Текст книги "Ведьмы Тихого Ручья. Колдовской сезон"

Хелена

Мы с дедушкой устроили немую дуэль взглядов. Я знала, что он хотел что-то сказать, а он знал, что я не хотела ничего говорить. Он прошмыгнул в кухню, где между нами стояли стулья, кастрюли и открытые бутылки с жидкостью оранжевого цвета. На этикетке значилось IRN-BRU[1]1
  Irn-bru – безалкогольный газированный напиток, который выпускается в шотландском городе Камберналд.


[Закрыть]. Я оглядела комнату, в которой можно было обнаружить чистое место, и почувствовала себя потерянной.

В детстве я думала, что знаю свою мать. Сегодня, спустя девять лет после ее смерти, я осознала, что понятия не имела, кем она была на самом деле. Тихий Ручей был домом моей мамы. Этот озлобленный старик – ее отцом, о котором она рассказывала мне истории. Ни одна из них не была похожа на Натаниэля, с которым я познакомилась сегодня. Истории, полные приключений и смеющихся сердец. Я была еще маленькой, но тоска в глазах моей мамы навсегда запала мне в сердце. Печаль ее души становилась очевидной каждый раз, когда мама заставляла себя прогнать эти воспоминания.

Почему, мама? Что случилось в Тихом Ручье?

Половицы скрипнули, когда Натаниэль вышел из кухни с двумя глиняными чашками в руках. Одной из них он указал в заднюю часть комнаты. Жидкость выплеснулась на деревянный пол.

– Садись, – проворчал он. – Чай.

Я убрала с ситцевого кресла газету, пустую банку из-под жевательного табака, липкую ложку и села. Зелено-красная клетчатая ткань создавала уютную атмосферу у выложенного кирпичом камина. Если бы не мусор и эти странные пятна, в которых запутались пыль, волосы и что-то еще, что невозможно было определить, я бы чувствовала себя комфортно.

Натаниэль сел рядом со мной. Бархатный диван оливково-зеленого цвета уже пережил свои лучшие дни. Он был глубоко продавлен. Дедушка отодвинул в сторону две сложенные тарелки и фетровую шляпу. Мой внутренний маньяк порядка взбунтовался, когда Натаниэль поставил чайные кружки без подставок на прямоугольный диванный столик. Изысканно обработанное красное дерево набухло. На самом деле это не имело значения. Поверхность все равно была липкой.

Натаниэль смотрел на меня так, будто чего-то ждал. Наконец он решил пододвинуть чашку ближе ко мне. Ему это не удалось из-за липкого слоя на столике, поэтому он поднял ее и просто поставил ближе к краю.

– Пей. Это полезно.

Я недоверчиво посмотрела на бурду в своей чашке. Когда горький аромат ударил мне в нос, поморщилась.

– Что это такое?

– Травы.

Да ладно, Шерлок.

– Какие же?

Он сделал большой глоток.

– Страстоцвет. Крапива. Имбирь. – Он ненадолго задумался, прежде чем добавить: – Ромашка.

Я взяла чашку в руки и сделала глоток. Мое лицо тут же скривилось.

– Слишком горячий?

Я содрогнулась.

– Гадость.

– Гадость? – Он казался сбитым с толку. – Какой же чай ты тогда пьешь?

– Что-то сладкое. Черничный маффин или яблочное печенье с карамелью.

– Это же пирожные, – отметил он.

– Такие вкусы есть и у чая.

– Я так не думаю.

– Это правда.

– Какой абсурд.

– Почему?

– Потому что можно просто съесть пирог.

– Но я не хочу его есть. Мне достаточно просто ощутить вкус.

Мой дедушка моргнул, прежде чем повторить:

– Это абсурд.

Я вздохнула и осторожно откинулась в кресле, изо всех сил стараясь не обращать внимания на жирное пятно на спинке. Я сделала еще один глоток, прежде чем мы с Натаниэлем одновременно подали голос.

– Почему мне нельзя прогуляться по городу в одиночестве после захода солнца?

– Что случилось на Кривом проспекте?

Мы посмотрели друг на друга. Я улыбнулась. Он – нет. Моя улыбка тоже погасла, когда я опустила взгляд на свою чашку и провела ногтем большого пальца по грубой глине. Белокурые пряди волос щекотали тыльную сторону моей руки.

– Один моряк распускал руки, – сказала я.

