Текст книги "Девочка из черного мрамора"

Глава 11. Урок рисования

Собирался дождь. Тучи, сизые и набрякшие, нависли над школой так низко, что едва не задевали ее брюхом. И хотя до вечера оставалась еще пара часов, окна уже сейчас облепили сумерки.

Коридор опустел. Тамарины шаги прокатывались от одной стены до другой, каждый раз заставляя ее вздрагивать, словно принадлежали не ей. Всего-то и нужно было дойти до кабинета рисования, где по расписанию стоял последний на сегодня урок. Но этот короткий путь вдруг показался ей совершенно непреодолимым. За окнами покачивались влажные от ветра темно-золотые кроны деревьев. Очень некстати вспомнились слова курьера: «Не хотел сюда ехать… Плохое место… Зачем они детей сюда поселили…»

Что-то зашуршало, зашелестело совсем рядом – как тогда, в библиотеке. Тамара покосилась на стену. Представила себе, что там, внутри, ползает сейчас что-то огромное. Чудовище. Хтонический монстр. Змей таких исполинских размеров, что способен при желании обвить всю школу кольцом. Как василиск во второй части «Гарри Поттера».

Шелест стих, словно воображаемый змей услышал Тамарины мысли и решил, что она слишком догадливая и нужно затаиться. Потом появился новый звук – гудение, – уже куда больше похожий на работу труб и коммуникаций.

– Тамара, вот ты где! Ждем только тебя! – Впереди, улыбаясь, придерживала открытую дверь Вероника Сергеевна, учительница рисования.

Свободная белая блузка, обтягивающие голубые джинсы, немного полинявшие розовые волосы, собранные в короткий пышный хвостик на затылке. Учителя здесь, к большому Тамариному удивлению, почти все были довольно приятными. Или как минимум терпимыми. Не устраивали внезапных контрольных, не жаловались родителям, общались почти на равных. Вероника Сергеевна (вообще-то она просила называть ее просто Вероникой) из всех казалась самой милой: едва ли сильно старше двадцати, смешно шутит, красит волосы в разные цвета, заразительно улыбается, рисует комиксы. И тем обиднее было Тамаре, что у нее самой с рисованием было, прямо скажем, не очень. Ее потолок – чертить загогулины на полях и, может быть, набросать схему для очередного браслета – сетку из разноцветных квадратиков.

– Извините.

Тамара протиснулась мимо учительницы в класс, ни на кого не глядя, села возле пустого мольберта и только теперь поняла, что сжимает в руках книгу, которую, видимо, прихватила с собой из библиотеки. «Самые удивительные замки мира» – тускло золотились на темно-зеленой обложке стершиеся буквы. Она быстро сунула книгу в сумку, а сумку под стул. Поля и Нина бросили на нее со своих мест быстрые взгляды – как ей показалось, не слишком добрые.

Вероника оперлась об учительский стол, переплела руки на груди, показав спрятанный под блузкой край татуировки – кажется, это была изогнутая оголенная ветка дерева, – и улыбнулась.

– Ну, раз все в сборе… Признаюсь честно, я хотела заставить вас рисовать натюрморт с вазой и яблоком…

Нина застонала, Артем, несмотря на эйрподс в ушах, закатил глаза – значит, все слышал и, как всегда, ломал комедию, изображая пофигиста.

– Да, совершенно согласна. – Вероника рассмеялась. – Вся эта скукотища вроде штриховок, шаров и конусов очень важна для отработки техники… Но я хочу, чтобы сначала вы полюбили рисование и поняли, какое это волшебство. Поэтому сегодня мы просто немного развлечемся, да? Вы не против?

Девочки кивнули. Артем усмехнулся и демонстративно сунул нос в телефон.

– Отлично. Тогда задание такое: нарисуйте комикс о том, как прошел ваш день. Любой день, не обязательно сегодняшний. Комикс может быть короткий, достаточно четырех-шести кадров. Рисуйте как вам нравится, в любой манере, не заморачивайтесь над тем, чтобы получилось идеально. Тут главное – просто поймать поток, понимаете? Войти во вкус. Увидеть, что вы можете создавать что-то сами и это потрясающе. А перфекционизм… отложим до следующего раза. Пусть нашим девизом будет: лучше сделать небезупречно, но сегодня, чем создать шедевр, но никогда.

