Текст книги "Все мы смертны. Что для нас дорого в самом конце и чем тут может помочь медицина"

Если бы он жил на Западе, все это сочли бы стариковской блажью. Это опасно, сказал бы его врач. Если бы дед все же настоял на своем, а потом упал и поступил в приемный покой со сломанной шейкой бедра, его бы уже не отпустили домой, а отправили бы прямо из больницы в дом престарелых. Но в досовременном мире, в котором жил мой дед, он сам решал, как ему жить, а дело семьи было это обеспечить.

Дед умер, немного не дожив до ста десяти: упал, выходя из автобуса, и ударился головой. Он ездил в ближайший город: у него были какие-то дела в суде, что кому-то может показаться безумием, но для деда это было очень важно. Он еще не успел сойти с подножки, как автобус вдруг тронулся, и хотя деда сопровождали родственники, он все же упал. Скорее всего, у него случилась субдуральная гематома – кровоизлияние внутри черепной коробки. Мой дядя отвез деда домой, и через два дня тот мирно скончался. Он имел возможность жить так, как ему хотелось, и до самого конца пробыл в окружении родных.

На протяжении почти всей истории человечества те немногие, кому удавалось дожить до глубокой старости, жили на закате дней именно так, как Ситарам Гаванде. О стариках заботились члены сложных семейных структур, состоявших из нескольких поколений, при этом три поколения зачастую жили под одной крышей. Даже когда на смену расширенной семье пришла так называемая нуклеарная (в Северной Европе это произошло несколько веков назад), стариков не бросали один на один с их немощами и недугами[7]7
  P. Thane ed. A History of Old Age. John Paul Getty Museum Press, 2005.


[Закрыть]. Обычно дети покидали дом, как только входили в возраст и создавали собственные семьи. Но один ребенок, как правило, оставался с родителями[8]8
  D. H. Fischer Growing Old in America: The Bland-Lee Lectures Delivered at Clark University. Oxford University Press, 1978. См. также C. Haber and B. Gratton Old Age and the Search for Security: An American Social History. Indiana University Press, 1994.


[Закрыть], если они доживали до преклонных лет, – чаще всего это была младшая дочь. Именно такой была судьба поэтессы Эмили Дикинсон[9]9
  C. A. Kirk Emily Dickinson: A Biography. Greenwood Press, 2004.


[Закрыть], которая в середине XIX века жила в городе Амхерст, штат Массачусетс. Так случилось, что отец Эмили умер в семьдесят один год – ей к тому времени было уже за сорок, – а мать прожила еще дольше. Поэтому Эмили с сестрой остались в родительском доме на всю жизнь.

При всем отличии американской семьи Эмили Дикинсон от индийской семьи Ситарама Гаванде, в обоих случаях старики уповали на систему, которая легко решает проблему заботы о пожилых родственниках. Ни у родителей Эмили Дикинсон, ни у моего деда не было нужды откладывать деньги на дом престарелых или заказывать доставку горячих обедов на дом. Все понимали, что родители останутся жить у себя дома, а помогать им будет кто-то из детей, которых они вырастили. В современном же обществе старость и немощь перестали быть общей заботой нескольких поколений и превратились в нечто более или менее приватное, в нечто такое, что человек переживает в одиночестве или в обществе врачей в специальных учреждениях. Как так получилось? Почему старость Ситарама Гаванде превратилась в старость Алисы Хобсон?

Возможно, дело в том, что сама старость как таковая стала другой. В прошлом дотянуть до преклонных лет удавалось далеко не всем[10]10
  R. Posner Aging and Old Age. University of Chicago Press, 1995, см., в частности, главу 9.


[Закрыть], и немногочисленные долгожители имели особую функцию в обществе – они были хранителями знаний, традиций и истории. Как правило, статус и авторитет главы рода сохранялись за ним до самой смерти. Во многих обществах старики не только требовали к себе уважения и подчинения, но также руководили священными обрядами и обладали реальной властью. Стариков настолько почитали, что многие старались казаться не моложе своих лет, а старше.

Люди всегда были склонны говорить неправду о своем возрасте. Демографы назвали это явление возрастной аккумуляцией и изобрели массу сложных методов исправления искажений, которые накапливаются при переписях в результате ложных ответов о возрасте. А еще они заметили, что в течение XVIII века в Европе и Соединенных Штатах вектор лжи изменился. Сегодня, называя свой возраст переписчику, люди обычно занижают цифру[11]11
  Fischer Growing Old in America.


[Закрыть], но изучение переписей прошлого показывает, что раньше они старались прибавить себе лет. Каждый хотел стать старейшиной.

