Текст книги "В страхе прозрения"

Цветная капуста в томатном соусе

Однажды, усилием мысли, раскрыв невероятную силу языка, и, кроме того, изучив целый ряд его фантастических свойств и уяснив для себя такой интересный факт, что если немного преувеличить – усилием воли или того же разума – этой силой, немного сыграть не по правилам – позлоупотреблять, вдохновившись войти во вкус и почувствовать его – ограниченный лишь фантазией – потенциал, виртуозно поигрывая произношениями, акцентами, всевозможными оборотами и даже – изредка – прибегая к чистой воды аллегории, то язык этот может привести не только в столицу родины Гоголя, но даже и в такие скрытые от внимательного взгляда места, о существовании которых даже и не подумаешь, что они вообще могут быть… Так вот, особо не увлекаясь и по возможности держа на привязи этот «мясистый снаряд во рту», соблюдая правила использования его грандиозной силы, Алекс прогуливался по солнечному городу.

Нагулявшись вдоволь и почувствовав вдруг лёгкий голод, он завернул за угол, прошёл один дом, второй, снова за угол, прошел через двор, перешёл дорогу, спустился по лестнице, вновь повернул за угол дома, прошёл через арку, скрылся за очередным углом и вскоре оказался прямо перед дверями супермаркета «Славянский Базар».

– Если бы хлеб продавали у кассы, были бы супермаркеты такими же полными?.. – думал Алекс, пробираясь к хлебному отделу. – Только мухи бы и ели залежавшиеся просроченные конфеты… А так, вон – раскупают потихоньку…

Пробравшись через все отделы магазина к самому дальнему, и взяв там, самую тяжёлую по весу и самую дешёвую по цене, буханку самого полезного – судя по заявленному на этикетке составу – хлеба, взгляд его вдруг поймал курицу. Большая, толстая птица, медленно проворачиваясь вокруг своей оси, волнительно парила в клубах горячего пара и, несмотря на стекло, сильно била по носам людей, отчего и привлекала к себе их взгляды. В своём аппетитном горизонтальном положении, покрывшись румяной корочкой сплошь усеянной ароматными специями, «звезда отдела» жаром источала манящие благоухания и…, как следствие, – завлекала в отдел голодную толпу из соседнего – хлебного. Тут же, на «подтанцовке» у «звезды», в одном с ней стиле и цветовой гамме, за стеклом, но в холодильнике, в таком же аппетитном горизонтальном положении лежали всевозможные копчёности, варённости, охлаждённые жарености, разнообразные сорта колбасных деликатесов и все вместе тоже пытались благоухать.

– Бедная курица… Когда-то, с усилием, с надеждой, вылупилась она из яйца и жёлтым цыплёнком радовалась жизни…, мошек ловила… – лишь сострадательно вздохнул Алекс, в ответ на её завлекающие «вкусные аргументы».

Привычный процесс круговорота людей в супермаркете, соблюдая заведённую закономерность, протекал своим чередом отделов: далее голодной толпе, находящейся под глубоким впечатлением от «куриного представления», предлагалась консервированная рыба и молочные продукты. Но Алекса почему-то вдруг потянуло в бакалейный отдел к полкам с кондитерскими изделиями.

– «Юбилейное», город «N», – внимательно рассматривая пластиковую упаковку, и изучая громадный набор всевозможных перемешанных разноцветных ценников, выискивая в них «причинно-следственную» связь и соответствие логическим нормам, выбирал Алекс печенье, – «Юбилейное», город «NN»…, «Юбилейное», город «Столица»…, «Юбилейное», город «Вторая Столица»… Интересно кто кому здесь платит за использование бренда?.. О, ужас…, это должно быть творческий кризис… – подумал он, взяв в руки очередную пачку печенья, но в бумажной упаковке, которую в последний раз видел ещё в советские времена, среди конфет, в новогоднем «подарке», – и это тоже «Юбилейное»…, «великий и могучий», а на названия для печенья скуп… А!.. вот, оказывается, в чём дело: село «Юбилейное»… они-то может быть и вовсе не знают о бренде…, соригинальничали – назвали в честь родного села…, а село-то оказывается и было названо в честь… А вот это вот что-то новое… Да, это как раз то, что надо: «Неюбилейное», город «Стерск»…, ну хотя бы так… – взял печенье и, вспомнив о последней, выпитой с утра, ложке кофе, подошёл к противоположному стеллажу. Взял самую большую банку, и хотел, было отправить её в корзину, как вдруг остановился и просто оцепенел, увидев шокирующий размерами – пластиковый пакет с застёжкой призванной сохранить аромат растворимого напитка. Застыв в удивлении, Алекс думал: – Какую же лучше взять?.. – лучше больше да дешевле… – рассчитывал и делил цену на «количество чашек»: – Значит, в итоге получается, что пакет выгоднее банки… – подумал ещё и «в итоге» положил в корзину и пакет, и банку: – На полгода должно хватить… – взглянул в корзину, и врезалась мысль: – Какая-то кофейная болезнь начинается… – поставил банку на место, а про пакет подумал: – Надо будет поэкспериментировать… и проверить «на вшивость» этот «маркетинговый ход»…, что-то здесь, кажется мне, подозрительным… – и, не соблюдая правильной циркуляции людей, броуновским движением из отдела в отдел пошёл он дальше по магазину, приближаясь к выходу.

