Текст книги "Этюд багровых вод"

Престон, сжав губы, окатил ее презрительным взглядом. Однако в кабинете не оказалось ничего постыдного или компрометирующего, только рваный диван с перекинутым через спинку одеялом, на котором явно спал Престон, и заваленный бумагами стол. На подоконнике лежали окурки.

Здесь было намного чище, чем в любой другой комнате в доме, и все же Эффи ожидала от самодовольного, педантичного П. Элори большей безупречности.

На выходе из кабинета пол под ними оглушительно застонал, и Эффи ухватилась за ближайшую стену, не сомневаясь, что дерево вот-вот провалится под ней. Однако, заметив сочувственную гримасу Янто, тут же выпрямилась, ощутив, как вспыхнули щеки. В голове вновь зазвучал голос матери: «Ты вечно во что-нибудь влипаешь».

Когда они подошли к двери в конце коридора, ведущей в другое крыло дома, Янто сказал:

– Я бы показал вам спальни, но мама не хочет, чтобы ее беспокоили.

Вдова Мирддина. Эффи даже не знала ее имени, вообще ничего, кроме одного – она велела Янто поселить Эффи в гостевом доме. Однако Престону позволила остаться здесь. Сама собой напрашивалась мысль, что вдова не желала ее присутствия в поместье.

Эффи ощутила наступающую панику, покалывание в кончиках пальцев, а зрение начало расплываться. Сейчас ей бы не помешали розовые таблетки, но в спешке она забыла их на тумбочке.

«Во всем виноват Престон», – решила Эффи, но так и не смогла наполнить эту мысль желанной злостью.

– Ничего страшного, – сказала она. – Я увидела достаточно.

Все трое вновь спустились вниз. Эффи всю дорогу цеплялась за влажные скользкие перила. Больше всего на свете ей хотелось убраться из этого ужасного дома и перестать вдыхать тяжелый, пропитанный солью воздух. Но когда Янто повел ее обратно в кухню, настойчиво твердя о булочках с копченой рыбой, взгляд сам собой упал на нечто, что она прежде не заметила – небольшую дверь с перекошенной деревянной рамой, испещренной у основания крошечными белыми ракушками. Глядя на нее, Эффи могла бы поклясться, что отчетливо слышит шум волн, словно ток крови, исходящей из самого сердца дома.

– Куда ведет эта дверь? – поинтересовалась она.

Ничего не ответив, Янто сунул руку за ворот черного свитера и достал ключ на тонком кожаном шнурке. Он вставил ключ в замок, и дверь распахнулась.

– Осторожно, – предупредил он и отступил в сторону, позволяя Эффи заглянуть в проем. – Не упадите.

За дверью оказалась лестница, уходящая в мутную воду. На виду оставались лишь несколько верхних ступеней. В нос тут же ударил запах соли вперемешку с ароматами старой кожи и мокрой бумаги.

– В подвале находились архивы отца, – пояснил Янто. – Несколько лет назад вода поднялась слишком высоко и затопила весь этаж. Нам так и не удалось вызвать в эту глушь специалиста, чтобы попытаться его осушить.

– Разве там не было ценных документов? – Эффи скривилась от вопроса, он казался каким-то грубым и меркантильным. Нечто подобное вполне мог спросить Престон. Впрочем, возможно, он этим уже интересовался.

– Конечно, – ответил Янто. – Отец очень бережно относился к личным и профессиональным делам. Не сомневаюсь, что любые хранящиеся там бумаги надежно запечатаны, но пока до них невозможно добраться. Если, конечно, не желаете искупаться в ледяной воде, да еще и в кромешной тьме.

Эффи увидела, как по воде пробежала рябь, а потом поверхность вдруг разгладилась и стала похожей на черный шелк.

– Разве вода не должна уйти сама по себе, вместе с отливом?

Во взгляде Янто читалась жалость, точно так же на нее смотрел в машине Уэдерелл.

– Скала проседает. Весь фундамент уже ушел под воду, как, впрочем, и почти вся бухта Девяти Колоколов. С каждым годом для нас все выше риск утонуть.

Эффи даже не подозревала, что второе Наводнение – отнюдь не просто суеверие южан. Она всегда отмахивалась от подобных разговоров и теперь стыдилась этого.

