Текст книги "Письмо на небеса"

Дорогая Джуди Гарленд,

Когда родители говорят о своем прошлом, их истории навсегда остаются в нашей памяти, но они связаны с другим миром, не таким как нынешний, и поэтому их воспоминания отличаются от наших. У них словно другая окраска. Не серо-коричневая, как у древних фотографий – мои родители не настолько стары, нет. Я имею в виду, что в них есть какое-то своеобразное свечение. Мне кажется, что истории из вашего детства и о вашей семье почти такого же цвета, что и истории моих родителей. Не знаю почему. Может, дело в том, что они все счастливо-печальные. Или в том, что ваши фильмы дарили моей маме надежду.

Мама любила смотреть их с нами, поэтому я знаю вас не только по фильму «Волшебник страны Оз». Мы видели вас во многих фильмах: «Пасхальном параде», «Юнцах на Бродвее», «Встреть меня в Сент-Луисе»[22]22
  Easter Parade (1948), Babes On Broad Way (1941), Meet Me In St. Louis (1944).


[Закрыть]. Мы с Мэй вскакивали с дивана и пели вместе с вами: «Дзынь, дзынь, дзынь – заиграли струны моего сердца»[23]23
  Zing, zing, zing went my heartstrings – слова из песни The Trolley Song.


[Закрыть]. Мэй распевала во все горло, важно прохаживаясь по комнате.

Мама говорила, что маленькой хотела быть похожей на вас. Папа рос в почти идеальной семье, а мама – нет; может быть, в этом и было главное различие между ними. Мама выросла здесь, в Альбукерке. Рассказывая о своем детстве, она никогда не вдавалась в подробности, но ее мама (она рано умерла) часто прикладывалась к бутылке, а папа, как мне кажется, был с дочками жесток и холоден. Он заболел раком и умер, когда маме было восемнадцать, а тете Эми – двадцать один. После этого бабушка совсем запила, тетя Эми уверовала в бога и устроилась работать официанткой, а мама переехала в маленькую квартирку. Она работала барменшей и копила деньги, чтобы уехать в Калифорнию и осуществить свою мечту – стать актрисой. В то же время она ходила на курсы актерского мастерства и играла в постановках местного театра. Свою лучшую роль она получила сразу после того, как ей исполнилось двадцать. Мама играла Козетту в «Отверженных», и в газетах о ней печатали восторженные отзывы. Она вырезала их и вклеила в памятный альбом, который и показывала нам с Мэй.

Однажды в бар, где работала мама, пришел папа. У него, как он говорит, тогда были «бурные дни», и он заехал в их город, путешествуя по Америке на мотоцикле. На тех старых фотографиях нам с Мэй он кажется красавчиком. Маме, видимо, он тоже таким показался, раз она пригласила его следующим вечером посмотреть ее игру в «Отверженных».

Папа сказал, что влюбился в нее, уже когда смотрел спектакль. Когда все закончилось, папа ждал маму у ее гримерки с букетом маргариток в руках. Она привела его к себе, и они допоздна сидели на крыше ее дома, глядя на звезды и разговаривая. После этого папа устроился работать в городе, в компании, которая строила новый отель, и как можно чаще встречался с мамой. Они ездили по подвесной дороге в горы, любовались алыми закатами и танцевали в маминой маленькой квартирке под песни The Beatles. Через четыре месяца мама забеременела Мэй, и они решили пожениться.

Рассказывая эту историю, мама признавалась, что ей всегда хотелось иметь дом, но, только родив нас, она поняла значение этого слова. Сейчас, когда я пишу вам, все сказанное кажется трагедией, но мы тогда думали, что это очень романтично. Мэй снова и снова просила маму повторить эту историю, и мама любила рассказывать ей, что именно она – Мэй – стала той искоркой, от которой и загорелся домашний очаг.

– Ты была готова прийти в этот мир, и пришла. Спасибо тебе за это, малышка.

Когда мы были маленькими, мама все еще ходила на прослушивания для театральных постановок и съемок местной рекламы. Однажды она участвовала в рекламе «Рио Гранд Кредит Юнион». В ней она просыпается в пижаме на ступеньках новехонького дома и говорит: «Мне это снится?». И женщина-фея, одетая в форму «Кредит Юнион», бросает ей ключи. Мы взвизгивали, видя эту рекламу по телевизору, и кричали: «Мамочка, посмотри – это ты!»