– Чего же мне ещё надо?.. Ах да! – пошёл в следующий отдел и взял там банку томатного соуса. – Это взял, это тоже есть и это не забыл, а!.. точно, вот же что ещё, – вернулся обратно и взял какую-то бутылку очень похожую на банку. – Кажется, всё взял…, нет, что-то вроде бы пропустил…, ведь что-то ещё надо было… Точно!.. самое главное чуть не забыл! – снова вернулся в бакалею, направился к большому открытому холодильнику, – где лежали овощи, пельмени, котлеты, желудки, кишки, слизистая печень, обнажённое, обливающееся кровью сердце, огромная свиная голова… и порционные механически общипанные цыплята-бройлеры, – но шёл не как обычно, а почти бежал, смотря при этом в противоположную от холодильника сторону в стеллажи с чаем. Но не успел дойти до места, как вдруг споткнулся об какую-то коробку и на полном ходу – потеряв равновесие – полетел, но падал недолго, оттого что тут же – вполне удачно и даже мягко – наткнулся на приятной наружности девушку, выкладывавшую товар на полки. В затянувшемся мгновении тесного контакта, разглядывая зелёные роговицы гипнотических глаз мерчендайзера, Алекс «почти быстро» пришёл в себя:

– Простите, я не случ… то есть спец…, в смысле я не хотел…, понаставили коробок на дороге, сами же и виноваты, что провоцируете.

И не дожидаясь от, вдруг потревоженной, девушки возможного ответа, взял какой-то пакет из холодильника и скрылся по направлению к кассе.

В страшном месте расчёта, выразив на лицах глубокую задумчивость, в ожидании толпился народ. Привычно пройдя к самой дальней кассе – где всегда меньше всего людей – Алекс встал в длинную очередь, но, в то же время, продолжал следить за другими: часто в правилах встречаются исключения, кроме того, важно учитывать и человеческий фактор.

Прошло минут десять, очередь, почти не двигаясь, стояла на прежнем месте. Не прошло и часа, и вот уже показались зубные щётки. В блестящих красочных упаковках, в несколько рядов, так и маячили перед глазами Алекса. Совершенно новые, свежие, чистые – так и лезли в корзину. Тут – уже в голову – полезли мысли о том, что надо бы заменить ту свою старую, уже изношенную, уже почти стёршуюся, потрёпанную и уже совершенно не справляющуюся с работой:

– Действительно, надо бы уже, а то та совсем не чистит…, или всё-таки подождать ещё?.. Хотя стоматологи рекомендуют каждые три месяца менять… Так значит заменить?.. – размышлял Алекс, и тут же в мыслях его предстал седой старик стоматолог: – Обязательно заменить!.. Нельзя ждать! Зубную щётку надо менять каждые два месяца! – Как?.. Уже два?.. Так раньше же три было?!.. – Ну так это раньше было! А теперь, видишь ли, экология портится: парниковый эффект – ледники тают! Так что два! Два месяца и не более!.. Бери! Бери!.. – Ну, раз ледники уже тают…, пожалуй, возьму… – Не пожалеешь! – украдкой шептал стоматолог, в то время как – сразу две – новые щётки вползли в корзину. – Три бери! Три!.. Киотский протокол провалится! Ледники будут таять, а белые медведи на глазах вымрут!.. Бери сразу три! Щас всё раскупят, и тебе не достанется!.. – не унимался стоматолог.

