Текст книги "Шведский стол (сборник)"

В мире

Путешествие Нильса с дикими курями

В детстве Нильсу казалось, что мама сделала его из сахара – сварила, как конфету. Женщины, приходившие к ним в дом, видя его, неизменно восклицали: «Марта, какой у вас сладкий мальчик!» – и смотрели на него немного странно. «Нильс, поди на кухню, принеси нам коробку с печеньем», – просила мама.

«Наверное, им меня жалко, потому что я сахарный и могу растаять», – думал Нильс, глядя из кухонного окна во двор, где моросил жалобный дождь, и по серому булыжному камню у высокомерного фонаря суетливо бегала белая голубка, с легкой укоризной покачивавшая маленькой головой. Он всегда забывал отнести маме печенье.

Они жили в старом Стокгольме, в темно-рыжем каменном доме с выкрашенными черной масляной краской деревянными ставнями и лязгающими коваными шпорами запоров. Их квартира располагалась на втором этаже, на первом мать держала крошечное шляпное ателье. К середине пятидесятых Швеция почти начисто забыла о недавней войне, женщины обновляли гардероб к каждому сезону, так что заказов Марте Сундин хватало – по крайней мере для того, чтобы прокормить себя и сына.

Мужа у нее не было. Когда Нильс был совсем маленьким, мать что-то рассказывала ему о его отце. Но она прекратила, едва он подрос и научился по утрам вспоминать то, о чем они говорили вечером. Впрочем, некая одновременно пугающая и притягательная личность, называясь отцом, все же навещала его иногда по ночам во сне – притворяясь то святым Йораном, бесстрашно расправляющимся с драконом прямо над крышей их дома, то совсем уж страшным всадником без головы. Чем старше он становился, тем реже были эти посещения. А еще иногда в его уже взрослом сознании совершенно некстати обнаруживались смешные названия детства: шляпа-дагер, шляпка-памеда, шляпа-дерби, шляпка-ромео и шляпка Шарлотта…

Он очень любил узкие мощеные улочки Старого города, убегавшие от Королевского дворца за водой, любил море, оседавшее на памятниках белой солью и зеленой тиной, и разноцветные, чуть сутулые от возраста дома с похожими на пенсне окнами и шляпами крыш.

Лет с тринадцати он начал водить знакомых девчонок на прогулки по родным местам. Он нравился девочкам. В детстве он был игрушечно хорош собою. Период подростковой нескладности у него так и не наступил, и в пятнадцать лет он уже имел совершенно кинематографическую внешность – был высок, широкоплеч, со светлыми волнистыми волосами, прямым носом, большими синими глазами, белозубой улыбкой и высоким лбом, рассеченным чайкой врожденной морщинки, которая придавала его лицу выражение легкого сомнения.

Нильс знал, что его считают красавцем, но не любил, когда ему об этом говорили. Он приводил дочь маминой подруги к Святому Йорану, вспоминал свои фантазии об отце-памятнике и осторожно рассказывал девочке, как в детстве ему казалось, что каменный Йоран по ночам оживает и летает над их домом, оседлав побежденного порабощенного дракона и притворяясь… тучей. Девочка была в восторге и от Нильса, и от его истории. Не зная, как выразить свои чувства, она прикасалась к его руке и смущенно произносила: «Ты такой сладкий! Ты ни на кого не похож!» Нильс руки не отнимал, но в следующий раз звал на прогулку другую девочку.

В шестидесятые Швеция процветала. Трудолюбивые скандинавы построили у себя коммунизм, решили все экономические и социальные вопросы и занялись культурным наследием – государство развернуло крупномасштабную программу по развитию и поддержке музеев и охране исторических памятников. Во всех представляющих ценность домах за счет казны менялись коммуникации, осушались подвалы, проверялась прочность несущих конструкций, реставрировались окна, двери и осуществлялись все прочие операции, позволявшие законсервировать здание.