Все начали рисовать. Даже Артем, откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, как бы нехотя водил карандашом по альбомному листу. Тамара уже успела заметить, что на черном чехле его телефона выделялась графичная фигура мужчины в косухе и с бейсбольной битой – явно из какого-то комикса. Значит, неудивительно, что задание, которое дала Вероника, хоть немного его зацепило.

Она тоже подтянула альбом к себе поближе, расчертила лист на четыре прямоугольника и взялась за дело. Вообще все ее дни в последнее время похожи один на другой, и ничего такого особенного или радостного, что хотелось бы увековечить на бумаге, с ней давно не случалось. То есть был, конечно, тот самый первый день в школе, когда она забрела в подвал, а потом оказалась в больнице… Но это точно не стоило вспоминать. Поэтому Тамара решила нарисовать комикс про то, что было с ней сегодня.

Как там сказала Вероника? Поймать поток? Войти во вкус? Увидеть, что можно создавать что-то самой и это потрясающе? Что ж… Вдруг это и правда сработает. В первом кадре Тамара изобразила свою встречу с курьером и новенький айфон. Во втором – урок литературы: она сидит за партой и смотрит в книгу. К третьему увлеклась и попробовала нарисовать библиотеку и Соню.

– Ну и уродцы, – услышала Тамара прямо у себя над ухом. – Это кто вообще? Почему такие кривые?

Артем. Проклятый Артем Самбуров стоял в проходе, в двух шагах от Тамариного стола, и, склонив голову набок, рассматривал ее комикс. Ясно, понятно.

– Тебя не касается! – рявкнула она и захлопнула альбом.

– Какая нежная.

– Артем! – Вероника Сергеевна подняла бровь и сделала несколько шагов к ним. – Не надо так, пожалуйста. Это некрасиво. Давайте учиться общаться друг с другом корректно. Если хочется рассказать человеку о его зонах роста и показать, что исправить, лучше делать это совсем по-другому. Во-первых…

– Ладно-ладно! – Артем полушутливо поднял ладони как бы в знак примирения. – Я понял. Мнение свое выразить уже нельзя.

– Есть граница, – терпеливо начала Вероника, – после которой мнение может превратиться в хамство. И если твои слова обижают… Тамара! Подожди, куда ты?

– У меня… голова болит, – бросила Тамара через плечо, уже стоя в дверях и застегивая сумку. – Давление, наверное, низкое.

– Можно я посмотрю твой рисунок? Если ты расстроилась… – Уголки Вероникиных губ поползли вниз. Она шагнула к Тамаре, надеясь ее остановить.

– Что? Не-е-ет. – Тамара выдавила улыбку. Изо всех сил. Как выдавливают последнюю горошинку пасты из тюбика. – Вообще не расстроилась. Просто нужно на воздух. Или прилечь. Прилечь на воздухе…

– Давай я провожу тебя к врачу?

– Нет, спасибо, я сама. Правда.

– Ты дойдешь? Точно?

– Ага. Извините.

– Если захочешь, приходи потом… ко мне.

Последние слова Вероники разбились о закрытую дверь. Тамара уже оказалась одна, в спасительном сонном полумраке коридора. Ей было немного совестно, что пришлось обидеть учительницу, которая, кажется, искренне хотела ей помочь. Но и оставаться в классе сил больше не было. Как ужасно она ошиблась, когда поверила, что хотя бы в этот раз что-то может получиться. Может, и могло бы, если бы не ее одноклассники, не этот Артем, который непонятно что о себе возомнил, не Лера… Тамара прикрыла глаза и на внутренней стороне век увидела самодовольное скуластое лицо Самбурова, которое тут же скорчилось, словно от чудовищной боли. В следующую секунду Артем уже лежал неподвижно на влажной осенней листве, по которой медленно расплывалось багровое пятно. В мутнеющих белесых глазах отражалось тяжелое сентябрьское небо.

