Текст книги "Орден Скорпионов"

В ответ Скорпиус лишь хмыкает, отказываясь предоставить Тиллео больше информации. Типичный Скорпиус. Он всегда оказывается на десять ходов впереди соперников еще до того, как те поймут, что играют против него. Я знаю, что тайна Осет грызла его живьем, и он так же, как и мы, стремится наконец разобраться во всем этом. Мы здесь, чтобы подтвердить, что рассказ Осет – правда. Но кто знает, что работорговец может нам наплести, чтобы вернуть нашу благосклонность?

– Я не… – начинает Тиллео, но я прерываю его:

– Прежде чем ты начнешь отнекиваться: твоя болтовня воняет, как дерьмо коро. – Вид у меня бесстрастный, я прислоняюсь к шкафу, в котором, вероятно, хранятся бесценные краденые вещи. Я уже чувствую в воздухе привкус еще не произнесенной лжи. – Очень, очень хорошо подумай о нашей терпимости к пустой болтовне. Если бы нам захотелось найти дно у ничто, мы бы тут не стояли.

Тиллео резко вдыхает, словно готовясь спорить, а затем медленно опускает руки и устало проводит ладонью по лицу.

– Что вам известно? – Его голос звучит вымученно, а язык тела говорит, что он сломлен.

Ну, это не заняло много времени.

– Пустыня нашептала, что Торги скоро перестанут быть священными, – загадочно говорит Скорпиус, и все мы внимательно следим за реакцией Тиллео.

Он напрягается так, как будто это не слова, а физический удар, затем его пальцы сжимаются, а лицо идет пятнами от гнева.

– Гребаный Крит! – рычит он и бьет кулаком по мягкому подлокотнику кресла. – Еще раз увижу этого никчемного охранника, он труп. – И тут я понимаю: Тиллео думает, что охранник, которого Осет убила в винном погребе, предал его и каким-то образом сумел исчезнуть.

– Расскажи нам больше, и мы разберемся с ним, – мгновенно предлагает Скорпиус.

Тиллео бросает на него свирепый взгляд, а затем, кажется, вспоминает, на кого именно он смотрит, и тут же опускает глаза.

– Я знаю, что то, что я скажу, прозвучит не слишком хорошо. Но я клянусь – с Орденом Скорпионов происходящее никак не связано, – пытается успокоить нас Тиллео, но мы лишь хмуро смотрим на него.

– Нарушение святости Торгов связано с Орденом Скорпионов. Или ты забыл, кто тебе платит? – спрашивает Кость, и Тиллео удивленно дергает головой, разворачивается к моему брату – будто он забыл, что убийца все еще там.

Маленький прыгучий цилакрыс.

– Но, похоже, вы трое тоже имеете выгоду с того, что творится на Торгах, – возражает Тиллео и тут же делает вид, будто сожалеет о сказанном.

Суровый взгляд черных глаз Скорпиуса говорит о том, что работорговец сейчас ступает на очень узкую и опасную дорожку.

Тиллео шумно вздыхает и собирает волю в кулак. Мы все знаем, что у него есть только один способ выйти из этой комнаты живым – это все нам рассказать. Если он поставил наш Орден под удар, то, что произойдет с ним дальше, будет очень болезненно – и продлится достаточно долго. Наше соглашение с Тиллео было плодотворным, но мы без колебаний разорвем его – или глотку Тиллео, если это будет оправдано.

– Моя племянница была камеристкой в доме лорда Краксона, – начинает Тиллео, и он словно стареет на десять лет прямо у меня на глазах. Словно магическое заклинание, слова, льющиеся из его рта, слог за слогом высасывают из него все жизненные силы. – У Краксона была привычка играть на ставках – и когда ему не везло, из него можно было вытянуть много интересной информации. Но, похоже, он попал в руки коллектора, который устал от азартности лорда.

Тиллео откидывается в кресле и вздыхает, взгляд у него пустой – будто он оказался заперт в каком-то навязчивом воспоминании.

– Если бы убийцы, которым было поручено расправиться с лордом Краксоном, остановились лишь на его убийстве, святость Торгов не подвергалась бы сомнению. Однако они этого не сделали.

