Текст книги "Трактат о явлениях духов, ангелов, демонов, а также о привидениях и вампирах"

Гении, по религиозному верованию древних, считались посредниками между богом и людьми. Они всегда считались добрыми как по природе, так и по тем свойствам нравственным, какие гении необходимо обнаруживали при своих отношениях к миру вообще и к людям в частности. Добрые гении наблюдали за нормальным течением явлений природы, охраняли законы природы и стихии, времена года, жизнь земли и пр. Напр. шень, или гении китайцев, заведовали временами года, стихиями и пр. Каждая вещь, по мнению персов, имела своего феруера, или гения. Словом, весь мир подлежал наблюдению гениев, которые заботились и его благе. Но особенному смотрению, особенному промышлению гениев представлен был человек; они особенно заботятся о его благоденствии они слишком внимательны и спешат на помощь, как думают шаманы, ко всем просящим. С самого рождения, как думают персы, египтяне и другие, назначается человеку гений-хранитель, который охраняет жизнь человека до гробовой доски. Далее, гении заботились о развитии человека, о его благополучии, здоровье и проч. Как бы впрочем и в чем бы ни выражались добродетели гениев, во всяком случае это были добрые гении, которые пеклись о благе мира и человека.

Как противоположность добрым гениям религиозное сознание древних создало другого рода гениев – злых, которые разрушали или, по крайней мере, стремились разрушить все то, что охраняли добрые гении. Разрушительные действия, беспорядки, зловредные явления в природе, заразный воздух, вредоносное повeтpиe, моровые язвы, разнообразные болезни, голод и проч., растление нравственности, пороки и проч. – все это действия злых духов, или злых гениев.

Вот тот вид, то обнаружение, в котором раскрывалась и выражалась нравственная деятельность гениев добрых и злых. Что же касается того, в каком образе гении являлись лично, то это зависело от того, как смотрели древние на природу гениев. Одни представляли их в образе птиц, другие в виде животных и т. д. Словом, это зависело от того, как смотрели древние на сущность или природу божественного. Религиозное сознание древних облекало своих гениев в такие формы. какие лучше всего соответствовали природе гениев. Представители религии природы не отличали духовных сил от вещественных, духа от материи, те и другие силы в их представлении смешивались. И потому, как ни стараются прикрыть это законодатели или составители религиозной догматики древних, духи или гении все-таки не более, как силы природы. Как ни тонки и неуловимы духи, по мнению Кун-цзы, или Конфуция, но они являются только в телесных формах существ по тому самому, что сущность духов действительна; она может выражаться не иначе, как под формой какого либо существа не более. Все религиозное миросозерцание китайцев показывает, что их духи или гении суть силы природы. Небо и земля – начала всего сущего, по мнению китайцев; а после этого и духи или гении – силы природы, выражающие свои свойства и действия в явлениях природы.

Все феруеры персов суть божественные мысли или формы и не только заключаются во всех вещах, как их сущность, но сохраняют и поддерживают, как роды и виды существ, так и каждое существо порознь. Феруеры суть первообразы всех возможных существ. Таким образом феруеры или гении персов те же, что и у китайцев, силы природы. Различие только в том, что феруеры не только механическое соединение движения и покоя, но и божественная идея, воплотившаяся в материи и разнообразно ее движущая. Далее у персов борьба добра со злом ничто иное, как борьба формы с мaтepиeй. Но эта борьба объясняется чисто физически, т. е. силой и веществом. Частнеедерванды, или злые гении – это семь комет, которые противопоставлены Ариманомсеми Амешаспентам. Далее известно, что Ариман, желая вступить в борьбу с Ормуздом, поднялся на небо, но пораженный ослепительным блеском света, он спрыгнул с неба на землю в виде змея. Символ же Аримана постоянный – это тьма; а Ормузда – свет. Других образов для представления Ормузда и подчиненных феруеров, Аримана и его сообщников персидское религиозное сознание не успело создать. Это досталось на долю египтян и индийцев, греков и римлян.