Но сегодня старость перестала быть редкостной драгоценностью. В 1790 году в Америке люди старше 65 лет составляли менее 2 % населения[12]12
  A. Achenbaum Old Age in the New Land. Johns Hopkins University Press, 1979.


[Закрыть], сегодня их 14 %[13]13
  United States Census Bureau; https://www.nrc.gov/docs/ML1208/ML120810045.pdf.


[Закрыть]. В Германии, Италии и Японии таких более 20 %[14]14
  World Bank; http://data.worldbank.org/indicator/SP.POP.65UP.TO.ZS.


[Закрыть]. Современный Китай – первая страна на Земле, где пожилых людей более 100 миллионов[15]15
  China’s Demographic Time Bomb // Time, Aug. 31, 2011; http://www.time.com/time/world/article/0,8599,2091308,00.html.


[Закрыть].

Понемногу уходит и представление о стариках как хранителях особых знаний и мудрости[16]16
  Posner, гл. 9.


[Закрыть]: дело тут в развитии коммуникационных технологий – от письменности как таковой до интернета и так далее. Новые технологии породили новые профессии, которые требуют новых компетенций, а это еще сильнее обесценивает многолетний опыт и суждения, основанные на таком опыте. Когда-то, столкнувшись с трудным вопросом, мы шли за ответом к старикам, но сегодня обращаемся к Google, а если у нас какая-то проблема с компьютером, мы скорее попросим о помощи подростка, а не старейшину.

Однако главное даже не в этом: увеличение продолжительности жизни изменило отношения между стариками и молодежью[17]17
  Haber and Gratton // PP. 24–25, 39.


[Закрыть]. Традиционно дожившие до преклонных лет родители служили жизненно необходимым источником стабильности, советов и экономической защиты для молодых семей, которые еще только прокладывали себе путь к благосостоянию. А поскольку землевладельцы тоже, как правило, сохраняли права собственности до самой смерти, то сын, оставшийся с родителями и пожертвовавший всем ради заботы о них, мог рассчитывать, что унаследует все домохозяйство – или, по крайней мере, большую его долю, чем его брат, покинувший отчий дом. Но когда ожидаемая продолжительность жизни родителей заметно возросла, возникла некоторая напряженность. Традиционная семейная система перестала быть источником стабильности для детей, и началась борьба за контроль над имуществом, финансами и за право принятия самых фундаментальных и жизненно важных решений.

И в самом деле, даже в семье моего деда Ситарама с ее традиционным укладом не обошлось без напряженности между поколениями. Можете себе представить, как чувствовали себя мои дядья, когда их отцу исполнилось сто лет и они сами уже были стариками, но так и не унаследовали землю и не добились экономической независимости. Я слышал, что в других семьях в нашей деревне между стариками и взрослыми детьми тоже вспыхивали ожесточенные ссоры из-за земли и денег. В последний год жизни мой дед крепко повздорил с сыном, моим дядей, в семье которого жил. Из-за чего возник спор, в точности неизвестно: то ли дядя принял какое-то важное деловое решение, не посоветовавшись с дедом, то ли дед любил спать с открытым окном, а все остальные – с закрытым. Так или иначе, на пике скандала – в зависимости от того, кто именно рассказывал историю, – Ситарам то ли в гневе сам хлопнул дверью и ушел из дома посреди ночи куда глаза глядят, то ли его просто выставили за дверь и заперли ее на замок. Дед каким-то образом доплелся до родственников, живших в нескольких милях от нас, и два месяца провел у них, наотрез отказываясь вернуться домой.

Глобализация экономики радикально изменила перспективы и возможности молодежи. Процветание целых стран зависит от того, готова ли их молодежь сбросить бремя ожиданий, возложенное на них родителями, и избрать собственный путь – жить и искать работу там, где они хотят, заниматься тем, чем они хотят, жениться на ком хотят. Именно так мой отец и проделал путь от деревни Ути до города Атенс, штате Огайо. Сначала он уехал из деревни в город – в университет в Нагпуре, потом отправился искать работу в Штаты. Когда он добился успеха, то стал посылать домой деньги – все больше и больше: на новые дома для отца, братьев и сестер, на то, чтобы провести в деревню водопровод и телефон, на строительство ирригационных систем, обеспечивавших урожай даже в те годы, когда выпадало мало дождей. Папа даже выстроил неподалеку сельскохозяйственный колледж, который назвал в честь своей матери. Однако он никогда не скрывал, что покинул родные места навсегда и уже не вернется.