Но на большей части прослушиваний ей отвечали отказом, и она возвращалась домой, как сдувшийся шарик. В конце концов, мама сказала, что ее поезд ушел, и, чтобы стать настоящей актрисой, нужно жить в Калифорнии. Она занялась рисованием и устроилась секретарем в медицинский центр. Она говорила, что ее настоящая работа – быть нашей мамой. Что мы – ее самое большое достижение в этой жизни.

Мама постоянно повторяла, как сильно хочет, чтобы у нас было счастливое детство – счастливее, чем было у нее. Иногда она спрашивала, счастливы ли мы, и мы всегда отвечали – «да». И тем не менее она сожалела, что не может дать нам большего. Ей нравилось говорить о днях, которые когда-нибудь настанут. Когда-нибудь у нас будет дом с бассейном и мы научимся ездить верхом. Когда-нибудь мы купим шикарные блестящие платья, какие показывают по телевизору. Когда-нибудь мы все вместе поедем в Калифорнию и увидим океан.

Мы любили воображать себе наше идеальное путешествие. Мама говорила, что шелест волн прекрасней стука колес летящего сквозь ночь поезда, прекрасней шума дождя и треска огня. Мы представляли, что у нас есть деньги, как выезжаем на дорогу I-40 и отправляемся в путь. Останавливаемся у кафе Arby’s и заказываем сэндвичи с «жареной зверятиной»[24]24
  Игра слов. В фильме «Гринч – похититель Рождества» жареную говядину (англ. roast beef) называют жареной зверятиной (англ. roast beast).


[Закрыть] – мы зовем их так, посмотрев фильм «Гринч – похититель Рождества». Снимаем номер в отеле и всю ночь напролет смотрим кино и пьем содовую со льдом, а на следующий день едем туда, где земля встречается с водой.

Но в итоге, мама отправилась на океан без нас.

– Мне нужно ненадолго уехать, – плакала она. – Я не могу здесь больше находиться.

Она обняла меня, но я оцепенела в ее руках. Мне хотелось сказать ей, что она нарушает обещание. Что мы должны поехать вместе. Думать об этом было уже поздно, но меня все равно мучил вопрос: почему она хотя бы не предложила взять меня с собой? Она сказала, что рана на ее сердце должна зажить, а голова просветлеть. И тогда она вернется. Вот только не уточнила – когда.

Теперь мама для меня – лишь голос в трубке. Пару часов назад она звонила мне домой к тете Эми.

– Привет, Лорел. Как ты, милая?

– Нормально. А ты? – Я попыталась представить, где она, но видела в голове лишь выцветшую открытку с тянущимися ввысь, к бледно-голубому небу, тонкими пальмами.

– Я тоже. Я скучаю по тебе.

Она шмыгнула носом, и все мое тело напряглось. Я взмолилась про себя: не плачь, не плачь! Ненавижу, когда мама плачет. Мэй знала, как ее утешить, а я – нет.

– И я по тебе скучаю.

– Как дела в школе? Чем сегодня занималась?

– Как обычно. Училась.

– Ты с кем-нибудь подружилась?

– М-м-хм.

– Это хорошо. Я рада за тебя.

Последовало долгое молчание. Я не знала, что еще ей сказать.

– Мам, мне нужно идти. У меня много домашней работы.

– Ладно. Я тебя люблю.

– Я тебя тоже.

Я повесила трубку, и мама снова исчезла в том краю, где волны омывают подножия пальм.

Джуди, я читала, что вашим первым воспоминанием были звуки музыки, заполняющей дом. Но однажды музыка выскользнула на улицу в окно, и вам пришлось всю жизнь ее догонять.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогая Дженис Джоплин[25]25
  Джоплин, Дженис Лин (1943–1970) – американская рок-певица.


[Закрыть],

Я пишу вам по важному поводу, по какому – сейчас объясню. Когда я вчера подошла к нашему обеденному столу, Ханна говорила с одним из футболистов, а Натали допивала из пакетика остатки сока, не интересуясь происходящим. Я села на край скамейки, поискала взглядом Ская и нашла его макушку среди голов столпившихся старшеклассников. Он не заметил меня, поэтому я снова повернулась к столу, раздумывая, стоит ли мне развернуть свои сэндвичи при всех. Затем Ханна засмеялась, и я краем глаза увидела, что она словно бы случайно, но при этом слишком медленно, коснулась руки Натали. Та судорожно вздохнула и на секунду прикрыла глаза.