Тамара прижала пальцы к вискам, изо всех сил зажмурилась, затрясла головой. Видение пропало, но она успела уловить полупрозрачный ускользающий шелест, который растворялся в гулкой тишине коридора. Уже на третьем этаже Тамара бросила взгляд вниз, туда, где плескалась, закрывая нижние ступеньки, темнота. И где из сероватого сумеречного одеяла выглядывали контуры окрыленной девушки. Сейчас, окруженная тенями, она была больше похожа на сгорбленную гарпию, чем на печального ангела, музу или кем там хотел изобразить ее неизвестный скульптор. Перья будто растопырились, губы вздернулись в хищном оскале, пальцы вытянулись, превратившись в длинные крючковатые когти.

– Так, все, – прошептала Тамара и, едва ли не с силой отлепив взгляд от статуи, побежала по коридору к спальне.

После того как она сделала по комнате несколько кругов, открыла окно и вдохнула воздух, опьяняющий запахами влажной земли, прелых листьев и лопающихся по швам туч, сердце забилось чуть спокойнее. Самую малость.

Скинув балетки, Тамара забралась на постель с ногами, накинула на плечи пушистый голубой плед. Включила лампу на прикроватной тумбочке. Ожесточенно впилась зубами в кончик ногтя на большом пальце, как делала всегда, когда нервничала. Можно, конечно, позвонить маме с папой и попросить, чтобы они ее забрали. Но родители скажут, что она, как обычно, дра-ма-ти-зи-ру-ет. Да, мама очень любила растягивать это слово и произносить его по слогам.

Тамара задумалась: а что, если в этот раз она и правда драматизирует? Может, ее внутренний компас сбился и его стрелка ошалело мечется, ошибочно сигнализируя о том, что и в этой школе что-то не так? Можно ли вообще доверять своим чувствам, если тебе всю жизнь говорят, что ты не имеешь на них права и нужно чувствовать как-то по-другому? Не так остро. Не так бурно. Так, чтобы не доставлять другим неудобства.

Тамара свернулась калачиком и принялась убеждать себя, что ничего странного тут, в этом особняке, нет. Просто у Тамары здесь с самого начала не задалось. Нужно успокоиться. И дать еще один шанс – и себе, и школе…

Над ее головой что-то прокатилось. Так бывает в многоквартирных домах: кажется, что соседи катают у себя по полу металлический шарик. И особенно любят делать это посреди ночи. Тамара где-то слышала теорию о том, что это на самом деле никакой не шарик и что похожий звук получается, когда немного смещаются железобетонные перекрытия между этажами. Но здесь – она почувствовала, как приподнимаются волоски вдоль позвоночника, – не было железобетонных перекрытий. И соседей тоже не было. Сверху только крыша и… Чердак? В таком доме обязательно должен быть чердак. И если он есть, он прямо над ней. И там, на этом чердаке, что-то катится по полу.

Тамара подняла глаза к потолку. Негромкий глухой стук, словно шар или что это еще могло быть, наткнулся на преграду и остановился. Несколько долгих мгновений – и тишину царапает незнакомый звук. Скрип? Скрежет? Он смещается по потолку на пару метров, и к нему тут же присоединяется мягкий шорох – словно что-то волочат по полу. Что-то легкое, шелестящее. Пустой мешок. Подол длинного платья. Наконец замолкает и этот звук, но не успевает Тамара успокоиться, как ее ушей касается нежный стрекот. А следом за ним… Да. Это мелодия. Совсем тихая, нежная и печальная. Немного фальшивая, словно ее играют на расстроенном пианино.

