Текст книги "Водяра"

Вместо пролога
В нашу гавань заходили корабли

Ранним утром 24 июня 1996 года на рейде грузинского порта Поти, расположенного в устье реки Риони, несущей в Черное море муть колхидских болот, встал на якорь малотоннажный танкер «Звезда Техаса», порт приписки Хьюстон, США. Едва отгрохотала в клюзах якорная цепь и умолк судовой дизель, наступившая оглушительная тишина наполнилась кваканьем миллионов лягушек. Собравшиеся на корме матросы, вымотанные двухнедельным переходом через неспокойную Атлантику, с удивлением прислушивались к этим необычным на море звукам и всматривались в далекий берег в предвкушении вожделенного отдыха.

Был полный штиль. Над водой стоял парной туман, подсвеченный невидимым из-за гор солнцем. Сквозь туман проступали очертания малоэтажных городских кварталов, стекающих к берегу, темнели сады. Над пустыми причалами стадом жирафов теснились желтые портальные краны. Никакого движения не было ни в городе, ни в порту. Казалось, что все живое оттягивает момент, когда придется выходить из хранящих ночную прохладу жилищ и окунаться в банную духоту дня.

– Если такая парилка сейчас, что будет днем? – заметил молодой штурман, высматривая с высоты капитанского мостика пограничный катер в бинокль, на линзах которого конденсировалась водяная пыль.

– Ливень, – отозвался капитан, вытирая платком дубленое лицо, напоминавшее пенек, обкатанный морским прибоем. – Что видишь?

– Ничего, сэр. Они еще не проснулись.

– Merde! [Дерьмо (фр.)] При Советах было больше порядка, сторожевики встречали суда еще в нейтральных водах.

– Случалось ходить в эти места, сэр?

– Из всех мест, куда мне случалось ходить, это самое гнилое, сынок. Le pissoir de mer Noire. [Писсуар Черного моря (фр.)] Не думал, что меня снова сюда занесет. И на чем? На этом корыте!

Штурман знал, что капитан имел диплом Ллойда и плавал на лучших пассажирских теплоходах трансатлантических линий. Если бы не пристрастие к бурбону и проявляемый при выпивке буйный нрав, он до сих пор стоял бы на мостике какой-нибудь «Куин Мэри». Но те времена давно прошли. Он и место капитана на «Звезде Техаса» получил только потому, что команда танкера формировалась в спешке и никого более подходящего под рукой не нашлось. Весь рейс капитан держался, и теперь медлительность местной погранслужбы приводила его в сильнейшее раздражение.

Чтобы отвлечь кэпа от мрачных мыслей, штурман сказал, невольно озвучивая душевные помыслы всего экипажа:

– Говорят, грузинские женщины очень красивые. Это так, сэр?

– Забудь, – буркнул капитан. – Нарвешься.

– На кинжал ревнивого горца?

– На триппер!

– Вот как? – удивился штурман. – Это у вас личный опыт?

– Заткнись, сынок, – попросил капитан. – Заткнись. И без тебя тошно!..

Пограничный катер подошел к «Звезде Техаса» только через полтора часа. На его флагштоке тяжелой тряпкой висело набухшее от сырости белое полотнище с красным крестом – государственный флаг Грузии. Вместе с нарядом пограничников на низкую палубу танкера спрыгнули три таможенника.

Проверка не выявила никаких нарушений. Когда с формальностями было покончено, капитан по морской традиции пригласил старших нарядов к себе в каюту, достал из бара литровую бутыль скотча и раскрыл ящик с кубинскими сигарами «Корона Коронас». От сигар гости вежливо отказались, а от виски не отказались.

– Добро пожаловать в Колхиду, на родину Золотого руна, – церемонно прижав руку к сердцу, гортанно произнес пограничник на чудовищном английском. – Надеемся, вам здесь понравится.

– Спасибо, офицер, – сдержанно ответил капитан. – Я был в ваших краях лет двадцать назад и получил незабываемые впечатления. Да, незабываемые. До сих пор помню. Ваше здоровье, джентльмены!..

Грузины вернулись на катер, возбужденно переговариваясь. Капитан догадывался, что их поразило: страховка груза. Танкер был застрахован на двести тысяч долларов, а груз – на двенадцать миллионов.

В танках «Звезды Техаса» находилось десять тысяч тонн американского зернового спирта класса «экстра» – высшей, после «люкса», степени очистки.

