Электронная библиотека » Артур Шницлер » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Фрау Беата и её сын"


  • Текст добавлен: 15 января 2016, 19:40


Автор книги: Артур Шницлер


Жанр: Литература 20 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Какая я, однако, опасная женщина! – сказала она задумчиво. – Знаете ли, почему уезжает моя приятельница? Дело в том, что она хотела провести у меня все лето и ее жених должен был приехать к ней. И представьте себе, она вдруг ощутила страх – страх передо мной. И что же, может быть, она права. Вероятно, я такая: я действительно не могу отвечать за себя.

Беата сидела почти окаменевшая. Такой искренности, доходившей почти до бесстыдства, она не ожидала. И она ответила довольно сурово:

– При таком образе мыслей вам, баронесса, вероятно, все равно, мой ли сын или… – Она остановилась.

Фортуната обратила на Беату свой детский взгляд.

– То, что вы теперь делаете, фрау Гейнгольд, – сказала она каким-то новым тоном, – в сущности, очень трогательно, по, право, это очень не умно. Впрочем, я повторяю вам, что не имею ни малейшего желания… Мне кажется, фрау Гейнгольд, что такие женщины, как вы, имеют совершенно ложное представление о женщинах, подобных мне. Вот, например, два года тому назад я прожила целых три месяца в маленькой голландской деревушке и при этом совершенно одна. Уверяю вас, что во всю свою жизнь я не была так счастлива. То же могло бы случиться и в это лето, – да я не уверена, что этого не будет. Я никогда не задумывала ничего вперед, никогда в жизни. Даже мое замужество, могу вас уверить, было чистой случайностью.

И она подняла голову, точно ей что-то вдруг пришло в голову.

– Уж не боитесь ли вы барона? Вы думаете, что у вашего сына могут быть неприятности с этой стороны? Ну, что касается этого… – И она с улыбкой закрыла глаза.

Беата покачала головой:

– О такой опасности я, право, и не думала.

– Я не удивилась бы, если бы вы подумали. Мужья иногда действительно способны на совершенно неожиданные поступки. Но, видите ли, фрау Гейнгольд, – и она опять подняла глаза, – если это соображение не играло никакой роли, то ваши слова мне совершенно непонятны – уверяю вас. Если бы, например, у меня был сын такого возраста, как ваш Гуго…

– Откуда вы знаете его имя? – строго спросила Беата.

Фортуната улыбнулась:

– Ведь вы его сами назвали мне по имени, когда мы встретились на пристани.

– Ах да, совершенно верно. Простите, баронесса.

– Так вот что я вам хотела сказать, милая фрау Гейнгольд: если бы я имела сына и он полюбил бы, например, такую женщину, как вы, то кажется… кажется, я не могла бы представить себе лучшего вступления в жизнь для молодого человека.

Беата отодвинула стул, точно собираясь встать.

– Ведь мы одни и можем говорить откровенно, – сказала Фортуната, успокаивая ее.

– У вас нет сына, баронесса… и кроме того… – Она остановилась.

– Ах да, вы хотите сказать, что если бы у меня и был сын, то тут была бы некоторая разница. Возможно. Но именно эта разница и осложнила бы дело для моего сына. Ведь вы, фрау Гейнгольд, вероятно, отнеслись бы к такого рода обстоятельству очень серьезно. Ну а я… Если подумать, так, кажется, было бы гораздо умнее, если бы вы пришли ко мне как раз с противоположной просьбой. Если бы вы мне… – она улыбнулась, полузакрыв глаза, – если бы вы, так сказать, поручили вашего сына моим заботам.

– Баронесса! – Беата совершенно растерялась. Она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.

Фортуната снова легла на кушетку, скрестила руки под головой и совершенно закрыла глаза.

– Ведь это иногда бывает, – сказала она и стала рассказывать: – Как-то раз – увы, очень много лет тому назад – у меня была подруга по сцене, приблизительно такого возраста, как я теперь. Она играла в провинции сентиментальных героинь. Однажды к ней пришла графиня – все равно как ее звали. Ее сын, молодой граф, влюбился в простую молодую девушку из хорошей, но довольно бедной семьи. Отец ее был чиновником, или что-то в этом роде. Молодой граф непременно хотел жениться на девице, а ему еще не было двадцати лет. Так вот графиня мать, – знаете, что эта умная женщина сделала? В один прекрасный день она явилась к моей приятельнице и стала ее уговаривать, чтобы она… Словом, она так устроила, что ее сын забыл девицу из бедной семьи в объятиях моей приятельницы.

– Вы лучше не рассказывали бы мне подобного рода анекдотов, баронесса.