Над лестницей виднелся еще один арочный проход – каменный, влажный, покрытый мхом. По его поверхности змеились слова.

– «Лишь море – единственный враг»? – прочитала Эффи вслух, повысив голос в конце, чтобы слова прозвучали как вопрос.

И безмерно удивилась, услышав голос Престона.

– Все древнее канет в пучину времен, – начал он. Судя по интонации, это были слова из песни. – Сказал мне однажды мудрец. Ну а я был моряк, молод и окрылен, почти что безусый юнец. Я ответил ему, всю смелость собрав: «Лишь море – единственный враг».

Пока Престон декламировал строки, Эффи не сводила с него глаз. Сквозь стекла очков он твердо смотрел вперед и говорил приглушенным, почтительным тоном. Теперь и она узнала эти слова.

– «Гибель моряка», – тихо произнесла она. – Из сборника стихов Мирддина.

– Да, – удивленно согласился он. – Я не думал, что ты знаешь.

– Не только студенты из литературного умеют читать, – бросила Эффи и тут же пожалела, что в голосе послышались резкие нотки. Она слишком явно проявляла свою горечь и зависть, и Престон, возможно, уже догадался, в чем крылась причина ее ненависти.

– Верно, – коротко заметил он. Взгляд снова стал холодным и отчужденным.

Эффи покачала головой, будто пытаясь развеять остатки сна. Ей хотелось выбросить из головы тот краткий миг, когда между ней и Престоном ощущалась некая близость.

Янто прочистил горло.

– Отец всегда в высшей степени восхищался своим творчеством, – сказал он. Дождавшись, пока Эффи отступит в сторону, запер дверь и снова надел ключ на шею. – Пойдемте завтракать. Не хочу, чтобы меня считали негостеприимным хозяином.

* * *

Однако Эффи, извинившись, сообщила, что хочет выйти на свежий воздух. Она вовсе не лгала – в развалинах дома ей с трудом удавалось дышать.

По заросшим мхом ступеням Эффи вышла на тропинку и поднялась на утес. Проявляя осторожность, на этот раз она не приближалась к самому краю. Крошащийся белый камень походил на шаткие глыбы льда, плывущие зимой по реке Наэр: ему тоже нельзя было доверять. От яростных порывов ветра она зажмурилась.

Может, не было никаких других заявок на участие в проекте. Может, она единственная, кто, взглянув на объявление, увидел перед собой мечту, в то время как остальные замечали отвратительную реальность.

Теперь Эффи поняла, почему Янто обратился к студентам – ни один опытный архитектор не стал бы восстанавливать дом с полузатопленным фундаментом на краю обрыва. Даже из уважения к Эмрису Мирддину.

«Тебе такое не по силам», – сказал мастер Корбеник и оказался прав. Он застрял в ней, как заноза под ногтем, которую не получалось вытащить. Болезненные воспоминания о нем могли накатить в любой момент, даже когда она просто тянулась за кружкой с кофе.

Далеко внизу волны бились о скалы. Теперь темная вода, разъедающая бледный камень, представлялась Эффи голодным хищником. Колени подогнулись, и она бессильно опустилась на траву, которую трепал ветер.

По правде говоря, под всей этой сыростью и гнилью она заметила множество прекрасных вещей, которые, как сундуки с сокровищами на морском дне, ждали, когда их спасут с места кораблекрушения. Мягкие ковры стоили целое состояние, люстры были целиком из золота. Однако гниль и поднимающееся море их не щадили.

Стоявшая перед ней задача казалась сродни той, что обычно бывают в сказках – безнадежная и бессмысленная, достойная самого Короля фейри. Эффи мысленно представила себе то существо с дороги. Повернувшись к ней, оно открыло жадную пасть и сказало: «Сшей мне рубашку без швов и иглы. Засей акр земли одним початком кукурузы. Построй дом на тонущем утесе и завоюй свободу».