Очередь всё стояла и улиткой ползла к выходу. Показались штабели шоколадных батончиков и стопки плиток. Тут же и всплыли в мыслях кадры снятые высокоскоростной камерой (смотреть в режиме замедленной съёмки): орехопад из громадных фундуков, медленно-медленно падает…, падает…, и всё ещё падает…, и вот бурный ручей из орехов волной хлынул и лавинообразный поток летит прямо в камеру, из потока – медленно-медленно вращаясь – вылетает самый крупный – размером с грецкий…, нет, как марокканский мандарин – орех, летит в камеру…, летит, всё приближается… и вдруг раздаётся хруст, фундук лопается на две большие части, замедленный бурный поток из мелкого жаренного арахиса, неожиданно врезается в ручей фундука, смешивается, заворачивается вихрем, волной всё это подхватывает и раскрывая содержимое громадного фундука, преподносит всё в камеру… Но тут – обязательно справа на лево – внезапно хлынул расплавленный горячий шоколад, тёмные брызги накрыли ореховую массу, а дольки фундука – медленно-медленно – смыло за экран…, камера устремилась за «главным героем» и… стремительно, бушующей рекой, врезается – с лева направо в шоколадно-ореховую массу – молочное цунами… Всё закрутилось, завертелось, перемешалось и… – медленно-медленно – долька фундука всплыла и невесомо воспарила над хаосом потоков, вслед взлетели молочно-шоколадные брызги…, но тут съёмка начала ускорятся – всё быстрее, быстрее, быстрее… – и в миг вся масса завернулось в обёртку и оказалась в штабелях батончиков в коробке у кассы. Три батончика и две плитки шоколада – таинственным образом – оказались в корзине у Алекса.

Очередь продолжала стоять и, волнообразно пульсируя дождевым червём, с трудом пробиралась на свет улицы. Прошло ещё минут пять, и, от нечего делать, Алекс стал подсчитывать точную стоимость всех покупок.

– Бездумно тратить – это вроде и называется расточительство!.. – вспыхнула мысль от сложившейся в итоге суммы. – Да у меня, слава Богу, и нет столько… Зачем мне этот шоколад?.. Фу… гадость какая-то… – рассмотрев обёртку плитки и найдя в коллаже натюрморта подозрительный рисунок изюма, очень похожего на таракана, вернул её обратно в коробку, тут же сразу, вслед за плитками отправились и все три батончика, между которыми затесалась какая-то баночка вроде бутылочки и пачка «Неюбилейного» печенья.

– Да зачем мне три щётки?.. И одна хватит… Да, если честно, так-то и старая ещё хоть куда!.. – благополучно вместе с шоколадом, вернулись на место зубные щётки. – Пусть, хоть и не надолго, приостановится производство пластика…, а потом пусть также сократиться нефтедобыча…, а там, вероятно, вместе с этим и сократятся парниковые выбросы…, и, как следствие – ледники перестанут таять…, а белые медведи проживут ещё пару десятилетий… Да – всё так… Отчего же я раньше об этом не подумал?.. Ещё чуть-чуть и стал бы соучастником убийства медведей. Верни щётку – спаси белого медведя!..

Вовремя одумавшись и спасши медведя, наконец, подошла его очередь рассчитаться за накопленные «богатства», среди которых остались лишь хлеб, банка соуса, кофе, да какой-то пакетик. Продавец взяла деньги, и даже пакет не предложила, а скорее закрыла кассу на перерыв и – к великому возмущению стоящей за Алексом толпы людей – куда-то удалилась. А «спаситель медведей» наконец-то вышел на свет солнечной улицы.

В крупных «маркетах», отходя от касс – по пути к выходу – невозможно не заметить такой, столь замечательный, ракурс – интересную параллель с молочной фермой, что две фотографии можно поставить рядом и опубликовать в специальном издании в разделе развлечений – в стиле игры на внимательность: «найдите 10 различий».

Пробравшись сквозь высокие стены домов, узкие закоулки тёмных дворов, всевозможные арки, места отдыха и парки, неожиданные тупики, кусты, заборы, балюстрады, предательски приоткрытые канализационные люки, оставленные без присмотра вырытые глубокие канавы – без всякого ограждения, доверху залитые горячей водой – и просто ямы, Алекс, наконец, пришёл домой.