В тот же день известие о том, что в порту встал под разгрузку танкер с десятью тысячами тонн спирта, оживленно обсуждалось во всех кофейнях на набережной. С особым интересом оно было встречено людьми, деятельность которых проходила по ту сторону закона.

Десять тысяч тонн спирта стоимостью двенадцать миллионов долларов – это было серьезно.

Очень серьезно.

Тот, кто работает по ту сторону закона, должен строго соблюдать правила, действующие по ту сторону закона. Незнание правил, как и незнание законов, не освобождает от возмездия за их нарушение.

Исчезновение Гиви Кутаисского, молодого грузинского «вора в законе», джип которого через неделю после прихода в Поти «Звезды Техаса» случайно нашли в болотистой пойме Риони, прошло практически незамеченным. Местные власти даже не стали возбуждать уголовного дела. Трупа нет, никаких заявлений не поступало, а то обстоятельство, что кузов джипа был изрешечен пулевыми пробоинами, решили после некоторых раздумий не включать в протокол осмотра места происшествия. Чтобы не ухудшать отчетность нераскрытым преступлением. А то, что это преступление не будет раскрыто, сомнений не вызывало.

В Москве, куда после обретения Грузией независимости и полного ее обнищания, перебазировались почти все грузинские «законники», судьба Гиви тоже никого не взволновала. Его недолюбливали: слишком самонадеян, заносчив, старших не уважал. Да и законность его «коронации» вызывала сомнения. Слишком мало, всего шесть лет, он топтал зону, ничем себя на зоне не проявил. А вором стал за бабки, крупно отстегнув в общак. Таких новоявленных воров, «апельсинов», становилось все больше среди выходцев с юга и особенно среди амбициозных грузин.

Но хуже было другое. Слишком неряшливо работал Гиви. Его бригада специализировалась на ограблениях инкассаторов и пунктов обмена валюты. Ему везло, всякий раз удавалось уйти, но оставалось столько следов, что МУР перетряхивал всю грузинскую общину, надолго парализуя ее деятельность, и без того не слишком успешную из-за острой конкуренции с авторитетами славянской национальности и из-за милицейских «крыш», уверенно вытеснявших криминал из самых доходных бизнесов. Так что исчезновение Гиви было воспринято спокойно и даже не без некоторого облегчения.

Но когда на окраине Поти взорвался «мерседес» с Тенгизом, одним из самых авторитетных грузинских воров, в Москве серьезно задумались. Что происходит? Снова начался отстрел крупного криминалитета, как это уже было в первой половине девяностых годов, когда из ста двадцати «воров в законе», действовавших, по данным Зонального информационного центра МВД, в Москве и в Московском регионе, в живых осталось не больше половины? Возродилось спецподразделение «Белая стрела», которое вело зачистку? Генпрокурор России на пресс-конференции объявил «Белую стрелу» мифом, выдумкой падких на сенсации журналистов, а участившиеся убийства лидеров крупных криминальных группировок объяснил обострившейся борьбой за передел сфер влияния.

Так-то оно так, случались и массовые, до десятков бойцов с той и другой стороны, разборки с применением гранатометов, и странные дорожно-транспортные происшествия. Но не только они были причиной резкого сокращения популяции воров и авторитетов и появления на подмосковных кладбищах «аллей героев» с величественными гранитными обелисками. Нет, не только. Кому нужно, те знали. Воспоминания о той поре сидели глубоко в памяти оставшихся в живых, и при малейшем намеке на опасность, не имевшую объяснений, заставляли тревожно сжиматься сердца, как у вернувшихся с войны солдат при далеких раскатах грома.

Не похоже было на возвращение «Белой стрелы». Да и с чего? Криминальный мир, представлявший серьезную угрозу стабильности государства, давно уже был оттеснен в сторону. Одни легализовались, обзавелись банками и недвижимостью, ушли в большой бизнес, другие остались крышевать оптовые ярмарки, контролировать казино, торговлю наркотиками, проституцию – занятия небезобидные, но государственным устоям не угрожающие. Стрельба и взрывы перенеслись туда, где шел передел серьезной собственности, нынче убивали не воров, а крупных предпринимателей, политиков, губернаторов.

