Текст книги "Орден Скорпионов"

– Я пойду разберусь с Тиллео. Вы двое, отведите ее в шатер, – приказывает он.

Он смотрит мгновение на меня, но я не могу прочесть, что скрыто за этим взглядом. Затем он шагает к стене и исчезает в тени.

Вдруг меня вновь осеняет: а ведь эти «скорпионы» умеют делать вещи, которые, как я думала, умею делать лишь я.

Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но ко мне шагает Череп, и я думаю, что эта комната – не лучшее место. Я получу ответы, но прямо сейчас нам нужно уходить. Скорпиус хочет надежно меня спрятать в их шатре. Видимо, ему нужно держать меня поблизости на случай, если что-то изменится, и они решат, что мне нужно умереть.

Ага, этому не бывать.

Но мне нужно безопасное место, чтобы понять, что Тиллео собирается делать дальше. Гартокс мертв, как он и хотел. Торги, если взглянуть снаружи, на удивление, не пострадали, но надеяться, что все продолжит идти своим чередом, просто глупо. Рабовладельцы и убийцы не любят неоконченных историй. Как сказал Скорпиус, они не могут спасти всех.

Череп протягивает руку, словно собираясь взять меня за плечо, но я опережаю его и отступаю в ту же тень, в которой исчез Скорпиус. Я слышу, как Кость выкрикивает проклятие мне вслед, и тут же тени комнаты Гартокса уступают место теням в женской купальне.

Я в напряжении жду, что Череп и Кость последуют за мной – они ведь тоже могут ходить в тенях, но я не знаю, насколько сложно кого-то в них выследить. Я даже не знаю, как я перепрыгиваю через тени на большие расстояния. Раньше я могла лишь проходить из комнаты в комнату.

Черт, такое умение пригодилось бы мне раньше – может, я смогла бы придумать способ, как выбраться из Приюта в тенях. Не то, чтобы мне было куда идти, если бы мне в итоге удалось вырваться из этого места.

Безмятежная тишина раннего утра окутывает меня, словно теплый плащ, и я глубоко вздыхаю. Последние силы, что я берегла для борьбы, покидают меня.

Я стою в темной купальне и чувствую себя опустошенной. В стенах, что я возвела вокруг себя, больше дыр, чем в жестяных старых ваннах вокруг.

Я выхожу из тени, в которую только что сбежала, и провожу ладонью по лицу. Усталость просачивается в самые потаенные уголки моих души и тела, я чувствую себя использованной, изношенной тряпкой.

Я выбираю ванну, стоящую под лучами лунного света у дальнего окна и начинаю набирать ее. Механически распускаю косы, заплетенные Вилик, массирую кожу головы, из которой Гартокс так отчаянно пытался вырвать пару клочьев. К тому времени, когда я выберусь из ванной, уходящая ночь залечит все мои синяки. Я снимаю с себя окровавленную одежду: из-за нагрудной пластины выпадает нож, и я понимаю, что забыла, как прятала его между лопатками.

Я разочарованно качаю головой, вспоминая все, что пошло сегодня не так. Я позволила застать себя врасплох, прижать к стене – но хуже всего, что я забыла, какое у меня было оружие. А ведь я могла использовать его, чтобы покончить с этим гребаным монстром. Может быть, если бы я вспомнила, я могла бы спасти Сеннет.

Эта мысль плывет в моем сознании, как отражение луны в моей медленно наполняющейся ванне. Я рассеянно разглядываю пятна засохшей крови на штанах, оставшиеся после порки, а затем перевожу взгляд на потеки крови на груди, не в силах определить, какая ее часть моя, а какая – Гартокса.

Я абсолютно опустошена – приходится прокручивать в голове каждую секунду этого дня снова и снова, чтобы попытаться переварить все, что произошло. Моя жизнь полностью изменилась, и все же я здесь, в купальне Приюта, где все по-прежнему. Я все еще здесь, я – все еще рабыня. Мое будущее по-прежнему туманно. И все в моем мире перестало значить то, что значило до Торгов.