Домом была небольшая двухкомнатная квартира на седьмом этаже девятиэтажного крупнопанельного дома. Одну из комнат снимали, таинственные – так ни разу не показавшиеся – жильцы: дверь в эту комнату была закрыта и опечатана пожелтевшим листком, на котором была надпись: «Ушли, когда-нибудь будем. Ждите!». В первое время жительства на квартире, последнее – тревожное, усиливающееся восклицательным знаком – слово записки не давало покоя и просто сводило с ума, но со времени заселения прошло уже больше года, и Алекс даже и не вспоминал уже о её существовании.

Придя домой, Алекс, первым делом, приступил к запланированному эксперименту: распечатал большой пакет и осторожно стал пересыпать его содержимое в, опустевшую с утра, большую банку из-под кофе. В исследовании «кофейного явления», для чистоты эксперимента, Алекс ориентировался не на «количество чашек», а на объём в граммах: согласно цифрам указанных на упаковке выяснялось, что пакет больше банки почти на треть (28%). И какого же было его удивление, когда содержимое пакета полностью вошло в банку…, и даже немного места осталось.

– Маркетинговый ход, маркетинговый ход… – всё ложь! Обман!.. Железные банки в системе фасовки просто поменяли на дешёвые пластиковые пакеты, а вместо 30% кофе добавили 30 рублей стоимости. А ещё самый раскрученный кофейный бренд мира…, не постеснялись даже заботящуюся птичку нарисовать… – на психику давят… тьфу!.. Да, а кто теперь стесняется?.. У всех заведена легальная система: система сбыта – «маркетинг» – непонятное иностранное словечко, а на деле легальный – политкорректный аналог – для обозначения такой…, – как там училка-то говорила?.. – идиомы что ли… как: «ободрать как липку» – оптимизация продаж, эффективный способ организации: как продать минимум, но с максимальной выгодой… – обмани здесь, подкопай там, да так чтоб никто не заметил подвоха… – самая действенная оптимизация… «Чтоб вас дети так «оптимизировали»!.. – не огорчаясь, чувствуя торжество победы над «заботливой птичкой», от успешного разоблачёния её наглой лжи, Алекс с наслаждением скомкал пакет, бросил его в мусор и в хорошем настроении, раскрыв тот самый пакетик из холодильника, занялся приготовлением ужина, завтрака и обеда на ближайшие два, а то и три дня.

В высокой кастрюле варилось несколько клубней картофеля, которые вскоре должны были обратиться в одно пюре. По соседству с кастрюлей, выпуская тонкие струи пара из-под дрожащей крышки, стояла глубокая сковородка, а в ней, источая приятнейшее веяние аромата, утопая в кипящем блаженстве вкуса, жарилось то, чего вкуснее нет в мире – обильно приправленная острыми специями и жгучей томатной пастой, разрубленная на крупные сочные куски – цветная капуста.

Алекс был вегетарианцем. Вегетарианцем – то есть он с удовольствием, не задумываясь, съел бы и мясо, если бы оно вдруг оказалось в морозильнике, но мяса там не было специально, а лучше сказать – принципиально, а были лишь его растительные заменители. Потому что в-пятых, быстрее готовится и меньше возни с приготовлением, в-четвертых, нет необходимости приобретать зубочистки, в-третьих, разница практически незаметна, во-вторых, хороший, но конечно не лучший, способ немного сэкономить не только время, но и некоторые средства. И, во-первых, каждый раз, проходя в магазине мимо мясного отдела, ему вдруг вспоминались добродушные, ни в чём не повинные, в самое сердце и в самую душу проникающие, с детским наивно-доверчивым и вопрошающим взглядом – глаза белой утки, и тут же, по ассоциативной цепочке: нежное мычание годовалого телёнка, игривая прыгучесть маленьких ягнят, жёлтые комочки цыплят со всех сторон выглядывающие из курицы, и прочее, и прочее, что живёт и просто радуется, что живёт.

Поэтому, собрав и сжав всю свою волю в кулак, он старался, чтобы в морозильнике не было ничего лишнего, но чтобы обязательно находилась разрубленная на крупные сочные куски – любимая и желанная – цветная капуста и иногда грибы.

Вскоре приготовленный ужин оказался в глубокой красной тарелке на маленьком, но высоком, кухонном белом столе. Разрезав ржаной хлеб и сев за стол, он взял большую мельхиоровую ложку и, погрузив её в пылающее ароматом содержимое блюда, принялся обдумывать задание по журналистскому мастерству.