Однажды, как раз перед шестнадцатилетием Нильса, к ним в дом бесцеремонно позвонили. Открыв дверь, они с матерью увидели на пороге троих мужчин в чистой ярко-синей униформе. Эти трое заговорили хором. В их просторной прихожей стало тесно и шумно.

– Мадам, вас же предупреждали о начале работ! Вам звонили из коммунального департамента и сообщали, что в вашем доме полностью меняются инженерные сети! Вот здесь у меня отмечено, кто и когда с вами разговаривал! – Матери протягивали какую-то таблицу, напечатанную маленькими буквами на длинной, как свиток, бумаге с дырочками по краям.

– Вот ваши соседи подготовили условия для нашей работы, а вы, судя по всему, нет! – продолжал сердитый человек с усами. – Почему мебель в прихожей не убрана? Почему вы хотя бы не прикрыли мебель полиэтиленом? У вас же было достаточно времени для того, чтобы подготовиться!

Им действительно кто-то звонил, мама даже просила его что-то куда-то перетащить. Но он забыл. И теперь ими недовольны эти странные люди.

– Эй, парень! – обратился к нему самый громкий и, видимо, старший. – Ну-ка, давай, поторапливайся! И мать свою подгоняй! Вы же, наверное, сами заинтересованы в том, чтоб мы поскорей закончили, а? Так что давай, давай, быстро! Убирай отсюда эту хреновину! Давай помогу! Понимаю еще, если б мужика в доме не было! А то ведь вон какой здоровый! Давай же! Вон тот большой шкаф прикрыть, ковры снять, все ценные вещи из ванной и прихожей унести! Ну что ты застрял, как башмак в дерьме, давай же поворачивайся!..

Нильс растерянно соображал, что бы ему на это ответить, а «старший» вдруг остановился, нежно погладил стену в прихожей и строго сказал своим товарищам:

– Когда будем тут заделывать, ни пластик, ни акрил не пойдут! Здесь нужны только натуральные материалы – олифа, мел, и краски с земельными пигментами. По-моему, тут хромовая зелень, да? Кстати, рамы нужно будет тщательно осмотреть и, в случае чего, сообщить, чтобы столяры шли сюда в первую очередь! Здесь же подлинные окна! – Со свинцовой стяжкой и железным ветряком. Не дай бог что с деревом! Видели, какое у них шикарное фасетное стекло? В начале, наверное, вообще настоящий «бычий глаз» стоял, а мелкоформатную фасетку где-нибудь в конце прошлого века врезали… Так что, слышите меня, придурки? Чтоб никакой самодеятельности! Каждый шаг согласовывать со мной! Этому дому почти триста лет… – Взгляд «старшего» снова упал на слегка окаменевшего Нильса:

– Да что ж ты стоишь, как пень, а? Одни чокнутые в этом Старом городе, ей богу!..

Нильс подумал, что быть «чокнутым, пнем, башмаком и придурком» гораздо приятнее, чем «сладким мальчиком». Через два года он закончил реальное училище по специальности «многопрофильный строитель».

В начале семидесятых девушки благополучной Швеции остро захотели безоговорочного равноправия и независимости от мужчин. Это, впрочем, не означало, что у двадцатилетнего красавца Нильса стало меньше поклонниц – просто теперь девушки чаще называли его «классным», а не «сладким» парнем. Это его раздражало не так сильно, его романы получили большую протяженность, а студентка педагогического факультета Анна побила рекорд, умудрившись не надоесть ему целых семь с половиной месяцев! Но вообще-то он менял девушек до неприличия регулярно. Брошенные им подруги старались не подавать вида, что страдают, изо всех сил сохраняя модный суверенитет. Нильса это забавляло, но он не был жестоким, да и многочисленные любовные связи не были для него спортом – просто если отношения длились долго, ему становилось скучно. Нильс гулял с девушками в народных парках, танцевал в дансингах, ходил в кино, оставался у них ночевать или приводил на ночь к себе. Он тогда снимал однокомнатную квартиру недалеко от Старого города – на жилье в квартале детства, у него пока не было средств. «Долгоиграющую» Анну он даже как-то взял с собой на обед к маме.