Вжавшись спиной в стену, Тамара не сводила взгляда с потолка и пыталась найти удобное объяснение, которое помогло бы ей поскорее успокоиться. Может быть, уборщица наводит там порядок. Или что-то чинят рабочие. Это ведь старый дом, тут все время нужно что-то чинить. Протекает крыша, нужно ее залатать… Тут Тамара некстати вспомнила, что никаких рабочих вообще-то не видела. Как и лестницу на чердак. А еще – что пару дней назад она уже слышала что-то похожее и сказала себе, что это просто птицы цокают лапками по крыше. Но это не птицы. Хотя бы потому, что птицы не катают по полу шарики и не слушают музыку. Значит, это что-то другое… И оно там, над Тамариной комнатой, уже давно. Возможно, с первого дня, как она здесь. А возможно, и задолго до этого. Очень задолго.

«Плохое место, – сказал курьер в ее голове. – Я не хотел сюда ехать».

Окно полыхнуло ослепительно-белой вспышкой. Тамара взвизгнула и зажала уши, пытаясь спрятаться от грохота, который, как ей показалось, встряхнул дом до самого фундамента. И только через пару мгновений запоздало поняла, что это гром. Небо, уже совсем темное, еще пару раз расчертили пылающие полосы молний, словно кто-то раздирал его на части огромными когтями. И вниз ринулись яростные потоки воды.

Тамара подбежала к окну, закрыла его и снова зарылась в плед у себя на кровати. Она слушала, как ливень, вырвавшись наконец наружу, барабанит по крыше и подоконнику, как тысячи капель беснуются в кронах деревьев, гудят, ударяются о землю, пенятся у поверхности озера. И даже не заметила, как свернулась калачиком, натянула плед до самого носа и провалилась в сон.

Глава 12. Прикосновение

Тамаре снилось, что она в темной комнате. Что сидит на холодном каменном полу и ее легкие жадно хватают тяжелый затхлый воздух. Что со всех сторон накатываются сырые стены и кажется, будто они вот-вот сожмут ее в своих каменных тисках, переломают ребра, будут давить на череп, пока он не треснет, как яичная скорлупка. Ее тошнит. Кружится голова. Некуда спрятаться от запаха. Отвратительной гнилой вони, в которой смешались гной, пот, запекшаяся кровь, мокрая шерсть и протухшее мясо. Она принюхивается, пытаясь понять, откуда исходит запах, и наконец понимает, что это от нее. Дрожащими пальцами она прикасается к своей коже – влажной и обнаженной, шарит по телу, покрытому коркой грязи и крови, взбирается выше – к груди, к ключицам, переползает через плечо… Тамара, задыхаясь, отдергивает руку и просыпается.

Глаза сначала видят только темноту, а уши не слышат ничего, кроме собственного сбивчивого дыхания. Но через нескольких мгновений Тамара осознает, что по-прежнему вдыхает запах. Не такой сильный, как чувствовала во сне, но желудок ее скручивает спазм. Не то от тошноты, не то от ужаса. Потому что над головой отчетливо поскрипывают доски. Размеренно, словно кто-то не торопясь расхаживает над Тамариной головой. Подкрадывается к ней поближе. Шаги останавливаются, и на смену им приходит протяжный обиженный скрип. Так скрипят дверные петли, которые много-много лет никто не смазывал. Тамару обдает сырым сквозняком. И новой волной вони. Будто то, что источает ее, стало еще на пару шагов ближе.

Воображение услужливо напоминает Тамаре о подкасте, который она слушала пару месяцев назад. True crime, невыдуманные истории о преступлениях и странных событиях. Там рассказывали о серийном убийце, который держал жертву на чердаке, пока она медленно умирала от голода и жажды, а потом, когда соседи почувствовали запах, попытался унести тело. Что, если и сейчас… Этот особняк простоял пустым… сколько лет? Все ведь знают, что ничего хорошего в пустых домах не происходит. А особенно в тех, где есть закрытые чердаки и темные подвалы.

Шв-в-в-р-р-р…

Там, наверху, что-то протащили по полу. Потом стало тихо. Но Тамара, превратившаяся от страха в изваяние и так и не решавшаяся хотя бы поднять глаза к потолку, сумела уловить слабый, едва слышный звук. Дыхание. Глубокое неспешное дыхание. А вместе с ним тихий шорох, словно кто-то провел рукой по ткани.