* * *

Египтяне изображали своих богов в самых разнообразных видах различных животных. Амун-Кнеф, добрый перводух, изображаем был в виде змея, обвившего мировой шар. Мент – творец всего, в виде козла, которому приписывали величайшую рождающую силу. Дух вообще и высшие божества, как существа духовные, изображались в виде копчика или ястреба и т. д. Божества второго и третьего поколения, которых считали виновниками устроения и благосостояния общества человеческого, представлялись в образе человеческом.

Божества и духи Индийцев изображаются в образе человека, но обладают при этом особенной силой и изображаются в колоссальном виде так, что земные предметы кажутся перед ними малыми и ничтожными. Впрочем, некоторые боги по своим в мире видимым явлениям исключаются из этого правила. Так Вишну десять раз являлся на землю и каждый раз принимал различные виды. В первый раз явился в виде рыбы; во второй в виде черепахи; в третий в виде дикого вепря и т. д. Вообще же боги и духи являются в образе человека с различными предикатами, которые возвышают богов над людьми, и в этом случае представления Индийцев о божествах, при всей их фантастичности, сходятся с понятиями греков и римлян о богах[53]53
  Сведения о гениях восточных народов заимствованы нами из сочинений: 1. Die Religions Systeme der Leidnischen Volker, von stuhr. 2. Китай и его нравы. Иакинфа. 3. Религия и философия Древнего Востока. Новицкого и др.


[Закрыть].

Ямвлих, ученик Порфирия[54]54
  Amblic. lib. 2, cap. 3 etc. 4.


[Закрыть], упоминает о многих древних сочинениях относительно гениев и их явлений. Читая этого писателя, удивляешься тем знаниям, какие приобретены им о природе и явлениях гениев. Он так наглядно описывает эти явления, так ясно представляет психологическое состояние человека при этих явлениях, что, кажется, будто Ямвлих сам находился в постоянных дружеских сношениях с гениями. Он утверждает, что явления богов возбуждают в человеке радость; явления демонов и героев приводят человека в ужас; души людей, бывших при жизни начальниками (когда являются по смерти), производят болезненное впечатление испуга; явления душ обыкновенных менее неприятны, чем явления героев. Таким образом, по мнению Ямвлиха, состояние духа человеческого, при явлениях богов, спокойно и тихо; при явлениях демонов человек приходит в замешательство, при явлениях героев и начальников – в волнение.

Когда являлись боги, небо, солнце и луна как бы уничтожались от блеска света, их сопровождавшего, продолжает Ямвлих; явления же демонов и героев сопровождались весьма слабым светом. Явления богов поразительно блестящи, явления демонов сопровождаются почти тьмою; но еще мрачнее явления героев. Начальники, занимавшие в этом мире блестящие места, являлись по смерти окруженные светом; а начальники, заведовавшие грубыми вещами, являлись во мраке. Являвшиеся души похожи были на тень. Ямвлих в своем описании этих явлений вдается в такие подробности, что если верить им, то невольно подумаешь, что между ним, богами, демонами и отошедшими душами существовала тесная, внутренняя, постоянная связь. Но дело в том, что все рассказываемое Ямвлихом не иное что, как произведение его воображения.

Кто сколько-нибудь знаком с философскими тенденциями Ямвлиха, тому эти сказки о явлениях гениев не покажутся странными. Это был мечтатель, и потому его рассказам нельзя верить. «Общая черта всех неоплатонических философов (Ямвлих-неоплатоник), говорит Швеглер, есть наклонность к мечтательности, теософия, теургия. Большая часть из них занималась магией, а наиболее знаменитые хвалились тем, что имели божественные откровения и явления, что прозирали будущность и совершали чудеса»[55]55
  История Древней философии Швегдера, перевод с немецкого. М. 1864 г. стр. 156.


[Закрыть]. Очевидно после этого, что верить словам Ямвлиха мы не имеем никакого основания. Его слова заслуживают внимания и то не вполне только в том, что они характеризуют отчасти веру народа в явления богов.

Вид, в каком являлись боги и гении – человеческий, только с различными характеристическими особенностями. Юпитер громовержец, повелитель вселенной, бог богов, представляется всегда могучим, сильным. Янус, бог старого и нового годов, с двумя лицами (одно спереди, другое сзади). Венера – девицей изумительной красоты и т. д. Гении, кроме того, что изображались в виде детей и юношей, представлялись иногда в виде змей.