Маме Анна не понравилась. На Анне были джинсы и футболка. Мама посмотрела на нее строго и сказала: «Мне нравится, когда на девушке шляпка», а потом не без гордости показала ей статью в старой рыжей газете. Точно такую же заметку в пятьдесят седьмом году семилетний Нильс собственноручно клеил теплым прозрачным клейстером на стеклянную входную дверь в салон. Мама тогда придирчиво выбирала точное место для газеты – так, чтобы она обязательно попалась на глаза посетительнице, которая будет поворачивать сияющую латунную ручку под хрупкий звук звонка-колокольчика… В заметке рассказывалось, как прогуливавшаяся по улочкам старого Стокгольма Коко Шанель случайно заглянула в шляпный салон Марты Сундин, где ее приятно удивили и ассортимент, и качество исполнения головных уборов. Мама тогда скупила почти все газеты, которые продавались в ближайшем пресс-бюро, и примерно раз в два-три года клеила на дверь новую копию…

– Мне нравится, когда на девушке шляпка, – воинственно повторила мама, на что Анна, нисколько не смутившись, ответила:

– Шляпки больше не в моде. Мы предпочитаем спортивный и практичный стиль. Хотя я понимаю, что вашему поколению это может показаться не очень эстетичным…

Для Нильса было совершенно не важно, в шляпке девушка или нет. Но с Анной они вскоре расстались.

Несколько лет Нильс проработал на разных строительных объектах по всей Швеции, параллельно закончив специальный курс по реставрации, восстановлению и консервации исторических зданий при Королевской Высшей Политехнической школе. Он принимал участие в реставрации Оружейной палаты, дворца Софии Альбертины и летней резиденции короля в Дроттнинхольме. Ему нравилось то, чем он занимался. Нравилось угадывать возраст дома по кирпичной кладке и форме оконной крестовины, нравилось ретушировать старые стены и самому варить для этого иловую краску по рецептуре старинной и обстоятельной: «На 5 литров готовой краски маляр берет 2 килограмма железного купороса и растворяет его в 50 литрах кипящей воды. В полученный раствор замешивается 2–2,5 килограмма ржаной муки мелкого помола, после чего смесь кипятится на слабом огне около четверти часа. По окончании кипячения в раствор при постоянном помешивании добавляется 8 килограмм «красной закиси», «английского красного» или «caput mortum», после чего маляру следует произвести вторичное кипячение раствора в течение дополнительной четверти часа…» У Нильса складывалась крепкая репутация хорошего реставратора.

В семьдесят девятом, когда Нильсу было двадцать девять, крупнейший строительный концерн, в котором он работал, получил подряд в Ливии. Заглянув как-то в здание головного офиса, он случайно обнаружил в столовой забытую кем-то книжку «Ливия – что мы о ней знаем». Об этой стране Нильс не знал почти ничего, разве что смог бы при необходимости найти ее на карте. Ему стало любопытно, он взял книжку домой. В ней рассказывалось, что у Ливии было богатое античное прошлое, что с 1911-го по 1943-й год тут господствовали итальянцы, и что после окончания Второй мировой войны страны-победительницы предоставили стране независимость. Управлять государством должен был король, которого звали Идрис и который принадлежал древнему бедуинскому роду. Его королевство было разрушено и опустошено, однако в пятидесятых в Ливии обнаружились богатые месторождения нефти. Этих ресурсов хватило бы для того, чтобы поднять страну из руин, но король Идрис считал, что его дружба с сильными державами гораздо важнее, чем благополучие собственного народа, и доходы от продажи нефти получал кто угодно, но не сами ливийцы. Народ начинал роптать.

