Текст книги "Потрошитель"

Дневники вампира
Дневники Стефана
Книга 4
Потрошитель

На основе романов Л. Дж. Смит и телевизионного сериала, снятого под руководством продюсеров Кевина Уильямсона и Джулии Плек.

© 2011 by Alloy Entertainment and L. J. Smith. All rights reserved.

© Н. Горбунова, перевод, 2013

© ООО «Астрель-СПб», 2013

* * *

Август 1888

Как много может измениться за год…

Эта фраза прицепилась ко мне во время какого-то разговора; теперь она вертится в моей голове и грохочет, как колеса по булыжной мостовой, как осколки моей прежней жизни.

Та история произошла в тяжелый, но очень важный для меня год, когда передо мной одна за другой открывались многочисленные возможности. Встретить любовь всей жизни. Завести детей. Умереть. Как будто с вершины холма я разглядывал дороги, по которым можно пойти в поисках своего счастья. У меня была подсказка, но я выбрал неверный путь.

В тот год со мной что-то произошло. Даже двадцать лет назад, когда мой мир словно перевернулся вверх тормашками, хоть какая-то надежда на спасение еще оставалось. Но на этот раз все рухнуло.

Тогда я уже целый год как обосновался в Англии. Страна эта настолько пропитана историей, что на этих землях даже сама вечность, на которую я обречен, не кажется такой мучительно бесконечной. Мир вокруг меня изменился, но сам я оставался прежним. Внешне я был таким же, как в тот год, когда стал вампиром. И те же мысли терзали меня – о Катерине и Дамоне, о смерти и разрушении. Казалось, я никогда не смогу стереть все это из своей памяти. Время неумолимо мчалось вперед, а я оставался тем же – демоном, отчаянно жаждущим спасения души.

Останься я человеком, как прежде, мне сейчас неплохо бы жилось. Я был бы женатым мужчиной средних лет. У меня были бы дети, даже, наверное, сын, которому я бы готовился передать семейное дело.

Все это действительно было возможно до тех пор, пока семейным делом рода Сальваторе не стало убийство.

С этим наследством я и пытался жить последние двадцать лет. В надежде, что смогу исправить содеянное мною, искупить пролитую кровь тем, что моя вечность будет наполнена только добрыми делами.

Иногда казалось, что-то получается.

В Англии мне понравилось. Здесь я жил честно. Настолько, насколько это вообще было возможно для человека с таким ужасным прошлым, как мое.

Я больше не чувствовал вины за то, что мне приходится питаться кровью лесных зверей. Ведь я все-таки вампир. Но я не был чудовищем. Уже нет.

К счастью, время ко мне не так безжалостно, как к человеку, и я не жду, затаив дыхание, что готовит мне завтра. Я могу лишь уповать на то, что с каждым годом боль и разрушения юности будут все больше отдаляться от меня. И душа моя сможет избежать новой боли. Тогда я бы мог и дальше меняться к лучшему. И это стало бы моим спасением.

1

Солнце покрыло рваным пятнистым ковром огромную кухню поместья Эбботов, где я работал смотрителем. Разглядывая через широкие окна зеленеющие вокруг дома холмы, я не смог сдержать довольного вздоха. Хотя за уборку в доме отвечала мисс Дакворт, известная своей дотошностью и преданностью семье экономка, я не без удовольствия обнаружил, что в лучах света кружатся крохотные частички пыльцы. Вся эта домашняя уютная обстановка невольно напомнила мне Веритас, наше родовое поместье в Виргинии. Те дни, когда пыльца магнолиевых деревьев залетала в окна и покрывала всю комнату, как будто тонким слоем пыли.

– Передай мне, пожалуйста, нож, Стефан, – кокетливо стрельнув в меня глазками, обратилась ко мне одна из горничных, Дейзи. Девушка была из местных, и мисс Дакворт наняла ее сегодня помочь на кухне. Эта невысокая шатенка с кудрявыми волосами и чуть вздернутым носиком, сплошь усеянным веснушками, напоминала мне Амелию Хоук, одну из моих подруг детства в Мистик-Фоллз. Я вдруг подумал, что у самой-то Амелии теперь наверняка уже есть собственные дети возраста Дейзи.