Это успокаивало. Но и оставить без внимания исчезновение Гиви Кутаисского и особенно убийство опытного, осторожного, как зверь, Тенгиза было нельзя. Непонятое опасно. А случайностью здесь и не пахло. Не могло быть случайным появление обоих в захолустном Поти, где и раньше-то нечего было ловить, а теперь и подавно.

Работу и средства для существования жителям Поти и окрестных селений всегда давали порт, мандарины, хорошо растущие на осушенных болотах Колхиды, да отдыхающие в летний сезон. С началом войны в Абхазии отдыхающие исчезли, мандарины некуда стало девать, а грузооборот порта сократился практически до нуля. После прихода к власти Гамсахурдия, с ликованием встреченного грузинским народом, почти все заводы независимой Грузии встали. После возвращения Шеварнадзе, встреченного с таким же всеобщим ликованием, они продолжали стоять. Не чаще чем раз в неделю из Чиатури в Поти приходил состав с марганцевой рудой, работы портовикам хватало на два дня. Хлынувшие из Абхазии беженцы заняли все пансионаты и казармы военно-морской базы, разоренные местными жителями после того, как Россия передала Грузии охрану морской границы. Безработица стала всеобщей. Электричество в дома включали на два часа в сутки, воду давали раз в три дня, отопление не работало. Было вообще непонятно, как люди умудряются выживать. И в этот нищий город отправились два серьезных человека, бросив доходный и хорошо отлаженный бизнес в Москве?

Тем же утром, когда стало известно о взрыве «мерседеса» Тенгиза, смотрящий грузинской общины Реваз Гудава, старый опытный вор в законе, лет двадцать просидевший в тюрьмах и лагерях, отправил в Поти своего порученца, шустрого остроглазого парня по кличке Лис. Ревазу он приходился дальним родственником по материнской линии. Восемнадцатилетним мальчишкой Лис залетел на попытке вооруженного грабежа, схлопотал семь лет строгого режима. По слезной просьбе престарелой матери Реваз дал кому надо денег, вытащил его из лагеря. С тех пор Лис верно служил ему, почитал как отца, что несентиментального и не верящего в людскую благодарность Реваза поначалу настораживало, но за много лет Лис ни разу не дал повода усомниться в его искренней преданности. Пронырливый, сообразительный, он был как раз тем человеком, который сумеет быстро узнать, каким медом намазано это Поти. И он был единственным, кому Реваз доверял – в той мере, в какой вообще можно доверять людям.

Вечером Реваз собрал самых авторитетных грузинских воров в банкетном зале своего загородного ресторана на Киевском шоссе. Долго судили-рядили, но ни к чему не пришли. Появление в Поти Тенгиза можно было с большой натяжкой объяснить тем, что родом он из тех мест, из небольшого предгорного селенья между Батуми и Поти. Ну, допустим, одолела тоска по родине. А кой черт понес туда этого отморозка Гиви? Тоже тоска по родине? Но где Кутаиси и где Поти! Как ни крути, а получалось – случайность.

К концу затянувшегося ужина, когда обсуждение пошло уже по десятому кругу, Тенгиза позвали к телефону. Через минуту он вернулся и подвел итог:

– Того не избежать, что кому на роду написано. Чего в жизни не бывает. Все бывает. Случайность – на то она и случайность. Что мы можем? Только одно: отдать дань уважения нашему дорогому другу Тенгизу, почтить его похороны своим присутствием. Он говорил, что хочет быть погребенным на родине. Мы должны выполнить его волю.

На лицах участников совещания отразилось глубокое уважение к памяти дорогого друга Тенгиза, но горячего желания почтить его похороны своим присутствием не выразил никто.

Реваз спросил:

– Есть ли возражения, если наше братство буду представлять я?

Возражений не было. Тут же, за столом, скинулись на гроб, достойный уважаемого Тенгиза, стоя, не чокаясь, выпили поминальную. Перед тем как разойтись по машинам, подходили к Ревазу, молча пожимали ему руку, выражая соболезнование, как если бы погибший был его близким родственником.

На следующий день Реваз с тремя охранниками на зафрахтованном самолете вылетел в Батуми.

В аэропорту его встретил Лис, возбужденный успешным выполнением поручения. У кого-то из местных он взял по доверенности две «Нивы» – четырехдверную «ВАЗ-2131» для шефа и обычную для охранников. Привыкший к дорогим просторным машинам Реваз недовольно поморщился:

– Ты бы еще «Запорожца» пригнал. Получше ничего не нашел?