Часть II. Прорыв

И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых.

Исаия. 29:18

«Спокойная ночь»

Заканчивая свой ужин, Алекс почувствовал нечто, удивительно сильно его поразившее. Почувствовал что-то неопознанное здравым рассудком, что-то непостижимое и необъяснимое то ли с ним самим, то ли с тем, что было вокруг него. Не постижимое, но всё же замеченное. Неизвестно по какой причине возникло вдруг странное, непонятное ощущение. Может оттого, что каким-то невероятным образом удалось увидеть цвет, который человеческий глаз разглядеть не способен, или же услышать звук, не воспринимаемый человеческими ушами, а может оттого, что сам мозг стал иначе обрабатывать информацию о воспринимаемой органами чувств окружающей действительности. Совершенно непонятное явление заметил он вокруг себя, и странное впечатление возникло внутри. Он всерьёз стал о чём-то думать, но не о задании, он сам не понял, о чём сейчас подумал и думал ли вообще о чём-нибудь. Был ли он минуту назад и, была ли вся его прожитая жизнь на самом деле и что это такое сейчас вдруг начало происходить. Как будто он только что появился в этом мире и всё что он видел, воспринималось не то, что по-новому, а скорее, как совершенно чужое и неизвестное, как что-то не оправданное своим существованием, как то, чего не должно быть вовсе. Тут неожиданно Алекс почувствовал, что на кухне он не один и, что какая-то тёмная фигура стоит у окна за его спиной. Но мгновение спустя странное ощущение также неожиданно прошло. Осталось, однако, словно какое-то беспокойство, словно какая-то тревога появилась, но неизвестно за что. Затем он случайно вспомнил и задумался о том, что нечто подобное произошло, когда ему было лет двенадцать и возникло то странное впечатление при попытке разобрать и найти ответ на сложный для него в то время вопрос, касающийся проблемы «существования мира». Но здесь, совершенно без каких-либо оснований и видимых причин, он впал в это странное необычное состояние.

Затем Алекс обратил внимание на абсолютную тишину вокруг, которой раньше он никогда не замечал, и которой, как он подумал, вовсе не должно было быть в это время. Совершенная – сверхъестественная тишина вечером в будничный день казалась невероятным и удивительным явлением. Как зрители в кинотеатре увлечённые фильмом, жители дома, будто бы также синхронно наблюдали за чем-либо, оставив все свои шумные дела, или же вовсе ушли из этого дома по общему и важному для всех делу. И только один Алекс по-прежнему сидит за столом на кухне, и ни о чём даже не подозревает.

Далее он подумал об инфразвуке, который может вызывать панический страх, но, тут же, отметил, что никакого страха он не испытывал. Затем мелькнула мысль о том, что впал он в какое-то редкое – пограничное с реальным видением мира – состояние, о котором ничего не известно, как например состояние дежавю. Потом вспомнилось и подумалось о том, что, может быть, оказался он в эпицентре пространственного или временного искривления. После чего, решив скорее уйти от этого странного остаточного явления и выйти из непонятного тревожного состояния, резко, словно в дверь позвонил кто-то, кого он давно ждал, встал со стула, и, наполнив чайник холодной водой, поставил его на ближнюю конфорку, сильно при этом ударив чайником по газовой плите. Тишина была нарушена, и постепенно всё вокруг вновь стало оживляться и принимать прежний вид и порядок вещей. Вновь заработал остановившийся холодильник, где-то в глубине дома от включённого крана загудели трубы, с улицы едва слышно начали доноситься крики людей и шум машин. Алекс включил радио, сделал звук громче чем обычно и открыл окно. Всё внутри и снаружи стало обретать свои привычные очертания и пару мгновений спустя ощущение странного явления исчезло окончательно, оставив лишь неглубокий след своего присутствия в памяти подмастерья аллегорий…

Пройдясь немного по тесной кухне и убавив звук радиоприёмника, Алекс подошёл к окну. В распахнутое окно вливался тёплый сентябрьский вечер. Не ослепляющий, приятный для глаз, насыщенный красной краской диск солнца висел над крышами домов. Кубизм жилых сооружений, слившись в единый серый массив, словно цепь горных вершин, составлял изломанную линию горизонта. Высоко парящие в чистой синеве неба редкие перистые облака, губкой впитывали красную краску и нижней своей поверхностью проливали на землю частично отражённый солнечный свет, но уже немного бледными оттенками красного цвета. Плавно пролетающие над головой и мягко приземляющиеся на крыши домов голуби, гармонично дополняли картину города и прекрасно исполняли свою роль, соединяя красочный простор неба с материальным серым миром.