Осознание оседает на мне, как иней на листьях перед рассветом. Ярость Тиллео вдруг обретает смысл.

– Как будто недостаточно было наказать лорда за его корыстолюбие! Они разорили дом, словно его обитатели тоже были виноваты. Было бы лучше, если бы они обезглавили мою племянницу, как Краксона – но нет. Вместо этого они оставили ее с ребенком, растущим в животе, и разумом слишком сломленным, чтобы осознать свое положение.

Тиллео плачет, и я опускаю голову. Вся его боль обрушивается на мои плечи.

– «Медведи»? – сходу предполагает Скорпиус – мы все знаем, что за Орден столь бесчестен, чтобы сотворить подобное с невинной фейри.

– Кто же еще, – глухо произносит Тиллео, ярость пылает в его карих глазах. – Он должен умереть, – шепчет он яростно, и от гнева, кипящего в нем, у меня по рукам бегут мурашки.

– И как именно ты собираешься его убить? – Скорпиус прячет от Тиллео признание Осет, чтобы все выглядело так, будто мертвый охранник – и есть наш информатор. – Гартокс жесток, но он опытен и хитер. Его Орден не простит убийство своего лидера.

– Да, – соглашается Тиллео. – Но остальные «медведи» получат возможность отомстить. Гартокс сам найдет свою смерть – он просто решит развлечься с рабыней клинка, но выберет для игр не слишком подходящую. Никто не будет участвовать в его убийстве, кроме нее, а концы я спрячу в воду. – На лице Тиллео появляется гордая улыбка – он похож на ученика, что ждет от учителя высокой оценки за блестяще придуманный план.

– Что это значит? Какие концы ты собираешься прятать? – Я еле сдерживаю рычание, жаждущее вырваться из горла.

Этот лицемер хочет убить Гартокса из Ордена Медведей за то, что тот напал на его племянницу. И все же он более чем счастлив сначала бросить рабыню клинка на съедение Гартоксу, а потом отдать ее на милость Ордену Медведей, обрекая тем самым на нечто, похуже смерти.

Я смотрю на работорговца с отвращением. Он страдает от боли, его переполняет ярость из-за того, что сделали с его семьей. Но он даже не задумывается о том, что творится под крышей его Приюта – как и том, что он сам превратился в торговца плотью. И все, что его заботит, – это выгода.

– У меня есть девушка, которая справится с этой задачей, – уверяет Тиллео.

Напряжение покидает его, будто одна мысль о рабыне клинка решит все его проблемы.

– Рабыня клинка? – спрашивает Скорпиус, голосом не выдавая и толики беспокойства, что, как я вижу, переполняет его.

Тиллео фыркает.

– Не думай оставить свой праведный гнев, – подтрунивает он. – Ее и так нужно убить. Я должен был это сделать, еще когда нашел ее в кабинете Дорсина, – признается он, качая головой. – Тогда любопытство взяло верх. Но она была не более, чем вещью, к тому же ничейной. Но я нашел ее с клинками в руках у холодного тела Дорсина. Она перерезала ему горло и к тому же убила двух орков. И мне захотелось узнать, как же ей удалось на него напасть. Поэтому я оставил ее в Приюте и стал наблюдать за ней. Я не сразу это понял, но она просто создана для этого. – Он широким жестом указывает на залитый лунным светом Приют, лежащий за высокими окнами.

– Ей нет места ни в одном Ордене – слишком упрямая и боевая. Я собирался выгнать ее – у меня есть покупатели, которым нужны более… выносливые питомцы. Но потом Гартокс сделал то, что сделал. И я понял, что она может мне пригодиться.

Херовы короли и херовы звезды.

Меня снова поражают двойные стандарты Тиллео – они абсолютно нелогичны, но я топчу тлеющие угли своего гнева, пока от них не остается даже пепла. Мы здесь, чтобы разобраться в истории Осет, а не для того, чтобы изменить мир к лучшему – как бы сильно тот в этом ни нуждался.

– Это та самая рабыня клинка, которую, похоже, ненавидят все учителя? – Внешне Скорпиус абсолютно спокоен и расслаблен, но я знаю, что ему не терпится вонзить Тиллео кинжал в глаз – как и мне.