Натаниэль сделал странное движение рукой. Его локоть ударился о матерчатый абажур лампы рядом с ним, отчего фарфоровая ножка, украшенная цветами, угрожающе покачнулась. Он поставил чашку обратно на стол. Я была уверена, что, если бы липкая субстанция не смягчила удар, она бы разбилась. Более проворно, чем я могла о нем подумать, Натаниэль поднялся. Быстрыми шагами мой дед пересек комнату и сорвал с крючка свою кожаную куртку.

– Опиши его.

– Моряка?

– Разумеется, моряка! Кого еще?

Я тут же подумала о Тираэле. О его черных волосах и медового цвета глазах, которые бросали вызов темноте.

– Хелена.

– Извини. – Я крепче сжала свою чашку. – Не беспокойся об этом. Все в порядке. Кто-то… кто-то уже позаботился об этом моряке.

– Позаботился? – Натаниэль сделал паузу, одна его рука уже была в кожаной куртке, другая все еще в районе воротника. – Кто?

Что-то во мне не хотело раскрывать ему правду.

– Я не знаю. Какой-то мужчина.

– Как он выглядел?

Я пожала плечами, прекрасно зная, как он выглядит.

– Темная одежда, он был высокий и странный.

Натаниэль издал крякающий звук. И хотя я думала, что мое скудное описание окончательно расшатает нервы деду, он казался удовлетворенным. По крайней мере, Натаниэль успокоился настолько, что снял куртку, повесил ее на крючок и снова сел рядом со мной на диван.

Он критически оглядел меня с головы до ног.

– Ты в порядке?

– Полагаю, что да. – Чем дольше я думала об инциденте, тем больше мне становилось не по себе. Я пошевелила пальцами ног. Надавила большим на остальные. Этот жест успокоил меня. – Я просто не хочу больше об этом думать.

Он кивнул.

– Пей чай. Он поможет.

Я неохотно сделала еще один глоток, затем подтянула ноги и села, скрестив их. Задумчиво провела пальцем по краю своей чашки.

– Почему мне нельзя гулять по городу одной после захода солнца?

Костяшки его пальцев побелели. На почти прозрачной коже тыльной стороны ладони появились толстые жилки.

– Из-за таких инцидентов, как сегодня, Хелена. Тихий Ручей бывает опасен.

– Из-за моряков?

Натаниэль колебался.

– В том числе.

– Почему еще?

Он выдохнул громко и поднялся.

– Больше ничего.

– Ты же не ожидаешь, что я поверю в это, не так ли?

Затрещало полено. Языки пламени взметнулись выше, отбрасывая приятное тепло на мою кожу. Натаниэль отнес свою чашку на кухню и втиснул ее между вазочкой с фруктами и краем раковины. Тарелка упала на пол и разбилась.

– Тебе следует отдохнуть, – сказал мой дед. – Сегодня был долгий день.

– Наверное, ты прав. – Я заставила себя сделать еще один большой глоток чая, надеясь, что он отвлечет мои мысли, и оставила пустую чашку на журнальном столике. – А ты не дашь мне пароль от Wi-Fi?

Натаниэль уставился на меня.

– Для интернета. Мне нужно скачать документы для семинара в колледже.

Он продолжал непонимающе смотреть на меня.

Я вздохнула.

– Хорошо. Я просто воспользуюсь точкой доступа своего мобильного телефона.

Он кивнул, но я полагала, что Натаниэль Иверсен не имел ни малейшего представления, о чем я говорила. С робкой улыбкой на губах я поднялась с места.

– Спокойной ночи.

Мой дед не улыбнулся в ответ. Вместо этого Натаниэль дергал за выбившуюся ниточку своего свитера и бормотал непонятные слова. Когда он порвал нить, ряд петель распался, оставив в хлопке еще одно отверстие. С давящим чувством в груди я отвернулась и исчезла в своей комнате.

Я до сих пор не распаковала чемодан. Он просто лежал там, представляя собой настоящий хаос одежды, воспоминаний и нездорового количества батончиков «Киндер Буэно». Белое кружево выглядывало из-под пары белых кроссовок и моей пижамы с Сейлор Мун (которая до сих пор была как раз, потому что я перестала расти после своего тринадцатого дня рождения). Наш семейный фотоальбом. Со щемящим сердцем я достала его из чемодана. «Киндер Буэно» упал мне на ногу и соскользнул на плед. Я перелистнула первую страницу. Это было все равно что ударить себя по лицу.