Да, моего отца тревожило, как американцы обращаются со своими стариками, однако более традиционная старость, которую мог себе позволить мой дед, была возможна лишь потому, что братья и сестры отца, в отличие от него самого, не покинули отчий дом. Иногда мы ностальгически мечтаем о том, что хотели бы встретить старость так, как ее встретил мой дед. Но главная причина того, что у нас это не получается, состоит в том, что на самом деле мы этого не хотим. Историческая закономерность очевидна: как только у молодежи появились ресурсы и возможности отказаться от традиционного образа жизни, детей и след простыл.

Самое удивительное, что со временем, похоже, и сами старики перестали особенно сожалеть, что дети разъехались. Историки обнаружили, что уже в индустриальную эру пожилые люди, не испытывавшие экономических затруднений, совсем не возражали против того, чтобы их оставили в покое. Напротив, по мере роста экономики стал меняться паттерн распределения собственности. Если дети покидают дом и ищут новые возможности где-то далеко, их пожилые родители обнаруживают, что могут сдавать в аренду или даже продавать свою недвижимость, вместо того чтобы передавать ее детям. Растущие доходы, а позже и пенсионная система все чаще давали людям возможность делать сбережения и накапливать имущество, тем самым сохраняя экономический контроль над своей жизнью и в старости, без того, чтобы работать до самой смерти или полной потери трудоспособности. Начала формироваться радикальная концепция “жизни на пенсии”.

Ожидаемая продолжительность жизни, которая в 1900 году не достигала и 50 лет, к 1930-м годам благодаря устойчивому улучшению питания, здравоохранения и санитарно-гигиенических условий перевалила за 60[18]18
  E. Arias United States Life Tables // National Vital Statistics Reports 62 (2014): 51.


[Закрыть]. При этом размер семьи сократился: если в середине XIX века в семье было в среднем семеро детей, то после 1900 года – около трех[19]19
  L. E. Jones and M. Tertilt An Economic History of Fertility in the U. S., 1826–1960. NBER Working Paper Series, Working Paper 12796, 2006; http://www.nber.org/papers/w12796.


[Закрыть]. Средний возраст рождения последнего ребенка у женщины также снизился – от начала менопаузы до 30 лет и моложе[20]20
  Fischer appendix, table 6.


[Закрыть]. В результате все больше матерей успевало дожить до зрелого возраста собственных детей. В начале XX века женщине в момент, когда ее младшему ребенку исполнялось 21, было в среднем 50 лет, а не 60 с лишним, как столетием раньше. У родителей впереди было еще много лет – никак не меньше десяти, – прежде чем их детям приходилось взять на себя заботу об их старости.

В результате родители жили и двигались дальше – как и их дети. При удачном стечении обстоятельств и дети, и родители рассматривали жизнь отдельно друг от друга как форму свободы. Если у родителей было достаточно средств, они избирали, по выражению социологов, “близость на расстоянии” (intimacy at a distance)[21]21
  L. Rosenmayr and E. Kockeis Propositions for a Sociological Theory of Aging and the Family // International Social Science Journal 15 (1963): 410–424.


[Закрыть]. В Америке начала XX века 60 % родителей старше 65-ти жили с одним из своих детей, к 1960-м годам эта доля сократилась до 25 %, а к 1975 году составляла уже меньше 15 %[22]22
  Haber and Gratton. P. 44.


[Закрыть]. Эта закономерность наблюдается во всем мире[23]23
  E. Klinenberg Going Solo: The Extraordinary Rise and Surprising Appeal of Living Alone. Penguin, 2012.


[Закрыть]. Лишь 10 % европейцев старше 80 лет живут с детьми, при этом почти половина людей этого возраста – одинокие старики, уже потерявшие партнера[24]24
  European Commission, i2010 Independent Living for the Ageing Society; http://www.lu.lv/materiali/biblioteka/es/pilnieteksti/nodarbinatiba/i2010.%20Independent%20Living%20for%20the%20Ageing%20Society.pdf.


[Закрыть]. Такой же радикальный сдвиг происходит и в Азии, где еще недавно сама мысль о том, что престарелых родителей можно бросить одних, считалась позором. Так думал и мой отец. Но и в Китае, и в Японии, и в Корее национальная статистика показывает, что процент стариков, которые живут одни, стремительно растет.

На самом деле это знак колоссального прогресса. В наши дни перед пожилыми людьми раскрывается масса новых возможностей. Делберт Уэбб, застройщик из Аризоны, в 1960-х годах ввел в обиход понятие “поселок для пенсионеров” (retirement community) – так Уэбб назвал поселок Сан-Сити (“Солнечный город”), который построил в пригороде Финикса: это было одно из первых поселений в мире, обязательным условием проживания в котором был преклонный возраст[25]25
  J. A. Trolander From Sun Cities to the Villages. University Press of Florida, 2011.