* * *

После этих слов нечего более распространяться о неоплатонизме. Гений Сократа только опровергает и не подтверждает их мнение. Гений Сократа это инстинктивное стремление разгадать истину, инстинктивное чувство истинного, по которому человек только гадает об истине, смутно, неопределенно предчувствует истину. Этот факт мог в большей или меньшей мере испытать на себе каждый, особенно в юношеском возрасте. Мы считаем одно явление ложным, другое истинным, одно хорошим, другое дурным, а между тем не можем отыскать в уме причины нашего решения, потому ли, что новое представление слишком ново потому и непонятно, потому ли, что мы не настолько развиты, чтобы найти причину для данного представления. К этому-то гению, или инстинктивному чувствованию истинного и доброго Сократ и обращался, обсуживал этот внутренний голос истинного и доброго, уяснял новое понятие и находил причины утверждения понятия. Это совет ума, как некоторые говорят, с самим собой. Этим только и можно объяснить недостатки в философствовании и жизни Сократа. Напротив, если допустить, что ему являлся гений, то будет понятно, каким образом Сократ ошибался также в философии и жизни, как и другие умные люди. Да Сократ и сам не говорит, что ему гений являлся и что он видел этого гения. А выражение неоплатоников то, что Сократ видел гения духовными очами, ничего не доказывает. Неоплатоники говорят, что им были божественные откровения и явления, но кто же поверит им?

* * *

«Странно, говорит г. Хотинский, что подобные вздоры (т. е. рассказы о духах, их нравах и пр., заимствованные у Порфирия, Ямвлиха и др.) имеют в себе много привлекательного не только для праздного любопытства необразованной толпы, но для человека, специально преданного изучению наук. Когда я рылся в пыли фолиантов Парижской императорской библиотеки, то по целым дням не мог оторваться от варварских страниц какого-нибудь Альберта Великого, Красного Дракона, Энхиридиона папы Льва III, или Реджинальда Скотта. Но едва ли не любопытнее прочих известная «Черная книга чародеев», приписываемая доктору Фаусту; эта книга озаглавливается так: «Mirakel, Kunst und Wunder-Buch, oder der Schwarzte Rabe, auch der dreifache Hollenzwang benannt». В этом «Черном Вороне» записаны все формулы вызывания духов, адрес-календарь темных сил и расписание, кто из демонов какого нрава, как и где проводит время. Даже малейшие привычки подземных жителей описаны в «Черном Вороне» так, как будто составитель его долгое время жил в самой короткой связи с Люцифером и его адскими сотоварищами. Мало того: вы можете найти свидетельства, что адский владетель зимою 1626 года проживал в Милане под именем герцога Мамона и тратил там страшную кучу денег. Ученый доктор Лотихиус лично был знаком с ним и часто являлся к нему на обеды и вечера. Потом нечистый посетил в 1669 г. Швецию, где захворал от сильной простуды, его вылечили кровопусканиями; но уверяют, что здоровье его совершенно поправится разве по прошествии только тысячелетия»[56]56
  Рассказы о темных предметах, соч. М. Хотинского. СПБ. 1861. стр. 436–441. (Прим. перев.)


[Закрыть].

Может ли быть что-нибудь нелепее этой галиматьи, а между тем очень многие и очень умные люди верили, что все рассказы «Черного Ворона» несомненно верны потому, что тогда такова была общая настроенность. Великий реформатор, учение которого поколебало многие средневековые предрассудки, Лютер, сам искренно убежден был, что ему являлся демон, в которого он бросил свою чернильницу. Дело было в Виттенберге, где и до сих пор показывают чернильное пятно и считают невежами тех, которые осмеливаются сомневаться в достоверности факта, что и случилось с г. Хотинским, по его словам.