Истертая до дыр тряпка в одной руке, мыло и шампунь – в другой. Я шагаю в теплую ванну. Вода выплескивается за жестяные края, я погружаюсь в остывающую жидкость и надеюсь, что она смоет ужас этого дня. Я яростно скребу свое тело, не трачу ни секунды, смывая липкие остатки смерти и насилия с кожи. Кровь и грязь стекают с меня, в носу и глазах жжет и пощипывает, и второй раз за сегодня я чувствую, что вот-вот сломаюсь.

Не знаю, может, это потому что я чувствую вину за то, что я не смогла помочь Сеннет и Тарии, или из-за жестокости и трагизма их смерти. Или, может, это облегчение от того, что моя жизнь не окончится так, как я полагала. Но я знаю, что не должна сейчас сидеть в этой ванне, пытаясь понять, что делать дальше. Но я все же здесь.

Я здесь, а Сеннет и Тария – нет.

Слезы стекают по моим щекам и беззвучно падают в грязную воду, как будто моя боль поможет очистить ее от крови и страданий. Я кусаю чистую тряпку, чтобы заглушить рыдания – сегодня я не могу проглотить или отмахнуться от них.

Я открываю в своем сознании двери и впускаю ужас того, что случилось с этими рабынями. Что случилось со мной, с другими, что приходили и уходили на протяжении всего моего пребывания в Приюте.

Зловещее лицо Гартокса мелькает в моем сознании, его слова, полные злобы, звучат в голове, и меня трясет. На моей душе появляются новые и новые раны – а она и так уже изранена настолько, что я не представляю, как исцелиться. Я позволила «скорпионам» взглянуть на них одним глазком и даже не знаю почему.

Как только я упомянула, что сделал со мной Тиллео, я открыла дверь в склеп, в который не следовало заходить. И теперь я пытаюсь запихнуть все воспоминания и эмоции, вырвавшиеся на свободу, обратно внутрь, но они не хотят уходить. Наверное, мне не стоит их винить; кто хочет провести всю свою жизнь в клетке?

Впервые за долгое время я пытаюсь пробиться сквозь стену в моем сознании, которая не давала мне пройти дальше той ночи, когда я проснулась в комнате с клетками.

Может быть, это осознание того, что «скорпионы» помнят меня, придает мне сил?

Я тоже хочу вспомнить. Но все тщетно – я не могу вспомнить ничего нового. Как и всегда: все, что было до той ночи, исчезло. Вот она я, и, как бы мне ни хотелось иного, это все, что есть.

Я вытираю глаза, сливаю воду из ванны и снова набираю ее. Я пытаюсь найти утешение в обычных делах, вроде мытья волос и тела. Я буду мыть их до тех пор, пока вновь не появится идеальная маска, скрывающая все, что происходит у меня внутри. Угасающий лунный свет целует мою кожу, заживляя оставшиеся раны, помогая укрепить защиту. Я сижу в прохладной воде и, кирпичик за кирпичиком, вновь возвожу вокруг себя стену. Я дышу, через силу выдыхая всю печаль, пока она снова не превратится в тихий гул в глубине сознания. И тогда я выхожу из ванны и готовлю себя к тому, что будет дальше.

18

Я стою в темной уборной и смотрю на табурет Вилик. Интересно, смогу ли я разломать его так, чтобы никто ничего не услышал?

На стол, за которым обычно сидит Фигг, падает предрассветный свет – он льется из арочных окон. Одежду на полках в дальней части комнаты я еле могу разглядеть. Однако я бесшумно пробираюсь к кучке, из которой Фигг обычно достает вещи для меня, и вытаскиваю оттуда пару кожаных штанов и тунику, нагрудные повязки и нижнее белье. Затем отступаю от стола и начинаю одеваться.

Странно находиться в уборной, когда тут больше никого нет, без Фигг и Вилик, без их суеты и затрещин. Их издевательства и придирки настолько стали нормой для меня, что без них я чувствую себя неловко. И меня это бесит.