Эффи никогда не думала, что Мирддин может поставить такую тяжелую задачу. Но она ведь не знала этого человека, который вынудил семью жить в смрадном, тонущем доме, позволяя всему вокруг приходить в негодность. Эффи всю жизнь боготворила странного, замкнутого, отнюдь не бессердечного мужчину, и открывшаяся теперь правда казалась ужасно неправильной, как сон, от которого отчаянно хотелось проснуться.

Она словно бы вновь услышала приглушенный голос Престона: «Лишь море – единственный враг».

5

Отзывы о творчестве Мирддина столь же любопытны, как и сам человек. Некоторые критики обвиняют его в излишнем романтизме (см. Фокс, Монтрезор и др.). Тем не менее даже недоброжелатели, пусть и неохотно, отзываются об «Ангарад» как о глубоком, поразительном произведении. Его многочисленные поклонники – как критики, так и рядовые читатели – настаивают, что понятность и универсальность его работ являются намеренными и отражают глубокое понимание человеческой души. Таким образом, большинство сходится на мысли, что он достоин статуса национального писателя.

Из вступления к «Собранию

сочинений Эмриса Мирддина»,

под редакцией Седрика Госсе, 212 год п. Н.

Следующее утро выдалось хмурым, облачным, и Эффи пришлось просыпаться в промозглой сумрачной комнате. Вчера, несмотря на настойчивые просьбы Янто, она так и не вернулась в Хирайт и, закрывшись в гостевом домике, уныло перебирала в уме свои немногочисленные возможности.

Она крутила ржавые краны над ванной, пока пальцы не заболели, а ладони не перепачкались в ржавчине. Наконец ей удалось добиться тонкой струйки воды и подставить под нее ладони чашечкой. Почти час ушел на то, чтобы немного освежиться и вымыть голову, но отправляться в город грязной она не собиралась. Это было ниже ее достоинства.

Закончив с мытьем, Эффи положила в сумку пузырек с таблетками и надела пальто. Приоткрытый чемодан так и остался на полу. Что в нем такого, чего не купишь? Размышляя над этим вопросом, Эффи, спотыкаясь, двинулась вниз по склону холма в сторону Солтни. Кое-какая одежда, бумага для черчения, простенький набор циркулей и чертежных линеек. Можно купить новое.

Прошлой ночью, лежа под зеленым одеялом в ожидании, пока подействует снотворное, Эффи наконец-то определилась с планом. Слушая, как на подушку рядом с ней падают капли затхлой воды, она решила больше не ждать. Не стоит просить Уэдерелла ее подвезти. Утром она отправится в Солтни и там сядет на поезд, и вполне можно пройтись пешком. И плевать на море.

И на то существо с темными волосами – тоже. Она знала легенды и знала, что может выкинуть ее собственный разум. Король фейри не покажется при свете дня. Но она все равно приняла розовую таблетку, просто на всякий случай.

План казался достаточно разумным, пока не заморосил дождь. Скользя по камням, Эффи упрямо шла вперед, а путь становился все круче и круче. Капли дождя превратили утоптанную землю в грязь, и вскоре каждый шаг давался с трудом. Вода стекала по лицу, на ботинки налипала мокрая земля.

Перед глазами все начало расплываться, однако Эффи решительно смотрела вперед, пытаясь оценить, сколько еще осталось пройти. За крутым поворотом дороги вздымались неровные утесы, загораживая вид на Солтни. Отсюда Эффи не могла разглядеть ни дыма из труб, ни соломенных крыш на горизонте.

Она потерла щеки. Слева от нее у самого края дороги плескалось море, выбрасывая на берег длинные языки морской воды с клочьями пены. Накатившая на скалу волна омыла носок ее ботинка.

Паника уже подступала, когда Эффи услышала за спиной рокот автомобильного двигателя. По дороге с грохотом мчалась черная машина, усеянная каплями дождя, с блестящим от воды капотом.

Эффи отступила в сторону, чтобы пропустить автомобиль, однако он остановился рядом с ней. Стекло со стороны водителя опустилось.

Положив руки на руль, на нее молча смотрел Престон, такой же растрепанный, как и вчера. Не мигая, он взирал на нее через очки.

– Эффи, залезай, – наконец сказал он.

– Не хочу, – упрямо возразила она.

Разумеется, именно в этот момент дождь пошел в полную силу. Капли повисли на ресницах.