С пожелтевших страниц моя мама посылала свою самую широкую улыбку. Клейкая пленка удерживала фотографию на месте. Ее волосы ниспадали на плечи, словно пряди ангела, а глаза были цвета моря, только красивее. Такие нежные. За ухом у мамы был маленький подсолнух. Она смеялась так, как будто все было хорошо. Она засмеялась, как будто собиралась сказать, что мне не следовало дуться, потому что жизнь прекрасна.

В тот момент, когда мой подбородок начал дрожать, мобильный завибрировал. Я сделала глубокий вдох, избавилась от комка в горле и вытащила iPhone из кармана пиджака. Электронное письмо из колледжа. Вернее, от профессора Робертсона. Уже первые строки вызвали разрастание язвы в моем желудке, каждая последующая кормила эту тварь, и к концу во мне жило чудовище, которое собиралось меня съесть. Я повторила наихудшую фразу. Я прочитала ее и в третий раз. Снова и снова, потому что не могла в это поверить.

…Не в силах далее терпеть сегодняшнее поведение, я обязываю вас выполнять совместную домашнюю работу. Пожалуйста, пересмотрите свои мнения и обобщите, используя новые подходы, какие черты характеризовали Марию Стюарт и какое влияние общество оказало на ее публичный имидж.

Мой взгляд переместился на другого получателя письма, хотя я уже его знала. Конечно, я оказалась права. Я совершенно уверена, что не хочу пересекаться с Тираэлем Бернеттом.

Тираэль

Кораэль бежала ко мне по гравийной дорожке, задрав подбородок. Она прямо встала передо мной. Легкий румянец украшал ее бледные щеки. Утром Кора накрасила губы в черный цвет, но тяготы дня стерли большую часть помады.

– Я еще не была дома, – произнесла она. – Мы с Максвеллом увидели приближающуюся Миру, когда пролетали над Тихой рекой.

– Максвелл? – Я нахмурился. – А как же Мерлин?

Кора отвела взгляд. Она пожала плечами.

– Он не возражал против того, чтобы поменяться местами с Силеасом.

Я закатил глаза.

– Придерживайся правил, Кора. Не начинай так, как я.

– Что плохого в желании быть такой, как ты?

– Все. – Я снял с ее волос желтую божью коровку и приподнял подбородок Коры, чтобы она посмотрела мне в глаза. – Кораэль Бернетт, я прокляну тебя, если ты возьмешь меня за образец для подражания.

Она рассмеялась.

– Твои проклятия я даже вслепую могу отразить, братишка.

– Вижу, слишком многое из того, что я успел сделать, отразилось на тебе. – Я оттолкнул Кору в сторону, чтобы она могла двигаться дальше. – Ты должна научиться летать на своем геральчиро, а не на девятилетнем мальчике, который превращается в гигантского орла.

– Мой геральчиро терпеть меня не может.

– Потому что он тебя едва знает. Ты уделяешь ему слишком мало времени и почти не заботишься о нем.

Кора вздернула подбородок.

– Максвелл и я – одна команда.

– Я не одобряю командную работу.

– Не все хотят быть одиночками, Ти.

– Прискорбно. – Я искоса бросил на нее предостерегающий взгляд, когда сестра последовала за мной. – Ты останешься снаружи, Кора.

Она покачала головой.

– Я провожу тебя.

– Ты ничего не пропустишь. Арчи с радостью и крайне подробно расскажет тебе каждую гаденькую деталь.

– Арчи может поцеловать меня в задницу.

– Кора. – Я пристально посмотрел на нее. – Оставайся снаружи.

– Чего от тебя хочет Мира? – Она заправила одну из своих коротких прядей за ухо. Забытый цветок колокольчика упал на землю. – Ты нарушил правила?

Я поднял колокольчик, заправил его за ухо сестры и улыбнулся.

– Я же никогда не нарушаю правил.

Она прикусила нижнюю губу.

– Могу ли я тебе чем-нибудь помочь?

– Да. Возьми своего маленького друга-орла и держись подальше от этого поместья, пока Мира снова не покинет его.

Кораэль поджала губы, но кивнула. Сестра не выпускала меня из виду, пока за мной не захлопнулась входная дверь. Я вздохнул.

В прохладном вестибюле меня встретил Арчибальд. Он прислонился к перилам лестницы.