– Идем на аллею, – внезапно прервала Натали разговор Ханны с парнем.

Я забеспокоилась, что они оставят меня одну и мне придется идти к забору, однако Натали посмотрела на меня и позвала:

– Идем же!

И я пошла за ними.

На аллее все курят сигареты и кое-что крепче, если хватает на это духу или если курящий – выпускник.

Оказалось, Натали встретила старшеклассника Тристана на уроке рисования. Он пообещал купить ей гвоздики и познакомить со своей девушкой – Кристен. Увидев их вместе, вы сразу поймете, что они безумно друг в друга влюблены. Кристен носит цветочные юбки в пол, и у нее длиннющие, до самых бедер, волосы, которые, кажется, никогда не распутаешь. У нее нежное и экзотичное лицо. Она тихо говорит, и ее голос хрипловат, но мелодичен. У Тристана тоже длинные волосы, но на этом их сходство заканчивается. Он весь какой-то угловатый и носит рваную одежду с нашивками разных групп: Ramones, Guns N’ Roses и The Killers. Его энергия бьет через край. Он все время болтает, болтает, болтает и, что бы ни сказал, обращается за подтверждением к Кристен: «Да, детка?». И Кристен кивает, даже не поднимая на него глаз.

Наше знакомство прошло легко и просто. Тристан вручил Натали букет гвоздик и, воскликнув: Hola Chiquitita! [26]26
  «Привет, малышка!» (исп. Chiquitita – «маленькая девочка»).


[Закрыть], поцеловал сначала руку Ханны, а потом – мою.

– Кто эти красотули, которым ты предложила прогуляться по аллее курильщиков? – Не успели мы ответить, как он развернулся к Кристен. – Похоже, мы нашли потерянных детишек, да, детка? Ты готова их удочерить?

Затем Тристан достал из кармана штанов гигантскую кухонную зажигалку и поджег наши гвоздики такой струей пламени, что она чуть не коснулась моей макушки.

Меня заинтересовали его нашивки. Одна из них пересекала грудь, и на ней ярко-красными буквами было написано: SLASH. Тристан заметил, что я разглядываю ее.

– «Слэш» – это группа такая? – спросила я.

Он засмеялся.

– Это ведущий гитарист группы Guns N’ Roses. Великой рок-группы. Похоже, надо заняться твоим просвещением.

Мое лицо вспыхнуло.

– Не кисни, – тут же успокоил меня Тристан, – ты совсем юна, так что еще не поздно все узнать. Готова? Урок первый. Цитирую самого Слэша: «Быть рок-звездой – это стоять на жизненном пути в точке, где пересекаются тот, кто ты есть, с тем, кем ты хочешь быть».

– Значит, ты хочешь ею быть? – спросила я.

Тристан посмотрел на меня в замешательстве.

– Рок-звездой? – пояснила я.

Он снова засмеялся, только в этот раз как-то принужденно, словно я задала ему трудный вопрос, на который он не хочет отвечать.

– Ну, ты и выглядишь так, – добавила я.

Кристен мои слова не разозлили, как и то, что он поцеловал нам с Ханной руку. Наверное, они так сильно любят друг друга, что для ревности просто нет места. Она почти не смотрела на нас и закурила вторую сигарету. Я улыбнулась, желая понравиться ей. Желая понравиться им обоим. Мне так сильно этого хотелось, что жгло глаза и перехватывало горло.

– Я Лорел, – пискнула я.

Лицо Кристен осталось невозмутимым, но она посмотрела на меня так, что я поняла – глубоко внутри она очень хорошая.

– Кристен, – ответила она. – «Я одна из тех нормальных чудаков»[27]27
  I’m one of those regular weird people (англ.).


[Закрыть].

– Цитата из Леди Джоплин, – объяснил Тристан.

После этого Кристен стала говорить о вас, и я поняла, что она вас действительно любит, почти так же сильно, как любит Тристана.

Вернувшись домой, я поискала в интернете информацию о Слэше и о вас, желая поскорее начать просвещаться и подружиться на этой почве с Тристаном и Кристен. Я прочитала, что вы выросли в Техасе, рядом с нефтяными вышками, и что в старшей школе все ужасно к вам относились. Но это сделало вас бесстрашной. А потом вы стали знаменитой.