Престон окинул ее скептическим взглядом.

– Дорога внизу почти размыта, – сообщил он и совершенно невозмутимо поинтересовался: – Хочешь поплавать?

Сердито посмотрев на грязную дорогу, Эффи спросила:

– И часто ты так заманиваешь девушек в свою машину?

– Не многие дают мне этот шанс. Большинство девушек достаточно благоразумны и не пытаются гулять в дождь по скалам.

Лицо вдруг обдало жаром. Обойдя машину, Эффи резко распахнула дверцу и села на пассажирское сиденье.

– Слово «гулять» здесь не очень уместно.

Чувствуя, как пылают щеки, она упрямо смотрела вперед, не желая встречаться с ним взглядом.

– Что ж, учту. – Престон не сводил с нее взгляда. – Пристегнись.

Он явно пытался унизить ее, обращаясь, как с ребенком.

– Даже мама не заставляет меня пристегиваться, – усмехнулась она.

– Вряд ли она часто возит тебя по полузатопленным дорогам.

На это Эффи не нашлась что ответить. Престон и сам был пристегнут, а она слишком вымокла и замерзла, чтобы спорить.

«Какой ты несносный», – мысленно сказала она, потянувшись за ремнем безопасности, и вовремя прикусила язык, чтобы не произнести этого вслух.

Пару минут они ехали молча, меся колесами вязкую грязь. По мере того как усиливался дождь, у Эффи все больше портилось настроение. Будто бы сама погода насмехалась над ней, напоминая, как опрометчиво и глупо она пустилась в путь, а рассудительный Престон ее спас. Нахмурившись, Эффи съежилась на сиденье.

В машине Престона пахло кожей и сигаретами, и Эффи скрепя сердце признала, что это не так уж неприятно. И почти успокаивает. Она украдкой бросила взгляд на парня, но он не отрываясь следил за дорогой, петляющей по склону вниз.

– Зачем ты поехал в Солтни? – поинтересовалась она.

Казалось, он удивился, услышав ее голос.

– Иногда я работаю в пабе. В доме трудно сосредоточиться, особенно когда сын Мирддина стоит над душой.

В ней вдруг вспыхнула злость.

– Может, Янто просто не нравится, когда бездушные ученые роются в вещах его покойного отца в поисках мелких подробностей для своей научной работы.

Престон вскинул голову:

– Как ты узнала про научную работу?

Радуясь, что приманка сработала, Эффи с трудом удержалась от улыбки. Впервые она ощутила хоть какое-то преимущество.

– Просто предположила, что у тебя есть свои скрытые мотивы. Ты слишком беспокоился, когда Янто показывал мне кабинет.

– Что ж, похвальная наблюдательность. – В тоне Престона послышались горькие нотки, и Эффи лишь сильнее обрадовалась. – Кстати говоря, ни один студент литературного колледжа не упустил бы такую возможность.

Ни один студент литературного колледжа. Неужели он пытался ее задеть? Может, он догадался, за что она его так невзлюбила на самом деле? Эффи попыталась скрыть разочарование и зависть.

– Какой возможности? Написать научную работу, основанную на сплетнях, и получить золотую звезду от заведующего кафедрой?

– Нет, – возразил Престон. – Возможность узнать правду.

Он уже во второй раз заговаривал о поисках правды, словно пытаясь выставить свои корыстные действия в более выгодном свете.

– Зачем Янто пригласил тебя? – выпалила она.

– Он не приглашал. Конечно, Янто не возражал, чтобы университет выпустил сборник документов его отца, но меня пригласил не он. – Престон взглянул на Эффи, а потом снова уставился на дорогу. – Меня пригласила вдова Мирддина.

Вновь эта загадочная вдова, которая даже не вышла из спальни, чтобы поздороваться с Эффи, и распорядилась поселить ее в гостевом доме. Почему она взяла на себя роль покровительницы лживого студента?

Прилив еще не отступил, и машина, хлюпала по лужам. Вдруг она резко остановилась, Эффи качнулась вперед и лишь благодаря ремню безопасности не ударилась лицом о бардачок.

И все же, не желая признавать поражение, она выпрямилась и в угрюмом молчании уставилась на дорогу. Эффи могла бы поклясться, что уловила тень усмешки на лице Престона.