В 1969 году молодой офицер Муамар Каддафи, воспользовавшись отсутствием на месте правителя, совершил переворот. Вел себя мятежник разумно – никого не убил, самых ярых сторонников Идриса посадил в относительно комфортабельную тюрьму, а сам, вдохновленный поддержкой большинства соотечественников, начал строить в стране новую жизнь. На нефтяные деньги осваивались новые сельскохозяйственные земли, возводились больницы и школы, заводы и военные объекты. К середине семидесятых ливийский руководитель решил, что пора подумать не только о хлебе, но и о зрелищах – у восточных немцев был заказан для Триполи огромный планетарий с отличной оптикой. В книге было написано, что небо для араба значит гораздо больше, чем для европейца, – в небе спрятаны все арабские тайны, арабы считают небо живым, именно небо переворачивает календарь и определяет судьбы правителей и простых людей.

Молодой ливийский лидер показался Нильсу вполне симпатичным. Особенно, когда он узнал, что теперь Каддафи электрифицирует Сахару. Освещает пустыню. И тот подряд, который получило их предприятие, предполагает строительство в пустыне сети трансформаторных станций…

Нильс не уснул, пока не дочитал книгу до конца.

Ночью ему снилась пустынная дорога, которую столетиями вытаптывали в песке угловатые ноги одногорбых ливийских верблюдов. Грустный осел с рыжей морковкой. И сухая, шершавая, растрескавшаяся от жары поверхность кожаного бурдюка, под которой перекатывалась тяжелая, как ртуть вода…

На следующее утро он пошел к начальству и попросил включить его в команду специалистов, выезжающих в Ливию. Ему пошли навстречу. Во-первых, потому что помимо богатого опыта реставрации у него были навыки всех основных строительных специальностей и репутация ответственного человека. А во-вторых, потому что из-за него вот уже второй месяц разыгрывалась настоящая атомная война между секретарем генерального директора Ульвой и главным офис-менеджером Петрой.

* * *

Приехав в Ливию, Нильс вспомнил слышанное им во время учебы слово «евритмия», то есть пропорции. Ливийская евритмия была совершенно не похожа на шведскую. Здесь было другое время, другое пространство. И время с пространством по-другому относились друг к другу.

Площадь их строительного объекта исчислялась тысячами квадратных километров. Вдоль древних караванных путей им предстояло построить сто двадцать восемь трансформаторных станций, возвести десятки тысяч опор, между которыми будут протянуты сотни тысяч километров кабеля. Утром они могли уехать за пятьсот километров от лагеря, а вечером вернуться. И это суммарное расстояние, превышавшее протяженность всей Швеции с севера на юг – на «вольво» или тяжеловатом, но быстром «шевроле» преодолевалась часов за шесть – три туда и три обратно. Когда здесь заканчивался сезон дождей, трава росла на глазах, и голая почва меньше чем за полдня покрывалась плотной малахитовой зеленью.

Ливия показалась Нильсу рыжей и горячей. Ливийцы – горячими и черными. А еще они никогда никуда не торопились. Европеец несся на своем автомобиле со скоростью, которую можно было измерять парсеками, окутывая облаками пыли и песка араба. Араб не спеша ехал по той же дороге на меланхоличном ишачке. А когда воздух снова становился прозрачным, смотрел вслед машине со снисхождением и даже жалостью.

В общем, было интересно, и Нильс ничуть не жалел, что напросился сюда. Ему поручили рекогносцировку, операцию которая имела стратегическое значение для всего объекта. Предполагалось, что работать он будет вместе с напарником, ровесником по имени Ульф. По результатам тестов, определявших так называемую способность к корпоративности, Нильс и Ульф должны были составить идеальную мини-бригаду. В их задачу входило исследование территории и выбор наиболее оптимального места для расположения станции. Они отправляются в пустыню самыми первыми, останавливаются в обозначенном на карте квадрате, обследуют условия, на заданном расстоянии от дороги находят участок земли с ровным рельефом, совершают все необходимые замеры, размечают землю под будущее строительство и рисуют план.