[Закрыть]. В свое время эта идея вызвала много споров. Большинство застройщиков были убеждены, что старики предпочтут возможность более тесно общаться со своими детьми. Однако Уэбб был не согласен. Он считал, что на закате дней никому не хочется жить так, как жил мой дед – чтобы под ногами все время путались младшие родственники. Сан-Сити воплощал альтернативное представление о том, как пожилые люди, по выражению Уэбба, будут проводить “годы досуга”. Там есть и поле для гольфа, и торговые улочки, и развлекательный центр – все нужное для того, чтобы человек на пенсии проводил свои дни в активном отдыхе, обедал в ресторанах и общался с такими же, как он сам. Подход Уэбба быстро завоевал популярность и в США, и в Южной Америке, и в Европе, и даже в Азии: поселки для пожилых людей повсеместно стали привычным явлением.

Но если человек не хотел перебираться в подобное место – как, например, не хотела Алиса Хобсон, – то он вполне мог остаться у себя дома и жить совершенно самостоятельно, так, как ему хочется. Этому можно только радоваться. Пожалуй, история еще не знала времен, когда старикам настолько хорошо жилось. Между поколениями произошел передел власти, причем совсем не такой, как иногда считают. Старики вовсе не утратили престижа и авторитета – скорее они ими просто поделились. Модернизация не подорвала статус старейшин. Она скорее подорвала статус семьи в целом. Она дала людям – и старым, и молодым – возможность вести образ жизни, в котором больше свободы и больше контроля над собственной жизнью, – а свобода предполагает и отказ от некоторых обязательств перед другими поколениями. Похоже, почитание старцев кануло в Лету, но не потому, что оно сменилось почитанием молодежи. Оно сменилось уважением к независимой личности.

Однако этот образ жизни оставляет нерешенной одну задачу. Наше уважение к независимости не учитывает реальность нашей жизни: рано или поздно независимость становится физически невозможной. Нас ждет либо немощь, либо тяжелая болезнь. Это так же неизбежно, как вечерний закат. И тогда возникает новый вопрос: если смыслом нашей жизни стала независимость, то что нам делать, когда мы уже не можем ее отстоять?

В 1992 году Алисе исполнилось восемьдесят два. Она была на диво крепкого здоровья. Ей пришлось смириться с необходимостью вставной челюсти и перенести операцию по удалению катаракты на обоих глазах. Вот и все. Она никогда ничем особенным не болела и даже не лежала в больнице. По-прежнему ходила на фитнес с подругой Полли, сама покупала продукты и сама вела хозяйство. Джим и Нэн предложили ей перестроить полуподвал в их доме и оборудовать там квартирку для нее. Возможно, там ей будет проще. Алиса и слышать об этом не хотела. Она не собиралась отказываться от независимости.

Но все понемногу менялось. Как-то Алиса отправилась с родными отдохнуть в горы – и однажды не пришла к обеду. Ее нашли в совершенно другом шале: она сидела там одна и удивлялась, куда же подевались все остальные. Мы еще никогда не видели ее в такой растерянности. В течение нескольких дней родственники не сводили с Алисы глаз, однако больше ничего неприятного не случилось. Мы решили забыть о происшествии.

Потом Нэн как-то зашла навестить Алису и заметила у нее на ноге большие черно-синие кровоподтеки. Неужели она упала? Поначалу Алиса упорно отнекивалась. Но потом призналась, что потеряла равновесие, когда спускалась по деревянной лестнице в подвал. Подумаешь, оступилась! С каждым может случиться, настаивала Алиса. Впредь она будет осторожнее.

Однако вскоре она упала снова, потом еще несколько раз. Она ничего не сломала, однако теперь родные забеспокоились всерьез. И тогда Джим поступил точно так же, как принято в большинстве современных семей. Он отправил Алису к врачу. Врач провел обследование. Оказалось, что у Алисы хрупкие кости, и врач прописал ей кальций. Немного изменил дозировку лекарств, которые Алиса и так уже принимала, и назначил кое-какие новые. Но на самом деле доктор понятия не имел, что делать. Задача, которую мы перед ним поставили, не имела однозначного решения. У Алисы явно уходила почва из-под ног. Ее подводила память. Дальше будет только хуже. Сохранить независимость надолго ей уже не удастся. Но врач не сказал нам, в какую сторону нам двигаться, и не дал никаких практических советов. Он даже не сказал, к чему нам стоит готовиться.

Глава 2
Когда все разваливается

Медицина и здравоохранение изменили траекторию нашей жизни[26]26
  J. R. Lunney et al. Patterns of Functional Decline at the End of Life // Journal of the American Medical Association 289 (2003): 2387–2392. Приведенные графики взяты из этой статьи с небольшими изменениями.