Меланхтон, друг и товарищ Лютера на реформаторском поприще, от природы холодный и очень серьезный мыслитель, уступавший Лютеру только в энергичности и горячности, говорит[57]57
  Lib. De anima. —


[Закрыть], что он не раз видел привидения и несколько раз с ними беседовал; а Иероним Кордан уверяет[58]58
  Hieron. Cordan. I. 8. de variet rerum с. 34.


[Закрыть], что его отец Фассий видел демонов всегда, когда только хотел этого. Если же такие дельные головы, как Лютер и Меланхтон, так жестоко заблуждались, то о предрассудках и суевериях большинства толпы и говорить нечего.

Мы приведем только некоторые рассказы, о которых необходимо упомянуть и представить критическую оценку.

Меланхтон, друг Лютера, рассказывает следующее: однажды в дверь дома Лютера постучался какой-то монах; войдя в комнату, он обратился к Лютеру с такими словами: «прежде я разделял некоторые папистические заблуждения, и очень желал бы послушать их объяснение». Лютер попросил его высказать свои сомнения и без труда дал ответы на некоторые из них. Монах представил более трудные возражения, и Лютер сердито отвечал: «ступай прочь; ты мне мешаешь, я теперь занят другим». Эту историю передает сам Лютер. Заметив же, что у монаха руки похожи на когти птицы, Лютер сказал ему: «хотя ты сатана, но спутать всех своими сетями ты не можешь». – И мнимый монах или сатана, как думает Лютер, со страшным ревом и шумом исчез из комнаты, оставив в ней отвратительный запах, от которого не могли избавиться в течение долгого времени[59]59
  Tom. 1. Theolog. Fol. Pag. 326 —


[Закрыть].

Кто теперь поверит, что сатана действительно являлся Лютеру: а между тем сам Лютер искренне был убежден в этом, и по этому поводу написал большое рассуждение о богослужении католической Церкви, о молитвах за усопших, о чистилище и проч.[60]60
  De abroganda Missa privata. Part. 2


[Закрыть]

В этой же книге Лютер утверждает[61]61
  ibidem tom. VII. Pag. 226.


[Закрыть], что Эколамиадий убит был дьяволом, о себе самом говорит, что однажды в полночь к нему явился дьявол и вступил с ним в спор. Доводы духа были так сильны, что он после этого спора с духом долго беспокоился. сильный голос духа и то, что он на свои вопросы давал и ответы, совершенно сбили с толку Лютера, который поэтому случаю замечает: «дух, злой может удушить и убить, а также силою доводов довести человека до тоски, которая доводит человека до смерти, как я сам испытал на себе» – собственные слова Лютера.

Как кажется не поверить искренности Лютера, который так наивно передает факт? А между тем мы отвергаем действительность явления. Лютер был слишком мечтательным и религиозным, и потому, несмотря на безнравственность Римского клира, так поразившую его, сначала вовсе не думал производить переворот в религии или реформе в ней. Решившись на реформу, он естественно испытывал борьбу убеждений старых проклятых и новых святых, как думал он. Ему казалось, что против его святого дела вооружены не только католики, но и духи злые, в явления которых вера в то время была очень сильна. Борьба расстроила мечтательную фантазию, которая рисовала ужасные образы, казавшиеся действительными при одиночестве Лютера в комнате.

* * *

В Мольсгейме, в капелле Игнатия[62]62
  Игнатия Лойолы, основателя Иезуитского Ордена.