Когда машина преодолела последний поворот дороги, он вдруг поинтересовался:

– Зачем ты так отчаянно стремилась в Солтни?

Внутри все тут же сжалось. Меньше всего на свете ей хотелось признаваться, что уже на следующий день после приезда она собралась уехать из Хирайта. Отступать было унизительно, даже несмотря на поставленную перед ней невыполнимую задачу. Унизительно вдвойне, ведь Престон, невзирая на гниль, разрушения и осыпающиеся скалы, уже несколько недель жил и работал в этом ужасном доме. Сказать правду означало признать, что он оказался умнее, решительнее и хитрее.

Впрочем, гораздо хуже было бы поведать ему другую истину, более личную и болезненную – увиденное в поместье Хирайт положило конец ее детским фантазиям, разрушило созданный в воображении образ великодушного, мудрого Мирддина, написавшего книгу, в которой находили спасение девочки вроде нее.

Теперь при мысли о писателе перед глазами вставали крошащиеся скалы и уходящие из-под ног камни. Эффи вспомнила о затопленной комнате в подвале и словах Янто: «Отец всегда в высшей степени восхищался своим творчеством».

– Мне нужно позвонить маме, – выдавила она первое, что пришло в голову.

Не очень удачная ложь. Смущенная дурацкой выдумкой, Эффи тут же покраснела, чувствуя себя ребенком, пойманным на магазинной краже.

Престон вскинул бровь, однако не выказал ни капли презрения.

– Она знает, что тебя освободили от учебы?

Он спрашивал будничным тоном, между делом, но сердце Эффи пропустило удар. Они ведь учились в одном университете, пусть и в разных колледжах, и вполне могли видеть друг друга в библиотеке или в «Дремлющем поэте». А ведь она была единственной девушкой в архитектурном, и значит, за каждым ее шагом тщательно следили. Ее будто выставили напоказ. Слухи возникали мгновенно и разлетались во всех направлениях. Вполне вероятно, что и Престон слышал о мастере Корбенике.

Лишь при мысли об этом внутри все сжалось от ужаса. Эффи внезапно захотелось распахнуть дверцу машины и с разбегу броситься в море. Однако, взяв себя в руки, она ответила ледяным тоном:

– Не твое дело.

Взгляд Престона за стеклами очков сделался жестче.

– Что ж, – бросил он. – Я высажу тебя у телефонной будки.

К счастью, ехать оставалось недолго. Когда за окнами машины замелькали домики Солтни, даже дождь прекратился. По всей дороге тянулись грязные лужи. На главной улице городка Эффи заметила церковь, построенную из того же крошащегося белого камня, рыбный магазин с деревянной вывеской, косо висящей над дверью, и паб, из усеянных каплями дождя окон которого лился мягкий золотистый свет.

– Можешь высадить меня здесь, – предложила она. – Пройдусь пешком.

Не сказав ни слова, Престон остановил машину. Эффи попыталась открыть дверцу, но ручка только бесполезно дергалась в ее руке. Кровь прилила к щекам, внутри поселилась досада, и все же она не прекращала попыток.

– Заперто, – напряженным голосом сказал Престон.

Но раздраженная Эффи упрямо продолжала дергать за ручку, хотя дверь не поддавалась. Спустя пару мгновений Престон вздохнул и протянул руку, пытаясь нащупать замок.

Его лицо оказалось так близко, что Эффи заметила, как он напряженно сжал челюсти. Ей бросился в глаза легкий загар и незаметная россыпь веснушек на щеках. Раньше она их не замечала. На переносице виднелись крошечные красные вмятины от очков.

Интересно, ему не больно? Она чуть не спросила. Мысль была странная, и Эффи не понимала, откуда она вообще пришла. Сердце стучало с перебоями, и она не сомневалась, что Престон тоже чувствует это сквозь шерсть ее свитера и своей куртки.

Дверь наконец щелкнула и открылась. Когда Престон с тихим вздохом отстранился, Эффи осознала, что все это время сидела, затаив дыхание.