– Нам нужно светиться? – обиделся Лис. – Тогда возьмем «бумер». Или «мерина»?

– Ладно, трогай, – кивнул Реваз, втискивая свое грузное тело на заднее сиденье тесной для него «Нивы».

Но едва отъехали от аэровокзала, будто хляби небесные развезлись и обрушили на землю ливень такой силы, что остановился весь транспорт – «дворники» не успевали смахивать воду с лобовых стекол. Такие ливни не прекращались ни летом, ни теплой зимой, они-то и создали Батуми и Поти репутацию писсуаров Черного моря.

Пока стояли в потоках воды, Лис с подробностями ввел Реваза в курс дела. Он выяснил, что притянуло в Поти Гиви Кутаисского и Тенгиза. Американский спирт. Под разгрузку в Поти встал уже второй танкер со спиртом. Танкер малый, на семь тысяч тонн. Малый – по морским меркам. А спирта в нем, считая по доллару двадцать центов за литр, – на восемь с лишним миллионов «зеленых». Третий танкер, средний, водоизмещением двадцать тысяч тонн, ждет на рейде. Еще двадцать четыре «лимона».

– Прикиньте, шеф, какие здесь дела! Прикиньте, прикиньте!

– Понял. Дальше, – поторопил Реваз.

Спирт перекачивают в железнодорожные цистерны и отправляют в Гори в сопровождении грузинской национальной гвардии, продолжал Лис. Там его переливают в спиртовозы и автоколоннами гонят в Северную Осетию на ликероводочные заводы. Грузополучателем спирта числится совместное американо-грузинское предприятие «Иверия», но настоящие хозяева – осетины из Владикавказа. Охрана в порту их, командуют всем они.

Реваз помрачнел. Осетины – это было серьезно. Со времен осетино-ингушского конфликта в 1992 году в Северной Осетии действовали отряды самообороны, хорошо организованные и хорошо вооруженные. Еще раньше, в Абхазии и в Южной Осетии, члены отрядов приобрели боевой опыт и представляли собой силу, с которой нельзя не считаться.

Но Поти – это Грузия. Грузия, а не Осетия. Независимая, твою мать, республика Грузия!

– Платят? – хмуро спросил Реваз.

– Отстегивают местным ментам. И в порту за разгрузку. Я так понимаю, что Гиви замочили, потому что не вник, куда суется. Не разобрался.

– А Тенгиз? Он никуда не совался, не разобравшись. Не тот человек.

– С ним непонятки, – согласился Лис. – Грохнули его на второй день. У него и времени не было разбираться. Вы что про это думаете?

– Пока ничего.

Как всякий деловой человек, Реваз интересовался политикой лишь в той мере, в какой она могла иметь влияние на его бизнес. Все эти бесконечные межнациональные конфликты, которые как начались еще при Горбачеве, так до сих пор не кончились, то затухая, то разгораясь, оставляли его равнодушным. Даже обострение отношений между Россией и Грузией никак его не затронуло, потому что никаких дел в нищей Грузии у него давно уже не было.

Но иногда и политику можно обернуть себе на пользу. Сейчас был как раз такой случай. В Поти, на исконно грузинской земле, хозяйничают какие-то чужаки, разворачивают свой бизнес в десятки миллионов долларов. И никому не платят. Это как? Неправильно это, не по понятиям. Это оскорбительно для любого грузина. Чем не основание для серьезной предъявы?

Ливень кончился так же внезапно, как начался. Солнце засверкало на жирной субтропической зелени. По улицам еще стремительно бежала вода, а от деревьев, от газонов, от мокрого асфальта уже валил пар.

– Поехали, – бросил Реваз.

– В Поти?

– Какой Поти! Похороны. Забыл?

Похороны уважаемого Тенгиза, остатки которого были доставлены в его родное селение на длинном черном «линкольне»-катафалке в закрытом гробу из мореного дуба, прошли так, что очень надолго запомнятся местным жителям. Близких родственников здесь у Тенгиза не было, а дальними было все селение. Величественно молчали старики в черкесках с серебряными газырями и тяжелыми старинными кинжалами на осиных талиях, скорбели женщины, прикрывая лица черными кружевными накидками. В каменной церквушке, построенной в шестнадцатом веке и, как казалось, с того времени ни разу не ремонтировавшейся, панихиду по невинно убиенному отслужил привезенный из православного монастыря под Батуми молодой священник с густым басом, торжественно звучавшим в пустых каменных сводах.