[Закрыть] есть надпись, которая передает следующую историю: один молодой дворянин, по имени Михаил Людвиг фон Бубенгофен, был послан своим отцом ко двору герцога Лотарингского для изучения там французского языка. Но кроме этого он здесь обучился еще многим дурным вещам и между прочим развил в себе здесь безграничную страсть к картежной игре, которая едва совершенно не погубила его. Он проиграл в карты все свои деньги; и вот, однажды, когда он наедине делал смету своим проигрышам, ему пришло в голову, что если бы демон обратил на него внимание и принес ему денег, то он готов был бы вступить с ним в связь на каких угодно условиях. В ту же минуту явился перед ним юноша его лет, красивого телосложения, с приятными манерами, но его взгляд наполнил душу молодого человека ужасом, так как он принял незнакомца за демона. Незнакомец, смесь, потрепал испуганного дворянина по плечу и сказал: «Чего ты испугался? Разве я так неприятен, так гадок, что возбуждаю отвращение? Посмотри, как много у меня серебра, желаешь получить его?» Эта приятельская речь несколько ободрила несчастного, и он отвечал: «Серебро? но какого рода серебро? никуда негодное, фальшивое, которое вовсе не поможет моему горю? Нет, серебро хорошее, говорю тебе, серебро настоящее, пробное! и знаешь ли, как много? столько, сколько только ты захочешь иметь его? Вот оно, рассматривай его, пробуй, пускай его в оборот, и если найдешь его годным, обратись опять ко мне, для того, чтобы нам с тобой заключить связь». Молодой человек отправился к своим товарищам, которых он застал еще за картами, начал опять играть с ними и не только отыграл у них свои деньги, но еще выиграл у них. Теперь, когда он с радостью возвращался домой, встречается с ним его злой враг.

– Ну что, правду я тебе говорил, или нет? Хорошим серебром снабдил я тебя, или нет?

– Весьма хорошим, отвечал юноша, я желал бы иметь его побольше.

– Хорошо, сказал демон, но чем же ты заплатишь мне за него?

Когда Михаил стал отговариваться бедностью, демон сказал ему: «Ты вовсе не беден кровью, и можешь дать мне ее капли четыре», – и вслед за этим взял его левую руку и сделал на ней в одном месте разрез, не причинив впрочем этим никакой боли.

Выдавив из раны несколько капель крови в чашечку желудя и подав ему бумагу и перо демон сказал ему: «пиши», и начертил ему десять букв (которые тот должен был написать), которые, как потом оказалось, были большей частью греческие и которые не представляли никакого смысла. Потом он велел ему написать на другом листе еще гораздо большее число букв, похожих на прежние и за тем сказал: «Эта бумага твоя!» и с этими словами вложил ее в рану, которая при этом в один момент так срослась, что остался только рубец. Демон сказал потом: «С этим ярлыком ты можешь требовать от меня всего, чего только пожелаешь; что ни прикажешь, все будет исполнено, и это будет в течении целых семи лет, по истечении которых ты сделаешься моим всецело. Это последнее ты обещаешь мне в другой записке, которую я беру себе. Согласен ли ты на мои условия?» Молодой человек глубоко вздохнул, однако согласился, и бес исчез. На другое утро он снова явился, посоветовал молодому человеку перестать читать некоторые небольшие молитвы, которые тот имел обыкновение прочитывать и отобрал у него много благочестивых книг для того, чтобы они, как говорил он, могли свободнее и чаще вместе проводить время.

С этих пор обольститель постоянно, день и ночь, был при Михаиле в качестве слуги, научал его делать разные необыкновенные вещи всегда дурного свойства и постоянно побуждал его к различным порочным делам. Так протекла большая часть семи лет; молодому человеку наступал 20-й год, когда отец отозвал его обратно домой, в надежде, что его сын при дворе получил хорошее, приличное ему образование. Но его сын был самый испорченный, самый потерянный человек.

Срочного времени оставалось уже только несколько месяцев, и он, мучимый угрызениями совести, в отчаянье махнув на все рукой, делал все, что только могло представиться ему самым необыкновенным и вместе самым постыдным. Он хотел отравить своих родителей, сжечь их дом, но ни того, ни другого Бог не допустил сделать демону, который уже дал было, несчастному все нужные для совершения этих злодейств вещества; равно как не допустил Он молодого человека и до самоубийства. Два раза стрелял он из ружья в свою грудь, и в оба раза ружье осекалось. Этот последний факт неистовства открыл для других его внутреннее растерзанное состояние; сестры его не отходили от него для того, чтобы он опять не решился на неудавшееся злодейство и со слезами умоляли его сказать им, что заставляет его решаться на такое ужасное дело; но получили от него один ответ, что вскоре он приведет в исполнение то, на что решился, что это необходимо.