Когда мы с Кристен подружимся, я попрошу ее, чтобы она дала мне послушать ваши песни. Я, конечно, могу найти их в интернете, но надеюсь, что впервые услышу ваш голос в ее компании. Пока же я хочу поблагодарить вас за те слова про «нормальных чудаков». Размышляя об этом, я поняла, что тоже одна из них. Там, на аллее, я осознала, что мы не просто так сегодня собрались – Кристен, Тристан, Ханна, Натали и я. Что на это есть причина. Каждый из нас со своей чудинкой, но все вместе мы – нормальные. И пусть я многого не могу им сказать, невероятно приятно ощущать, что я нашла свое место.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогой Аллан Лейн[28]28
  Лейн, Аллан (1909–1973) – американский актер.


[Закрыть],

На этой неделе я живу у тети Эми. С папой мне больше нравится жить, потому что он – мой отец и часть моей когда-то-нормальной семьи. Но я все равно люблю тетю, поэтому вам и пишу. Вы озвучивали «говорящую лошадь» Мистера Эда[29]29
  «Мистер Эд» (англ. Mister Ed) – американский ситком (комедия положений). Главный герой сериала – мистер Эд, конь, который умеет говорить. «Голосом» коня был Аллан Лейн.


[Закрыть], вот я и подумала, что у него нет никого ближе вас. Моя тетя обожает мистера Эда. И еще любит Иисуса Христа.

Когда мы были маленькими, папа не хотел, чтобы мы общались с тетей Эми, поскольку считал ее психически неуравновешенной, но мама, плача, убеждала его: «Джим, они все – что у нее есть». У тети нет своих детей, и она всегда относилась к нам с Мэй как к своим собственным дочерям.

Ей всего сорок лет, но ее длинные волосы уже поседели, и она носит платья в цветочек. Видно, что в молодости она была красивой, но моя мама, например, красива и сейчас. Мама выглядит нежной и мягкой, как на смазанной фотографии, где лицо и волосы чуть размыты. Или я представляю ее себе такой теперь, когда ее нет рядом. Тетя Эми худенькая и костлявая, и совсем не хочется, чтобы она погладила тебя по голове или обняла. У нее слишком жесткие объятия.

Давным-давно у тети было несколько бойфрендов, но все – плохие. Мне никто об этом не рассказывал, просто однажды мама с папой, ссорясь, затронули эту тему. За все время, что я знаю ее, тетя Эми ни с кем не встречалась, но в прошлом году вдруг влюбилась в парня, путешествовавшего по стране и проповедовавшего учение Христа. Услышав о нем в новостях, она восхитилась этим мужчиной. Стала писать ему письма и посылать посылки в те места, где он останавливался на своем пути. А потом решила слетать во Флориду и закончить вместе с ним его паломничество. Она прошла пешком с этим мужчиной последние полсотни километров, и в дороге у них завязался роман. Наверное, тетя Эми решила, что, наконец, нашла свою вторую половинку. После этого она часто звонила ему и оставляла по телефону сообщения, пародируя мистера Эда и ямайских бобслеистов из «Крутых виражей» (ее самый любимый фильм после комедии «Мистер Эд»). Сначала он ей изредка перезванивал. Она спрашивала, когда снова сможет встретиться с ним, но он толком ничего не отвечал. Вскоре он совсем перестал звонить. Тетя Эми постоянно проверяла, нет ли на автоответчике его сообщений, хотя и пыталась делать вид, что ее это не волнует. Думаю, она не хотела, чтобы я видела, как она все еще надеется. (Не знаю, запрещает ли вера в Иисуса Христа пользоваться современными устройствами, но моя тетя так и не обзавелась мобильным).

В начале лета, собравшись уехать на некоторое время в Калифорнию, мама решила устроить семейную встречу. На ней-то тетя Эми и спросила, не хочу ли я те недели, что должна была проводить в маминой квартире, жить у нее. Яснее ясного, что они договорились об этом заранее. Мы сидели все вместе – мама, папа, тетя Эми и я – в доме, где мы с Мэй выросли, на потертом и продавленном за все эти годы диване. Тетя повернулась ко мне и спросила:

– Как ты смотришь на это, Лорел? – В ее голосе слышалась надежда.