Туника немного жмет, но я слишком устала, чтобы выискивать размер побольше. Я берусь за расческу и вожу ею по волосам до тех пор, пока в зубьях не перестают путаться колтуны. А потом я ломаю ее. Табурет, на котором мы вынуждены сидеть и терпеть, пока Вилик тянет и дергает наши волосы, я сломать не могу – меня точно услышат. А вот ее инструменты испортить я в силах.

То, что от них остается, я разбрасываю по всему ее рабочему месту в углу – жаль, я не увижу ее лицо, когда она утром вплывет в уборную и увидит, что случилось.

Я выскальзываю из уборной, у меня на лице играет широкая, самодовольная улыбка. И тут я натыкаюсь на кого-то большого. Тут же я тянусь к кинжалу, спрятанному за поясом на талии, готовая зарезать незнакомца, но останавливаюсь.

– Что ты здесь делаешь? – тихо спрашивает Лето и тянет ко мне руки.

Я поднимаю голову и встречаю взгляд, который я узнаю из тысячи.

Облегчение теплом прокатывается по телу, но я смотрю на женское крыло здания и спрашиваю в ответ:

– А ты?

Позади меня находятся наши купальни, мужчины моются с другой стороны, а их спальни находятся в самом конце коридора.

– Вообще-то, я искал тебя, но тебя не было в спальнях, – признается он, и это одновременно смущает и удивляет меня. Он застенчиво потирает шею, пожимает плечами, стараясь выглядеть непринужденно, но у него ничего не выходит. – Сегодня последний день Торгов, и я просто подумал…

Я изучаю его лицо, но я слишком устала, чтобы хотя бы изобразить заинтересованность. С другой стороны, возможно, моя спальня – не самое удачное место, чтобы дожидаться кары от Тиллео или Ордена Скорпионов. И теперь, благодаря Лето, я окончательно убеждаюсь: пойти в спальню было бы очень глупо – так же, как и думать, что это не первое место, где меня станут искать.

Сейчас такое время – не ночь, но еще и не утро, и стены вокруг нас окрашиваются в сиреневый цвет. Совсем скоро солнце поднимется ближе к горизонту, и кто знает, что случится со мной после этого?

– Хорошо, – мягко соглашаюсь я и, видя удивленное лицо Лето, чувствую, как в груди зарождается веселье.

– Правда? – переспрашивает он, а затем качает головой – мол, зачем он вообще спросил. Затем он хватает меня за руку и тянет за собой. Мы идем по коридору и выходим во внутренний двор Приюта.

Лето даже не думает остановиться, чтобы проверить, нет ли за углом охраны, и я застываю на месте.

Заметив мою нерешительность, он улыбнулся мне через плечо:

– Не волнуйся, недавно охранников сняли с постов. Я встал, чтобы отлить, и в поместье что-то случилось. Всю охрану согнали туда. Вот почему я решил пойти за тобой: отличное время, чтобы ускользнуть ненадолго – все равно никто не заметит. – Лето улыбается, а у меня сжимается желудок: он искренне рад, что все так обернулось, и как бы мне хотелось чувствовать то же, что и он!

Он отворачивается, и на краткий миг я задумываюсь, как выглядят «скорпионы», когда улыбаются. И я не о тех наглых, натянутых специально, высокомерных ухмылках, которыми меня одаривали с тех пор, как я с ними познакомилась. Я о настоящих улыбках во все лицо, светящихся неподдельным счастьем.

Может, это будет моим последним желанием перед смертью от их рук – увидеть их улыбки. Если они, конечно, вообще попытаются меня убить. Не знаю, но честно – какие еще могут быть варианты? Тиллео не собирается продавать меня другим Орденам, а Орден Скорпионов не покупает рабов клинка. А прежде чем меня отправят на рынок плоти, я перережу себе горло.

Лето жестом показывает мне подняться по лестнице на крышу. Я пытаюсь прогнать путаницу мыслей и сосредоточиться на происходящем – я переставляю ноги и поднимаюсь выше по перекладинам.

– Ты знаешь, что случилось в поместье?