Потом на специальном строительном автомобиле с прицепным вагоном-кемпингом на место приезжает бригада в составе семи-восьми человек. Автомобиль, помимо бетономешалки, оснащен всем необходимым для работы в условиях пустыни. Бригада возводит здание – роет котлован, заливает бетонный фундамент, выстраивает опалубку из металлического ригеля, устанавливают на ригель жестяные перекрытия. Потом малярные работы и подготовка внутреннего помещения под установку самого трансформатора. Позже на место приедет подразделение электриков и займется монтажом оборудования.

В соответствии с расчетами плановиков, работа по разметке местности для одной станции выполняется за одну рабочую смену. После чего рекогносцировщики могут вернуться в лагерь. Либо – при условии, что рабочие запаслись всем необходимым, они ночуют в пустыне и утром отправляются дальше. В лагерь же можно приехать в любой момент – когда закончатся продукты, вода, или если просто захочется поговорить с товарищами. Кочевой быт в пустыне был продуман шведскими эргономистами до мелочей, и неудобства сокращены до минимума.

Перед командировкой Нильса отправили на специальные подготовительные курсы, предложив либо четырехнедельное обучение в Швеции, либо трехнедельные занятия и отъезд в Ливию на неделю раньше непосредственного начала работ, – чтобы можно было освоится на месте. Он предпочел второе.

В лагере заканчивался период обустройства – из модульных элементов быстро собирались аккуратные одноэтажные бунгало, организовывались производственные мастерские, принимались отправленные из Швеции машины и оборудование. В общем, дел у двадцати человек пионеров было много.

Предполагалось, что здесь – в зависимости от этапа строительства – будут проживать до ста пятидесяти человек, многие из которых возьмут с собой жен и детей. В каждом бунгало было четыре комнаты, два комплекта удобств и мини-кухня. В центре лагеря располагалось просторное здание столовой, которое одновременно должно было служить чем-то вроде клуба.

Йоста Ульссон, супервайзер, то есть постоянно присутствующий на месте руководитель, загорелся идеей построить бассейн. Вообще-то лагерь располагался недалеко от моря. Но, во-первых, у сорокапятилетнего Йосты была молодая жена – общеизвестная стерва, которая наверняка будет требовать себе условий класса люкс. А во-вторых, начальнику страсть как хотелось продемонстрировать арабам чудеса современной строительной техники и за рекордно короткое время соорудить настоящий бассейн с очищающими фильтрами и ионизатором.

И Нильс, и остальные ребята на строительстве бассейна работали с удовольствием. Вырыли яму, укрепили, проармировали, залили бетоном, проложили всю необходимую изоляцию, протянули трубы, поставили насос и очищающий фильтр, а потом покрыли бассейн голубой кафельной плиткой, выложив синим цветом на дне название своего предприятия. Землю вокруг разровняли, засеяли истерично растущей местной травой, в универмаге купили шезлонги а-la Баден-Баден и полосатые тенты, а под раскидистым мимозным эвкалиптом устроили что-то вроде бара – установили пару холодильников, дискретно спрятав их в желтых благоухающих ветках дерева.

– Мы уедем, а эти обезьяны еще лет двести будут тут своих детей купать и вспоминать о том, как шведы за несколько дней построили настоящий бассейн! – самодовольно заявил Йоста.

Накануне Нильс съездил в Лептис-Магну, удивительный город, построенный в первом тысячелетии до нашей эры. Увидел величественные руины форума с курией, базиликой и несколькими храмами, развалины рынка и огромный, обращенный к морю театр, высеченный из кружевного мрамора. А еще там были термы с потрясающими полами из ювелирной мозаики, открытым плавательным бассейном, палестрой для гимнастических упражнений и стройными, хоть и по большей части безрукими, статуями.

– Пусть, пусть эти черноголовые увидят, наконец, что такое современность! – продолжал Йоста.

Нильс снова представил пожилого ливийца, снисходительно и печально смотрящего вслед стремительному авто цивилизации – и ему захотелось сказать Йосте что-нибудь неприятное. Но он сдержался.