Алекс понимал, что закат солнца – особенно за городом – эффектное явление, но никогда раньше он не обращал внимания на замеченную только сейчас, совершенно удивительную и даже уникальную особенность красочного заката. Из-за чего же произошла эта столь очевидная перемена в восприятии окружающей Алекса жизни мира, он и сам не мог понять. Может оттого, что до этого времени просто не был способен по-настоящему и глубоко чувствовать и воспринимать эту невероятно сложную, но чудесно упорядоченную жизнь природы. Словно слепым червём обитал в земном мраке, неосознанно проживая свою жизнь в плену не понятных, но добровольно, им самим же, принятых правил, предрассудков и традиций. А может ещё по каким-либо не известным ему причинам. Но теперь, впечатлённый красотой мира, он долго стоял и наслаждался этой живой игрой безумно ярких красок живописной картины. Особенно сильно его восхищала верхняя часть городского пейзажа.

Уходящее солнце уже соприкасалось с крышами дальних домов, и вскоре должно было полностью упасть и погрузиться в серую кубическую массу, оставив вместо себя лишь звёздную пустоту тёмной ночи.

Провожая своим увлечённым взглядом, поразительный, теперь по-настоящему чудесный, светящийся красный круг – чья привычная и незаметная жизнь играет такую неоценимо-громадную роль в существовании целой цивилизации – Алекс почувствовал как со всех сторон, тихо и мягко подступает очередное загадочное, какое-то глубоко-тоскливое волнение. Которое тут же, медленно возрастая в своей силе, стало перерастать в приятное ностальгическое, с едва испытываемой сладковатой крупицей печали, состояние, в которое постепенно он погружался всё глубже. И, несколько мгновений спустя, волна переживаний, обратившись в бурный поток смешанных чувств, захлестнула его уже целиком. Отчего он с головой погрузился в неизведанную тёмную глубину ностальгии, бесследно утопая в её вязкой густоте.

Словно оказавшись в раннем детстве, с присущими тому времени впечатлениями, он снова смотрел на мир тем прежним взглядом, и чувствовал окружающую его реальность точно такой же, какой она воспринималась много лет назад. Казалось, что красота вечернего неба вернула и раскрыла давно забытые, самые ранние – «реликтовые» ощущения, позволила вновь увидеть и почувствовать всё, что происходило сейчас вокруг Алекса, чистым детским восприятием, которым когда-то только начинал познавать, что представляет собой этот полный тайн и нераскрытых загадок окружающий его мир.

Нахлынувшие столь приятные ностальгические волнения становились ещё более глубокими и насыщенными от знакомого, едва уловимого запаха из далёкого прошлого, запаха старинного жилья – запаха кухни, где было приятно и хорошо, где была радость и не было гнетущих проблем и забот – запаха из «легендарного» детства…, и тихой музыки, которая казалась в этот момент какой-то мистической и словно несла с собой нечто таинственное. Музыка эта буквально заливала окружающее пространство, связывала его в одно целое и словно воздух проникая, заполняла всё, что было вокруг Алекса и что было внутри него. Глубоко погружённый в свою ностальгию, он не разбирал ни единого слова из этой песни, но гладкая мелодия музыки в ней просто околдовала его.

Это была незнакомая ему, и совершенно неожиданно появившаяся в радио-эфире на популярной волне, малоизвестная песня уже несуществующей музыкальной группы, точного названия которой он вспомнить не мог, но припоминал, что в названии этом что-то было связанно с кинематографом. Сама же песня, которая в любое другое время, скорее всего, показалась бы самой простой и вполне себе обыкновенной, называлась – «Спокойная ночь».

С окончанием мистического музыкального сопровождения Алекс, наконец, стал выбираться из неожиданно захлестнувшего его потока смешанных приятных чувств и ностальгических волнений, потрясших его как никогда сильно, и продолжал неподвижно стоять у окна, всматриваясь в даль неба – вслед скрывшемуся солнцу.