– Не уверен, но думаю, это как-то связано с Орденом Медведей. Я наблюдал, как охранники уходят с постов, и видел, как «медведи» спорили с Тиллео у входа. Рабы побежали в конюшню, чтобы привязать песчаных оленей к повозке. Я решил утром спросить об этом Йотту и Таура, поскольку они приписаны к «медведям». Может, они собираются на охоту или что-то в этом роде.

– Может быть, – соглашаюсь я, а в голове вихрем проносится то, что случилось с Орденом Медведей на самом деле.

Неужели они поверили в историю о том, что Сеннет убила Гартокса? Технически так оно и было – я была там, хоть и не могу ни с кем поделиться увиденным. Однако есть маленькое «но»: я пыталась вырвать ему трахею зубами. А что, если я не сумела спрятать следы клыков так хорошо, как думала?

Мне хочется спросить у Лето, не видел ли он с Тиллео и «медведями» Орден Скорпионов. Ведь Скорпиус говорил, что хочет повидаться с хозяином Приюта, однако я решаю не делать глупостей и молчу.

Когда мы наконец добираемся до нашего места, небо светлеет еще больше, и я уже могу сказать, что сегодня будет очень жарко. Воздух густеет, прохлада пустынной ночи исчезает.

Я пригибаюсь ниже, зная, что ограждение на крыше закрывает только ее половину. Разогнуться я могу, только когда мы подходим к караульной в центре. Я вхожу в пыльную комнату: она небольшая, там могут поместиться лишь пара матрасов и табурет. В стенах из песчаника есть отверстия – сквозь них охранники могут видеть весь Приют и прилегающие территории, но охраны тут не было уже больше года.

Видимо, Тиллео чувствует себя в безопасности, раз охранники только прогуливаются по крепостной стене, а также время от времени патрулируют сам Приют. Так что некоторым, самым хитрым рабам клинка, не понадобилось много времени, чтобы занять караульную.

Задев пальцами угол потертого одеяла, что я украла и принесла сюда, я выпрямляюсь. Матрасы и табурет давно исчезли, я наудачу трогаю ногой камень, удерживающий тонкое одеяло, чтобы его не унесло ветром. Удача мне еще понадобится.

Лето хватает меня за талию и прижимает к себе, а затем тоже трогает ногой тот же камушек. Не знаю, наш ли это с ним ритуал, или мы узнали о нем от других рабов клинка, но мы всегда его соблюдаем.

– Мы выжили здесь. – Лето горделиво оглядывает мир вокруг.

Его слова оседают на моей коже словно предупреждение, туман перед редким Корозеанским дождем, и мне хочется сказать Лето, чтобы он поскорее заткнулся и не навлек на нас беду. Хотя все, что случилось или случится сегодня, все равно обернется бедой.

– Я не думал, что Тиллео исцелит тебя до утра, но я рад, что он проявил немного милосердия.

При мысли о милосердии Тиллео из груди у меня вырывается смешок. Как Лето может быть таким наивным?

Я разглядываю его лицо, качая головой, – меня так и подмывает рассказать ему обо всем, что произошло, но я молчу. Мы никогда ничем подобным не делились – так зачем начинать, если после сегодняшнего дня мы больше никогда не увидимся?

– Как думаешь, в какой Орден ты попадешь? – спрашиваю я лишь затем, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

Обычно Лето к этому моменту уже стягивает с себя одежду и делает все, чтобы поскорее избавить меня от моей. То, что он медлит, меня удивляет. С другой стороны, я пришла сюда не ради быстрого перепихона, а чтобы спрятаться. Может, Лето заметил, что я не в настроении?

Но он тепло улыбается мне и наматывает прядь моих волос на палец.

– Обычно ты укладываешь их по-другому, – замечает он, играя с прямым локоном. Волосы кажутся голубоватыми из-за приглушенного света раннего утра. – Думаю, у меня есть все шансы стать членом Ордена Воронов или, может быть, даже Ордена Волков. – Его взгляд ласкает мое лицо, кажется, он пытается получше его запомнить.

– А как же Орден Змей? – спрашиваю я, потому что не могу придумать, что еще сказать, когда он так смотрит на меня.