– Кане-е-ешно, Де-э-эйзи, дарага-а-а-ая, – я глубоко поклонился, намеренно растягивая гласные и чуть гнусавя. Дейзи всегда поддразнивала меня за мой южноамериканский акцент, и я даже получал удовольствие от этих наших веселых пикировок. Все это было так легко и невинно. Эта беззаботная болтовня словно напоминала мне о том, что сказанное не всегда несет в себе скрытый смысл.

Я достал из буфета нож и передал его Дейзи, она выхватила из большой деревянной миски огурец, пристроила его поудобнее на столе и приготовилась резать. От напряжения она даже прикусила губу.

– Ай! – взвизгнула девушка, отдернув руку от огурца и прижав палец к губам. Она обернулась ко мне, и я увидел, что из ранки сочится кровь.

Я тут же ощутил, как клыки мои начинают пробиваться сквозь десны. Испуганно сглотнув, я отступил от Дейзи, всеми силами пытаясь остановить превращение, пока у меня еще был хоть какой-то шанс.

– Стефан, помоги мне! – взмолилась девушка.

Но я в ужасе отшатнулся от нее. Едва запах крови достиг моего носа и проник в мозг, я тут же начал представлять сладкий вкус этой жидкости на моем языке.

Стараясь не смотреть на Дейзи, я протянул ей носовой платок. Я зажмурился, но металлический аромат свежей крови от этого только усилился.

– Вот, возьми! – резко сказал я и трясущейся рукой сунул платок Дейзи. Но она не взяла его, и мне пришлось открыть сначала один глаз, а затем – другой. Да, девушка по-прежнему стояла, протянув ко мне руки, но что-то в ней изменилось. Я моргнул. Нет, это не было игрой моего воображения. Коричневые с сероватым, мышиным налетом волосы на моих глазах превращались в огненно-рыжие, густого медного оттенка. Круглые щечки словно таяли, лицо вытягивалось, и лишь бледная россыпь веснушек проступала вокруг переносицы. Мгновение, и Дейзи исчезла, и вот уже передо мной стояла совсем другая девушка.

– Келли? – Вместо голоса из моего горла вырвался какой-то сдавленный хрип. Я схватился за деревянную столешницу, чтобы не упасть. Передо мной была Келли Галлахер – пылкая, импульсивная, неистовая в своей преданности Келли, погибшая от руки Дамона. Тысячи разных мыслей вихрем закрутились в моей голове. Что, если она на самом деле не умерла? Может, она каким-то образом перебралась в Англию, чтобы начать жизнь заново? Конечно, теперь это уже не имело смысла, но вот она стояла прямо передо мной, такая же прекрасная, как раньше.

– Стефан… – прошептала она, наклонив ко мне голову.

– Келли! – улыбнулся я в ответ, а клыки мои начали исчезать. Сердце бешено застучало у меня в груди, и, словно тени прошлого, в моей душе стали снова оживать человеческие чувства, которые Келли когда-то помогла мне вспомнить. Я рванулся к ней, рука моя коснулась ее плеча, я вдохнул исходившие от ее кожи ароматы молодых яблок и свежескошенного сена. Но стоило мне на мгновение снова закрыть глаза, чтобы представить перед своим мысленным взором весь ее образ, как тут же что-то снова изменилось. Когда я открыл глаза, губы девушки раздвинулись в зловещей улыбке, зубы засверкали неестественной белизной, а глаза налились кровью. В воздухе запахло имбирем и лимоном.

Я в ужасе снова зажмурился. Страх ледяной струей потек по моим жилам. Неужели это…

Да, это была она. Катерина. Единственная на свете женщина, которую я любил по-настоящему. Вампирша, которая украла мое сердце только для того, чтобы заполучить мою душу.

– Оставь меня в покое! – обреченно воскликнул я и рванулся назад так резко, что нога моя зацепилась за ножку стола. С трудом, но я устоял. Я знал, что мне надо немедленно бежать отсюда. Бежать от нее. Она – это зло. Она уничтожила меня, разрушила мою жизнь. И все-таки она была так прекрасна. Озорная улыбка сверкнула на ее лице.

– Ну зачем же так… Здравствуй, Стефан, – проворковала она, придвигаясь ко мне. – Я тебя напугала? У тебя такой вид, словно ты углядел привидение!