На лице папы была написана неуверенность, но я знала: откажи я тете Эми сейчас, и она примется говорить о том, что родители позволили Мэй пойти по пути греха и что мне нужно обратиться к Богу.

– Не знаю, – пожала я плечами.

Тогда тетя заметила, что если у нее каждую вторую неделю я буду жить, то смогу ходить в старшую школу в ее районе. Я еще не задумывалась о том, что лето закончится, и осенью надо будет идти в школу, но мне понравилась мысль, что я пойду не в ту школу, где училась Мэй. Поэтому я согласилась.

Теперь тетя Эми почти ничего не позволяет мне делать: гулять, встречаться с кем-нибудь, говорить с парнями. Единственное, что мне разрешено – ходить на «совместные учебные занятия», которыми я прикрываюсь, чтобы увидеться с Натали и Ханной.

Сегодня вечером мы с тетей ужинали в семейном кафе Furr’s; она водила нас с Мэй туда, когда мы были детьми. Я, как всегда, заказала солсбери стейк, пюре без подливки и красное желе.

Тетя заставляет меня перед ужином молиться, даже если я смотрю телевизор и ем сэндвичи с салатом и майонезом, даже несмотря на то, что мы с папой дома никогда этого не делаем. Теперь мы молимся о Мэй.

После молитвы тетя Эми спрашивает, впустила ли я в свое сердце Иисуса Христа и буду ли я спасена. Я всегда отвечаю «да», чтобы поскорее покончить со всем этим и чтобы не расстраивать ее. Мэй обычно говорила ей «нет» и спрашивала:

– А как же дети? Что, если умирает новорожденный ребенок? У него же не было времени уверовать в Иисуса Христа? Такие дети, что, все равно попадут в ад? Или как насчет взрослых людей, добрых и хороших в душе, но необразованных и ничего не знающих о Христе? Они тоже попадут в ад?

Тетя Эми ничего на это не отвечала. Она лишь печалилась и объясняла, что хочет, чтобы мы познали любовь Иисуса Христа. Что мы не должны видеть зло, слышать зло и говорить о зле. Как будто играя, она предлагала нам попеременно закрывать наши глаза, уши и рты. Мэй ненавидела это. Наверное, сейчас тетя Эми боится, что Мэй не будет спасена, и хочет быть уверенной в том, что подобного не случится со мной. Но она не знает, как сильно я виновата. И я никогда не смогу ей об этом рассказать.

Мы сидели в обеденном зале кафе в кабинке, обитой бордовым пластиком, под высоченным потолком, и я ела десерт, разрезая каждый кубик желе на четыре части. Тетя Эми попросила еще льда для своего чая и принялась пародировать мистера Эда.

– Как мистер Эд ходит? Покажи мне, – попросила она меня.

Она хотела, чтобы я барабанила ладонями по столу, изображая стук копыт, и заржала как лошадь. Мы с Мэй делали так в детстве. Если я откажусь, она расстроится или все равно будет настаивать на своем. Поэтому я заржала как лошадь. Взглянув в другой конец зала, я вдруг увидела Тедди – парня, с которым у нас совместный урок истории. Он, видимо, пришел сюда поужинать с родителями. Тедди – один из наших популярных школьных футболистов. Я густо покраснела и взмолилась, чтобы он не видел, как я «цокала копытами» по столу.

Я сейчас нервничаю, поскольку собираюсь впервые в жизни тайком уйти ночью из дома. В полночь за мной приедут Тристан и Кристен. Тристан дал мне прозвище – Лютик. Они взяли нас с Ханной и Натали под свою опеку и особенно милы со мной, так как я тихоня и с удовольствием их слушаю. Тристан с Кристен спросили, как мы собираемся провести выходные, и Натали с Ханной ответили, что переночуют с пятницы на субботу в загородном доме Ханны. Я сказала, что не могу поехать с ними из-за тети, никуда не выпускающей меня из дома. Тогда Тристан предложил мне сбежать ночью и погулять вместе с ними.