– Как я уже сказал: не тратьте время, ее не стоит рассматривать как кандидата.

– Дело не в ней, а в защите наших инвестиций, – огрызается Скорпиус, и высокомерие Тиллео тут же исчезает. – Мы поможем тебе с Гартоксом, но только после Торгов. Мы проследим, чтобы ничего не могло связать его убийство с Приютом. – Скорпиус поднимается, показывая, что разговор окончен.

Тиллео тоже встает из кресла, будто он собирается проводить нас, а не наблюдать за тем, как мы вновь исчезнем в тенях.

– Это великодушно с вашей стороны, но совершенно не обязательно, – говорит он снисходительно.

Я собираюсь отступить в тень позади меня, но застываю на месте.

– Это не обсуждается. – Теперь голос Скорпиуса звучит ниже, чем обычно, – а это никогда ничем хорошим не заканчивается.

Он смотрит на Тиллео так, будто собирается содрать с него кожу, но у него нет при себе подходящего приспособления.

На лице Тиллео проступает паника, он выставляет руки перед собой – теперь он выглядит очень огорченным.

– Я бы никогда не стал спорить с тобой, Скорпиус, ты же знаешь. Просто дело уже решенное.

– Говори быстрее, господин работорговец, у меня кончается терпение, – предупреждает Скорпиус и делает шаг к Тиллео.

– Я… я не так давно отправил Осет разобраться с Гартоксом. И сейчас либо он мертв, либо она.

Слова Тиллео звучат в моей голове, как колокола на часовой башне, бьющие тревогу. Я встречаюсь с разъяренным ониксовым взглядом Скорпиуса, и тут же исчезаю в тени за спиной. Мы же только что были с ней: вся израненная, она потеряла сознание в палате лекарей.

Не может быть, чтобы она уже ушла к Гартоксу.

Я шагаю в черный, затянутый тенями угол палаты Осет.

Лекари снуют туда-сюда, убираясь после явно насыщенной событиями ночи. Рабыня клинка лежит на койке, ее взгляд пуст. Лекарь вытирает лужи крови на полу и на койке, я вижу на темной коже женщины несколько рваных ран. Она мертва – и она единственная фейри здесь, не считая лекарей.

Страх и гнев борются в моей груди, пока я судорожно оглядываюсь по сторонам, ища подтверждение тому, что я и так уже знаю.

Осет нигде нет.

Пока мы пытались понять, кто она и что это означает для нас, ее отправили на смерть.

16

Осет

– Положите ее сюда! Она потеряла много крови. Забинтуйте раны потуже. Фаррен, возьми все бутылки гемока и скажи Зинни, чтобы он сделал еще – немедленно! – командует рядом чей-то голос, и я просыпаюсь.

Кругом снуют толпы лекарей и слуг, в палату вбегают новые и новые фейри.

То, что было тихой уединенной комнатой, теперь превратилось в улей, полный суматохи. Поначалу я не понимаю, что происходит, а потом поворачиваюсь налево – там лекарей и слуг больше всего. Два лекаря отходят друг от друга, и я отчетливо вижу темную шелковистую кожу и агонизирующий взгляд ярко-карих глаз.

– Тария? – шепчу я, глядя на кровь, льющуюся из ее груди. Она быстро окрашивает койку в красный и капает в лужу на полу.

Меня переполняют тревога и ужас, но все, что я могу делать, это смотреть, как лекари снуют вокруг маленькой рабыни клинка, пытаясь помочь ей.

– Это следы укусов? – спрашивает кто-то из лекарей, но я не вижу кто. – Во имя королей, что с ней сотворили?

На вопрос, откуда могли взяться на теле маленькой фейри такие травмы, никто не отвечает.

– Не покидай нас, – уговаривает одна из лекарей Тарию.

А я беспомощно наблюдаю, как болезненный блеск в ее глазах внезапно тускнеет, а затем, словно кто-то гасит волшебный огонь, он затухает.

Комнату наполняют крики и проклятия, кто-то встает у моей койки, загораживая от меня девушку, с которой я сражалась бок о бок и вступала с ней в схватки все время моего пребывания в Приюте.