«Отпусти ему грехи его вольные и невольные».

На каменистом кладбище Реваз произнес речь о добрых делах безвременно покинувшего нас Тенгиза. Из добрых дел не припомнилось ничего, поэтому речь, наполненная общими фразами, оказалась короткой и от этого еще более значительной. Посидев приличное время во главе длинного поминального стола, накрытого для всей деревни под навесом машинно-тракторного двора, в котором давно уже не было ни тракторов, ни машин, Реваз покинул селение с чувством удовлетворения от хорошо исполненной роли.

– Теперь в Поти? – обернувшись из-за руля, спросил Лис.

– Теперь в Поти.

Пришло время заняться делами.

Но до Поти они не доехали. Километрах в десяти от города, когда в просветах между горами уже стал виден мигающий в кромешной темноте ночи красный глаз Потийского маяка, идущую впереди «Ниву» с охранниками светящимся жезлом остановил дорожный полицейский. Он был форме, с бронежилетом, но вид имел вполне мирный, даже «калашников» висел у него на плече дулом вниз. Его напарник лениво покуривал возле патрульных «Жигулей». На всякий случай Лис тормознул, не приближаясь к «Ниве», и извлек из-под сиденья «ИЖ-71», слегка модернизированный пистолет Макарова, разрешения на который в России давали сотрудникам частных охранных предприятий.

– Спрячь, – приказал Реваз. – Увидят – мороки не оберемся.

– Ствол законный, ксива в порядке, – возразил Лис.

– Законный. В России он законный, а здесь Грузия. Убери! – повторил Реваз.

Лис спрятал пистолет под куртку, но продолжал настороженно всматриваться в то, что происходит впереди. Ничего не происходило. Водила вышел из «Нивы» и вступил в переговоры с полицейским. Это было правильно. В Москве можно разговаривать с ментом, не выходя из машины, на Кавказе это было бы знаком неуважения, почти оскорблением.

И вдруг все изменилось. Из темноты возникли какие-то тени в камуфляже, все три охранника Реваза мгновенно оказались на асфальте с заломленными руками. Лис врубил заднюю скорость, но было поздно. Его выбросили из машины, в ту же секунду одновременно распахнулись задние дверцы, двое с «калашами» втиснулись в «Ниву», зажав Реваза крепкими молодыми телами. Потом за руль неторопливо сел еще один в камуфляже, постарше, вооруженный не автоматом, а пистолетом, и вежливо обратился к Ревазу:

– Все в порядке, уважаемый. С вами хотят поговорить.

Он произнес это по-грузински, с сильным акцентом. За долгие годы в Москве, где гораздо чаще приходилось говорить по-русски, чем по-грузински, Реваз отвык от кавказских наречий. Он сказал:

– Ты не грузин.

И услышал в ответ то, чего больше всего боялся услышать:

– Да, я осетин.

Тем временем подкатил «УАЗ»-«санитарка» с металлическим кузовом, охранников и Лиса зашвырнули внутрь, следом влезли четверо в камуфляже, остальные набились в «Ниву» охраны. Все произошло за минуты, в слаженных действиях нападавших чувствовалась выучка опытных диверсантов.

И лишь когда машины резко взяли с места, до Реваза дошло: у всех были открыты лица, ни на ком не было «ночки». Ни на ком! Это было самое страшное. Они не боялись, что их запомнят и опознают. Потому что некому будет опознавать!

«Санитарка» и «Нивы» свернули на узкую, идущую в гору грунтовку и через полчаса остановились возле просторной сухой поляны среди густого мелколесья и низких, уродливо искривленных сосен. Двигатели заглохли, с болот донесся приглушенный расстоянием хор колхидских лягушек.

На обочине дороги темнели черный «Гранд чероки» и темнозеленый «лендровер». На середине поляны стоял длинный дощатый стол с деревянными, вкопанными в землю, скамейками. Сюда, похоже, приезжали на шашлыки. Но сейчас поляна была пуста, лишь какой-то человек в светлом пиджаке, наброшенном на плечи, и в черной, под горло, футболке сидел на корточках возле костра, помешивая угли палкой.