– Она ждет в банкетном зале.

Я прошел мимо, даже не удостоив его взглядом.

– Банкетный зал, да? Наша Мира драматична, как никогда.

Арчи последовал за мной. Звук его шагов слился с моими.

– Осторожно подбирай слова, брат. Ты же не думаешь, что ей придутся по душе твои фривольности.

– Мои фривольности. – Я засмеялся. – Как приятно, что, кажется, все знают, чем я занимаюсь, кроме меня самого. – Краем глаза я заметил, что молния на его кожаной куртке застегнута только наполовину. Красные пятна украшали его грудь. Я нахмурился. – Ты дрался?

– Что?

– Дрался ли ты, Арчи? Сегодня.

Мы свернули за угол возле тяжелого гобелена, на котором было изображено сражение при Престонпансе.

– Нет.

– У тебя сыпь?

Арчи сдвинул брови.

– Да о чем ты говоришь?

Я указал на его грудь.

– О пятнах и… твои штаны расстегнуты, Арчи?

Мой брат осмотрел себя, и почти сразу же появилось еще больше покраснений, поднимающихся по его шее.

Я подавил недоверчивый смешок.

– Ты был в Темной пещере? Заплатил ли ты таинственной партнерше, чтобы она подпустила тебя к себе, или в Киркхейвене действительно есть женщина, которую привлекает твой озлобленный характер?

Резкий щелчок молнии на его куртке эхом разнесся по высокому коридору. Челюсть брата плотно сжалась. Это придавало его округлому лицу странное выражение. Я не мог перестать бесстыдно пялиться на него.

Арчи повозился с пуговицей на брюках, прежде чем указать на следующую дверь.

– Если ты не возражаешь.

– Если я не возражаю? – Я оглянулся на Арчибальда из-за двери банкетного зала. – Ты мой брат или член полка?

– Не строй из себя дурака. Ты ведь прекрасно знаешь, что только женскому полу суждено править.

– И мне так же прекрасно известно, что ты всегда надеялся, что это правило изменится.

Он вздернул подбородок.

– Если я когда-нибудь поступлю на службу в полк, ты все равно останешься моим братом, Тираэль.

– Ах, Арчи. – В притворном разочаровании я покачал головой. – Как ты вообще будешь принят в полк, если будешь пренебрегать Священными Писаниями?

– Я бы никогда не стал нарушать закон! – Гнев горел в мягких чертах его лица. Следующие слова он чуть ли не выплюнул. – В отличие от тебя.

– Боюсь, ты только что это сделал.

Замешательство на лице моего брата смешалось с его гневом. Я наклонился вперед: так близко, что кончики наших носов почти соприкоснулись, наклонил голову и прошептал:

– Четвертый закон, Арчи, что он гласит?

Он поднял взгляд. Мне стало ясно, что он понял, о чем я. Горькая улыбка появилась на моих губах, когда я положил руку на дверную ручку.

– «Ты не должен лгать». Но ты, дорогой брат, самый отъявленный лжец из всех, кого я знаю.

С этими словами я вошел в банкетный зал, не проверяя, следовал ли за мной Арчибальд. Я знал, что он следовал. Ни за что на свете мой брат не хотел бы упустить то, что собиралась сказать Мира. И я оказался прав. Он проскользнул в помещение прямо позади меня. Стулья и столы в банкетном зале были отодвинуты в сторону. Они громоздились вдоль высоких стен, заслоняя картины многовековых предков Бернеттов. В конце зала, в самом центре, ожидала Мира. Ее коренастое тело было обтянуто ядовито-зеленым платьем из рыбьей чешуи, а серебристо-седые волосы заплетены в длинную косу. Улыбка Миры выражала энтузиазм. Возможно, это было и в самом деле так. Она находила коварное удовлетворение в том, чтобы упиваться страданиями.

– Тираэль. – Ее голос холоден. – Какая радость.

Мои родители стояли на коленях рядом с ней, глядя на темный паркет. Я знал, что их присутствие было приказом. Они должны были находиться здесь.

– Хотел бы и я заявить, что тоже несказанно рад этой встрече, Мира. Но я боюсь, что нарушу четвертый закон, – я ухмыльнулся. – В конце концов, мы оба этого не хотим, не так ли?

Ее улыбка напоминала животный оскал.

– Встань на колени!

Я вышел в середину зала и крепче уперся ногами в пол.