Я ошеломленно смотрю на Тарию. Она шепотом рассказывала мне о своих мечтах поздно ночью, когда нас больше радовали сны наяву, чем настоящие сновидения. Я помню, как в ее прекрасных глазах загоралась искра гордости, когда она хорошо выступала перед мастерами.

Ее Тиллео продала ее мать. Тария говорила, что в доме было слишком много ртов, которые нужно было кормить – а кормить их было нечем. Как и многие рабы, она мечтала разобраться с долгами, а потом заботиться о своей семье – но ее мечтам никогда не стать реальностью.

Атмосфера в палате становится более мрачной, тяжелой. На мгновение я почти верю, что лекари правда переживают о гибели одного из рабов, что они чувствуют, как погас свет, мерцавший в крошечной Тарии, несмотря на все невзгоды, выпавшие на ее долю. Но потом я слышу обеспокоенные шепотки о том, что будет делать Тиллео, когда узнает о потере своих денег.

Никакого горя – лекари просто напуганы, а Тария – не более чем вещь, которую они должны были беречь, но не справились.

Пустые карие глаза смотрят на меня. Я не могу ничего с собой поделать и смотрю в них в ответ. Я спрашиваю себя: вот так я буду выглядеть в самое ближайшее время? Мое лицо будет расслабленным? А когда кровь перестанет литься из ран на пол, тело тяжело осядет? Смерть быстро коснется моих губ и сразу заберет всю мою боль, или агония будет длиться до тех пор, пока я не начну умолять о долгожданном конце?

– Что за хрень у вас тут творится? – Тиллео рявкает у меня за спиной, я едва не подпрыгиваю и сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли, грозящей накрыть меня с головой.

– Нам жаль, Тиллео, но она была уже слишком плоха, когда ее привезли. – Я вижу, что лекарю приходится бороться с собой, чтобы не показать своему хозяину, как он его боится.

– Слишком плоха? – рычит Тиллео, подходя ближе, чтобы осмотреть Тарию. – Кто это сделал? – Его пронзительный взгляд быстро переходит от одной раны на теле маленькой рабыни клинка к другой, и к следующей, к следующей.

Лекари смотрят на кучку рабов дома, что дрожат в темном углу. Один из них шагает к Тиллео, взгляд уперся в землю, а пальцы сжимают окровавленную тунику, будто это придаст ему сил, чтобы наконец заговорить.

– Она была в южном крыле, хозяин. Ползла по коридору. – Его слабый голос подрагивает, а движения нервные, беспокойные. – Из-за одной из дверей покоев гостей еще доносились крики, – робко добавляет он и замолкает, будто надеясь, что больше ничего говорить не придется.

Тиллео стоит спиной ко мне, смотрит на избитое существо на койке. Я не вижу его лица, но по тому, как напряглись его плечи во время рассказа раба дома, я понимаю, что ничего объяснять ему не нужно. Он и так прекрасно знает, что случилось.

Внимательный взгляд его глаз устремляется ко мне, и я ощущаю себя добычей, замеченной охотником. И бежать мне некуда. Я жду, что он набросится на меня, в ярости от того, что я осмелилась посмотреть ему в глаза – но нет. Я боюсь, что, если отведу глаза, то нарвусь на ту же кошмарную реакцию, что обычно вызывает в Тиллео прямой взгляд раба. Так что я и дальше смотрю на него, понимая, что в любом случае окажусь в полной заднице.

– Исцелите ее, – приказывает Тиллео, тыча пальцем в меня.

Четверо лекарей, заикаясь, соглашаются и направляются ко мне. Они не спорят и не задают вопросов. И даже когда в меня вливается слишком много магии за раз, а кровь готова вскипеть, я не осмеливаюсь отвести взгляд от хозяина и показать, как мне больно. Полотно из открытых ран, в которое превратилась моя спина, постепенно разглаживается. Лекарям требуется лишь несколько секунд, чтобы обратить вспять все повреждения на моем теле. Слишком быстро, и на моей верхней губе и на лбу выступает испарина. Последнее, что меня поражает, – это треск ребер, от которого перехватывает дыхание. Они срастаются, восстанавливаются – а я даже не знала, что они были сломаны.