Реваза выпустили из машины и подвели к столу. Человек встал. Ему было лет тридцать. Среднего роста, рыхловатого телосложения. В отблесках костра Реваз рассмотрел короткие светлые волосы с той легкой рыжеватостью, что встречается у уроженцев южной Грузии, бледное лицо с глубоким косым шрамом на подбородке. Шрам искривлял левую половину рта, чуть приподнимал верхнюю губу, придавая лицу выражение постоянной легкой насмешки.

– Присаживайтесь, – предложил незнакомец, жестом удалил охрану и опустился на скамейку по другую сторону стола. В его внешности не чувствовалось военной выправки, а в тоне не было ничего приказного. Он не был командиром диверсантов, скорее напоминал чиновника, вынужденного заниматься неприятным, но необходимым делом. Лишь по тому, с какой четкостью выполнялись его распоряжения, можно было судить о власти, которой он располагал.

– Удачно, что мы сможем поговорить, пока вы не наделали непоправимых ошибок, – немного помолчав, продолжал он. – Ваш интерес к нашему бизнесу стал серьезной проблемой…

– Вы кто? – перебил Реваз.

– Я тот человек, которому приходится решать проблемы. Тимур Русланов, вице-президент фирмы «Иверия», – назвался незнакомец, извлек из бумажника визитную карточку и небрежным щелчком передвинул ее по столу к Ревазу. Она была на русском и английском, ничего больше при свете костра рассмотреть не удалось. Реваз немного успокоился. Тому, кого хотят убить, не представляются.

– Мой помощник, – сказал он. – Я хочу, чтобы он присутствовал при разговоре.

– Не думаю, что это правильно, – заметил Тимур Русланов.

– Это решать мне!

Никакой необходимости в присутствии Лиса при разговоре не было, но Реваз решил настоять на своем. Пусть этот фраер знает, с кем имеет дело. Реваз не из тех, кому можно приказывать. Реваза можно убить, но приказывать ему не может никто!

Тимур неодобрительно покачал головой, но спорить не стал. По его знаку появился диверсант в камуфляже, выслушал короткий приказ и бегом, как в армии, вернулся к машинам. Через несколько минут подвел к столу Лиса, снял с него наручники и показал место на скамейке, рядом с Ревазом.

– Займись остальными, – бросил Тимур. – Ты знаешь, что делать.

– Так точно.

– Продолжим, – вежливо предложил Тимур. – У вас, уважаемый Реваз, наверняка есть вопросы. Спрашивайте.

– Гиви Кутаисский – ваши дела?

– Да. Он неправильно себя повел.

– Чем?

– Потребовал от нас сто тысяч долларов за то, что наши танкеры будут разгружаться без промедления. Он получил эти деньги. Но не думаю, что успел ими воспользоваться. Нет, не думаю.

– Тенгиз?

– Да.

– Почему?

– Он был в Поти всего два дня! – услужливо подсказал Лис.

– Уважаемый Реваз, вы неправильно оцениваете ситуацию. У нас большой бизнес. Всякий большой бизнес должен быть надежно защищен. Абсолютно надежно. Нам пришлось продемонстрировать, что мы будем защищать свой бизнес всеми способами, и возможности для этого у нас есть.

– Вы сделали ошибку, – заявил Реваз, чувствуя себя все более уверенно. – С Тенгизом можно было договориться. Он не Гиви.

– Мы предпочитаем договариваться с первыми лицами. С такими, как вы. Мы правильно рассчитали. Вы здесь. Теперь давайте попробуем договориться…

Прервавшись, Тимур достал пачку «Мальборо», но прикурил почему-то не от зажигалки, а от головешки из костра. Прикурив, не бросил палку в огонь, а помахал ею, будто хотел погасить, как спичку. И тотчас прогремели три короткие автоматные очереди.

Реваз обмер. Окаменев плечами, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не обернуться в сторону машин, откуда донеслись выстрелы, хрипло спросил:

– Это – зачем?

– Не понимаете? – холодно удивился Тимур. – За тем же. Чтобы у вас не осталось сомнений в серьезности наших намерений. Слова – это слова. Убеждают не слова, убеждают дела. Ничего личного, уважаемый Реваз. А что бы вы сделали на моем месте?

– Чего вы добиваетесь?

– Вот мы и начали разговор…

Тимур бросил головешку в костер и вернулся за стол.