Он старался не сидеть в лагере, и как только предоставлялась возможность, уезжал куда-нибудь вглубь страны, всякий раз испытывая ощущение чуда, когда монотонный песчаный пейзаж вдруг превращался в цветущую рощу – апельсиновую, миндальную или оливковую. Нильс улыбался арабам, и те из них, кто замечал его улыбку, улыбались ему в ответ.

Его напарник Ульф запаздывал, у него возникли какие-то семейные обстоятельства, и в день, когда по графику они должны были впервые выехать на рекогносцировку, он еще не прибыл в лагерь. Нильсу же очень хотелось поскорее приступить к делу и он решил отправиться на место самостоятельно, предполагая поработать и вечером вернуться в лагерь.

Часа два он ехал на своем полугрузовом, похожем на ротвейлера черном «шевроле», дразня скоростью ветер и поднимая веером песок из-под колес. В машине звучала звонкая, энергичная «АББА», работал кондиционер, Нильсу было приятно ощущать прохладную пружинистую скорость. За окном неподвижно лежала жаркая желтая пустыня с редкими вкраплениями темных кустов на фоне рыжих гор, которые ливийцы называли Зелеными. Нильсу нравилось то, что они собираются освещать Сахару. И то, что его производственная операция была самой первой…

Добравшись до нужного километра, припарковал машину, вытащил свой геодезический инструментарий и начал долго осматриваться по сторонам. Они изучали рекогносцировку и выбор места в училище, у Нильса даже имелись кое-какие практические навыки, но запаздывавший Ульф был более опытным специалистом.

«Прежде чем строить, осмотри внимательно местность. Выбери такое место, чтобы здание не мешало природе», – было написано в старом уставе мастеров. Нильс мерил песок шагами, прикидывал на глаз, проверял приборами. При помощи теодолита искал ровную линию и нужный угол. Вписывал искомую высоту нивелиром. Секстантом определял позиционность, пытаясь искусственно посадить солнце за горизонт. И никак не мог принять решение.

О том, что прошло много времени, он догадался, почувствовав голод. Вытащил маленькую походную плиту – модернизированный примус, развел огонь, вынул из сумки-холодильника галеты и рагу из телятины с овощами в посудине из жаропрочной фольги, которое ему утром вручила пожилая повариха Берит. Он как-то помог ей что-то куда-то переставить, и два раза съездил с ней на рынок, который здесь назывался смешным словом «сук». А вчера вечером Берит постучала к нему в комнату и сказала, что для пустыни может приготовить ему что-нибудь особенное. И что вообще, если он чего-нибудь захочет, он должен сразу ей об этом говорить, не обращая внимания на меню, которое вывешивается в столовой по понедельникам. Она всегда с радостью приготовит ему что-нибудь персональное. Йоста, конечно, может посмотреть на это косо, решив, что так они нарушают производственную демократию, но тогда она объяснит начальнику, что блюда из общего меню не всегда подходят для походного питания…

Нильс не стремился к гастрономической исключительности, Берит и для всех готовила вкусно, но ее забота была ему приятна. «В общем меню телятины вроде не было», – с улыбкой подумал он и вспомнил мать. Нежность, с которой она относилась к нему в раннем детстве, сложные разговоры о любви, которые она вела с ним, пока он ничего не понимал…

Сварив себе настоящий мелкомолотый кофе в маленькой алюминиевой джезве с блестящими боками и немного потускневшим дном, он присел с чашкой на складной деревянный стульчик. Пил кофе маленькими глотками и думал, что так и не определил, где же ему все-таки расположить самую первую станцию так, чтобы она не мешала природе… Рыжий придорожный песок, уходя вглубь пустыни, превращался в желтый. По молочному небу не спеша катилось сливочное солнце.