Закончив, лекари тут же отходят от меня, стараясь оказаться подальше от Тиллео. Я медленно сажусь, дрожащими руками прижимаю к груди свою грязную окровавленную тунику.

Тиллео в бешенстве, и я на мгновение задумываюсь, не собирается ли он вновь высечь меня за то, что я так его опозорила на испытаниях? Или сейчас ему нужен кто-то, на кого можно выплеснуть гнев, а я как раз оказалась под рукой?

Я знаю, чего он ожидает: я должна изобразить на лице раскаяние и подобострастие, но ничего подобного во мне больше нет. Я была осторожна и старалась быть кроткой и послушной большую часть времени, проведенного в этой дыре. И что мне это дало? Ничего. Тиллео не смог меня сломать раньше, и, что бы он ни думал, то, что горит сейчас в его взгляде, не поможет.

Лекарь набрасывает простыню на тело Тарии, Тиллео смотрит на то, что от нее осталось. Его взгляд мрачнеет, он пытается сдержать поток эмоций, меняющихся так быстро, что я могу различить лишь часть из них.

Наконец, он поворачивается ко мне. Я жду, что он потребует узнать, кто сделал это с Тарией, в ярости от того, что кто-то посмел сломать его игрушку, но вместо этого он просто смотрит на меня. В его взгляде столько злости, что все, что мне остается, – это попытаться не отшатнуться.

– Время пришло, – объявляет он так, будто я должна мгновенно понять весь его план, заключенный в этих двух простых словах.

Я не понимаю этого плана, но мое сердце ускоряет свой бег – кажется, что оно чувствует обреченность, проистекающую из этих неясных указаний.

Тиллео наклоняется ко мне, он выглядит зловеще. Его рот всего лишь в миллиметре от моего уха, так что его могу услышать лишь я.

– Я думал, все сложится иначе, но сейчас самое подходящее время, – ледяным шепотом произносит он, и воздух вокруг меня словно густеет от его злобы. – Рабыня, ты отправишься в южное крыло моего поместья и не покинешь его, пока либо ты, либо Гартокс из Ордена Медведей не умрете.

Мое сердце замирает, осознание пробегает по телу сотней голодных песчанок.

Вот оно. Вот, как все закончится для меня.

Я вот-вот умру.

Я таращусь в пустую стену палаты, не зная, что должна сказать или сделать. Когда все по-настоящему, оно ощущается совсем по-другому. Здесь всегда было так: убей или убьют тебя. Но если мы усердно работали и преуспели в тренировках, это означало, что мы могли отсрочить конец хоть на какое-то время.

Я тренировалась так, как хотели учителя, как требовал того Тиллео. И поэтому я должна была проживать день за днем, охотиться снова и снова, пока не стану слишком стара и слаба, чтобы поднять меч. При лучшем раскладе я могла заработать достаточно, чтобы больше не нужно было убивать. Но все это было ложью. Я умерла в ту секунду, когда ступила на землю Приюта. Я просто не знала, что умерла.

Тиллео делает шаг назад, смотрит на меня сурово, хмуро. Этот взгляд должен выкорчевать из меня всю непокорность, которая сочится из разума на язык, словно сок срубленного дерева на лесную подстилку. Я хочу сказать ему «нет», разрезать его от пупка до горла за то, что он играл со мной все это время, но я безоружна. Лекари и охрана набросятся на меня прежде, чем я смогу голыми руками выжать хоть один вздох из этого ублюдка. Поэтому я делаю то, что вбивали в меня с того дня, как я попала сюда: я опускаю глаза и подчиняюсь, отвечаю так, как учили:

– Я – твой клинок, так повелевай мной. – Затем я просто встаю на ноги – так, будто поднимаюсь не навстречу собственной смерти.

Мы с Тиллео стоим друг напротив друга, раб и господин, наши места в этом мире высечены в камне, будто так будет всегда. Но я не готова это принять – больше нет. И если Тиллео хочет, чтобы сегодня ночью стены его поместья окропила кровь – хорошо. Но это будет не только моя кровь или кровь Гартокса. Я прикончу всех фейри, что управляют этим местом. Конечно, до всех я не смогу добраться, я знаю, но я убью достаточно, чтобы моя смерть не была напрасной. Достаточно, чтобы доказать – моя короткая, полная страданий жизнь чего-то стоила.