– Ты же умерла, – яростно прошипел я, все еще не в силах поверить, что она стоит предо мной.

Она засмеялась, и смех ее окутывал теплом, как глоток виски ледяной зимней ночью.

– Мертва, как и всегда, разве нет? И по-прежнему рада тебя видеть. Выглядишь хорошо, – увещевала меня Катерина, – только какой-то слишком бледный.

– Как ты сюда попала? – наконец смог выдавить я. Ведь я точно знал, что ее тело сожгли, а прах закопали у церкви в Виргинии, и нас отделял от этого места целый океан. Но несомненно было и другое: она стояла передо мной здесь и сейчас, в кухне у Эбботов.

– Мне нужно было видеть тебя. – Катерина прикусила нижнюю губку своими идеально белыми зубами. – Мне очень-очень жаль, Стефан. В прошлом мы столько раз ссорились понапрасну. Я ведь так ни разу тебе ничего и не объяснила, не рассказала – ни про свою жизнь, ни про свою истинную натуру. Как ты думаешь, ты мог бы когда-нибудь простить меня?

Я обнаружил, что киваю, несмотря на переполнявшую меня ненависть к этой женщине, к тому, что она сделала со мной. Я понимал, что мне надо немедленно спасаться, бежать, но не в силах был отвести взгляд от ее огромных глаз. Но это не было обычным гипнозом вампиров. Не Катерина вынудила меня повиноваться ей. Все было гораздо хуже. Меня заставляла подчиняться любовь. Я осторожно протянул к Катерине руку и позволил пальцам коснуться ее кожи. Она была гладкой, как шелк, и меня тут же охватило сильнейшее желание трогать ее снова и снова.

– Лапочка Стефан, – проворковала Катерина, прижимаясь ко мне. Ее губы, нежные, как лепестки роз, скользили по моим щекам. Я склонился к ней, завороженный лимонно-имбирным ароматом ее кожи. Желание, которое я сдерживал в течение двадцати лет, вспыхнуло с новой силой. Прошлое больше не волновало меня. Мне стало наплевать на то, что она сотворила со мной или с моим братом. Я жаждал ее. Жадно впился я губами в ее губы и начал целовать ее. Теперь я был совершенно счастлив.

Она отпрянула, и я увидел ее лицо. Глаза ее были расширены, а клыки сверкали на солнце.

– Катерина! – Я задыхался, но не мог двинуться. Ее ледяные руки сомкнулись вокруг моей шеи и начали сжиматься. Я почувствовал резкую боль в горле. Попытался вырваться, но боль только сильнее впивалась в мое тело, пока, казалось, не достигла самых глубин моей души…

Я погрузился во тьму.

А затем я услышал резкий, настойчивый стук в дверь.

– Катерина? – В смятении я стал ощупывать все вокруг, как вдруг понял, что лежу в постели, на сквозь мокрый от пота. Я моргнул и открыл глаза. Надо мной высилась наклонная плоскость соломенной крыши моего домика, сквозь щели пробивались лучи яркого солнца.

Стук повторился.

Я вскочил с постели, быстро натянул штаны и рубашку, а затем громко произнес:

– Войдите!

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась миссис Дакворт.

– Значит, вы в порядке? – Круглое лицо ее покраснело, и на нем было написано сильнейшее беспокойство.

– В полном. Всего лишь плохой сон, – ответил я, переминаясь с ноги на ногу. Действительно ли это был лишь плохой сон? Я годами не вспоминал о Катерине, но в моем сне она казалась такой реальной, такой живой.

– Да у вас был настоящий ночной кошмар, я вам точно говорю, – со знанием дела заявила миссис Дакворт, скрещивая руки на своей мощной груди. – Как вы вопили, было слышно аж за дверью. И вы не на шутку напугали меня, ведь я думала, что на вас напала одна из тех лис, которые нынче шастают в наших лесах. Миссис Медлок с фермы Эванса жаловалась, что одна такая на днях стащила у нее нескольких цыплят. И тоже – при свете дня!

– Ночной кошмар… – машинально повторил я, опершись на деревянную спинку своей кровати. Солнце только начинало клониться к вечеру, и в заходящих лучах его лес за моим окном отливал янтарем.