[Закрыть]. На протяжении всей человеческой истории, вплоть до самого последнего времени, смерть ощущалась как нечто естественное, она всегда была рядом. Неважно, сколько тебе лет – пять или пятьдесят. Каждый день – как жребий, как бросок костей. Если бы надо было начертить схему здоровья, то у любого человека она выглядела бы так:

Жизнь и здоровье шли себе рука об руку – и все было прекрасно. Потом человека настигала болезнь, и наступал конец – будто крышка люка захлопнулась. Так было, например, с моей бабушкой Гопикабаи Гаванде: она была совершенно здорова вплоть до того самого дня, когда заболела малярией и умерла, не дожив и до тридцати. Так было и с Ричем Хобсоном: инфаркт в командировке – и конец.

С течением лет, поскольку медицина не стояла на месте, крышка, как правило, падала все позже и позже. Достижения санитарии и гигиены и другие шаги на пути к улучшению общественного здравоохранения резко сократили смертность от инфекционных болезней, особенно в раннем детстве, а прогресс клинической медицины значительно снизил смертность при родах и в результате различных травм. К середине XX века лишь четверо из ста человек в промышленно развитых странах не доживали до тридцати[27]27
  National Center for Health Statistics Health United States 2012: With Special Feature on Emergency Care. Washington, DC: U. S. Government Printing Office, 2013.


[Закрыть]. А в последующие десятилетия медицина нашла способы снизить смертность от сердечных приступов, респираторных заболеваний, инсультов и множества других недугов, подстерегающих человека в зрелом возрасте.

Все мы, конечно, рано или поздно от чего-нибудь умрем. Но даже при этом медицина все же отсрочит фатальный финал множества болезней. Больные с неизлечимыми формами рака, например, могут жить на удивление благополучно и довольно долго после постановки диагноза. Им назначают лечение. Симптомы удается контролировать. Они возвращаются к нормальной жизни. Хорошо себя чувствуют. Однако недуг все же прогрессирует – пусть его развитие и удается замедлить, – будто враг под покровом ночи постепенно захватывает укрепления по периметру ваших позиций. Рано или поздно рак даст о себе знать: объявится в легких, в мозге, в позвоночнике, как у Джозефа Лазароффа. И после этого состояние ухудшается относительно быстро, примерно так же, как это было и в прошлом. Смерть настигает нас позднее, но траектория остается прежней. Пройдет несколько месяцев или недель, и организм рухнет под натиском болезни.

Вот почему смерть так часто становится неожиданностью, даже если диагноз был известен уже много лет. Дорога казалось такой прямой и ровной – и вдруг она кончается, и человек словно падает с крутого обрыва.

Однако многие хронические болезни – скажем, эмфизема, заболевания печени, застойная сердечная недостаточность – прогрессируют теперь иначе. Наши методы лечения не просто оттягивают момент падения с обрыва, но смягчают и само падение, так что обрыв становится больше похож на ухабистый пологий склон:

На этом склоне человек то катится вниз с головокружительной быстротой, то снова оказывается на относительно ровном участке – мы не можем полностью остановить ухудшение состояния, зато можем на какое-то время отсрочить смерть. У нас есть лекарства, капельницы, хирургия, реанимация – и все это мы можем предложить больному. Когда пациент поступает в больницу, то выглядит он иногда просто кошмарно, а кое-какие наши процедуры заставляют его выглядеть еще хуже. Но в тот самый миг, когда кажется, что он уже готов испустить дух, больному вдруг резко становится лучше. Мы даже даем ему возможность вернуться домой – правда, еще более слабым и беспомощным. К прежнему качеству жизни ему уже не вернуться. Болезнь прогрессирует, состояние органов ухудшается, человеку становится все труднее справляться даже с минимальными осложнениями. Убить его теперь может даже обычная простуда. Траектория все равно движется под уклон, и вот наконец наступает момент, когда улучшение больше невозможно.

Однако большинству из нас прогресс медицины уже сегодня обеспечивает траекторию третьего типа. Нам все чаще удается прожить долгую жизнь и умереть от старости. А старость – не диагноз. Конечно, всегда есть какая-то причина, которая будет указана в свидетельстве о смерти: респираторная недостаточность, остановка сердца. Но на самом деле к смертельному исходу приводит не какое-то одно заболевание: просто одна из систем организма в конце концов отказала, несмотря на поддерживающие меры и всяческие заплатки и подпорки, поставленные медициной. Тут нам удалось снизить артериальное давление, там притормозить остеопороз, эту болезнь взять под контроль, ту вылечить, заменить сустав, клапан, сосуд – но механизм в целом постепенно приходит в негодность. Кривая жизни в этом случае идет под уклон медленно и плавно[28]28
  J. R. Lunney, J. Lynn, and C. Hogan Profiles of Older Medicare Decedents // Journal of the American Geriatrics Society 50 (2002): 1109. См. также Lunney et al., Patterns of Functional Decline.