В открытую дверь ворвался холодный воздух, неся с собою запах моря. Эффи поспешно выбралась из машины. Она чувствовала, как горит нижняя губа, закушенная почти до крови.

* * *

Железнодорожная станция находилась неподалеку от паба, однако, шагая в нужном направлении, Эффи почувствовала, что ноги ее не слушаются. Обернувшись, она увидела, как Престон вылез из машины и до самых ушей поднял воротник куртки. Коротко кивнув Эффи, он исчез в пабе, из открытой двери которого на миг донеслась приглушенная музыка проигрывателя.

Эффи двинулась в сторону станции. Не было смысла чего-то ждать, если она в самом деле решила уехать. По пути она угодила левой ногой в лужу и намочила край штанины. Она уже скучала по Каэр-Иселю, кофейням и Рие, и даже по Гарольду с Уотсоном.

Но больше всего ей не хватало мощеных мостовых.

На унылой пустынной улице Эффи больше не встретила ни одной машины. Железнодорожная станция оказалась всего лишь крошечной билетной будкой с залитым дождем окошком. С навеса капала вода, вдаль уходили безмолвные рельсы.

Эффи не знала, когда будет следующий поезд, и не заметила никакого расписания поблизости. Она резко обернулась, словно ожидая увидеть наблюдающего за ней Престона. Впрочем, делать ему нечего, как пытаться вывести ее на чистую воду.

И тут в нескольких шагах от станции Эффи заметила телефонную будку с запотевшим от дождя стеклом.

Наверное, она сама не смогла бы объяснить, почему вошла внутрь и сняла трубку. Совсем не обязательно было следовать выданной Престону лжи. И все же минуту спустя она уже набирала номер матери.

Эффи не сильно рвалась с ней общаться, действуя скорее по привычке, как собака, которая вновь обнюхивает все тот же улей, забыв о том, что прежде ее жалили пчелы.

– Алло? Эффи? Это ты?

– Мама? – Накатившее облегчение почти ее ошеломило. – Прости, что не позвонила раньше.

– А стоило бы, – отозвалась мать. – Я была в отчаянии. Рассказала все бабушке с дедом. Где ты?

– Все еще в Солтни. – Эффи сглотнула. – Но скоро уеду.

В трубке раздался шорох. Наверняка мать зажала телефон между ухом и плечом.

– Почему ты передумала наконец?

Слово «наконец» прозвучало как-то особенно жестоко. Вообще-то прошел всего один день.

– Я просто поняла, что ты права. Я слишком много на себя взвалила.

Мать одобрительно хмыкнула в ответ. В трубке раздался тихий шум проезжающих по улице машин – вероятно, мать стояла у открытого окна, обмотав телефонный шнур вокруг изящной талии. Эффи вдруг живо вспомнила кресло в гостиной, где она, свернувшись, делала уроки, бабушку с дедом, пекущих на кухне пироги с олениной или фруктовой начинкой, свою спальню с теми же нежно-розовыми обоями, что и в детстве, и плюшевого медведя, по которому скучала каждый вечер, но постеснялась взять с собой в университет.

– Хвала всем святым, – отозвалась мать. – Ты и так создала кучу проблем.

– Знаю, – согласилась Эффи. – Прости. Я скоро приеду домой.

Слова вырвались сами собой и удивили ее до глубины души. Всего несколько минут назад она скучала по Каэр-Иселю, но теперь вдруг осознала, что, несмотря на привычную обстановку, там небезопасно.

В трубке воцарилась тишина, потом мать судорожно вздохнула.

– Домой? А как же учеба?

– Я не хочу возвращаться в Каэр-Исель. – К горлу внезапно подкатил ком, и ей стало трудно говорить. – Мама, кое-что случилось, и я не могу…

Эффи хотела рассказать о мастере Корбенике, но не сумела выдавить ни слова. Да и что она могла сказать? Не существовало никакой истории с началом, серединой и концом, лишь отдельные эпизоды, вызывавшие приступы паники, от которой пересыхало во рту, и кошмары, заставлявшие просыпаться по ночам.

А она прекрасно знала, как относилась мать к подобным ночным кошмарам.