– Хорд, отведи ее в оружейную и выдай все, что нужно. Затем проведи в южное крыло и доложи мне со своего поста, – рявкает Тиллео на охранника, и тот шагает к нему, коротко кивая.

От меня Тиллео просто отмахивается, словно я – какая-то собачонка, каковой он меня, впрочем, и считает. Тот, кто распоряжается моей судьбой, повернулся ко мне спиной и разговаривает со старшими лекарями. В этот момент я даю клятву: он пожалеет, что обращался со мной как с ничтожеством.

Прижимая к груди свою изорванную тунику, я двигаюсь, выхожу из палаты вслед за Хордом.

Прохладный воздух пустыни ласкает меня, словно пытается утешить. Как будто стихия предлагает мне свою поддержку, раз уж в этом забытом королями месте мне ее ни от кого больше не получить.

Меня выводят из Приюта в тишину раннего утра. Когда мир проснется, кругом будет настоящая бойня. От этой мысли мне становится легче.

Сначала я удивляюсь, что Хорд направляется в сторону конюшни.

На мгновение я задумываюсь – вдруг он хочет помочь мне сбежать? Хорд работал в Приюте все то время, что я была здесь. Может, он почувствует ко мне жалость из-за всего, что случилось, и захочет помочь? А потом я понимаю – Хорд ведет меня не на конюшню, а в казармы охранников, расположенные с другой стороны. Он ведет меня в оружейную. Когда Тиллео приказал ему выдать мне все необходимое, я представила комнату в Приюте, где мы берем оружие для тренировок. Учитывая мое поручение, я должна была догадаться, что Тиллео не захочет, чтобы я шла на задание со ржавым мечом или тупым копьем в руке. На этот раз убийство должно быть чистым.

Мы идем по теплому песку, но я дрожу. Мое тело измучено, мышцы ноют от побоев и напряжения. Я хочу остановиться и поднять лицо к убывающей луне, чтобы она помогла мне. Хотя и так с каждым шагом под лунным светом я чувствую себя сильнее, выносливее. Не знаю, что связывает меня с этим небесным телом.

Когда я была моложе, я думала, что я, должно быть, из Ночного Двора, и поэтому луна присматривает за мной, когда больше некому. Потом я повзрослела и поняла: какая-то связь с луной у меня есть, но реальна ли она и что значит на самом деле, никому не известно.

Эта загадка больше не мучает меня. Я давно поняла, что нет смысла задаваться этим вопросом, раз это ни на что не повлияет. Я – рабыня клинка, я живу в тюрьме, и никакие внезапные воспоминания или осознание чего-то невероятного не изменят этого.

Хорд открывает дверь в казармы и проводит меня внутрь. В столь поздний час все кругом укутано толстым одеялом тишины и покоя, и я пытаюсь хоть ненадолго стать частью этой невероятной атмосферы. Затем мы проходим в большую комнату, где на стенах висят ряды и ряды разнообразного оружия. Оружие также лежит на стеллажах и в наполненных доверху ящиках.

Хорд исчезает за дверью справа. Примерно через минуту я отчетливо слышу шорох ткани, и Хорд возвращается с серой туникой охранника в руках.

Я беру ее, поворачиваюсь к Хорду спиной и бросаю свою испачканную тунику на землю. Новую одежду стражи я натягиваю через голову и замечаю, что она немного мне велика. Так что я разрезаю тунику спереди, перехватываю получившиеся полы за спиной и подвязываю на животе, прямо над штанами.

– Там еще есть доспехи. Я не был уверен, какие тебе подойдут. – От обычных веселых манер Хорда не осталось и следа, привычка хлопать меня по заднице в прошлом. Вероятно, он догадался, для чего я здесь, или, может, на него подействовал покойн?

Хорд что-то делает со светильниками – теперь они светят ярче, и я могу разглядеть разнообразные доспехи из металла и дубленой кожи, висящие на длинных стойках в другой комнате.

Я позволяю себе скупое проявление эмоций: сжимаю кулаки и тут же расслабляю пальцы. Все, с эмоциями покончено, мне нужно сосредоточиться.