Что-то новое, тревожное растет между нами. Я отворачиваюсь от Лето, пытаясь понять, что тут происходит, и почему в одночасье все изменилось.

Огромное, неприступное поместье Тиллео стоит вдалеке, башни из песчаника возвышаются над крыльями его резиденции. Солнце готовится пробудиться, и его лучи, отражаясь от башен, рисуют на песке остроконечные тени. Окружающая нас высокая стена скрывает песчаные холмы, простирающиеся так далеко, насколько хватает глаз. По крайней мере, так говорят те, кому позволено выходить за пределы Приюта.

– Я думаю, на этих Торгах они ищут себе девушку, – рассеянно отвечает Лето и придвигается ближе – так, чтобы наши груди соприкасались при каждом вздохе.

Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь истолковать напряженность во взгляде. Свет скользит по нему так, что загорелая кожа начинает светиться. В этот момент он похож на какое-то неземное существо, и если бы я не знала, как все обстоит на самом деле, то подумала бы, что могу найти спасение в этих глазах напротив.

Лето ведет тыльной стороной ладони по моей щеке.

– Ты прекрасна, Осет, – начинает он, но я его прерываю.

– Какой-то охранник снова дал тебе подышать той травкой? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал игриво, но вряд ли он мне поверил – вся эта ситуация начинала действовать мне на нервы.

Это не про нас: в наших с Лето отношениях нет никакой мягкости или поэзии, а он сейчас ведет себя так, будто я – какая-то идиотка, которой нужны одобрение и восхищение. Но я никогда не нуждалась в красивых словах и пустых обещаниях.

По моей спине стекают капельки пота, но это не связано с восходом солнца или тем, что в ближайшее время оно нагреет пустыню до температуры не только неприятной, но и опасной.

Я разглядываю мужчину, который помог мне найти себя, хотя я чувствовала себя такой потерянной, что думала, будто меня уже не спасти. Рассматриваю прямой нос и волевой подбородок, губы, благодаря которым я сумела вернуть самоконтроль и найти силу в том, что происходит между мужчиной и женщиной – когда они оба этого хотят. Я получала удовольствие от его крепкого тела и смогла выжить в этом месте.

И вот сейчас Лето смотрит на меня сверху-вниз, его бровь подрагивает, я замечаю намек на нервозность. Зачем бы ему разыгрывать этот спектакль с комплиментами – он ведь знает, что они мне никогда не были нужны? Я подозреваю, что в его объятиях меня ждет предательство, поэтому спрашиваю:

– Что Тиллео тебе пообещал? – И в этот момент все притворство и недомолвки между нами исчезают.

Я делаю шаг назад и небрежно опускаю руку, чтобы достать спрятанный за спиной кинжал. Янтарный взгляд Лето следует за моей рукой, и я, не желая себя выдать, замираю.

Он вздыхает и потирает шею:

– Зачем ему что-то обещать мне, если он может просто приказать? – Жар, наполнявший его слова и движения, исчез, будто его и не было вовсе.

Лето прав, но что-то в его лице говорит мне, что это был его выбор, а не приказ Тиллео.

– Сегодня тебя выставят на Торги, – напоминаю я ему. – Тиллео знает, что посылать кого-то за мной – это риск. Он обязательно пообещал бы тебе награду, чтобы ты был сговорчивее; мы оба это знаем.

И если Тиллео приказал кому-то убить меня, он бы выбрал раба клинка, который с большей вероятностью преуспеет.

Согласно таблице достижений, лучшим выбором был бы Харш, а не Лето. Однако недавно Харш узнал, что я гораздо опаснее, чем он полагал. А Лето этого не знает… пока. Я же отлично его знаю – он идет на риск, только когда это выгодно ему.

Я осторожно тянусь к кинжалу, стараясь не привлекать внимания Лето, и продолжаю говорить – мне нужно еще немного времени, чтобы наконец добраться до оружия:

– Думаю, я заслуживаю знать, что Тиллео предложил тебе за мое убийство.