– Эффи. – Голос матери был острым как бритва. – Я не хочу, чтобы ты приезжала домой. Не нужно. Ты теперь взрослая, а у меня свои дела. Если ты заварила кашу, то расхлебывай сама. Возвращайся в школу, принимай лекарство и сосредоточься на учебе, а мне позволь жить своей жизнью. Ты ведь принимаешь таблетки?

Как бы ей хотелось, чтобы именно сейчас все чувства притупились, и она вновь оказалась глубоко под водой, где слышно только, как волны перекатываются над ней.

Однако разум не спешил вырывать ее из действительности. Эффи остро ощущала холодную трубку телефона, застрявший ком в горле и учащенное сердцебиение. Протянув руку, она потерла бугорок рубцовой ткани на месте безымянного пальца.

– Принимаю, – сказала Эффи, – но…

«Но проблема не в этом…» Она вдруг замолчала на полуслове. Так ли это? Ведь Эффи в любой момент могла сбежать из кабинета мастера Корбеника. Не зря парни в колледже шептались, что она сама этого хотела. Иначе зачем было оставаться? Почему она так и не оттолкнула его? Не сказала простого слова «нет»?

Попытка объяснить невыразимый страх, который Эффи испытала, сидя в его зеленом кресле, закончится тем же, что и всегда. Мать заведет привычную песню, что монстров не существует, что никто не следит за ней из угла – не важно, сколько ночей Эффи не могла уснуть под этим холодным, немигающим взглядом.

– Разве я недостаточно сделала? – Голос матери слегка дрожал, как игла на поцарапанной пластинке. – Восемнадцать лет я жила только для тебя и, клянусь святыми, мне пришлось непросто…

Ей хотелось напомнить матери, что бабушка с дедом сделали не меньше. Именно они платили за ее учебу, брали с собой в поездки, помогали с уроками и присматривали за ней, пока мать мучилась с похмелья или, ссылаясь на депрессию, целыми днями валялась в постели. Однако эту песню Эффи слышала уже тысячу раз. Бессмысленно было что-то возражать и пытаться что-либо объяснить.

– Я знаю, – наконец выговорила она. – Прости. Я вернусь в университет. До свидания, мама.

И, не дожидаясь ответа, повесила трубку.

* * *

Эффи вышла из телефонной будки, хрустя ботинками по мокрому гравию. Она ждала приступа паники, но ощущала только странное спокойствие. Выбора почти не осталось, и это ее утешало. Осталось лишь два пути: хорошо протоптанный, но темный, и второй – непознанный, полуосвещенный.

Сперва она склонялась к темному пути, но, вспомнив мастера Корбеника и шепотки в коридорах, поняла, что не сможет этого вынести. Следующее решение далось еще легче. Опустившись на колено, Эффи подвернула мокрую штанину и зашагала по пустынной улице, оставив позади железнодорожную станцию.

Не успев пройти и дюжины шагов, она увидела идущего навстречу старика с обветренным лицом. Держа в руках пастуший посох, он вел за собой кучку блеющих овец. Сосчитать их она смогла, только когда он приблизился.

Выросшая в городе, она инстинктивно прижала сумку к груди, однако дед, сжимая посох в высохших пальцах, замер на расстоянии вытянутой руки. Его мутно-зеленые глаза походили на морское стекло.

– Видать, не местная, – сказал он с жутким южным акцентом. Эффи с трудом удавалось разобрать слова. – Прелестная девчушка одна на утесах. Ты разве не читала сказок?

Эффи глубоко оскорбилась.

– Я прочитала кучу сказок, – возразила она.

– Прочитала, да не поняла. Ты веришь в святых? Молишься им по ночам?

– Иногда.

По правде говоря, Эффи много лет не заходила в церковь. Мать под влиянием туманного чувства долга порой таскала ее с собой, ссылаясь на бабушкину веру и приверженность святой Каэлии, покровительнице материнства. Ближайшая часовня в Дрейфене носила имя святой Дуэссы, покровительницы лжи во благо. Эффи в накрахмаленном белом платьице, болтая ногами, сидела на скамье и считала красные стеклышки в витражных окнах. Пару раз она замечала, как мать клюет носом.

– Что ж, молитвы тебе не помогут, – продолжал старый пастух. – Они не защитят от него.