Вокруг не было ничего и было все. Он сидел, почти не шевелясь – думая обо всем и не думая ни о чем. Снова вспомнил мать, ее очень прямые, по послевоенной моде, плечи, белую блузку и воротник с бантом, волосы, уложенные над высоким лбом золотой дюной. Их средневековую улочку и рождественскую ярмарку на Большой площади Старого города. То, как украдкой плакала Анна в их последнюю встречу. И маленький остров в Стокгольмских шхерах, и еще какие-то некрупные события и кадры, которые дробились-дробились, становились настолько маленькими, что все слова, в которые их можно было одеть, были им велики… Щебень, гравий, галька, песок…

А потом произошло чудо. Огромное солнце, которое целый день с восточной медлительностью катилось по небу, вдруг за считанные секунды – с европейской скоростью – ушло за горизонт. Словно в обморок упало. Белое небо с размаху опрокинулось куда-то в антимир, став на мгновенье абсолютно черным. Но уже в следующий миг чья-то невидимая рука щедро и неровно засеяла небо звездами. Словно вернула раздробленное на воспоминания солнце… А следом за ним в небе появилась луна под прозрачной чадрой.

Ничего похожего Нильс прежде не испытывал. Ему захотелось, чтобы все это повторялось еще и еще. Но только он должен быть один – что-то подсказывало, что впечатление утратит часть своей силы, если рядом будет другой человек.

Йоста вначале наотрез отказался разбивать мини-бригаду. Кричал, что работа в пустыне в одиночку противоречит нормам безопасности труда, что так они нарушат трудовое законодательство и положение о строительных предприятиях… Что ответственность за все, что происходит на стройке, лежит исключительно на нем, и что именно ему придется садиться в тюрьму.

Ульф между тем запаздывал еще как минимум на неделю. Лишних людей в лагере не было. Отложить работу рекогносцировщиков на целых семь дней означало сломать график – в результате знаменитые своей пунктуальностью шведские строители рисковали нарушить план поэтапной сдачи объекта. Этого Йоста допустить не мог ни при каких обстоятельствах. Йоста приехал сюда не просто строить – Йоста чувствовал себя миссионером от строительства, он обязан был продемонстрировать дремучим арабам безупречную строительную технологию, практикуемую на западе. Он должен был доказать им, что если в контракте указано, что объект сдается первого января в 00 часов 00 минут, то именно в этот день и в этот час будет подписан приемо-сдаточный акт. Без единого замечания со стороны заказчика!

График – графиком, но отпускать этого странного Нильса одного в пустыню он опасался. Не дай бог, что-нибудь случится – отвечать-то действительно придется ему. По норме техники безопасности вне лагеря рабочие должны были трудиться по крайней мере вдвоем. Йоста твердо придерживался нормы до того момента, пока за ужином не поймал адресованный Нильсу взгляд своей жены Эвы. Он хорошо знал, что означает это выражение ее глаз. И знал, что когда Эва смотрит так не на него, а на кого-то другого, он, Йоста Ульссон, впадает в плохоконтролируемую ярость и запросто может совершить что-нибудь противоправное. В общем, как ни верти, с безопасностью возникали явные сложности.

Мучительно проразмышляв целую ночь, начальник стройки решил как можно быстрее отправить Нильса куда-нибудь подальше. Ведь если этого кретина в Сахаре сожрут скорпионы, в тюрьму Йосту посадят ненадолго. А может, и вообще не посадят – всего лишь лишат права работать по специальности и заставят заплатить штраф. А вот если Йоста совершит убийство из ревности, тут ему уже вряд ли что-нибудь поможет…

Спустя две недели наконец приехал Ульф. К этому времени Нильс научился сам справляться с задачей. К тому же плановики подсчитали, что общий строительный процесс пойдет быстрее, если у них будет две единицы рекогносцировщиков – Нильс и опытный Ульф, которого решили объединить с Матсом Карлегардом. Матс был совсем мальчишкой, только что закончившим училище, его взяли разнорабочим, на подхват, но он оказался настолько толковым, что ему запросто можно было доверить более серьезную операцию. То есть без привлечения дополнительных ресурсов предприятие получало возможность организовать работу более продуктивно с тем, чтобы на завершающем этапе у них появился приличный люфт по времени для электрики. Электрика имела обыкновение преподносить сюрпризы даже дома, в Швеции, так что выигрыш по срокам на первом этапе шел на пользу всему проекту.