[Закрыть]:

Прогресс медицины и здравоохранения – неоценимое благо: мы стали жить дольше, здоровее, продуктивнее, чем прежде. Однако, ступив на финальную траекторию, каждый на свою, мы начинаем считать, что это движение под уклон – не жизнь, а нечто в некотором роде недостойное и даже постыдное. Нам требуется помощь, иногда в течение долгого времени, а для нас это признак слабости – а не просто новое, но вполне ожидаемое положение дел. Мы рассказываем друг другу истории о девяностосемилетних стариках, бегающих марафон, как будто это не чудо и не редчайшее биологическое везение, а вполне вероятное будущее, которое ждет многих из нас. А потом, когда наше тело не оправдывает наших ожиданий и не желает следовать нашим фантазиям, у нас возникает ощущение, словно мы должны за это извиняться.

Те из нас, кто имеет отношение к медицине, не очень-то могут помочь, поскольку пациент, чья жизнь постепенно клонится к финалу, нам неинтересен, разве что у него есть какая-то конкретная проблема, которую мы можем решить. В каком-то смысле достижения современной медицины обеспечили нам сразу две революции: на наших глазах происходит и биологическая трансформация самого течения нашей жизни, и культурная трансформация наших представлений о ней.

История старения – это история частей тела. Возьмем, к примеру, зубы[29]29
  G. Gibson and L. C. Niessen Aging and the Oral Cavity в: Geriatric Medicine: An Evidence-Based Approach, ed. C. K. Cassel. Springer, 2003. PP. 901–919. См. также I. Barnes and A. Walls Aging of the Mouth and Teeth // Gerodontology. John Wright, 1994.


[Закрыть]. Белая зубная эмаль – самое твердое вещество в организме человека. Тем не менее с возрастом она тоже изнашивается, сквозь нее проступают более мягкие и темные внутренние слои. А тем временем приток крови к пульпе и корням зубов слабеет, выделение слюны уменьшается, десны теперь больше подвержены воспалениям и отходят от зубов, оголяя их шейки, а зубы становятся словно бы длиннее и расшатываются, особенно нижние. Специалисты утверждают, что по состоянию одного-единственного зуба можно судить о возрасте человека с точностью до пяти лет – если у человека, конечно, остался хотя бы один зуб.

Тщательный уход за зубами может предотвратить их утрату, но старость все равно берет свое. Например, артрит, тремор, последствия микроинсульта осложняют чистку зубов и затрудняют пользование зубной нитью, а поскольку чувствительность нервов с возрастом слабеет, пожилой человек зачастую и не подозревает, что у него кариес или заболевание десен, пока не становится слишком поздно. В течение жизни челюстные мышцы в среднем теряют около 40 % массы, а кости нижней челюсти – около 20 %, становятся хрупкими и пористыми[30]30
  J. R. Drummond, J. P. Newton, and R. Yemm Color Atlas and Text of Dental Care of the Elderly. Mosby-Wolfe, 1995. PP. 49–50.


[Закрыть]. Нам становится трудно жевать, и мы переходим на мягкую пищу, в которой, как правило, больше углеводов, способных к брожению и вызывающих кариес. К 60 годам люди в развитых странах, например в США, в среднем теряют треть зубов[31]31
  J. J. Warren et al. Tooth Loss in the Very Old: 13–15 Year Incidence among Elderly Iowans // Community Dentistry and Oral Epidemiology 30 (2002): 29–37.


[Закрыть]. После 85 лет почти у 40 % вообще не остается зубов.

Кости и зубы у нас становятся более мягкими, зато все остальное твердеет. Кровеносные сосуды, суставы, мышцы и сердечные клапаны, даже легкие накапливают значительное количество кальция и теряют эластичность. Под микроскопом в кровеносных сосудах и мягких тканях обнаруживается кальций в той же форме, что и в костях[32]32
  A. Hak et al. Progression of Aortic Calcification Is Associated with Metacarpal Bone Loss during Menopause: A Population-Based Longitudinal Study // Arteriosclerosis, Thrombosis, and Vascular Biology 20 (2000): 1926–1931.


[Закрыть]. Когда во время операции хирург заходит в грудную клетку пожилого пациента, аорта и другие крупные сосуды прямо-таки хрустят под пальцами. Исследования показали, что потеря плотности костной ткани может быть более надежным предиктором смерти от проявлений атеросклероза, чем уровень холестерина в крови[33]33
  H. Yoon et al. Calcium Begets Calcium: Progression of Coronary Artery Calcification in Asymptomatic Subjects // Radiology 224 (2002): 236–241; Hak et al. Progression of Aortic Calcification.