Краем глаза она заметила движение – тень пробежала по потолку. Но тут же поняла, что нет, никакая это не тень. Что-то движется сверху, медленно движется прямо на нее. Тамара заставила себя открыть глаза и повернуть голову. Потолок стекал на нее большой тягучей каплей. Как воск, карамель или густой белый клей. Он с каждым мгновением становился ниже и ниже, угрожающе нависая над Тамариной кроватью. Протечка, вдруг поняла Тамара. Это натяжной потолок, просто эластичная ткань. Дождь сквозь дырявую крышу залил чердак, там собралось много воды, и она просто тянет ткань вниз, не давая ей пролиться. Мама рассказывала, что в одном из ее антикафе такое было: пришлось вызывать людей, которые аккуратно прокололи потолок, спустили воду и залатали ткань. Наверное, и здесь…

Тамара хотела соскочить с кровати, чтобы дождевая вода не пролилась на нее, но, когда вгляделась в то, что неумолимо тянулось к ней сверху, застыла на кровати. Сквозь тонкую белую ткань проступали очертания ладони. Трехпалой, узкой, с длинными ногтями, которые впивались в полотно. Тамара слышала, как потрескивают волокна, а ладонь все давит и давит вниз.

Все настойчивее и тошнотворнее становился запах. Голова у Тамары закружилась. С трудом дыша, она приказывала себе встать и бежать, но ноги не слушались, будто она пару лет провела в постели и мышцы разучились работать.

Ладонь, обтянутая тканью, была уже совсем близко. Так близко, что почти касалась лица Тамары. Она некстати попыталась представить, что же прячется там, за полотном, какой должна быть рука, чтобы дотянуться с потолка до кровати, и что за существо может иметь такие руки.

Картинка, которая вспыхнула перед глазами, наконец вывела Тамару из оцепенения. Она взвизгнула, рванулась вперед, позволив длинным пальцам коснуться ее волос, и кубарем скатилась с кровати. Тут же задрыгала ногами, стараясь выпутаться из одеяла, вскочила, побежала к двери… И замерла, увидев свое отражение в дверце шкафа.

Всклокоченная, в сбившемся мятом сарафане, который не сняла с вечера. А за спиной… За спиной ничего. Просто комната, уже хорошо знакомая. Письменный стол, опрокинутый стул, распотрошенная кровать. Ничего не свисает сверху, никакие паучьи руки не тянутся через потолок.

Тамара обернулась, чтобы удостовериться, что отражение не врет. Оно не врало. Потолок, ровный и белый, оставался на месте. Вонь, которая не давала ей дышать, рассеялась. И никаких звуков, кроме редких капель, ударяющихся о подоконник, Тамара не услышала. Она сделала несколько глубоких вдохов, вернулась в постель и взяла с тумбочки телефон. Поколебавшись немного, выбрала мамин номер и нажала на вызов. Потянулись гудки. Оставаться здесь она и правда больше не могла. Это уже слишком. С этим местом что-то не так.

Мама не ответила. Тамара посмотрела на время: четыре утра. Ничего удивительного. Родители на ночь выключали телефоны, потому что мама спала очень чутко и страдала бессонницей: любой звук и даже вибрация могли ее разбудить. Можно было, конечно, позвонить на домашний, но… В окно Тамара увидела, что краешек неба на востоке полинял и на нем отпечатались беспокойные трепещущие кроны. Скоро рассвет, осталось совсем немного. Телефонный звонок может и подождать. Она стянула с кровати подушку и одеяло и уселась на полу возле шкафа: оставаться в постели, над которой только что нависало это, она не хотела.

Глава 13. Пляска смерти

Собственное отражение напоминало Тамаре зомби из какого-нибудь ужастика. Бледная, волосы торчат в разные стороны, губы искусанные, под глазами синяки, сарафан помятый. Каким-то образом она умудрилась задремать прямо на полу и теперь, когда ее разбудил звонок на завтрак и топот ног за дверью, с трудом заставила себя подняться на ноги. Шея затекла, в висках пульсировала боль.