Меня так и подмывает нацепить на себя все, что тут есть, окружить себя такой защитой, что даже смерти будет не пробиться. Но я знаю, что подобное излишество будет сковывать мои движения и лишь немного отсрочит неизбежное.

Я достаю кожаный нагрудник и, отмахиваюсь от Хорда, шагнувшего ко мне, чтобы помочь надеть доспех. Я не какой-нибудь там изнеженный охранник, которому требуется чья-то помощь, я – рабыня клинка. Никто за нас ничего не делает – и тут я невольно вспоминаю «скорпионов».

Я осторожно затягиваю шнурки по бокам, пока кожа не начнет прилегать к телу так крепко, как это возможно. Доспехи делали для мужчины, но все остальные доспехи, какие я только носила, – тоже. Так что я к подобному привычна. Одним королям известно, что, если я когда-нибудь получу комплект доспехов, полностью мне подходящих, мне придется заново учиться убивать – уже без громоздкой массы, висящей на мне.

Хотя, вероятно, такой комплект мне получить не доведется.

Я выхожу из комнаты, и меня вдруг охватывает тревога. От предвкушения подрагивают руки – я тщательно выбираю оружие.

Я хочу похватать все и нацепить это на себя, но разум предупреждает: кто-то другой может выхватить мое оружие и использовать его против меня, если подойдет достаточно близко. А в том деле, что мне предстоит, этот «кто-то» действительно будет очень близко.

Мне нужно все тщательно обдумать.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе Орден Медведей. Не уверена, что могу точно определить, кто из них Гартокс, но предполагаю, что он – самый большой в их группе. Скорее всего, так оно и есть.

Судьба смеется надо мной – ей кажется забавным выставлять против меня каменные глыбы, которые при этом могут ходить, говорить и сражаться. Если он похож на других здоровяков, с которыми я успела сразиться за эти годы, он, вероятно, будет использовать свои вес и рост. И его длинные руки доставят мне хлопот – прямо как с Тауром.

Может, мне стоит благодарить учителей за прошлую схватку на испытании? В каком-то смысле, это была хорошая практика перед тем, что мне предстоит сейчас.

Пара изогнутых кинжалов, длиной с мое предплечье, привлекает мое внимание.

Я хватаю их вместе с ножнами, в которых лежат тонкие клинки, и пристегиваю их к бедрам. Горсть тычковых[5]5
  Тычковый нож – ударный кинжал с коротким лезвием и Т-образной рукояткой, предназначенный для захвата и удерживания в кулаке, так что лезвие выступает между указательным и средним пальцами.


[Закрыть] ножей отправляется в ножны на поясе – его я застегиваю на талии. Складной нож я прячу за спину, доспехи плотно удерживают его между лопаток.

Я делаю глубокий вдох, отбрасывая все посторонние мысли или эмоции раз и навсегда, и поворачиваюсь к Хорду.

– Я готова.

Без единого слова или даже кивка он уходит, и я следую за ним. Мы молча идем к поместью, я прорабатываю в голове все возможные сценарии того, чем эта схватка для меня закончится.

Случится ли все быстро или медленно? Мне будет больно? Тиллео мог предупредить охранников: как только я покончу с Гартоксом, они схватят меня и заставят замолчать. Или, может, остальные члены Ордена Медведей узнают, что случилось, и перережут мне горло еще до того, как тело Гартокса остынет.

Ленивый пустынный ветер подхватывает песок, песчинки прилипают к моей влажной коже. Я же стараюсь пресечь любые «если» и побороть беспокойство.

Я бесшумно иду за Хордом. Странно, но он нервничает: постоянно оглядывается через плечо, чтобы убедиться, что я все еще там.

Что-то в его страхе успокаивает мои нервы. Это напоминает мне обо всем, через что я прошла, чтобы выжить в этом месте. Я должна встретиться лицом к лицу с монстром, которого создали учителя, а затем держали взаперти, на цепи. Я должна освободить его – нас больше не посадят в клетку. Больше никаких туник, испачканных мочой, незаслуженной порки или попыток свернуться в комок от страха. Все, что они избивали, морили голодом и пытали во мне, вот-вот выйдет наружу и отправится за ними, чтобы поиграть. Что бы ни происходило дальше, это будет потому, что я так решила, потому что я так захотела. Возможно, мой конец близок, но я проведу свои последние минуты так, чтобы все эти ублюдки пожалели о том, что сделали со мной.