– Это не анекдот – это правда. И к тому же необыкновенно поучительная. Это история того, как предупрежден был неравный брак, несчастная семейная жизнь, может быть, даже самоубийство или даже двойное самоубийство.

– Возможно, – сказала Беата, – но это совершенно не относится к делу. И, во всяком случае, я не такой человек, как эта графиня. Что касается меня, то для меня прямо нестерпимо… нестерпимо подумать…

Фортуната улыбнулась и помолчала, точно ожидая, чтобы Беата закончила фразу. Потом она спросила:

– Вашему сыну шестнадцать лет… или семнадцать?

– Семнадцать, – ответила Беата и рассердилась на себя за свой покорный ответ.

Фортуната полузакрыла глаза, точно отдаваясь какому-то внутреннему видению, и сказала, точно во сне:

– Вам придется привыкнуть к этой мысли. Если не я, так другая. И кто вам сказал, – она вдруг широко раскрыла глаза, засверкавшие зеленым светом, – что другая будет лучше меня?

– Я попросила бы вас, – ответила Беата, с трудом сдерживая себя, – я попросила бы вас предоставить мне эту заботу.

Фортуната слегка вздохнула. У нее сделался усталый вид, и она сказала:

– Что же об этом говорить. Я согласна исполнить ваше желание. Итак, вашему сыну нечего опасаться – или, вернее, не на что надеяться.

Глаза ее опять сделались большими, серыми и светлыми.

– Впрочем, – продолжала она, – вы на ложном пути с вашими подозрениями, фрау Гейнгольд. Говоря откровенно, мне до сих пор не приходило в голову, что я произвожу какое-либо впечатление на Гуго. – Она медленно тянула это имя, и оно как бы таяло у нее на языке. В то же время она смотрела Беате в лицо удивительно невинным взглядом. Беата густо покраснела и безмолвно сжала губы.

– Так что же мне сделать? – скорбно спросила Фортуната. – Уехать? Я, конечно, могла бы написать мужу, что воздух здесь вреден для моего здоровья. Как вы полагаете, фрау Гейнгольд?

Беата пожала плечами:

– Если вы действительно хотите сделать мне одолжение… и оставить в покое моего сына… то вам это будет не трудно, баронесса. Мне достаточно, чтобы вы мне это обещали.

– Вам достаточно моего слова? Разве вы не знаете, что в таких случаях слова и клятвы даже и не таких женщин, как я, имеют очень мало значения?

– Да ведь вы его не любите! – вдруг воскликнула Беата, не сдерживая себя более. – Это было бы с вашей стороны только капризом. А я его мать, баронесса. Надеюсь, я не напрасно пришла к вам?

Фортуната поднялась, поглядела Беате в лицо и протянула ей руку. Она точно вдруг преодолела себя.

– Ваш сын с этой минуты для меня не существуем – сказала она очень серьезно. – Простите, что я заставила вас так долго ждать этого совершенно неизбежного ответа.

Беата взяла ее руку и на минуту почувствовала к ней некоторое расположение и даже жалость. Ей почти хотелось извиниться перед нею на прощание. Но она подавила в себе это движение и даже постаралась ничего не сказать, что могло бы звучать как благодарность, только беспомощно проговорила:

– Значит, это дело решенное, баронесса.

Она встала со стула.

– Вы уже уходите? – спросила Фортуната светским тоном.

– Я и так вас достаточно долго задержала, – ответила Беата.

Фортуната улыбнулась, и Беате показалось, что поставила себя в несколько глупое положение. Баронесса проводила ее до садовой калитки, и Беата еще раз протянула ей руку.

– Благодарю вас, что зашли ко мне, – очень любезно сказала Фортуната и прибавила: – Если мне не удастся ответить в скором времени на ваш визит, то, надеюсь, вы не осудите меня.

– О! – сказала Беата и ответила еще раз с улицы на любезный поклон баронессы, остановившейся у садовой калитки.