В общем, Нильсу сделали какую-то особую прививку и официально позволили работать в пустыне без напарника в течение максимум сорока восьми часов. После чего он обязан был вернуться в лагерь, дабы соблюсти свое – свято охраняемое шведскими профсоюзами – право на отдых.

Нильс всегда выбирал себе районы пустыни, расположенные подальше от лагеря. Все всегда происходило по одной и той же схеме. Он выезжал из лагеря рано утром, к полудню добирался до места. Устраивался, разбивал бивак. Заранее монтировал походный душ, представлявший собой складную конструкцию из легкого алюминиевого профиля с полиэтиленовой шторой, потом выкатывал большой бак воды, присоединял шланг к гусаку и маленькому насосу. Устанавливал примус. Откидывал сиденья машины так, чтобы вечером можно было лечь спать. Готовил геодезические инструменты.

Свив в пустыне гнездо и подготовив себе поле деятельности, устраивал перерыв – варил крепкий кофе и не спеша выпивал две чашки с кунжутовыми или тминными хрустящими хлебцами. Потом приступал к работе – выбирал место для станции, вымерял ландшафт, тщательно контролировал рельеф песка, определяя наиболее устойчивые участки, то и дело менял инструменты. Прежде, чем сделать окончательный выбор, обедал. Еду он возил в сумке-холодильнике. Повариха Берит его баловала.

Достать в Ливии свинину было практически невозможно. Многих его товарищей это возмущало. Особенно по субботам, за ужином, когда строителям официально позволялось крепкое пиво. Нильс этих жалоб никогда не поддерживал: во-первых, в жару вообще не очень-то хотелось мяса, а во-вторых, ему нравилась местная кухня.

Большая энтузиастка своей профессии, Берит подружилась с женой представителя заказчика Али, и та научила шведскую повариху готовить по-ливийски. В лагере новую кухню не приняли, а Нильс ее оценил – и ягнятину с розмарином, и кус-кус, чем-то похожий на рис, который по правилам надо есть руками, и все эти необыкновенные блюда из овощей. Открывая сумку с едой, он всегда улыбался, потому что, к каждой посудине из алюминиевой фольги Берит приклеивала скотчем маленькую записку, где сообщалось, из чего это приготовлено, и как это нужно есть – что-нибудь вроде «обязательно разогрей» или «если хочешь, можешь есть холодным». Иногда Нильсу хотелось чего-нибудь шведского, и его всегда поражало, что именно в такой день у него в сумке обнаруживалось классическое жаркое «искушение Янссона» или тефтельки с картофельным пюре. Нильс узнавал их, не поднимая крышку – по отсутствию инструкций. И улыбался еще шире.

Йосте, кстати, не нравилось, что Берит готовит Нильсу отдельно. Это противоречило шведской демократии вообще и положениям о производственной этике их предприятия в частности. Но запретить Йоста не мог. Ведь то, что Нильс столовался по-ливийски, экономило драгоценную свинину. Начальник умудрялся доставлять в Ливию шведских поросят – под видом то ли красящего пигмента, то ли сушильного агента, – в общем, такого специального стройматериала, о котором, по его словам, в Ливии еще и слышать не слышали. Материал, мол, транспортируется исключительно замороженным в непрозрачной упаковке и мгновенно портится при открывании… Йоста ждал от подчиненных восторгов и благодарности за свою заботу и изобретательность. Подчиненные благодарили и восторгались. Все, кроме этого хренова отшельника и этой стокилограммовой бабы с кухни! Которая к тому же попыталась поучить его жизни – мол, местная кухня лучше приспособлена к местному климату. Какой климат! У них свой климат! У них везде кондиционеры! И даже бассейн!