Меня ведут через лабиринты фойе и коридоров, каждый выглядит точно так же, как предыдущий.

Я запоминаю путь, отмечаю коридоры на мысленной карте, сопоставляя с тем, что успела увидеть, когда меня вытащили из клетки в ту ночь и позже, когда несли вниз.

Спустя, казалось, целую вечность, Хорд останавливается в широком, едва освещенном коридоре. Коротко кивнув мне, он поспешно уходит тем же путем, которым мы пришли.

Я не могу удержаться от насмешки над его беззастенчивым бегством.

Где Тиллео находит таких больших и смелых охранников?

Осознание реальности колотится в моей груди, словно призыв к оружию: я стою в этом странном коридоре, меня окружают закрытые двери. Я понятия не имею, куда мне идти. Неужели я должна стучаться в каждую комнату, расспрашивая гостей, нет ли тут Гартокса? И, когда я его все же найду, я должна попытаться перерезать ему горло прежде, чем он бросится на меня?

Я стою, словно примороженная к месту, чувствуя себя неуверенно. Мой взгляд скользит от одной темной двери к другой, затем к следующей и далее, пока из-за темноты мне не удается разглядеть больше ни единой комнаты.

«Почему я вообще здесь?» – спрашиваю я себя, все еще стоя на месте.

Может быть, пришло время оборвать нити, что превратили меня в послушную марионетку, и вместо Гартокса начать охоту на Тиллео и его приспешников? Я ему ничем не обязана – особенно я не обязана убивать члена Ордена.

Кругом воцаряется тревожная тишина. Ощущение приближающейся опасности заставляет волоски на руках и затылке подняться дыбом. Я чувствую напряжение всем существом, что-то шепчет мне о том, как нечто опасное вышло на охоту сегодня ночью… и это не я. Тревога сковывает мышцы, я уже задумываюсь над тем, что мой план «Б» был бы лучшим способом умереть, нежели встречаться с Гартоксом… Как вдруг мертвую тишину ночи разрывает крик и вонзает свои жуткие когти в мое нутро.

Я не знаю, кому принадлежит этот полный ужаса крик. Но зато замечаю, что через три двери справа от меня темное дерево буквально вибрирует от него, будто из последних сил удерживает весь этот кошмар внутри.

Желудок скручивает, но я молча бросаюсь к двери – и очередной крик заставляет меня забыть о нерешительности и осторожности. Я вбегаю в узкую тень на стене, чернота поглощает меня и плавно переводит на другую сторону.

Передо мной большая прихожая с круглым столиком посередине, за ним – темный коридор. Отчетливые звуки драки манят меня, я иду вперед по темному коридору, а затем…

Я не успеваю понять, что происходит, потому что в один момент я стою в тенях у двери чьей-то комнаты, а в следующий оказываюсь в незнакомом темном углу и пытаюсь сориентироваться. Я раньше использовала тени, чтобы спрятаться или перейти из одного места в другое, но я никогда не перепрыгивала в тенях на огромные расстояния!

Новая странная способность, что я случайно открыла, смущает меня. Однако звук бьющегося стекла и треск рвущейся ткани заставляют меня прогнать замешательство и сосредоточиться.

Комната огромна и уставлена роскошной мебелью. Здесь большая круглая кровать с балдахином: ткань колышется, хотя воздух в комнате неподвижен. Одна изодранная в клочья занавеска висит косо, сквозь нее я вижу огромного мужчину, который давит на шею женщины. Она цепляется ногтями за его массивные руки, зубы оскалены, глаза огромны от страха, боли и ярости. Рыжие волосы рассыпаются вокруг нее, и я сразу же узнаю Сеннет.

В мгновение ока я отмечаю ее разорванную тунику, отсутствующие штаны, синяки, порезы и… следы укусов, которые покрывают ее кожу и лицо.

Еще один удар сердца – и кинжалы сжимаются в моих руках. Я иду к «медведю». Передо мной тот самый гигант, которого я видела.