Беата невольно пошла быстрее, не сходя с большой дороги; она решила свернуть дальше на узкую лесную тропинку, которая вела крутым и прямым путем к вилле директора. «Как же обстоит теперь дело? – спросила она себя. – Одержала ли я победу? Правда, она дала мне слово; но ведь она сама сказала, что женские клятвы ничего не стоят. Нет, нет, она не решится нарушить слово. Она видела, на что я способна». Слова Фортунаты продолжали звучать в ней. Как странно она говорила о том лете в Голландии. Как об отдыхе после блаженной и безумной, по вместе с тем и очень тяжелой жизни. И Беата представляла ее себе в белом домашнем платье на голом теле, бегающей по морскому берегу, точно за нею гнались злые духи. Не всегда ведь приятна такая жизнь, какую ведет Фортуната. Как и все такие женщины, она, наверное, бывает внутренне расстроена, сбита с толку и не ответственна за все зло, которое причиняет. Во всяком случае, пусть она оставит в покое Гуго. Зачем ей понадобился именно он? И Беата улыбнулась, подумав, что она могла бы предоставить некоторую замену баронессе в виде только что приехавшего красивого молодого человека, по имени Фриц Вебер, который, наверное, пришелся бы ей по вкусу. Жалко, что она не сделала ей этого предложения. Это придало бы еще большую пряность их разговору. Какие странные бывают женщины на свете! Какую они ведут жизнь! Такую, что должны время от времени отдыхать в голландских деревнях. Для других вся жизнь такая голландская деревня. И Беата улыбнулась, по не очень веселой улыбкой…

Она очутилась перед воротами виллы Вельпонера и вошла во двор. На площадке для тенниса, находившейся близко у входа, мелькали сквозь кусты белые платья, раздавались знакомые голоса. Играющих, к которым подошла Беата, было две пары: с одной стороны сын и дочь хозяина дома, девятнадцати и восемнадцати лет, оба похожие на отца, с темными глазами и бровями, с чертами, выдававшими их итальянско-еврейское происхождение; их противниками были доктор Бертрам и его чрезмерно худощавая сестра, Леони, дети знаменитого врача, который жил по соседству в своей вилле. Беата остановилась в некотором отдалении, любуясь свободными и сильными движениями молодых людей, быстрым полетом мячей, и чувствовала себя овеянной дыханием прекрасно-бесцельной игры. Через несколько минут партия кончилась. Обе пары с ракетками в руках встретились у самой сетки и стояли, весело болтая; выражение их лиц, прежде напряженное от игры, расплывалось теперь в пустой улыбке; взгляды, которые только что внимательно следили за полетом мячей, сделались мягкими, и Беата подумала с какой-то болезненной грустью: как кончился бы этот вечер, если бы вдруг, каким-то чудом были опрокинуты законы добропорядочности и эти молодые люди могли бы без всякой помехи отдаться своим тайным, теперь еще, может быть, им самим неясным влечениям? И вдруг она вспомнила, что бывают миры, где такое беззаконие существует, что она сама только что пришла из такого мира и в волосах ее еще сохранился запах его. Поэтому она и видела теперь то, что прежде, при ее невинности, не бросалось ей в глаза. И она продолжала думать: «О, милые молодые девушки в белых одеждах, вы, которых так берегут, вы, которые живете так беззаботно в мирной обстановке ваших домов, вам легко! Вы имеете право презирать тех других, когда, в сущности, вы такие же в глубине вашей души. И я не была ли разве такая же, как вы? И теперь, разве я не такая, как вы?.. А в самой глубине души разве мы все не такие же, как те другие? Разве у меня не было возлюбленных, блаженных и нечестивых, прозрачно-ясных и загадочных… героев и преступников…»

Ее заметили. Ей стали кивать издали; она ближе подошла к проволочной сетке, другие подошли к ней, и начался легкий разговор. Но ей показалось, что оба молодых человека посмотрели на пес так, как никогда прежде не смотрели. В особенности молодой доктор Бертрам с дерзкой усмешкой оглядывал ее скользившим по ней взглядом, как он этого никогда прежде не делал, – во всяком случае, она никогда еще не замечала на себе такого взгляда. И когда она попрощалась с игравшими, чтобы наконец пройти в дом, он схватил через проволочную сетку ее палец и прижался к нему бесконечно длинным поцелуем. При этом он нагло улыбнулся, когда лоб ее омрачился гневом.

Наверху, на чрезмерно пышной крытой веранде, Беата застала обоих Вельпонеров и чету Арбесбахеров за игрой в тарок. Она попросила их не вставать с мест из-за нее, удержала на стуле директора, который хотел сейчас же бросить карты, и села сама между ним и его женой. Она сказала, что следит за игрой, но на самом деле почти не смотрела на карты: взгляд ее устремился поверх каменных перил на края гор, на которых догорал золотой отблеск солнца. На нее нашло чувство уверенности, единения с окружающими, чувство, которого она не испытывала, говоря только что с молодежью. Это ее и успокаивало, и вместе с тем печалило. Жена директора предложила ей чай своим обычным несколько пренебрежительным тоном, к которому нужно было сначала привыкнуть. Беата поблагодарила и сказала, что она только что пила чай. Но разве это только что? Сколько миль отделяло ее теперь от дома, над которым развевался флаг с дерзкими фестонами? Сколько часов или сколько дней шла она оттуда сюда? Тени спустились на парк, солнце исчезло за горами, а с улицы внизу, не видной с террасы, доносился смутный гул.