[Закрыть]. Когда мы стареем, кальций словно бы вымывается из скелета в мягкие ткани.

Чтобы сохранить прежний объем кровотока через суженные и уплотненные кровеносные сосуды, сердцу приходится нагнетать давление. В результате более чем у половины из нас к 65 годам развивается гипертензия[34]34
  N. K. Wenger Cardiovascular Disease в кн.: Geriatric Medicine, ed. Cassel. Springer, 2003; B. Lernfeit et al. Aging and Left Ventricular Function in Elderly Healthy People // American Journal of Cardiology 68 (1991): 547–549.


[Закрыть]. Стенки сердца утолщаются, потому что им все же приходится сокращаться, несмотря на давление, и хуже реагируют на нагрузку. Поэтому после 30 лет максимальная производительность сердца непрерывно снижается. Человек постепенно утрачивает способность бегать так же быстро и на такие же расстояния, как раньше, или подниматься по лестнице без одышки.

Сердечная мышца утолщается, зато все прочие становятся тоньше[35]35
  J. D. Walston Sarcopenia in Older Adults // Current Opinion in Rheumatology 24 (2012): 623–627; E. J. Metter et al. Age-Associated Loss of Power and Strength in the Upper Extremities in Women and Men // Journal of Gerontology: Biological Sciences 52A (1997): B270.


[Закрыть]. Примерно в 40 лет начинается процесс постепенной потери мышечной массы и силы. К 80 годам человек теряет от четверти до половины мышечной массы.

Все эти процессы легко увидеть воочию, взглянув на кисть руки: 40 % мышечной массы кисти составляют мышцы тенара – бугра у основания большого пальца, но если внимательно посмотреть на ладонь пожилого человека, вы увидите, что ладонь в этом месте плоская и никакого бугра на ней нет[36]36
  E. Carmeli The Aging Hand // Journal of Gerontology: Medical Sciences 58A (2003): 146–152.


[Закрыть]. На обычном рентгеновском снимке видны участки обызвествления в артериях, а кости становятся полупрозрачными – начиная с 50 лет их плотность снижается почти на один процент в год. В кисти руки 29 суставов, и каждому грозит разрушение от остеоартрита, из-за которого внутренние поверхности суставов изнашиваются и становятся неровными. Суставная щель сужается, кость буквально трется о кость. Вы видите, что суставы у вас опухают, запястье теряет подвижность, хватка уже не та и постоянно что-то болит. Кроме того, через кисть проходят 48 ветвей нервов, каждый из которых имеет свое название. Износ механорецепторов в коже подушечек пальцев ухудшает осязательную чувствительность. Утрата двигательных нейронов снижает ловкость. Портится почерк. Ухудшается скорость движения кисти и чувствительность к вибрации. Становится все труднее пользоваться обычным мобильным телефоном с его крошечными кнопочками и сенсорным экраном.

Все это нормально[37]37
  R. Arking The Biology of Aging: Observations and Principles. 3rd ed. Oxford University Press, 2006; A. S. Dekaban Changes in Brain Weights During the Span of Human Life: Relation of Brain Weights to Body Heights and Body Weights // Annals of Neurology 4 (1978): 355; R. Peters Ageing and the Brain // Postgraduate Medical Journal 82 (2006): 84–85; G. I. M. Craik and E. Bialystok Cognition Through the Lifespan: Mechanisms of Change // Trends in Cognitive Sciences 10 (2006): 132; R. S. N. Liu et al. A Longitudinal Study of Brain Morphometrics Using Quantitative Magentic Resonance Imaging and Difference Image Analysis // NeuroImage 20 (2003): 26; T. A. Salthouse Aging and Measures of Processing Speed // Biological Psychology 54 (2000): 37; D. A. Evans et al. Prevalence of Alzheimer’s Disease in a Community Population of Older Persons // JAMA 262 (1989): 2251.


[Закрыть]. Замедлить эти процессы можно – тут очень помогают здоровое питание и физическая активность, – но остановить нельзя. Снижается функциональная емкость легких. Замедляется перистальтика кишечника. Отказывают железы внутренней секреции. Даже мозг, и тот уменьшается: в 30 лет он весит 1,2 кг и едва умещается в черепе, а к 70 годам потеря серого вещества оставляет между мозгом и черепной коробкой 2–2,5 см пустого пространства. Вот почему старики вроде моего деда гораздо больше подвержены мозговым кровоизлияниям после удара по голове: их мозг, в сущности, болтается внутри черепа, как погремушка. Первыми уменьшаются, как правило, лобные доли, управляющие принятием решений и планированием, и гиппокамп, где хранится память. В результате память и способность накапливать и сопоставлять разные идеи, то есть делать несколько дел одновременно, достигают пика в зрелом возрасте, а затем ухудшаются. Скорость обработки информации начинает падать задолго до 40 лет (возможно, именно поэтому математики и физики в основном совершают великие открытия в юности). К 85 годам рабочая память и логика существенно страдают, и у 40 % из нас развивается деменция.