Именно так, – терпеливо повторила миссис Дакворт. Поверх платья в бело-голубую полоску у нее был повязан накрахмаленный фартук, а ее седые волосы были затянуты на затылке в крепкий пучок. Больше двадцати лет она служила в поместье, окружая всех и вся в доме своей материнской заботой. Джордж Эббот любил подшучивать, повторяя, что на самом деле это она, а не он является истинным хозяином поместья.

Вид ее подействовал на меня успокаивающе и убедил в том, что весь этот ужас был лишь плодом моего воображения, и здесь я в полной безопасности.

– Надеюсь только, что хозяйка вас не слышала. Не хотелось бы, чтобы она решила, будто у вас есть призраки.

– Здесь их нет, – нетерпеливо бросил я в ответ, подбирая с пола свою постель и закидывая ее на кровать. Мне не нравилось, что миссис Дакворт вечно не могла составить грамматически верное предложение. Все эти ее разговорные обороты подчас таили второй и даже третий смыслы. – Что в доме водятся призраки, – поправил я ее. И тут же добавил: – Но это не так.

– Нет, я имела в виду ваших призраков, – философски заметила миссис Дакворт, – тех, что сидят у вас в башке и не дают вам покоя.

Я уставился на грубые неровные доски пола. Она была права. И хотя я давно сбежал из дома, от своего прошлого, оно не отпускало меня. Призраки прошлого преследовали меня. Иногда, если я погружался в воспоминания о том, как мы с Дамоном были детьми, скакали верхом наперегонки в виргинских лесах, видения прошлого были приятны. Но бывало и по-другому. Те же воспоминания наводили на мысли о том, что, хоть мне и предстоит жить на земле вечно, часть меня обречена постоянно пребывать в аду.

– Ну хватит об этом! – Миссис Дакворт решительно хлопнула в ладоши. – Я на самом деле пришла пригласить вас на воскресный ужин, – пояснила она. – Мальчики без конца о вас спрашивают. – При этих словах лицо ее озарила нежная улыбка; так было всегда, если она говорила о сыновьях Эббота – Люке и Оливере.

– Конечно, приду, – тут же согласился я.

Я очень любил эти воскресные ужины в поместье. На них всегда было шумно, все чувствовали себя совершенно свободно, наслаждаясь вкусной едой и постоянными милыми перепалками Люка и Оливера. Так и вижу, как их отец, Джордж, сидит, подбрасывая на коленях младшую Эббот – четырехлетнюю Эмму, а мать, Гертруда, гордо улыбается, любуясь своими детьми. Сам я обычно сижу за дальним концом стола, благо, я тоже часть этой картины. Нормальная семья наслаждается нормальным воскресным ужином. И по мне, так ничто не в силах с этим сравниться – ни самые изысканные особняки Сан-Франциско, ни блестящие, залитые шампанским балы Нью-Йорка.

Когда прошлой осенью я приехал в поместье Эбботов, у меня с собой были только одна запасная рубашка да лошадь, которую я выиграл в карты в баре под Саутгемптоном. Черная красавица напоминала мне старушку Мезанотт, лошадь из моего детства в Виргинии. Новую лошадь я назвал Сегрето, по-итальянски это значит «секрет». Мы целый месяц болтались с ней по полям и равнинам, пока не прибыли в городок Айвенго, милях в пятидесяти от Лондона. В поисках того, кто купит у меня Сегрето, я и познакомился с Джорджем Эбботом, который, выслушав мою ловко состряпанную печальную повесть, предложил мне и достойную цену за лошадь, и место смотрителя.

– Вам лучше поторопиться, – сказала миссис Дакворт, прерывая поток моих воспоминаний. И стремительно покинула мой домик, с громким стуком затворив за собой дверь.

Быстро глянув на свое отражение в зеркале, которое висело у меня над комодом, я на ходу провел рукой по волосам и на всякий случай прошелся языком по деснам. Клыки больше не показывались, по крайней мере после сна.

Я даже научился охотиться, как люди, с помощью лука и стрел, а затем сцеживал кровь моей добычи в стакан и выпивал, сидя у костра. Помнится, моя подруга Лекси раз за разом пыталась научить меня пить козью кровь, как чай, по вечерам. Давно это было, когда я, еще совсем молодой вампир, носился с опустошительными рейдами по Новому Орлеану. Как я тогда сопротивлялся попыткам Лекси, считая, что козья кровь – это просто жалкая подделка, что настоящая кровь должна быть густой и сладкой, человечьей.

