервые попал в Саяны. Целью был знаменитый Кинзелюкский водопад, один из высочайших в России. Тогда я еще не знал, что кинзелюкская тайга считается одной из самых трудных для прохождения. А вот тогда, представьте – человек, не нюхавший тайги, вдруг оказывается в наиболее сложном ее районе…

Путь начался ранним утром. Тропа то появлялась, то исчезала, пока совсем не пропала. Через пять километров после старта я выдохся. Огромные трехэтажные буреломы, грохочущие ручьи, бесконечные косогоры… Мой темп скатился до стометровых переходов и безнадежных отдыхов – с мокрой спиной, колотящимся сердцем и сбитым дыханием. А потом снова бросок – хотя можно ли так назвать продвижение со скоростью километр в час?

Нельзя описать тайгу – нужно ее почувствовать. Нужно самому перелазить через замшелые бревна, поскальзываться на пихтовой коре, продираться через ольшаник. Нужно устать от душного высокотравья. Нужно стереть ступни на косогорах…

В первый день я шел до сумерек. А все потому, что ошибся в чтении карты – и упорно, до изнеможения стремился достичь избушки у 2-й Белой. Лишь когда кругом стемнело, понял, что пора вставать на ночлег. Я шатался от слабости. Ноги горели, ныло стертое плечо, болела спина – и все никак не могло успокоиться сердце.

Надо ставить палатку – а где найти под нее место среди этого хаоса? С большим трудом я отыскал болотистую равнинку и уже был готов разжечь костер, как вдруг…

Я увидел, что кругом трава и кусты.

Путешествуя в более простых районах я всегда выбирал место ночлега так, чтобы костер не повредил растительность. Но сейчас, с трудом переводя дыхание, я понимал, что у меня нет на это сил и более того – нет возможности найти в этом таежном буйстве чистую площадку под кострище.

Заранее виня себя и чуть ли не прося прощения у природы, я стал собирать сухостой. И вот, когда уже был готов зажечь растопку, все-таки подумал: ну, может быть я найду другое место?

Встал и пошел на юг. И спустя буквально тридцать метров – вы не поверите! – вышел на ровную площадку со следами старого кострища…

Прочему это чудо? Да потому что люди в том краю бывают от силы два раза в году. Поскольку единственная тропа слабая и часто теряется, каждая группа прокладывает свой маршрут. И наткнуться в сумерках на старое кострище в кинзелюкской тайге – это просто вызов теории вероятности…

Каждое чудо чему-либо учит. Если во что-то веришь и стремишься к этому – то обретешь. Судьба пойдет навстречу. Главное, не терять себя, не отказываться от того, что считаешь ценным и не сдаваться в последний момент.

КАК ЛАДОШКОЙ

Произошло это под пиком Эдельштейна.

День был ясным, но под вечер пришли тучи и беззвучно закрыли небо. Кругом всё притихло – исчезли комары и мошки. Даже трава, казалось, прижалась к земле, лучше меня зная, что сейчас будет…

Ветер стал порывистым. За вершинами раскатился первый – отдаленный – звук грома. Быстро темнело. Пространство вокруг сжалось. Ветер становился все сильнее, и вдруг сильнейшая вспышка ослепила привыкшие к темноте глаза.

Удар!

Так началась гроза.

По палатке щелкнули крупные капли, ветер согнул карбоновую дугу. Треск дождя, вспышки молний, грохот ударов – все слилось в единый поток.

И когда казалось, что дальше уже некуда, палатку стало класть набок. И я был в замешательстве. Что делать? Кругом ночь. Ливень. Ураганный ветер. Молнии бьют прямо надо мной. Что делать?

Я начал держать палатку руками и вдруг понял, что мне ничего не грозит. Оказывается, порывами ветра карбоновая дуга изогнулась «буквой S», уступив ветру, но не сдавшись дождю. И палатка словно бы накрыла меня собой, а я понял – не промокну! И меня не унесет в пропасть!

…мне думается, что в эту ночь я засыпал с улыбкой на губах. Ничего со мной не случится. Даже в самый сильный ветер меня накроет как ладошкой, и я проснусь, чтобы увидеть, как сияют на солнце капли минувшей грозы.