Почему мы, собственно, стареем? Это предмет жарких споров[38]38
  R. E. Ricklefs Evolutionary Theories of Aging: Confirmation of a Fundamental Prediction, with Implications for the Genetic Basis and Evolution of Life Span // American Naturalist 152 (1998): 24–44; R. M. Zammuto Life Histories of Birds: Clutch Size, Longevity, and Body Mass among North American Game Birds // Canadian Journal of Zoology 64 (1986): 2739–2749.


[Закрыть]. Классическая теория гласит, что старение – результат случайных мелких поломок и износа деталей. Более современная точка зрения состоит в том, что старение – более упорядоченный и генетически запрограммированный процесс. Сторонники этой точки зрения указывают, что продолжительность жизни у животных близких видов, подвергающихся сходным внешним воздействиям, очень заметно различается. Канадская казарка может прожить в среднем 23,5 года, а гусь-белошей – всего 6,3 года. Может быть, животные в этом смысле похожи на растения, жизнь которых в большой степени регулируется не внешними, а внутренними процессами. Например, некоторые виды бамбука образуют очень густые рощи, которые прекрасно растут столетиями, причем растения зацветают все одновременно – а в конце концов все вместе умирают.

Идея, согласно которой живые существа словно бы “отключаются”, а не постепенно дряхлеют, находит все больше подтверждений в последние годы[39]39
  C. Mobbs Molecular and Biologic Factors in Aging в: Geriatric Medicine, ed. Cassel; L. A. Gavrilov and N. S. Gavrilova, Evolutionary Theories of Aging and Longevity // Scientific World Journal 2 (2002): 346.


[Закрыть]. Исследователи, изучающие внезапно прославившегося червя C. еlegans (работы, посвященные этой крошке-нематоде, дважды в течение одного десятилетия удостоились Нобелевской премии), изменили один-единственный ген – и сумели создать червей, которые живут вдвое дольше обычных и гораздо медленнее стареют. Затем ученые нашли способ точно так же – изменив один ген – увеличить продолжительность жизни фруктовых мушек, мышей и дрожжевых грибков.

Несмотря на эти открытия, есть и другие факты, которые по большей части противоречат гипотезе о том, что продолжительность нашей жизни запрограммирована. Вспомним, что на протяжении почти всей нашей истории – то есть на протяжении примерно ста тысяч лет за вычетом последней пары столетий – средняя продолжительность жизни человека составляла менее 30 лет[40]40
  S. J. Olshansky The Demography of Aging в: Geriatric Medicine, ed. Cassel; Kellehear, A Social History.


[Закрыть]. (Исследования показали, что ожидаемая продолжительность жизни гражданина Римской империи составляла 28 лет.) Естественный ход событий не предполагал, что человек доживет до старости. И в самом деле, на протяжении большей части истории смерть подстерегала человека в любом возрасте и не ассоциировалась со старостью. Как писал Монтень о жизни в конце XVI века,

умереть от старости – это смерть редкая, исключительная и необычная, это последний род смерти, возможный лишь как самый крайний случай[41]41
  Пер. А. Бобовича и др.


[Закрыть].

Таким образом, сегодня, когда в большинстве стран средняя продолжительность жизни перевалила за 80 лет, мы представляем собой своего рода курьезы, живущие гораздо дольше предназначенного нам времени. Изучая старение, мы стремимся постичь вовсе не естественный процесс, а противоестественный.

Оказывается, наследственность влияет на продолжительность жизни очень мало[42]42
  G. Kolata Live Long? Die Young? Answer Isn’t Just in Genes // New York Times, Aug. 31, 2006; K. Christensen and A. M. Herskind, Genetic Factors Associated with Individual Life Duration: Heritability в кн.: J. M. Robine et al., eds., Human Longevity, Individual Life Duration, and the Growth of the Oldest-Old Population. Springer, 2007.


[Закрыть]. Джеймс Вопел из Института демографических исследований имени Макса Планка (Росток, Германия) говорит, что долголетие родителей лишь на 3 % определяет, сколько вы проживете, – а, скажем, ваш рост определен ростом родителей на 90 %. Даже генетически идентичные близнецы проживают совсем разную по длительности жизнь: средний разброс – более 15 лет.