Пока Тамара, обхватив голову руками, брела к кровати, она – словно встала под холодный душ – вспомнила все, что было ночью. Или не было? Тамара потрогала свой лоб, и он показался ей даже прохладным. Потом с опаской посмотрела на потолок – совершенно гладкий и… скучный.

Как бы то ни было, ситуация зашла слишком далеко. Сейчас, когда комната купалась в хмуром утреннем свете, глупо было всерьез думать о серийных убийцах, прячущих в особняке трупы, или о монстрах с длинными изломанными конечностями, которые караулят Тамару на чердаке. Но ясно было, что эта школа на нее действовала плохо. Вдруг тут что-то не так с воздухом? Или с водой… Бывает же такое.

Тамара потянулась к телефону, чтобы проверить, не звонила ли мама. Черный экран показал ей пустую батарейку с одним красным делением и погас. Она поставила телефон на зарядку, подождала немного, пока он придет в чувство. Но когда начала набирать мамин номер, звонок сбросился. Не было сети.

Сколько ни ходила она по комнате, как ни старалась поднять телефон повыше или высунуть его в окно, ни одной «палочки» на индикаторе так и не появилось. Тамара, стараясь унять тревогу, умылась, скинула вчерашнюю одежду, натянула на себя плотные колготки и темно-синее платье-толстовку. Несколько раз провела по встрепанным, торчащим во все стороны волосам расческой, сунула ноги в кроссовки и выбралась в коридор.

Завтрак, судя по времени, уже заканчивался, и вот-вот должен был начаться урок – кажется, алгебра. Тамара побрела к лестнице, надеясь добраться до класса и попросить у кого-нибудь телефон. Уже на втором этаже она столкнулась с Полей.

– Привет. – Та встревоженно оглядела Тамару. – С тобой все хорошо? Опять болеешь?

– Все в порядке. Просто не мой день. Можно твой телефон? Очень хочу позвонить…

– Не ловит. – Поля виновато пожала плечами и показала на экран. – Ни интернета, ни звонков.

– Странно.

– Обычное дело за городом.

– Наверное… Ты сейчас на алгебру?

– Нет, ее отменили, в столовой сказали. Любови Викторовне пришлось уехать в Калининград, поэтому алгебра будет завтра, а сегодня снова рисование. Замена.

Тамара чертыхнулась про себя и уже хотела попрощаться с Полиной и пойти искать Озерова или его помощницу, чтобы просить разрешения позвонить маме с городского телефона. Но в коридоре показалась Вероника Сергеевна.

– Тамара, привет! Рада, что ты здесь… Боялась, не придешь.

– Я собиралась… – Тамара неопределенно махнула в сторону кабинета Озерова, но, перехватив печальный и немного виноватый взгляд учительницы, осеклась. – Я собиралась попробовать еще раз. Ну, рисовать.

– И это чудесно! – Вероника просияла. На тонкой китайской палочке, которая скрепляла пучок розовых волос, закачалась перламутровая бусина. – Хотела сказать тебе, что грубая критика может быть ужасно обидной. Но нужно тренировать себя ее игнорировать… И прислушиваться только к тем, кто хочет тебе помочь и готов спокойно рассказать, что подправить и как это сделать…

Тамара кивнула.

– Это сложно.

– Будем учиться. – Вероника приобняла ее за плечо и мягко развернула к кабинету. – Пойдем?

– Знаете, мне нужно позвонить родителям, а мой телефон…

– Да, у меня тоже не ловит. Здесь такое иногда бывает. После урока вместе сходим к Марине, позвонишь с городского. У тебя ведь ничего срочного?

«Над моей комнатой, кажется, живет какая-то тварь, и ночью она пыталась вырваться. Ну а может, у меня просто шизофрения».

– Нет, ничего. – Тамара подавила ядовитую усмешку.

– Хорошо. Я придумала новое задание. Интересное.

Задание и правда оказалось любопытным. Вероника сказала, что сейчас включит музыку, а остальные должны будут послушать ее, прочувствовать и нарисовать те образы, которые придут в голову.