«Если бы только моя подруга могла увидеть меня сейчас», – подумал я с горьким сожалением. Как мне ее здесь не хватало! Особенно долгими темными вечерами, когда так нужен был рядом кто-то, с кем можно поговорить по душам. А Лекси была настоящим другом. Но, увы, наши с ней пути разошлись, едва мы достигли Британии. Она решила отправиться дальше, на континент, а я – остаться здесь и посмотреть, что это за страна. Лекси можно было понять. Ведь, хоть мы и расстались по-хорошему, но порой у меня возникало чувство, что мое мрачное состояние начинало ее раздражать. Я тем более не виню Лекси, что мне и самому начинала надоедать моя постоянная меланхолия. Хотелось просто начать жить дальше, не останавливаясь на переживаниях о прошлом. Мне хотелось флиртовать с Дейзи, не опасаясь, что из десен вдруг начнут расти клыки. Мне хотелось обсуждать с Джорджем мою жизнь в Америке, не боясь проговориться, что я родом из тех времен, когда еще не началась война Севера и Юга. Но больше всего мне хотелось стереть из памяти Дамона. У меня было ощущение, что, только став самим собой, встав на ноги без чьей-либо помощи, я смогу двигаться дальше. Так я жил и надеялся до тех пор, пока ночной кошмар чуть было снова не вверг меня в пучину отчаяния.

Но я не намерен был давать ему волю. К тому времени я уже понимал, что воспоминания – это не более чем воспоминания. И они не могут помешать мне, если я им не позволю. Я научился доверять людям.

Тем же вечером я умиротворенно сидел у окна, согреваясь стаканчиком барсучьей крови и прислушиваясь к звукам просыпающегося леса. Я чувствовал себя почти счастливым.

Во всем этом не было ничего необыкновенного, ни намека на приключения. Обычный вечер, один из многих, похожих друг на друга. И я был благодарен судьбе за эту ежедневную рутинную жизнь. Работа напоминала ту, что я выполнял в юности у себя на родине в Виргинии, в те времена, когда отец готовил меня к вступлению во владение нашим родовым поместьем Веритас. Я закупал скот, присматривал за лошадьми и чинил все, что требовало починки. Знаю, Джордж был доволен моей работой. И мы даже собрались завтра вместе съездить в Лондон, чтобы обсудить финансовое положение фермы Эбботов с его стряпчим, что свидетельствовало о том, что Джордж полностью мне доверяет. Оказывается, меня искренне полюбили в семье Эбботов; меня удивляло и то, насколько я сам к ним привязался. Мне нравились эти люди. Я понимал, что через несколько лет мне придется их покинуть, чтобы никто не заметил, что я не старею, как все; а пока я наслаждался тем, что мне было отпущено, проводя время в кругу семьи, среди любящих и добрых людей.

Но меня ждали к ужину, и нужно было торопиться. Я быстренько натянул куртку из мериносовой шерсти, один из многочисленных подарков Джорджа, который снабжал меня одеждой в те несколько месяцев, пока я жил вместе с ним и его семьей в главном доме поместья. На самом деле, он частенько повторял, что воспринимает меня как сына. Такое отношение одновременно и радовало меня, и удивляло. Если бы он хоть на миг мог представить, что в действительности он даже несколькими годами моложе меня!

Джордж очень серьезно относился к принятой на себя роли моего отца, и, хотя он никогда бы не смог заменить мне настоящего отца, я с благодарностью принимал его заботу.

Оставив дверь домика незапертой, я бодро зашагал вверх по холму, направляясь к усадьбе Эбботов и насвистывая какой-то мотивчик. Только дойдя до припева, я понял, что это была «Боже, храни наш Юг!», одна из любимых песен Дамона.

Скривившись от отвращения, я крепко сжал губы и ускорил шаги. Весь оставшийся путь до особняка я преодолел почти бегом. Прошло двадцать лет, как мы расстались с братом, и любое воспоминание о нем теперь было подобно внезапному и резкому раскату грома в разгар жаркого летнего дня. Я все еще помнил, как он выглядел: его задумчивые голубые глаза, его губы, на которых постоянно блуждала кривоватая улыбка, его вечный сарказм, который звучал еще острее из-за южноамериканского акцента… Я помнил Дамона так отчетливо, так живо, словно видел его минут десять назад. Кто знает, где он сейчас?