Когда его мать узнала дело в общем виде, она также начала настаивать, чтобы он открыл яснее, в чем именно дело; и он наконец открыл ей все; мать от его рассказа упала в обморок. Но так как она принадлежала к Швеикфельдской секте и обратила к ней и своего сына, то она могла только оплакивать его, нисколько не заботясь о средствах к его спасению; наконец однажды демон пришел к нему в ее присутствии и согнул его тело в обруч, так, что голова его пригнулась позади к ногам: это понудило мать отдать сына на попечение духовным. Но он, оправдываясь отвращением, какое он чувствовал к этим последним, ушел от них в Эйхштадт, где он стал жить еще позорнее прежнего. Но здесь поймал его брат, вюрцбургский каноник, сковал его, привез в Мольсгейм и отдал тут его на руки иезуитам.

Демон понял теперь, что его добыча будет вырвана из его пасти, и нельзя пересказать, сколько угроз, искусства, хлопотни и запугиваний употреблял он для того, чтобы удержать ее за собой. Он нападал теперь на молодого человека то в виде черного льва, то в виде другого какого-нибудь зверя и делал вид как будто хочет растерзать его, так что от страха и ужаса несчастный бросался в объятья духовных отцов, и хотя, кроме его, никто не видал привидений, но иногда и другие слышали неистовый рев демона.

Спасение было начато со строгой публичной исповеди, по предварительному совершению над грешником некоторых первоначальных заклинаний. Но он чувствовал к духовным отцам, к их действиям и намерениям такое отвращение, что один простой взгляд их был для него мучением, и если он хоть на несколько мгновений отдавался размышлениям, ему кто-то невидимо говорил на ухо: «Как это ты позволяешь себя утомлять подобными вещами?» Преследователь посоветовал ему сделать подложную расписку и бросить ее в каком-нибудь месте для того, чтобы дело таким образом показалось поконченным и он бы был оставлен. Но служитель, который был приставлен к Михаилу, подметил обман и предостерег ректора, и ректор теперь так неотступно стал действовать на Михаила, что он наконец решился на строгую и искреннюю исповедь. Но какого труда стоила она ему вследствие тех страшных видений и диких нападений со стороны демона, которые ему пришлось переносить при этом. При помощи несколько раз повторяемых заклинаний и молитв исповедь однако совершилась; Михаил теперь почувствовал в себе удивительную силу к отражению дальнейших нападений. После этого решено было в капелле Св. Игнатия с молитвой к этому святому совершить полные заклинания демона, с целью принудить его возвратить вложенную в руку Михаила записку и другую, написанную вместе с этой. Для заклинаний назначено было 12-е октября; молодой человек обычным образом и со всей строгостью приготовился к ним; ректор совершил литургию и несчастный в присутствии многих духовных отцов и других посторонних людей произнес свое исповедание веры, отрекся от сатаны и это свое исповедание и отречение, записанные на бумаге, он отдал ректору, который положил их на престол. Потом, когда Михаил был приобщен Св. Тайн, он страшно содрогнулся и дрожа весь, вскричал: «Два страшных демона стоят возле меня!»

Посредством повторенных заклинаний он был освобожден от этих привидений. Ему представилось, что по обеим сторонам алтаря стояли на задних ногах два козла и держали расписку. Потом эти козлы обратились в бегство; заклинатели стали искать расписки и увидели у своих ног тот самый маленький клочок бумаги, который юноша носил в руке. При виде расписки, у него полились из глаз слезы, особенно когда он посмотрел на то место своей руки, где была заложена расписка и увидел, что рубец на ней исчез, так что от него остался только легкий след. Теперь нужно было вынудить демона отдать и другую записку, и для этой цели повторено было все то, что было делано для отнятия первой расписки. Когда дело дошло до вторичного совершения Св. Причастия, к величайшему ужасу заклинателя и Михаила, который теперь впрочем уже укрепился нравственно, явился гадкий аист. Аист держал во рту ту самую расписку, которую старались получить, и между тем как продолжалась усердная молитва, расписка выпала у него изо рта, как бы против его воли, после чего он тотчас исчез. Проискавши напрасно долгое время этой записки на иолу, нашли ее наконец на престоле в том самом месте, где священником положено было клятвенное отречение юноши. Возвращенный таким образом Богу, Церкви и себе самому, молодой человек поблагодарил своего спасителя и стал жить по христиански. Для того, чтобы увековечить память об этом чудном происшествии, папа Павел V поручил викарному епископу Страсбургскому, Адаму, и аббату Бенедиктинского Альторфского монастыря, Георгию, вместе со многими другими свидетелями происшествия исследовать дело, и следователи после окончательного допроса признали и объявили, что молодой человек своим чудесным спасением обязан, после Бога, молитвам св. Игнатия. Вся эта история для вечной памяти о ней была начертана на доске, и эта доска повешена в церкви Игнатия в Мольсгейме, стоявшем на полторы мили от Страсбурга, где ее можно видеть и доселе.[63]63
  Эта история рассказывается также в сочинениях: 1. «Dе vita et instituto Sancti Ignatii Societalis fundatoris Libri quinque, ox Italico R. P. Danielis Bartols S. I. Romae edito, Latine reducti a P. Ludovico lanin ex eadem Societate. Lugduni sumptibus Lаurentii Anifson, an. MDCLXV, cum privilegio.» – 2. Gorres. Chrisllich. Mistick. 111. 13 d. VII. Seite 720–725.