Внезапно поднялся ветер. Резкий и холодный, он примял траву на вершинах холмов и донес с побережья соленые брызги. Черномордая овца вдруг тревожно заблеяла, не сводя с Эффи взгляда. Овец было семеро, все с витыми рогами и плоскими головами, похожими на раковины моллюсков.

Эффи пробрала дрожь.

– Вы имеете в виду Короля фейри? – тихо спросила она, подавшись ближе к пастуху.

Старик ответил не сразу. Он посмотрел налево, потом направо, затем на холмы и в сторону моря, словно пытался увидеть, как что-то надвигается оттуда.

Эффи вспомнила о существе на дороге с мокрыми черными волосами и костяной короной. Она его видела. Как и Уэдерелл. Возможно, пастух тоже с ним сталкивался. Эффи ощутила, как напряглось все тело, сердце бешено забилось в груди.

– Берегись его, – предупредил пастух. – Держи металл на окнах и дверях.

– Железо. Знаю.

Старик сунул руку в левый карман и принялся копаться в нем. Что-то достал. На ладони лежала горстка камней, похожих на гальку, – белых, серых, рыжевато-ржавых. Сквозь проделанные в центре каждого небольшие отверстия виднелась старческая, покрытая морщинами кожа старика.

– Ведьмин камень, – пояснил пастух, протягивая их Эффи. – У Короля фейри много личин. Смотри сквозь камни, и ты увидишь его в истинном обличье.

Схватив Эффи за запястье, он разжал ей пальцы и, прежде чем она успела возразить, вложил камни ей в ладонь. Они оказались тяжелее, чем выглядели в руке старика. Эффи сунула их в карман брюк.

Когда она подняла голову, пастух уже шел прочь по дороге в сторону зеленых холмов. Овцы брели за ним, покачиваясь, как буйки на воде. Вдруг одна замерла и развернулась к Эффи.

Все еще ощущая внутреннюю дрожь, она достала камень из кармана и поднесла к глазам, заглядывая в отверстие посередине… и увидела лишь овцу, которая уставилась на нее немигающим взглядом.

Чувствуя себя глупо, Эффи опустила камень. Сказки или нет, но в Каэр-Иселе она не стояла бы посреди улицы, слушая бредни странного старика. Убрав камень обратно в карман, Эффи стерла со щеки брызги морской воды. Ей вдруг пришло в голову, что с ней произошла полная противоположность карманной кражи.

У паба имелось какое-то название, но на сырой, прогнившей вывеске было невозможно что-либо разобрать. Все еще не придя в себя после слов пастуха, Эффи с напускной уверенностью толкнула дверь и окунулась в теплый золотистый свет.

В камине в углу зала потрескивали поленья, словно сучья под тяжелым сапогом. На каминной полке виднелись старые черно-белые фотографии. В зале теснились круглые столики, в дальнем углу примостились две закрытые кабинки. Они были новее всего остального, судя по блеску дерева – в пабе пытались идти в ногу со временем.

За барной стойкой тянулись ряды бутылок с алкоголем, прозрачные, зеленые, янтарные, блестящие как карамель. Из проигрывателя, отзвук которого она слышала раньше, пели что-то незнакомое грудным женским голосом.

В пабе было почти пусто, лишь у окна сидели двое немолодых мужчин. Судя по толстым свитерам и резиновым сапогам, это были рыбаки. За стойкой стояла барменша примерно того же возраста, что и мать Эффи. Глядя на ее руки, можно было предположить, что она приступила к труду еще до рождения Эффи. И еще здесь был Престон: за стенкой одной из кабинок мелькнули его растрепанные волосы. Эффи поспешно присела за ближайший столик, чтобы он ее не заметил.

В пабах она бывала пару раз в жизни в компании Рии и ничего не знала о негласных правилах этикета. И еще не пила. По словам доктора, алкоголь плохо сочетался с ее лекарствами – а ей и так не всегда удавалось отличить реальность от вымысла.

Барменша одарила ее сердитым взглядом.

– Заказывать что будешь? – бросила она с тем же жутким акцентом, что и пастух.

– Да, простите. – Эффи подошла к бару. – Джин с тоником, пожалуйста.