Может быть, мертв. Что за странные мысли? У меня возникло ощущение, будто Дамон вдруг из ниоткуда ворвался в мое сознание. Я с трудом прогнал наваждение.

Когда я подошел к дому, дверь была отперта. Да ее никогда и не запирали. В этом не было нужды. Ближайшая усадьба находилась милях в пяти вниз по дороге, а ближайший город – еще через пару миль. Его и городом-то назвать было сложно. Паб, почта и железнодорожная станция – вот и все городское хозяйство. Во всей Англии трудно было бы найти более безопасное место, чем усадьба Эбботов.

– Стефан, мой мальчик! – горячо приветствовал меня Джордж, выходя из гостиной. Он разрумянился и был в приподнятом настроении после глотка хереса перед ужином и, казалось, еще сильнее пополнел с прошлой недели.

– Добрый вечер, сэр! – бодро поздоровался я в ответ.

Джордж был невелик ростом, примерно метр шестьдесят, и мне приходилось обращаться к нему немного свысока. Но зато, словно в компенсацию за маленький рост, в ширину его массивная фигура была практически необъятной. Иной раз, когда Джордж отправлялся на верховую прогулку в ближайший лес, я невольно опасался за судьбу его лошади.

Большинство слуг время от времени подтрунивали над его объемами и любовью к выпивке. Я же видел в нем лишь очень дружелюбного и сердечного человека. Он пустил меня в свой дом в трудную для меня минуту, когда я был никем и остался ни с чем. Джордж не только дал мне крышу над головой, но и надежду, что я снова смогу обрести друга среди людей.

– Как насчет хереса? Хочешь глоточек? – спросил Джордж, выводя меня из задумчивости.

– Спасибо, не откажусь! – с удовольствием согласился я, удобно устраиваясь в одном из обитых красным плюшем кресел, стоявших в гостиной.

Это была небольшая, но очень уютная комната. Полы в ней покрывали восточные ковры, сплошь усеянные собачьей шерстью. Гертруда Эббот питала слабость к собакам, которых держали на ферме, и всегда пускала их в дом, когда шли дожди. А происходило это почти каждый день.

По стенам в гостиной были развешаны портреты клана Эбботов, причем родственное сходство легко угадывалось по ямочкам на подбородках. Эта деталь придавала им всем без исключения весьма добродушный вид – даже прадедушке Мартину, который и на портрете, казалось, не сводил с нас строгих глаз.

– Стефан! – с громким криком в комнату ворвались мальчики Эббота. Даже такое короткое слово не могло скрыть, что они слегка шепелявили.

Первым влетел Люк – вихрастый темноволосый сорванец. Его вихры вечно торчали в стороны, и им не было никакого дела до того, сколько сил потратила Гертруда на то, чтобы причесать сына. За Люком несся его семилетний младший брат Оливер с соломенными волосами и вечно ободранными коленками. Он тут же подлетел ко мне и обвил ручонками мою ногу. Я заулыбался, глядя, как он раскачивается на мне. Судя по всему, братья не один час носились по ферме и окрестным перелескам. В волосах у Оливера застряли сухие травинки, а веснушчатое лицо было измазано в грязи.

– Я поймал кролика! Он был во-о-от такой огромный! – С этими словами малыш оторвался от моей ноги и широко развел руки в стороны.

– Неужели такой? – переспросил я, высоко поднимая брови от удивления. – Ты уверен, что это был именно кролик? А не медведь, например?

От такого предположения глаза у Оливера сделались огромными, как блюдца, и я с трудом сдержал улыбку.

– Это был НЕ медведь, Стефан! – вмешался Люк. – Это был именно кролик, и это я его застрелил. А пуля Оливера его всего лишь ранила.

– Вот и нет! – сердито заявил Оливер.

– Папочка, скажи Стефану! Скажи, что это я застрелил кролика!

– А ну-ка, мальчики, стоп! – остановил препирательства Джордж, ласково улыбаясь своим маленьким сыновьям.