– Ни в жизнь.

Раздражение вспыхнуло в ее ярких радужках. По цвету они напоминали полированную слоновую кость.

– Я должна сначала заставить тебя?

– Боюсь, что да.

Плечи моей матери напряглись. Но я был Тираэлем Бернеттом. Я не повиновался. И она это знала. Мира отдернула когтистую руку и соединила кончики пальцев обеих рук. Прежде чем заговорить снова, она сделала глубокий вдох.

– Что ж, Тираэль. Не имеет значения, стоишь ли ты на коленях или нет. Я все равно накажу тебя.

– Как прекрасно, – я улыбнулся. – Ты скажешь мне, почему, или тебе просто хочется испытать на мне свои повадки психопатки?

Теперь напрягся мой отец. Позади меня ахнул Арчи. Мира же, напротив, сохраняла полную невозмутимость.

– Ты убил человека.

На мгновение мое сердце остановилось. Редкое явление.

– Это, – я наклонил голову, – что-то новенькое.

Ее губы растянулись в злобную улыбку, как будто мой ответ удовлетворил ее. Мира медленно начала двигаться. Лязгающий звук ее туфель разносился по высокому залу, пока она расхаживала вокруг меня.

– До нас дошли новости о том, что бездыханное тело некого мореплавателя по имени Том Гайднвич было обнаружено дрейфующим по Северному морю. И на его коже, мой дорогой Тираэль, – она остановилась, обнажив безобразно острые зубы, – найдены следы твоей магии.

– Ты знаешь, что я не убивал его.

– Я знаю это? – Наигранное удивление затмило ее злобу. – Боюсь, ты ошибаешься.

– Я не ответственен за его смерть. Я мучил его, это правда. Но не более того. Думаю, через несколько часов он даже смог бодро шататься по городу. – Последствия пыток, которые должны были ощущаться в течение нескольких часов, являлись важным фактором. В противном случае он бы пошел за Хеленой. Я был уверен в этом. – Я чувствовал его нервную систему. Том был пьян. Вероятно, даже тогда, когда вышел в море. А шторм этой ночью просто беспощаден. Давай, Мира. Сложи два и два.

– Вечно эти догадки. – Она подняла указательный палец и посмотрела на него так, будто в нем можно было обнаружить что-то особенное. Лицо Миры приняло мечтательное выражение. Губы приоткрылись, и на кончике ее когтя зажглось пламя. – Я доверяю фактам, Тираэль. И они говорят, что твоя магия была на его теле, когда он плавал мертвым в воде. Есть ли свидетели, которые могут подтвердить твои показания о том, что ты не являешься его убийцей?

Я сжал губы.

– Нет. – Будь я проклят, если попрошу Хелену Иверсен о помощи. – Никаких свидетелей.

Она усмехнулась.

– Я так и думала. Сбрось свое обмундирование и прими справедливое наказание, Тираэль Бернетт.

Я колебался всего одну миллисекунду. Мои пальцы были спокойны, когда я расстегнул молнию, и куртка упала на пол. Мой взгляд встретился с жадностью в глазах Миры. Она очертила в воздухе что-то, напоминающее петлю. На короткое мгновение зал озарился ярким светом. Шипение прокатилось по стенам. Огненный хлыст Миры появился из ниоткуда. Он скользил по земле, словно змея – извиваясь, угрожая и готовясь продемонстрировать свою жестокую силу.

Я сжал ладони в кулаки, не желая отводить взгляд. Мира рассмеялась и вскинула руку. Она смеялась, когда замахнулась. Ее жадные до боли черты лица осветились пламенем, разгоравшимся в воздухе. Хлыст ударил меня в грудь.

Я закричал.

Эмилль

В моем доме пахло попкорном с маслом. Мне это не нравилось. Я ненавидел сливочное масло. И ненавидел попкорн.

Мой взгляд остановился на стеклянной миске на журнальном столике, в которой все еще оставались рассыпанные зерна и остатки сахара. Дидре Гринблад подняла глаза, когда дверь захлопнулась. Она стояла перед деревянной столешницей и мыла посуду. Ее темные глаза впились в мои. Дидре тепло улыбнулась в знак приветствия, выключила воду и поставила чугунную сковороду на столешницу, где сушилась посуда.