– Мы хотим, чтобы в Москве забыли про Поти. Нет никакого Поти. Нет никакого спирта. Это скажете вы. Вам поверят. Вы отдали дань уважения памяти Тенгиза, заодно навели справки. Что произошло с Гиви, вы не знаете. Никто не знает. А Тенгиз… Тенгиза спутали с кем-то другим.

– А если я скажу «нет»?

– Значит, я в вас ошибся.

– Уберете меня, приедут другие, – хмуро предупредил Реваз.

– Как раз этого мы не хотим. Мы не хотим войны. Вы вернетесь в Москву живым и здоровым. Мои люди отвезут вас в аэропорт. Мы не боимся войны. Но война для бизнеса – это всегда плохо.

– Поти – это Грузия, – напомнил Реваз. – Вы работаете на нашей земле…

– А вот этого не надо, – оборвал Тимур. – Не надо этого. С таким же успехом мы можем сделать предъяву вам: вы работаете в Москве, на российской земле. Пусть политикой занимаются политики. А мы люди дела и всегда можем договориться к взаимной выгоде.

– В чем моя выгода?

– Хороший вопрос. Вы можете принять участие в нашем бизнесе. Как партнер. Вы держите оптовые рынки. Мы можем поставлять вам водку. В любых количествах, по льготным ценам. Это и есть ваша выгода.

Реваз умел быстро считать. Предложение было очень заманчивым. В Москве осетинская водка шла нарасхват. Она была дешевле самых дешевых водок российских производителей. При большом обороте, да по льготным ценам…

Но в переговорах нельзя обнаруживать свою заинтересованность. Поэтому Реваз пренебрежительно отмахнулся:

– Осетинская водка! Да кому она нужна? Ею только травиться!

– Ошибаетесь, – возразил Тимур. – Нашей водкой не отравился никто. Эти слухи распускают наши конкуренты. Потому что не могут тягаться с нами ни по качеству, ни по цене.

– Я подумаю, – неопределенно пообещал Реваз.

– Когда примете решение, дайте знать. Наш человек свяжется с вами.

Разговор подошел к логическому концу, но Тимур продолжал сидеть, глядя на собеседника с насмешливым интересом и даже как бы с сочувствием.

– Это все? – прервал Реваз затянувшееся молчание.

– Не совсем. Ваш помощник. Вы сами решите эту проблему? Или лучше мы?

– Я? Что я? – испугался Лис.

– В чем проблема? – не понял Реваз.

– Вы же не хотите, чтобы о том, что здесь произошло, узнали в Москве? Мы провели деловые переговоры, но это как посмотреть. Можно и по-другому: уважаемый Реваз струсил.

– Шеф! – в ужасе закричал Лис. – Я буду молчать, клянусь! Вы мне как отец! Шеф! Верьте мне, я буду молчать!

– Верю, – мертвым голосом произнес Реваз и перевел на Тимура тяжелый взгляд: – Вы.

Лис вскочил и зайцем метнулся в кусты. Автоматная очередь срезала его в метре от спасительной темноты.

Тимур встал.

– Теперь все. Счастливого пути, уважаемый Реваз.

На черном «Гранд чероки» Реваза отвезли в Батуми и проводили до самолетного трапа. Все два часа полета он просидел, до белых костяшек сжимая тяжелые кулаки и кусая массивный золотой перстень на короткопалой руке. И все два часа в ушах у него стоял предсмертный заячий крик Лиса и преследовал запах жженой резины от горящих «Нив». Только когда самолет пошел на посадку, он постарался успокоиться.

Что, собственно, случилось? Ничего не случилось. Он достойно и с выгодой для себя избежал смертельной опасности. Это главное. А все остальное не имеет значения.

Что же до Тимура Русланова… Еще не вечер. Не вечер еще. Гора с горой не сходится, а человек с человеком сходится. Сойдутся и они. И тогда уж Реваз припомнит ему эту ночь. Припомнит, припомнит! «Ничего личного». Ты еще не знаешь, фраер, с кем связался!..

Между тем на рейде Поти бросил якорь еще один танкер, а еще два болтались в Атлантике тяжелыми ржавыми утюгами. Неостановимо, как маховики хорошо отлаженного механизма, разворачивался масштабный бизнес, втягивая в свою орбиту людей, как речная стремнина увлекает кружащие в тихой заводе листья. Истоки его были в событиях пятилетней давности и еще раньше – во временах антиалкогольной кампании Горбачева.