Я тоже растянул губы в улыбке, хотя при виде этих семейных нежностей сердце мое пронзала острая боль, и горькие сожаления о прошлом вновь начинали терзать мою душу. Вновь я начинал осознавать, какая роль отводится мне и здесь, и в любом другом доме на свете. Маленькие сыновья спорили и ссорились, бунтовали и наконец становились взрослыми. А потом у них вырастали свои Люки и Оливеры. Так повторялось снова и снова. У всех, кроме нас с братом. Наша ссора длилась вечно, и нас не пугал неутихающий накал страстей. Ведь именно это противостояние, эта наша жестокая преданность друг другу позволяла нам цепляться за прошлое. Возвращаться к тем счастливым дням нашей юности, когда мы жили в мире. Пока не появилась Катерина и не изменила сразу все.

– Уверен, мальчики, Стефану совсем не нравится выслушивать ваши бесконечные споры, – добавил Джордж, наливая себе еще глоток хереса.

– Ничего страшного, – возразил я, взъерошив волосы Оливера. – Но, полагаю, мне кое в чем понадобится ваша помощь, мальчики. Миссис Дакворт говорит, что в лесу завелась лисица, которая крадет цыплят из курятника Эвансов. И я уверен, что только лучший в Англии охотник способен поймать это чудовище, – на ходу сочинял я задание для мальчишек.

– Правда?! – Оливер снова вытаращил глаза от удивления.

– Правда, – важно кивнул я в ответ, – этого зверя может поймать – только кто-то маленький, быстрый и очень, очень умный.

У Люка на лице промелькнул интерес. Конечно, в свои десять лет он считал себя слишком взрослым, чтобы участвовать в такой ерунде. Но я-то видел, что ему очень хотелось присоединиться к нам. Дамон в его возрасте был таким же. Слишком развитый и умный, чтобы участвовать в наших примитивных детских играх у реки, он всегда боялся пропустить что-то интересное.

– А давай-ка мы еще позовем твоего брата, – предложил я театральным шепотом, незаметно подмигивая Джорджу. – Втроем мы составим лучшую команду охотников по эту сторону лондонских предместий. У лисицы не останется ни шанса на спасение.

– Похоже, отличное выйдет приключение! – с важным видом поддержал меня Джордж.

В этот момент в гостиную вошла Гертруда. Ее рыжие волосы были убраны назад, открывая бледный лоб, на котором был особенно заметен так называемый «вдовий пик». Говорят, что такой треугольник волос на лбу – примета раннего вдовства, но пока ничто не предвещало такого печального исхода. На закорках Гертруды в комнату въехал их с Джорджем третий ребенок – четырехлетняя Эмма. У малышки были прекрасные светлые волосы и огромные глазищи. Во взгляде этих глаз было что-то от феи или эльфа, но никак не от человеческого детеныша. Девочка одарила меня широкой улыбкой, и я ответил ей тем же, испытывая невероятный прилив счастья.

– Папочка, а ты с нами отправишься? – позвал отца Оливер. – Я так хочу, чтобы ты увидел, как я охочусь.

– Ну ты же понимаешь, сынок, – покачал головой Джордж, – я только распугаю всех лис в кустах. Ведь зверь за милю услышит, как я приближаюсь.

– Стефан научит тебя двигаться тихо! – пролепетал Оливер, снова чуть шепелявя.

– Стефан и так уже учит твоего старика вести дела на ферме, – печально улыбнулся Джордж.

– Сдается мне, что сегодня вечером мы все вдруг взялись сочинять, – добродушно возразил я ему.

Хотя работа была нелегкой, но я всегда получал истинное удовольствие от времени, проведенного с Джорджем на ферме. Это так сильно отличалось от того, что я чувствовал, работая с отцом в родном поместье! Тогда я обижался и возмущался, что меня заставляют трудиться дома, вместо того чтобы отпустить учиться в университет Виргинии. Я ненавидел эту вечную критику отца; он постоянно оценивал мои действия, словно судья, который решает, достоин ли я стать хозяином поместья. У Эбботов я чувствовал, что меня любят и принимают таким, какой я есть.

Я сделал большой глоток хереса и откинулся назад в кресле, пытаясь очистить сознание от обрывков моего дневного кошмара. Катерина была мертва. Дамон, скорее всего, тоже. Отныне таков и был мой мир.