Я объяснила им, что временно живу у тети Эми, потому что мама уехала одна в долгий отпуск. Знаю, это странно, что я никому из них не рассказала о Мэй, но у меня как будто появилась возможность забыть обо всем плохом. Быть другой. Такой, как она. Если бы я пошла учиться в Сандию, все глазели бы на меня и приставали с вопросами. Но в Вест-Меской школе только миссис Бастер знает о моей тайне, и если кто-то прочитает в газете статью многомесячной давности или где-то услышит о моей сестре, то вряд ли что-то скажет. Скорее всего, он просто не обратит на это внимания или забудет.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогая Дженис Джоплин,

Я только что вернулась домой после ночной вылазки. Окно заклинило, но я все-таки открыла его. К счастью для меня, оно из тех, которые нужно просто поднять вверх, так что выбраться на улицу легко. Я слышу похрапывание тети Эми – значит, мне ничего не грозит.

Сегодня никто не устраивал вечеринок, поэтому мы поехали в круглосуточное придорожное кафе. Я заказала себе вишневый лаймад, а Тристан – десять такито[30]30
  Такито – тортильи с разной начинкой, блюдо мексиканской кухни.


[Закрыть]. Они с Кристен курили травку в машине, и Кристен включила ваши песни.

Я впервые увидела, как люди курят травку, и впервые услышала, как вы поете. Ваш голос проникал в меня, медленно наполняя собой. Кристен подпевала с закрытыми глазами, и на ее щеки падал неоновый свет из окна.

Я нервничала, ожидая, что Тристан передаст самокрутку мне, так как не знала, что с ней делать. И на всякий случай внимательно смотрела, как курят они. Однако когда Тристан откинулся на спинку сидения, Кристен забрала сигарету из его пальцев и сказала:

– Не развращай ее.

– Почему? – удивился Тристан. – Это же часть ее просвещения, да, детка?

Кристен стукнула его по плечу:

– Давай ограничимся музыкой.

Тристан посмотрел на меня и пожал плечами.

– Прости, Лютик. Не могу перечить женушке.

Но по-моему, стоящий в машине дым меня все-таки одурманил. Вы с Кристен с таким чувством пели Summertime, что мне казалось, я нахожусь в самой песне, а вокруг нет ничего. Через вас я почувствовала, какое же оно – самое настоящее летнее время. Вы знали, что после яркого света наступит жаркая тьма. И еще вы прощались. Это я тоже почувствовала. Сейчас у нас осень. Заканчивается сентябрь.

А затем случилось вот что… Я насколько возможно невозмутимо спросила Тристана и Кристен, не знают ли они Ская. Я все надеялась, что снова столкнусь с ним в коридоре, но этого пока не случилось. На днях он помахал мне рукой на обеде, заметив, что я на него смотрю. Я подумала, что, может, Тристан с Кристен знают что-нибудь о нем. Вопрос я задала вроде бы от нечего делать, но, конечно же, у меня вырвался нервный смешок, а щеки залились краской. Они сразу все поняли, и Тристан начал напевать: «Влюбленный Лютик!».

Кристен сказала, что, по слухам, Скай перевелся в эту школу, потому что из другой его исключили. Но он ни с кем об этом не говорит, поэтому никто не знает, что на самом деле случилось. Еще она сказала, что он водится с любителями «травки», хотя сам не курит даже обычных сигарет.

– Но, – продолжила она, – он стопудово классный. С большой буквы «К». С этим у нас все согласятся.

Тристан решил, что нам стоит проехаться мимо его дома, чтобы я на него посмотрела. Он отыскал фамилию Ская – Шеппард – в мобильном Кристен и нашел в справочнике его адрес. Кристен проворчала, что мы похожи на сталкеров, а Тристан рассмеялся, ответив, что мы просто веселимся. Я втайне радовалась, предвкушая, что увижу, где живет Скай.

Мы выехали с прилегающей к школе территории и углубились в район с маленькими домами двух видов: либо из необожженного кирпича, либо обшитые металлическим сайдингом. Почти все дворы тут были неухоженные и захламленные, полные буйно разросшихся подсолнухов, автозапчастей и спиленных деревьев. Но дом Ская был идеален. Металлический сайдинг блестел ярче, чем на других домах, как будто начищенный. Во дворе на длинных клумбах росли красивые бархатцы. На двери висела дощечка с надписью «Добро пожаловать» и осенний венок с двумя одинакового размера тыквами по бокам, хотя для Хэллоуина еще рановато. Я увидела кого-то снаружи – женщину в халате, поливающую цветы из ярко-зеленой лейки. Было два часа ночи. Мы уже уезжали, когда в доме открылась дверь, и, по-моему, на крыльцо вышел Скай.

Искренне ваша,

Лорел