– Мы с Элин устроили уютный вечер. Я прочитала ей отрывок из «Моби Дика». – Она указала на расстеленные шерстяные одеяла на диване из паллетов. Подкладки были изготовлены из прочного льна, набитого овечьей шерстью, которую я купил у фермера в Абердине. Под путаницей из шерстяных одеял я разглядел маленький свернувшийся клубок. – Она заснула.

– Без проблем. Я отнесу ее.

Пол скрипел, когда я пересекал комнату. Сильный ветер свистел сквозь щели окон. Я осторожно просунул руки под одеяла и поднял Элин. Ее нежные ручки и ножки были теплыми и гибкими, а лицо излучало ангельское спокойствие. Я отнес ее в соседнюю комнату. Спальня Элин была второй и последней в этом доме: крошечная квадратная комната со встроенным эркером. Там находилась ее постель. Дидре сшила Элин занавеску в цветочек, которую она могла задернуть, когда хотела отдохнуть.

Я осторожно уложил ее на подушки и укрыл свою дочь пуховым одеялом. Ее рыжие пряди разметались по белой подушке. На мгновение я остановился и посмотрел на Элин сверху вниз; я увидел, как ее губы приоткрылись во сне, как нежные пальцы легли на покрывало и дважды коротко дернулись, прежде чем она перекатилась на бок. Она была такой уязвимой в тот момент. Такой хрупкой. И все же Элин являлась самым опасным существом, которое я знал. Она могла уничтожить всех нас, включая себя, и я понятия не имел, как это изменить. Все, что я знал – это то, что мне придется убить любого, кто узнает о ее силе.

– Tratve fi, tratve li, – пробормотал я. Спи сладко, малышка. Я прокрался обратно в гостиную и закрыл деревянную дверь.

– Все в порядке? – спросила Дидре.

Я рассмеялся.

– У меня всегда все в порядке.

Какая дурацкая ложь. Я обмочился, мои штаны протерлись, и все во мне жаждало принять ванну, чтобы выжечь из мозга этот унизительный опыт.

Дидре закуталась в свое пальто и посмотрела в пол.

– У меня такое чувство, что это неправда, Эм.

– Иногда я забываю, какая ты проницательная.

Большими шагами я пересек комнату и подошел к своей узкой кровати. Шаткую железную стойку я втиснул в самый дальний угол рядом с обеденным столом. В сундуке у изголовья лежала моя одежда. Я рылся в поисках свежего нижнего белья, и когда нашел его, то снял свой кожаный костюм. Дидре отвернулась.

– Ты бесстыдник, Эмилль Вудворд.

Смеясь, я скрылся в ванной комнате, но был слишком вымотан для полноценных водных процедур. Быстро ополоснувшись, я вернулся в гостиную в свежем нижнем белье. Схватил футболку и натянул ее через голову.

– Но мне ведь нечего стыдиться, не так ли?

– Не всем нравится видеть твое обнаженное тело.

– Мне трудно в это поверить.

Она закатила глаза, скрестила руки на груди и уставилась в пустоту.

– Я пойду.

– Ладно. Спасибо, что позаботилась о ней, Ди.

– Это входит в мои обязанности.

Жар от огня в камине достиг ног, когда я бросился на диван. Мой задумчивый взгляд остановился на Дидре. Она раскачивалась взад и вперед в своих походных ботинках. На ее ногах были колготки, которые по большей части прикрывались льняным платьем.

– Не пришлось бы. Если бы ты сражалась, то…

– Так, стоп! – Она резко подняла руку, чтобы прервать меня. Ее глаза вспыхнули, но всего через несколько секунд выражение стыда вытеснило пылкий темперамент с ее лица. – Прости. Я не хотела… Это просто…

– Прекрати извиняться. Почему ты так не уверена в себе?

– Потому что я слаба, Эм.

– Кто такое сказал?

Было слышно, что ее дыхание сбилось, а голос дрожал.

– Все.

– Я – нет.

– Но все остальные – да.

– Это тоже неправда.

Дидре крепче обхватила руками свой торс.

– Но они так думают. Я не слепая и вижу унизительные взгляды и слышу шепот. Может быть, не уверена в себе, но я не глупая, Эмилль. Знаю, что думают обо мне другие, и они правы. Я слабая.

– Верно. – Она вздрогнула, как будто я ударил ее, и опустила взгляд. Я сел прямо. – Ты слаба, чтобы поверить в себя, Ди. Но я готов поспорить, что в тебе живет королева, которая ждет, когда ее наконец освободят от роли горничной.