– Мы учимся слышать свой внутренний голос, – добавила она строго. – Поэтому на своих уроках я запрещаю критику. Если не можете сказать одноклассникам что-нибудь хорошее, не говорите вообще ничего. Поддержи или пройди мимо – мой любимый принцип.

Артем хмыкнул, но ничего не сказал. Тамара наградила его тяжелым взглядом. Вероника убедилась, что у всех есть бумага, карандаши и краски, и поставила на стол портативную колонку. По классу поскакали расхристанные струнные аккорды. Их догнали духовые и ударные, несколько партий слились в торжественном, безудержном и немного мрачном вальсе.

– Пляска смерти, – сообщила Лера, довольная собой. – Макабр.

Вероника приложила палец к губам, потом коснулась уха, словно говоря: «Не болтайте, а слушайте».

Пляска смерти Тамаре понравилась, хотя классическая музыка без слов, как ей казалось, не совсем ее тема. Но этот вальс был шумным, колючим, дерзким, немного ро́ковым, и Тамара даже прикрыла глаза, позволяя его звукам прокатить себя по головокружительным серпантинам, несколько раз поднять на вершину горы и уронить вниз. Она решила, что обязательно найдет эту музыку в «Айтюнс» и добавит в плейлист. Когда снова доберется до интернета.

Но стоило замереть последним аккордам, как Тамара поняла: она совершенно не знает, что ей нарисовать. Какие-то образы в голову ей, конечно, приходили: она видела девушку в бальном платье, мраморный пол и зеркала, людей в карнавальных масках. Но вдруг все решат, что это глупо? К тому же у нее просто не получится нарисовать то, что ей представляется в голове, и вместо эффектного и романтичного «ожидания» получится унылая «реальность» с «кривыми уродцами», как назвал их вчера Самбуров.

– Так. Я вижу, вы немного зависли, – хихикнула Вероника. И Тамара увидела, что не только она в нерешительности смотрит на чистый лист. – Давайте постараемся не думать о том, как воспримут ваш рисунок другие. Просто рисуйте. Для себя. Даже мне, если хотите, можете не показывать. Ни о чем не думайте. Выпустите на бумагу то, что у вас внутри. И знаете… Что, если мы немного передвинем парты, чтобы никто ни к кому не подглядывал и вы чувствовали себя свободно?

Через пару минут возни, скрипа и шуршания парты поставили широким кругом – так, что сунуть нос в чужой альбом и правда было невозможно. Тамара покрутила в пальцах простой карандаш. Выпустить на бумагу то, что у нее внутри… Звучит немного пафосно и бредово, но обижать Веронику не хотелось. К тому же чем быстрее она закончит рисунок, тем быстрее сможет позвонить домой. И уехать отсюда.

Тамара глубоко вздохнула и коснулась альбомного листа кончиком карандаша. Рука неподвижно повисла в воздухе, а потом заплясала над бумагой все быстрее и быстрее. В голове звучала и звучала музыка. Мысли поблекли, ушли на задний план. Контуры, линии, штрихи… Сквозь их какофонию проступили женская фигура, кроны деревьев, зеркальная гладь озера, птичьи крылья в облаках, две пустые глазницы…

– Тамара! Это же потрясающе!

Звонкий голос Вероники вывел ее из транса. Тамара вздрогнула, уронила карандаш. Он прокатился по полу, и она наклонилась, чтобы поднять его.

– Ты прости, что я подглядела… Я обещала так не делать, но… Это же и правда невероятно! Почему ты не говорила, что рисуешь?

Тамара вынырнула из-под стола с карандашом в руках и поняла, что вокруг собрались все четверо ее одноклассников и Вероника Сергеевна. Все еще не понимая, что происходит, она посмотрела в собственный альбом и на пару мгновений забыла, как дышать.

Вместо кривоватых фигурок с нарушенными пропорциями, которые она рисовала обычно, там была высокая, стройная, безупречно красивая девушка в роскошном длинном платье с открытыми плечами. Она самозабвенно танцевала на берегу озера, подол ее одежды трепетал на ветру, вокруг поднимался вихрь опавших листьев. В этом рисунке все было в движении – двигались тонкие белые руки, длинные вьющиеся волосы, хрупкие и обнаженные ветви деревьев. Двигалась каждая черточка, каждый штрих, словно всю картинку сплел ветер, словно она была миражом, который вот-вот рассеется.