Беату охватило глубокое чувство одиночества; оно нападало на нее в подобные летние сумерки лишь вскоре после смерти Фердинанда и никогда более с тех пор. И Гуго в эту минуту точно растворился в бесплотности и казался недостижимо далеким. Ее охватило мучительное желание скорее увидеть его, и она поспешно распрощалась со всеми. Директор, несмотря на ее протесты, пошел ее провожать. Он спустился вместе с нею по широкой лестнице; они прошли вдоль пруда, где посередине дремал фонтан, затем мимо корта; игравшие, несмотря на спускавшиеся сумерки, были так увлечены, что не заметили, как она прошла мимо. Директор взглянул в их сторону с грустью, которую Беата уже не раз в нем подмечала; но только сегодня она впервые его поняла. Она знала, что среди своей утомительной и плодотворной финансовой деятельности он часто грустил, чувствуя приближение старости. И в то время как он шел рядом с нею, с некоторой преднамеренностью сгибая высокий стан, и вел легкий разговор об удивительной летней погоде, о разных экскурсиях, которые следовало предпринять и которые почему-то все не предпринимались, Беата опять почувствовала, что между ними что-то возникало, невидимое, как нити осенней паутины. И у ворот он поцеловал ей руку на прощание с какой-то рыцарской грустью, отголосок которой сопровождал Беату всю дорогу домой.

Как только она переступила порог, девушка ей сообщила, что Гуго и еще один молодой господин в саду, а также что с почты принесли посылку. Посылку эту Беата нашла у себя в комнате и улыбнулась с довольным видом. Как милостиво к ней относится судьба, превращая ненужную маленькую ложь в неожиданную правду. Или, быть может, это предостережение, что все сошло благополучно только на этот раз. Посылка была от доктора Тейхмана, и в ней оказались книги, которые он обещал ей прислать, мемуары, письма великих государственных деятелей и полководцев, то есть людей выдающихся; Беата знала, что скромный адвокат преклоняется перед ними. Она удовольствовалась пока тем, что просмотрела заглавные листы; затем в спальне она сняла шляпу, накинула платок на плечи и прошла в сад. Внизу, у забора, она увидела мальчиков, которые, не замечая ее прихода, занимались тем, что без передышки высоко прыгали точно сумасшедшие. Когда Беата подошла ближе, она заметила, что оба они без сюртуков. Гуго бросился ей навстречу и в первый раз за много недель бурно расцеловал ее в обе щеки. Фриц быстро надел сюртук, поклонился и поцеловал Беате руку. Она улыбнулась. Он точно хотел стереть прикосновением молодых губ печальный поцелуй директора.

– Что это такое? – спросила Беата.

– Состязание в прыганье на звание чемпиона мира.

Вечерний ветер раскачивал высокую рожь за забором. Озеро внизу было матово-серое, как потускневшее зеркало.

– Ты тоже надел бы сюртук, Гуго, – сказала Беата и нежно отстранила рукой нависавшие на лоб влажные, светлые волосы мальчика. Гуго повиновался. Беата вдруг обратила внимание на то, что сравнительно со своим другом ее сын казался не совсем изящным и как бы ребенком; это было ей, однако, отчасти и приятно.

– Подумай, мама, – сказал Гуго, – Фриц собирается обратно в Ишль поездом в половине десятого.

– Почему это?

– Да я не могу нигде достать комнату, фрау Гейнгольд. Раньше чем через два-три дня нигде ничего не освободится.

– Из-за этого одного вам не стоит уезжать, господин Фриц, у нас найдется, где вас устроить.

– Я уже ему говорил, что ты, наверное, не будешь против того, чтобы он остался у нас.

– Почему мне быть против этого? Само собой разумеется, что вы переночуете у нас в комнате для гостей. Она для того и существует.

– Я ни за что не хотел бы быть вам в тягость, фрау Гейнгольд: моя мама всегда в отчаянии, когда кто-нибудь приезжает гостить к нам в Ишль.

– Ну а мы совсем не в отчаянии, господин Фриц.

Таким образом, было решено, что молодой Вебер привезет свои вещи из гостиницы, где он их пока оставил, и поселится у них в мансарде, а Беата за это торжественно обещала называть его просто Фрицем.