– Эмилль. – Дидре покраснела. – Не говори такие вещи.

Я рассмеялся.

– Хорошо. В подтверждение этих слов я готов поставить любую часть своего тела. Какую из них ты предпочитаешь? Мое ангельское личико? Мое тело Адониса? Или, может быть, мои яркие глаза хищника? Выбор за тобой, Диди. Выбирай, что хочешь. Я выиграю.

При слабом свете ее лицо светилось алым.

– Если бы ты был хоть наполовину так порядочен, как любишь себя, ты бы давно уже не был одинок.

– С чего ты взяла, что я непорядочный?

Дидре удивленно посмотрела на меня через плечо, направляясь ко входной двери.

– О, да ладно. В некоторые ночи ты возвращаешься домой только через несколько часов после рассвета. Неужели ты и в самом деле думаешь, что я поверю тебе, будто с каждым разом охота длится все дольше? Народ Тьмы всегда исчезает в одно и то же время. – Когда она открыла дверь, на ее губах появилась дерзкая усмешка. – Чем бы ты ни занимался там, Эм, это далеко не прилично.

С этими словами дверь за ней захлопнулась. Меня встретила тишина, прерываемая лишь потрескиванием разгорающегося пламени в камине. Я опустился обратно на подушки. После пережитой ночи я наслаждался покоем в своей голове. Больше не было никого, кто отравлял мой мозг. Капли дождя барабанили по окнам. Если внимательно прислушаться, можно уловить шум волн, разбивающихся о скалы снаружи. Мои веки отяжелели. Я закрыл глаза и предался сонному бреду, готовый поспать хотя бы несколько часов, совсем немного…

Раздался стук. Инстинктивно я подскочил и в течение нескольких секунд находился в позе, приготовившись атаковать. Но, когда он прозвучал в комнате во второй раз, я расслабился. Я знал этот тихий, робкий звук.

Почти бесшумно я поднялся, пересек комнату и открыл дверь. Свет луны падал на ее светлую кожу, преломляясь в чертах лица, похожих на эльфийские. Дождь промочил ее одежду; пряди волос цвета лисы прилипли к лицу девушки. Ее взгляд скользнул по моему телу и остановился на выпуклом месте трусов-боксеров. Изобель сглотнула.

– Привет.

– Привет.

Воцарилась пауза, во время которой мы просто смотрели друг на друга. Наконец на ее губах появилась улыбка, на которую мой желудок отреагировал странным толчком.

– Ты позволишь мне войти?

Я сделал шаг в сторону. С одежды Изобель капала вода. Я пошел в ванную и вернулся с полотенцем.

– Спасибо. – Изобель промокнула им волосы и выскользнула из сапог. Вздох облегчения вырвался из ее уст, когда Изобель села, вытянув ноги перед камином.

– Арчибальд Бернетт – самый утомительный, раздражающий и ненадежный партнер, которого только можно себе представить. – Она запрокинула голову и закрыла глаза. – И он хочет работать во дворце. Ясное дело. Прежде чем мечтать об этом, ему следует подумать о том, чтобы отработать свои смены нормально.

– Говори тише. Элин спит.

– Прости.

Я лег на диван. Изобель старалась сохранять невозмутимый вид, но от меня не ускользнуло, как ее взгляд неоднократно останавливался на выпуклости в районе моей промежности.

– Арчи взбалмошный, – подтвердил я. – В один момент он позади тебя, а в следующий – уже нет. Но если ты имеешь привычку полагаться на других, то ты в любом случае проиграла, Иззи.

Она сдвинула брови.

– Его маневры внезапного исчезновения могут привести к тому, что кого-нибудь убьют. И тебя тоже.

Я рассмеялся.

– Ничто не способно меня убить.

– Конечно. – Она закатила глаза. – Бессмертный Эм.

– Нет: достаточно умный, чтобы не позволить себя убить.

– Достаточно глупый, чтобы думать, что ничего не способно причинить ему вреда.

– Если ты думаешь, что я глуп, – я наклонился вперед, – то почему ты здесь?

Она опустила взгляд. Я усмехнулся и откинулся на спинку дивана.

– Да. Я так и думал, что ответа не будет.

Ее голова приподнялась.