[Закрыть]

* * *

Что сказать об этом рассказе? Прежде всего и главнее всего необходимо обратить внимание на ту редакцию, которою он пущен в ход, для определения достоверности его. Рассказ передан иезуитам в церкви Игнатия Лойолы и в книге о его жизни – для возвышения и Игнатия Лойолы и ордена им основанного. Для человека, не понаслышке знакомого с характером деятельности иезуитов достаточно сказать, что приведенный рассказ передан иезуитами, чтобы рассказ был отвергнут. Но кто не знаком с происхождением, историей и характером деятельности иезуитской, несколько суеверен, тот примет этот рассказ за чистую монету. И потому мы считаем не лишним сказать несколько слов о происхождении иезуитов, чтобы показать неверность рассказа, хотя г-н Кальме не делает со своей стороны замечаний. Для определения, что такое иезуиты, мы воспользуемся замечаниями г-на Ю. Ф. Самарина, занимавшегося специально этим вопросом[64]64
  Пять писем г-на Самарина, которые написаны в ответ на письмо иезуита Мартынова, помещены в газете «День», за 1865 г., начиная с №№ 45 и 46, в которых напечатано и письмо иезуита Мартынова. Эти письма вполне заслуживают внимания и уважении, как потому, что г. Самарин серьезно занимался изучением этого предмета так и потому, что изучил глубоко этот предмет, осмыслил и с умением и с тактом передал его. В этих письмах вполне охарактеризован иезуит, как такой; в них выведена наружу пошлость иезуитов теоретическая и практическая, как людей и как монахов (прим. редактора к русскому изданию 1866 г.).


[Закрыть].

В ответном письме патеру Мартынову[65]65
  «День» 1865 г. №.№ 45 и 46, стр. 1084–1085.