– Я правда в восторге. И от твоего стиля, и от техники, и от того, как точно ты передала суть Пляски смерти. Знаешь, почему она так называется?

Только тут Тамара, завороженная, опустила взгляд чуть ниже и посмотрела на отражение в нарисованном озере. На берегу танцевала полная жизни девушка, а вода показывала что-то совсем другое. Иссохшее, едва не разваливающееся на части тело. Мертвое. Пустые черные глазницы, глубокие тени под выступающими скулами, кривая безгубая усмешка. Разлагающийся, но все еще живой труп в наброшенном на плечи длинном черном плаще. Ткань порвана, истрепана ветром, стелется лохмотьями по голой земле. В небе кружит стая ворон, роняя черные перья.

– В Средние века были популярны гравюры с таким названием, – продолжала Вероника. – На них изображали танцующих скелетов. Так художники хотели показать, что жизнь человека тщетна, бессмысленна и даже нелепа: мы все просто танцуем со смертью, она всегда рядом. Наша жизнь такая короткая, что мы, можно сказать, почти мертвы с самого рождения… Так что ты попала в точку. Вышло… завораживающе. Согласны?

Она повернулась к остальным. И Тамара услышала их голоса.

– Конечно! Очень здорово! – подхватила Нина.

– Я тоже не знала, что ты так умеешь! – присоединилась Поля.

– И я… – В Лерином голосе Тамара не без удовольствия уловила нотки недоумения, разочарования и зависти.

– Ого! Круто. – Даже Артем не удержался от комментария.

– С-спасибо, – протянула Тамара.

– Ну вот и зачем было скрывать от нас такой талант? – Вероника шутливо уперла руки в бока. Правда, выглядела она немного растерянно.

– Да как-то… не знаю… Я вроде не скрывала…

Тамара не понимала, что ответить. Она вообще не понимала, что сейчас произошло. На мгновение у нее даже возникла мысль, что ее разыгрывают и, пока она искала под партой карандаш, ее рисунок просто подменили, чтобы поиздеваться. Но Вероника не стала бы в таком участвовать, к тому же Тамара помнила, хоть и сквозь пелену, что действительно это нарисовала. Она видела собственную руку, которая скользила по бумаге, прорисовывая летящие пряди волос, обтянутое кожей мертвое лицо, десятки черных перьев…

– Не возражаешь, если я возьму твою работу? – Вероника, дождавшись Тамариного неуверенного кивка, бережно вытащила лист из альбома и приколола его на большую пробковую доску над своим столом. До этого там висели только Лерин осенний пейзаж с позапрошлого урока – кстати, очень неплохой – и пушистый полосатый кот неизвестного авторства.

В груди у Тамары разливалось тепло. Она словно стояла в центре сияющего круга, где ее со всех сторон обнимал золотистый свет. И чей-то голос шептал на ухо, что она уникальная, неповторимая, что она лучше всех на свете. Ощущение было незнакомым и головокружительно приятным. Поэтому она даже не стала обращать внимание на тихое ш-в-р-р-р-р, прокатившееся совсем рядом, за стеной. И на шлейф сладковатого гнилостного запаха, который коснулся ее ноздрей и тут же растаял.

Из теплого сияющего одеяла ее выдернуло ритмичное гудение. Вибрировал ее телефон. Тамара в недоумении уставилась на экран, рассматривая мамин номер, и, прошептав Веронике «Извините», нажала на зеленый кружок.

– Нет, мам, все в порядке, – сказала она, прослушав клокочущий и бурлящий поток маминых вопросов. – У нас тут у всех сеть не ловила с утра, мы все-таки за городом. Ночью? Звонила? Не знаю… Наверное, случайно нажала. Извини, пожалуйста. Да. У меня правда все хорошо. Даже очень.