– Тогда скажи мне, чтобы я ушла. – Гнев пылал в зеленых глазах Изобель. – Скажи мне, что не хочешь, чтобы я была здесь, и я уйду. – Я выдержал ее взгляд. Когда я ничего не ответил, Изобель посмотрела на меня с вызовом. – Да. Я так и думала, что ответа не будет.

На мгновение мой взгляд остановился на ней, затем я встал и зашагал по комнате.

– Чего ты хочешь, Изобель?

Она одернула свой рукав.

– Во всяком случае, не быть дома.

– Что-то случилось?

– Разве не всегда что-то происходит?

Я сел за обеденный стол, взял из миски яблоко и надкусил его.

– Тебе следует научиться договариваться со своими родителями.

Она бросила на меня сердитый взгляд.

– Мои родители хотят управлять мной, Эм. Ты бы смирился, если бы кто-то диктовал тебе, как жить?

Я ухмыльнулся. Это казалось неуместным. Страшным, словно гром в теплый летний вечер.

– Я бы никому не позволил распоряжаться мной, Изобель. Никому.

– Я тоже. Вот почему я здесь.

– Ты здесь, потому что хочешь быть рядом со мной. – Яблоко треснуло, когда я снова надкусил его. – Я ненавижу лжецов. Придерживайся правды.

– Я не лгала.

Я повертел яблоко между пальцами.

– Ты позволяешь, чтобы с тобой делали что угодно. И эти «случайные» ночные прогулки – твой маленький бунт, когда мама и папа не смотрят.

Она поднялась на ноги. Волосы высохли и от жара камина сделались волнистыми.

– Тогда скажи мне, что, черт возьми, я должна делать, Эм? Ты знаешь, какую власть имеют над нами родители!

– Знаю ли я это? – Я поднял бровь и посмотрел на яблоко. Оно было все искусано и покрыто гнилыми пятнами. Так похоже на меня. – Может быть, мне стоит спросить свою мать, сосланную к Одиноким Сестрам, правда ли это. Или моего отца, который вонзил нож себе в грудь после того, как она ушла.

Черты лица Изобель смягчились.

– Боже, Эм. Мне очень жаль.

– Почему?

– Потому что…

– Если тебе сначала нужно подумать, о чем ты сожалеешь, ты понятия не имеешь. Не лишай этот жест ценности, легкомысленно извиняясь, не зная за что.

Изобель пальцем водила по фонарю на каминной полке. Она делала вид, что осматривает железную ручку. Я бросил яблоко в ведро рядом с импровизированной кухонной столешницей и встал. Бесшумно, потому что эти хищные движения глубоко укоренились во мне. Я пересек комнату. Стоя перед Изобель, я прислонился плечом к каминной полке и положил палец ей под подбородок. Огонь отражался в ее радужках.

– Хотелось бы мне ненавидеть тебя, Эм.

– Было бы лучше, если бы ты ненавидела.

– Я не могу.

– Я знаю.

Она опустила взгляд. Ее веки дрогнули, прежде чем Изобель подняла глаза.

– Как долго это должно продолжаться? Как долго я должна бегать за тобой и терпеть, когда ты отталкиваешь меня?

Я склонил голову. Ее кожа казалась слишком мягкой для моих грубых пальцев, как будто мы были из разных миров.

– Так долго, пока ты не поймешь, что мы с тобой не можем быть вместе.

Ее подбородок дрожал.

– Кто это говорит?

– Закон жизни.

– Нет такого понятия, как закон жизни, Эмилль!

Я улыбнулся. Мой большой палец переместился выше и провел по ее скуле.

– Для меня это так, рыжик. – Я опустил руку, и моя улыбка исчезла. – Я никогда не смогу дать тебе того, чего ты от меня хочешь.

Она прерывисто задышала.

– Как ты можешь смотреть на меня так, как будто я для тебя все, а потом говорить такие вещи?

– То, как я смотрю на тебя, – это твоя интерпретация. Однако я могу заверить, что смотрю на тебя и ничего не вижу. Просто очередная девушка из нашего народа, чьи родители-католики более состоятельны и консервативны, чем следовало бы.

Изобель издала звук, похожий на сдавленный крик ярости. Рывком она протянула руку. Всего через миллисекунду я почувствовал воздух, измененный с помощью воды.

Я оказался быстрее ее. Инстинктивно поднял руку, и вода остановилась. Я почувствовал сопротивление ее силы и сжал руку, сопротивляясь давлению, пока вода не отступила и не пролилась на пол.