[Закрыть] вот что говорит г. Самарин: «Основатель вашего (Иезуитского) Ордена называл Божью Матерь своею дамою, себя ее рыцарем, из-за нее вызывал на дуэль какого-то мавра, и уверял своих учеников, что Бог-Отец взял его в товарищи к Иисусу Христу; это дало тон всему Ордену, и вы, по примеру старших, приравниваете теперь иезуитов к апостолам первых веков. Но Игнатию Лойоле, судя по рассказам его биографов, может, до некоторой степени, послужить извинением искренность его помешательства. Воображение его помутилось на единовременном чтении рыцарских романов и жизней святых; одно с другим перепуталось и под влиянием этой комбинации, испанский дворянин преобразился в какой-то небывалый, оригинальный тип полу-Дон-Кихота, полуюродивого. Но неужели это образец для всех, и чем оправдаются последователи, у которых здравый рассудок остался нетронутым? Лойола действительно испанский дворянин, раненый в сражении, опасно заболел и по совету врача, не обладавшего предвидением, постоянно читал романы, поэмы и жития святых; расслабленный физически и расстроенный от боли тела умственно, Лойола вздумал создать новый Орден. Эта мысль так усилилась в расстроенном его воображении и уме, что и выздоровев он не отказался от этой мысли, и по благословению папы Павла III, основал Орден Иезуитов. Это и есть тот Игнатий, названный святым, которому посвящена церковь в Мольсгейме, и будто молитвами которого Михаил избавился от нечистой силы. Но можно ли считать святым того, кто оскорблял Божью Матерь, называя Ее своею дамой, и оскорблял Иисуса Христа, называя Его своим товарищем? Можно ли называть полу-Дон-Кихота полоумного святым, и можно ли рассчитывать на его молитвы? Очевидно, что ни молитвы Лойолы, которых, конечно, не было, ни его ходатайство, которого нельзя ожидать, не избавили Михаила от демона, а между тем иезуиты утверждают, что ходатайству Лайолы перед Богом обязан Михаил. Если же так, то, судя об этом рассказе естественно, логически, мы должны будем спросить, да и всякий на нашем месте спросит: доверять ли рассказу переданному? Можно ли принять за несомненно истинный этот рассказ? Можно ли наконец хоть наполовину принять переданный рассказ на веру? Свойство иезуитов таково, что они готовы прибегнуть ко всем, даже низким, недобросовестным средствам, готовы врать беспощадно, лишь бы только возвысить своих. Г-н Самарин характеризует это их свойство, когда говорит об их сочинении «Imago primi sacculi». Книга эта, говорит г-н Самарин, произведение, в своем роде единственное, как Геркулесовы столбы самохвальства. В ней говорится, что Иезуитское общество рождено от самого Христа а iesu nata и насчитывает трех основателей: Ииcyca Христа, Божью Матерь и Игнатия Лойолу; что земная жизнь Спасителя, черта в черту, совпадает с исторической судьбою Ордена, который, через это, как бы отождествляется с божественным своим основателем; что каждый Иезуит, до конца жизни пробывший в Ордене, непременно попадет в рай, и что когда душа его отделяется от тела, Спаситель выходит ей на встречу и вводит ее в царство небесное – это привилегия иезуитов, засвидетельствованная многими святыми; что Божья Матерь молилась на Земле также, как Лойола, и передала ему свою систему духовных упражнений, что общество имеет все свойства солнца и луны, сияет во вселенной, благотворит всему миру и все охраняет во время ночи. Затем исчисляются подвиги отдельных лиц, членов Ордена, которые уподобляются львам, орлам, Самсону, апостолам и архангелам; наконец, оглядываясь на прошедшее и на тогдашнее положение иезуитского ордена в Европе, авторы в каком то лирическом опьянении восклицают: «мы можем применить к нему пророчество Исаии о народе Божьем и о Церкви: будут цари кормители твои и княгини кормилицы твои, до лица земли поклонятся тебе и прах ног твоих оближут… и иссеши млеко языков и богатство царей спеши… и люди твои в веке наследят землю и т. д.» (Ис. 49, 7, 23. 60, 16, 21) 66. Эта книга, о которой идет речь, написана и издана через сто лет после начала Ордена. Сколько в ней кощунства, сколько оскорблений для Спасителя. Что за сравнения Лойолы со Спасителем, иезуитов с апостолами и архангелами! Когда же это общество учреждено Спасителем? Очевидная ложь, самохвальство и нахальная бессовестность иезуитов в отношении к несведущим. А после этого и рассказ о Михаиле лишается всякого доверия. Иезуиты способны и готовы насказать самых диких и нелепых небылиц, лишь бы возвысить своих, особенно основателя Ордена, в глазах незнающих дела. Сам рассказ о Михаиле по своему характеру – чистая средневековая басня. Иезуиты воспользовались суеверными рассказами и из них составили приведенный рассказ, чтобы возвысить и себя и своего основателя. Тем же, которые могут сделать подобного рода возражение: почему же современники не уличили их во лжи? мы ответим, что иезуиты передают всегда факт так, как будто он совершился за 30 или 40 лет до передачи или сообщения верным христианам, когда никто не мог поверить дела de facto; да никто бы и не решился спорить с иезуитами, для личной безопасности; иезуиты никому не простят.