Лето убирает руку с шеи, и что-то в моей груди обрывается: я слишком поздно понимаю, что он потирал шею не потому, что нервничал, – за спиной у него была спрятана чакра[6]6
  Чакра – индийское метательное оружие. Представляет собой небольшое плоское металлическое кольцо, отточенное по внешней кромке. Чакры вращали вокруг указательного пальца руки и бросали в неприятеля.


[Закрыть].

Идеально круглое лезвие вонзается в меня, свой кинжал я достать так и не успела.

Я закрываюсь рукой, чтобы не дать Лето вонзить чакру мне в горло, и лезвие разрезает предплечье до кости. Внезапно другая чакра врезается глубоко в мое нутро, и я задыхаюсь от шока.

У него их было две.

Лето умудрился спрятать за спиной целых два смертоносных орудия, а теперь они оба оказались во мне.

– Любой Орден, который я захочу, – пыхтит он в ответ, пытаясь вытащить наточенный круг из моего живота.

Я хватаю его за руку и прилагаю все силы, чтобы остановить его и оставить чакру там, где она есть – я знаю: если Лето вытащит ее, он меня на кусочки порежет.

Когда мы дрались друг против друга или просто тренировались, я всегда позволяла Лето думать, что он сильнее меня. И я вижу в его решительном взгляде удивление – он внезапно осознал, что это не так. Он тут же перестает бороться за чакру, торчащую из моего живота, и нацеливается на ту, что осталась в руке.

Но прежде чем он успевает вынуть чакру, я подтягиваю его ближе, стараясь не думать о том, что лезвие в животе творит с моими внутренностями. И как только Лето сталкивается со мной, я выпускаю клыки.

Мы показываем друг другу свои истинные лица, монстров, что таились в каждом из нас все это время. И я наслаждаюсь ужасом на его лице при виде моих клыков.

Я впиваюсь в горло Лето, и крик, что пытается вырваться из него, превращается во влажное бульканье. У Лето нет плотных мышц, защищавших шею Гартокса, и я чувствую, как под моими зубами трещит его горло.

Слишком быстро. Горячая кровь брызжет в стороны, проливается в мое горло и заливает грудь. Мои клыки разрывают что-то жизненно важное в шее Лето, кровь раскрашивает красным потолок и стены заброшенной караульной.

Он сразу же слабеет, его попытки защититься, оторвать меня от себя замедляются, пока не превращаются в слабое подергивание.

Я пью Лето до тех пор, пока его тело не обмякает, становясь слишком тяжелым, чтобы я смогла удержать его в руках. Ко вкусу его крови примешиваются предательство и смерть.

Я делаю еще один глоток и отрываю пальцы Лето от лезвия, торчащего из живота, а затем отпихиваю его от себя. Он врезается в стену и падает, оставшаяся кровь растекается под ним, жизнь утекает из него с последними предсмертными спазмами. По всему моему телу прокатывается пульсирующая боль, от чего напрягаются мышцы живота.

Я издаю тихий стон, чудовищные раны вспыхивают огнем. Я вытираю рот, но слишком поздно вспоминаю, что моя рука тоже изранена и кровоточит.

Жестоким рывком, забирающим из меня последние силы, я выдергиваю чакру из руки и отшвыриваю подальше, она со звоном падает на пол.

Я пытаюсь сделать хоть шаг, уйти прочь из караульной, но вскрикиваю и замираю. Чудовищная боль вновь пронзает меня, и я быстро понимаю: я не то что не смогу спуститься по лестнице и отправиться к лекарям – я даже дойти до нее не сумею. Думаю, позвать на помощь, но все охранники ушли, а остальные в Приюте трижды подумают, прежде чем отправятся на поиски источника криков или мольбы. К тому же, я даже не знаю, помогут ли мне лекари – вдруг Тиллео уже приказал им отказать мне в помощи и просто дать умереть?

В горле встает дрожащий всхлип, и я решаю сделать то, чего, вероятно, делать не следует. То единственное, что может меня спасти. Так что я отступаю в тени и прошу темноту отвести меня к ним.