Беата отдала необходимые распоряжения по хозяйству и сочла благоразумным предоставить молодых людей на некоторое время самим себе; она вышла к ним, только когда подали ужин на веранде. В первый раз за много дней Гуго был снова непринужденно весел, и Фриц тоже перестал изображать из себя взрослого молодого господина. За столом сидели два школьника, которые сначала поговорили об учителях, затем о том, что ожидает их в предстоящий последний год в гимназии и наконец занялись планами на будущее. Фриц Вебер, который собирался быть медиком, сообщил, что он посещал уже минувшей зимой анатомический театр; он давал понять, что другим гимназистам такие сильные впечатления были бы, вероятно, не по силам. Гуго, со своей стороны, давно уже решил сделаться археологом. У него была маленькая коллекция древностей: помпейский светильник, маленький кусочек мозаики из Терм Каракалы, ружейный замок времен французов и еще многое в том же роде. Он даже собирался начать раскопки на озере в Аувинкеле, где будто бы можно было напасть на остатки свайных построек. Фриц не скрывал своих сомнений в подлинности коллекции Гуго; в особенности тот ружейный замок, который был найден Гуго на турецком бастионе, казался ему всегда подозрительным. Беата сказала, что для подобного скептицизма Фриц еще слишком молод; на это он возразил, что возраст тут ни при чем, а дело в характере человека. «Мой Гуго, – подумала Беата, – гораздо милее, чем этот скороспелый мальчишка. Зато ему будет тяжелее жить». Она взглянула на него. Глаза его были устремлены куда-то вдаль; Фриц, наверное, не мог следовать за ним. И Беата продолжала думать: «Он, конечно, не имеет представления о том, что из себя представляет Фортуната. Как знать, какова она в его воображении. Она ему кажется, быть может, сказочной принцессой, которую взял в плен злой колдун. Какой он теперь сидит милый со своими взъерошенными светлыми волосами и неряшливо завязанным галстуком! Так у него и остался все тот же детский рот, полный, красный и милый. Правда, и у его отца был всегда детский рот и детские глаза». Она выглянула в темноту, которая нависла над лугом такая тяжелая и черная, точно лес подошел к самому окну.

– Вы позволите закурить? – спросил Фриц. Беата кивнула в ответ; Фриц вынул серебряный портсигар с золотой монограммой и галантно протянул его хозяйке. Беата взяла папиросу, попросила огня, и Фриц сообщил ей при этом, что он выписывает табак прямо из Александрии. Гуго тоже вздумал покурить и сознался, что это была седьмая папироса в его жизни.

Фриц сказал, что он уже потерял счет выкуренным им папиросам. Впрочем, по его словам, портсигар свой он получил в подарок от отца, который, к счастью, человек с очень передовыми взглядами; Фриц сообщил при этом последнюю новость: сестра его собирается сдать экзамен на аттестат зрелости через три года и потом, вероятно, будет изучать медицину, как и он. Беата быстро взглянула на Гуго, который слегка покраснел. Может быть, он таит в сердце любовь к маленькой Эльзе, и в этом причина скорбной складки у его рта.

– Не покататься ли теперь на лодке? – предложил Фриц. – Сегодня такая дивная ночь и так тепло.

– Подождите лучше лунных ночей, – сказала Беата, – а то жутко кататься по озеру, когда так темно.

– Я с этим согласен, – сказал Гуго. Фриц презрительно раздул ноздри. Но потом оба мальчика согласно решили отправиться есть мороженое в честь приезда.

– Ах вы кутилы! – пошутила на прощание Беата.

Она прошла в мансарду посмотреть, все ли там в порядке, и, по своему обыкновению, занялась еще немного хозяйством. Наконец она прошла в спальню, разделась и легла в постель. Вскоре она услышала стук и чей-то мужской голос у подъезда. Очевидно, слуга из гостиницы явился с сундуком Фрица и понес его наверх по деревянной лестнице. Затем началось шушуканье между горничной и слугой, и оно длилось дольше, чем следовало. Наконец все стихло. Беата взяла одну из книг о героях из тейхмановской посылки и стала читать воспоминания французского кавалерийского генерала. Она читала, однако, без надлежащего внимания. Она чувствовала беспокойство и вместе с тем усталость. Но слишком глубокая тишина вокруг нее не давала ей спать. Довольно много времени спустя она услышала, как открылась входная дверь, и вслед за тем послышались осторожные шаги, шепот и смех. Это были мальчики. Они старались добраться до верха как можно тише. Но затем наверху началась возня, скрип, громкий шепот – потом опять тихие шаги спустились вниз. Гуго вернулся к себе в комнату. Тогда наконец все в доме окончательно стихло. Беата отложила книгу, затушила свет и спокойно заснула, почти счастливая.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации