Текст книги "Пьяный корабль. Cтихотворения"

В сороковой роман мечта уносит вас…

Вдруг – в свете фонаря, – прервав виденья ваши,

Проходит девушка, закутанная в газ,

Под тенью страшного воротника папаши.

И, находя, что так растерянно, как вы,

Смешно бежать за ней без видимой причины,

Оглядывает вас… И замерли, увы,

На трепетных губах все ваши каватины.

Вы влюблены в нее. До августа она

Внимает весело восторженным сонетам.

Друзья ушли от вас: влюбленность им смешна.

Но вдруг… ее письмо с насмешливым ответом.

В тот вечер… вас опять влекут толпа и свет…

Вы входите в кафе, спросивши лимонаду…

Нет рассудительных людей в семнадцать лет

Среди шлифующих усердно эспланаду!

Перевод Б. Лившица

Зло

Меж тем как красная харкотина картечи

Со свистом бороздит лазурный небосвод

И, слову короля послушны, по-овечьи

Бросаются полки в огонь, за взводом взвод;

Меж тем как жернова чудовищные бойни

Спешат перемолоть тела людей в навоз

(Природа, можно ли взирать еще спокойней,

Чем ты, на мертвецов, гниющих между роз?) —

Есть бог, глумящийся над блеском напрестольных

Пелен и ладаном кадильниц. Он уснул,

Осанн торжественных внимая смутный гул,

Но вспрянет вновь, когда одна из богомольных

Скорбящих матерей, припав к нему в тоске,

Достанет медный грош, завязанный в платке.

Перевод Б. Лившица

Ярость цезарей

Бредет среди куртин мужчина, бледный видом,

Одетый в черное, сигарный дым струя,

В мечтах о Тюильри он счет ведет обидам,

Порой из тусклых глаз бьют молний острия.

О, император сыт, – все двадцать лет разгула

Свободе, как свече, твердил: «Да будет тьма!» —

И задувал ее. Так нет же, вновь раздуло —

Свобода светит вновь! Он раздражен весьма.

Он взят под стражу. – Что бормочет он угрюмо,

Что за слова с немых вот-вот сорвутся уст?

Узнать не суждено. Взор властелина пуст.

Очкастого, поди, он вспоминает кума…

Он смотрит в синеву сигарного дымка,

Как вечером в Сен-Клу глядел на облака.

Перевод Е. Витковского

Зимние мечтания

Наш розовый вагон обит небесным шелком —

Войди и позови;

Нам будет хорошо: совьем уютно, с толком

Мы гнездышко любви.

Ты заслонишь глаза ручонкою проворной —

Тебе глядеть невмочь

Туда, где за окном волчиной стаей черной

Гримасничает ночь.

Потом ты ощутишь: слегка горит щека;

То легкий поцелуй, как лапки паучка,

Бегущего по нежной шее;

И, голову склоня, ты мне велишь: «Найди!»,

И будем не спеша – дорога впереди —

Ловить бродячего злодея…

Перевод А. Кроткова

Уснувший в ложбине

В прогале меж дерев серебряно блистая,

Река поет и бьет о берег травяной;

На солнечном огне горит гора крутая,

В ложбине у реки клубится жар дневной.

Спит молодой солдат, упав затылком в травы,

На ложе земляном – его удобней нет;

Рот приоткрыт слегка, и волосы курчавы,

По бледному лицу стекает теплый свет.

Он спит. Он крепко спит. И видит сны земные —

С улыбкой слабою, как малыши больные;

Согреться бы ему – земля так холодна;

Не слышит он во сне лесного аромата;

К недышащей груди ладонь его прижата —

Там с правой стороны два кровяных пятна.

Перевод А. Кроткова

В зеленом кабаре

Шатаясь восемь дней, я изорвал ботинки

О камни и, придя в Шарлеруа, засел

В «Зеленом кабаре», спросив себе тартинки

С горячей ветчиной и с маслом. Я глядел,

Какие скучные кругом расселись люди,

И, ноги протянув далеко за столом

Зеленым, ждал – как вдруг утешен был во всем,

Когда, уставив ввысь громаднейшие груди,

Служанка-девушка (ну! не ее смутит

Развязный поцелуй) мне принесла на блюде,

Смеясь, тартинок строй, дразнящих аппетит,

Тартинок с ветчиной и с луком ароматным,

И кружку пенную, где в янтаре блестит

Светило осени своим лучом закатным.

Перевод В. Брюсова

Испорченная

Трактира темный зал, и запахи его —

Плоды и виноград – мне будоражат чресла.

В тарелку положив – не знаю я, чего;

Блаженствовал теперь в огромном чреве кресла.

Я слышу бой часов и с наслажденьем ем;

Но распахнулась дверь – аж затрещали доски,

Служаночка вошла – не знаю я, зачем:

Косынка набекрень, испорчена прическа.

Мизинцем проведя по розовой щеке,

Подумала она, должно быть, о грешке;

Припухшая губа пылала что есть силы.

Дотронулась мельком до моего плеча,

И, верно поцелуй возжаждала, шепча:

«Смотри-ка, холодок на щечку я словила…»

Перевод Б. Булаева

Блестящая победа под Саарбрюккеном,

одержанная под возгласы «Да здравствует император!» – бельгийская роскошно раскрашенная гравюра, продается в Шарлеруа, цена 35 сантимов

Голубовато-желт владыка в бранной славе,

Лошадку оседлал и вот – сидит на ней;

Мир видеть розовым он нынче в полном праве.

Он кротче папочки, Юпитера грозней.

Служивые стоят и отдыхают сзади,

При барабанчиках и пушечках найдя

Покоя миг. Питу, в мундире, при параде,

От счастья обалдел и смотрит на вождя.

Правее – Дюманэ, зажав приклад винтовки,

Пострижен бобриком, при всей экипировке,

Орет: «Да здравствует!» – вот это удальство!..

Блистая, кивер взмыл светилом черным… Рядом

Лубочный Ле-Соруб стоит к воякам задом

И любопытствует: «Случайно, не того?..»

Перевод Е. Витковского

Буфет

Дубовый, сумрачный и весь резьбой увитый,

Похож на старика объемистый буфет;

Он настежь растворен, и сумрак духовитый

Струится из него вином далеких лет.

Он уместить сумел, всего себя натужив,

Такое множество старинных лоскутков,

И желтого белья, и бабушкиных кружев,

И разукрашенных грифонами платков;

Здесь медальоны, здесь волос поблекших прядки,

Портреты и цветы, чьи запахи так сладки

И слиты с запахом засушенных плодов, —

Как много у тебя, буфет, лежит на сердце!

Как хочешь ты, шурша тяжелой черной дверцей,

Поведать повести промчавшихся годов!

Перевод Е. Витковского

Моя богемная жизнь

(Фантазия)

Запрятав кулаки по продранным карманам,

В роскошнейшем пальто – с него весь ворс облез —

Я с Музою бродил под куполом небес,

И мыслями летел к любимым и желанным!

Как Мальчик-с-пальчик – я, волнуясь и спеша,

Бросал зерно стихов – проростки вящей славы;

И, подтянув штаны – потерты и дырявы —

Я отдыхал в горсти Небесного Ковша.

Я слышал шорох звезд в густой пыли обочин;

Был каплями росы мне прямо в лоб вколочен

Густой могучий хмель сентябрьского вина;

Взирая на свои разбитые ботинки,

На лире я бряцал – тянул чулков резинки,

И рифменным огнем душа была пьяна!

Перевод А. Кроткова

Вороны

Господь, когда равнина стыла,

Когда в сожженных хуторах

Мечи устали сеять страх,

На мертвую натуру с тыла

Спошли любезное свое

Блистательное воронье.

Лететь навстречу катастрофам —

Вот ваш от бури оберег!

Летите вдоль иссохших рек

И вдоль путей к седым голгофам,

Вдоль рвов и ям, где плещет кровь;

Рассыпьтесь и сберитесь вновь!

Кружитесь, тысячные стаи,

Слетясь зимой со всех концов,

Над тьмой французских мертвецов,

Живых к раздумью призывая!

О, вестник – совести тиран,

О, похоронный черный вран!

С небес сошедшие святые,

Рассевшись в сумраке гаёв,

Оставьте майских соловьев

Для тех, кого леса густые

Сковали путами травы —

Для тех, кто навсегда мертвы.

Перевод Б. Булаева

Восседающие в креслах

В провалах зелени сидят тупые зенки.

Недвижимая длань пришпилена к бедру.

Проказой-плесенью, как на замшелой стенке,

Испятнана башка – на ней бугор к бугру.

Уродливый костяк изломан, как в падучей.

А кресла – прутяной изогнутый обвод —

С утра до вечера баюкают скрипуче

Ублюдочную плоть, невыношенный плод.

Седалища чудил просижены до блеска —

Сверкают так, что хоть обойщика зови.

И поседелых жаб потряхивает резко

Злой озноб снеговой в негреющей крови.

Так безмятежен дух коричневой истомы,

Так немощь их телес заносчиво глуха —

Как будто, затаясь в набивке из соломы,

Им летний зной согрел вместилище греха.

А пальцам скрюченным и ныне почему бы

Побудку не сыграть, со страстью закрутив?

Нет, намертво свело – в колени вбиты зубы,

И брякает в ушах кладбищенский мотив.

Попытка чуть привстать для них подобна смерти.

Как злобные коты на схватке удалой,

Трясут лопатками и фыркают, что черти.

Но гаснет пыл бойцов – штаны ползут долой.

Заслышат чужака – трепещут ног кривули,

Наставят лысины бодливые быки.

И пуговицы их, летя, разят как пули,

И сверлят вас насквозь их дикие зрачки.

Глаза побитых псов отравою плюются;

Вас волокут на дно, победно вереща;

Незримые клешни мечтают дотянуться

До теплой слабины гортанного хряща.

Укрывши кулаки под бахромою сальной

Обтрепанных манжет, совеют упыри.

Им будоража нюх, как аромат миндальный,

Желанье мщения вздувает пузыри.

Когда суровый сон им веки плотно смежит —

Подсунув плети рук под любострастный зад,

Соитьем с креслами седая грезит нежить,

Приумноженьем тех, на чем они сидят.

Краями бороды зудящий член тревожа,

Cтрекозам вслед заслав плевки густых чернил,

Пыльцою запятых усеянные, рожи

Насилуют того, кто их обременил.

Перевод А. Кроткова

Голова фавна

В листве, в шкатулке зелени живой,

В листве, в цветущем золоте, в котором

Спит поцелуй, – внезапно облик свой

Являя над разорванным узором

Орнамента, глазастый фавн встает,

Цветок пурпурный откусив со стебля,

Вином окрасив белозубый рот,

Хохочет, тишину ветвей колебля:

Мгновение – и дерзок, и упрям,

Он белкой мчится прочь напропалую,

И трудно, как на ветках снегирям,

Опять уснуть лесному поцелую.

Перевод Е. Витковского

Таможенники

Честящие: «К чертям!», цедящие: «Плевать!»,

Вояки, матросня – отбросы и крупицы

Империи – ничто пред Воинством Границы,

Готовым и лазурь вспороть и обыскать.

С ножом и трубкою, с достоинством тупицы

И псом на поводке – едва начнет опять

Лес мглой, как бык слюной, на травы истекать —

На пиршество свое таможенник стремится!

Для нимф и для людей – един его закон.

Фра Дьяволо схватив и Фауста в потемках,

«Стой, – рявкнет, – старичье! Ну, что у вас в котомках?»

И, глазом не моргнув, любой красотке он

Досмотр устроит: все ли прелести в порядке?

И под его рукой душа уходит в пятки!

Перевод М. Яснова

Вечерняя молитва

Прекрасный херувим с руками брадобрея,

Я коротаю день за кружкою резной;

От пива мой живот, вздуваясь и жирея,

Стал сходен с парусом над водной пеленой.

Как в птичнике помет дымится голубиный,

Томя ожогами, во мне роятся сны,

И сердце иногда печально, как рябины,

Окрашенные в кровь осенней желтизны.

Когда же, тщательно все сны переварив

И весело себя по животу похлопав,

Встаю из-за стола, я чувствую позыв…

Спокойный, как творец и кедра и иссопов,

Пускаю ввысь струю, искусно окропив

Янтарной жидкостью семью гелиотропов.

Перевод Б. Лившица

Военная песня парижан

Весна являет нам пример

Того, как из зеленой чащи,

Жужжа, летят Пикар и Тьер,

Столь ослепительно блестящи!

О Май, сулящий забытье!

Ах, голые зады так ярки!

Они в Медон, в Аньер, в Банье

Несут весенние подарки!

Под мощный пушечный мотив

Гостям маршировать в привычку;

В озера крови напустив,

Они стремят лихую гичку!

О, мы ликуем – и не зря!

Лишь не выглядывай из лазов:

Встает особая заря,

Швыряясь кучами топазов!

Тьер и Пикар!.. О, чье перо

Их воспоет в достойном раже!

Пылает нефть: умри, Коро,

Превзойдены твои пейзажи!

Могучий друг – Великий Трюк!

И Фавр, устроившись меж лилий,

Сопеньем тешит всех вокруг,

Слезой рыдает крокодильей.

Но знайте: ярость велика

Объятой пламенем столицы!

Пора солидного пинка

Вам дать пониже поясницы.

А варвары из деревень

Желают вам благополучья:

Багровый шорох в скорый день

Начнет ломать над вами сучья.

Перевод Е. Витковского

Мои красоточки

Зеленоватый, как в июне

Капустный срез,

Сочится щелок, словно слюни,

На вас с небес,

Дождевики пятнает ваши,

Как жир колбас;

Уродки, вздерните гамаши —

И живо в пляс!

С голубкой снюхались мы сладко,

Соитьем губ!

С уродкой ели яйца всмятку

И суп из круп!

Белянка вызнала поэта

Во мне – тоска!

А ну, пригнись – тебе за это

Я дам пинка;

Помадой, черная сучара,

Смердишь – сблюю!

Ты продырявила гитару

Насквозь мою.

Я рыжую слюнявил свинку,

Как блудодей,

Заразой капая в ложбинку

Промеж грудей!

Я ненавижу вас, дурнушки,

До спазма вен!

Попрячьте титьки-погремушки

В корсажный плен!

И чувства, словно в ссоре плошки,

Крошите вдрызг;

А ну-ка – на пуанты, кошки,

И – громче визг!

Все наши вязки, наши случки

Забыть бы рад!

Прямее спины! Выше, сучки,

Клейменый зад!

И я для вас, мои милашки,

Слагал стишки?

Переломать бы вам костяшки,

Вспороть кишки!

В углах вяжите, паучихи,

Узлы тенёт!

И сам Господь в беззвездном чихе

Вам подмигнёт!

Луна раскрасит рожи ваши,

Как пиалы;

Уродки, вздерните гамаши —

Вы так милы!

Перевод А. Кроткова

Приседания

Полдневный час; в кишках почувствовав укол,

Таращится монах в келейное оконце;

Сияя, как песком начищенный котел,

Ему потухший взгляд дурманит злое солнце;

И головная боль, и так живот тяжел…

Ему не по себе – не греет одеяло;

Сползает с койки прочь, в коленях дрожь сильна;

Пожадничал старик за трапезой немало —

Да мал ночной горшок для грузного гузна;

Рубаху бы задрать повыше не мешало!

Дрожа, едва присел; ступнями в камень врос,

И пальцы на ногах заледенели резко;

На стеклах – желтизна, их выцветил мороз;

Он фыркает, кривясь от солнечного блеска —

Пасхального яйца алей бугристый нос.

Он вытянул к огню дрожащую десницу;

Отвисшая губа; тепло зудит в паху;

Штаны раскалены; назойливая птица

Тревожит изнутри больную требуху;

Он хочет закурить, да трубка не дымится.

Вокруг царит развал: убогий старый хлам,

Лохмотьями кичась, храпит на грязном брюхе;

Скрипучие скамьи по мусорным углам

Укрылись, как в траве огромные лягухи;

Буфет, оголодав, рвет пасть напополам.

И тошнотворный смрад, как тинное болото,

Всю келью затопил, и в черепе – труха;

Щетиной заросла щека, мокра от пота;

И ходит ходуном скамья – не без греха,

И бьет по кадыку тяжелая икота.

А вечером, когда накроет сад луна —

На розовом снегу рисуясь тенью серой,

Присядет задница, огнем окаймлена,

И любопытный нос, притянутый Венерой,

Уткнется в синь небес, не ведающих дна.

Перевод А. Кроткова