В высоте ещё синего неба быстро чертилась белая полоса, перед которой неслась маленькая, едва заметная, крылатая фигурка – высоко взлетевший, быстрый самолёт спешил за увядающим цветком заката…

Вместе с тем уже стало темнеть, и совершенно почерневший жилой массив стал окрашиваться различными цветами и оттенками электрического света. Загорались жёлтые лампы, показывались красноватые оттенки, оранжевые, где-то из-за закрытых плотных штор появлялись сиреневые цвета, малиновые, из-за лёгких тюлевых занавесок вспыхивали белые лампы дневного света с оттенком синего цвета. Всё это обладало своей жизнью, дышало, двигалось, менялось во времени: периодически то гасло – чернело, то вновь зажигалось красочным разнообразием цветов. Небо над головой оказалось уже почти чёрным, и сквозь появившуюся лёгкую мглу городского смога стал пробиваться свет самых ярких звёзд. Всё вокруг, меняясь совершенно до неузнаваемости, погружалось в царство тёмной ночи.

Пару минут спустя синее пламя вновь согревало остывшую воду в чайнике. Алекс, развернувшись, сидел за кухонным столом напротив газовой плиты и, желая продлить и дополнить странный вечер нереально ярких впечатлений и бурной синестезии ещё чем-нибудь необычным, специально не включал свет. Он внимательно наблюдал за ровным пламенем горящего газа, слушал его тихий диалог с чайником, а в самом сознании Алекса в это время кружился вихрь всевозможных глубоких мыслей, чего не происходило уже очень давно. В сумрачном освещении кухни, словно наслаждаясь самим движением мыслительных процессов, он передумал практически обо всём, что ему пришло вдруг в голову. Но на задании по журналистскому мастерству он всё никак не мог сосредоточиться и оно, как-то само по себе, откатилось на задний план и даже вовсе выкатилось за пределы памяти.

Размышляя и периодически организовывая себе чай, заваривая его прямо в чашке, взгляд его остановился на часах: зелёное свечение в очередной раз символизировало, о том, что время было – «1:07». Это странное, подозрительно случайное явление, каким-то неразгаданным символом преследовало его уже на протяжении многих лет. Возникало не мало гипотез о сущности этой странности, главная из которых вылилась в идею о символичности извне, в противоборстве внутренних сил, говорило о месте его, о направлении в пути, о верности роли в жизни, минутой времени – цифровым знаком – передавало состояние «души» Алекса. Но все эти мысли возникали сами собой и были не всерьёз, да и проверить гипотезы не представлялось возможным. Случалось даже, что в течение нескольких дней подряд, в тот момент, когда он «поздним вечером» смотрел на часы, время было одно и то же – семь минут второго часа ночи. Но в это время его не клонило, ни ко сну, ни к дремоте, ни к какому-либо другому способу ухода от реальной действительности. Однако в задумчивом сознании его вдруг вспыхнула мысль, что утром рано вставать, и эта необходимость заставила отправиться в спальную комнату.

Немного подумав, взвесив все «за» и некоторые «против», предположив и убедившись – будильник был поставлен с примерным расчётом на 8:07.

Всматриваясь в отблески стеклянной люстры, усталые его глаза расслабились, и створки век медленно сомкнулись. После чего он тут же, неожиданно для себя, испытал, как когда-то в далёком детстве, столь сильное и столь же приятное, желание сна, что противостоять ему не было ни сил, ни желания. Заснул он удивительно быстро…

Глаза Алекса резко открылись. Тёмная комната едва освещалась проникнувшим из окна светом улицы. Была обыкновенная тишина ночи. Он лежал на спине, голова, руки и ноги его были выпрямлены вдоль металлической койки. Тихо, спокойно и неподвижно он смотрел на дверь…

Но внутри него был ужас. Чудовищной силы страх объял его целиком. Кошмар в это время царил в его растерянном сознании. Он смотрел на дверь, точнее на дверной проём, потому что дверь была открыта. Дверь, которая всегда закрывалась на ночь перед сном, сейчас, по какой-то неведомой причине, была открыта. А в самом дверном проёме стоял беспросветный мрак.

Чёрное прямоугольное пятно вместо белого цвета двери, нависло перед ним, и, словно рассеиваясь, постепенно проникало в комнату, заполняя её темнотой ещё большей. То ли воображение здравого рассудка, то ли безумие уродливых сновидений рождало движущиеся тёмные фигуры, которые быстро и беспорядочно вылетали из чёрного проёма и разрезали всё видимое на бесчисленное множество дрожащих фрагментов. Где-то очень далеко в сознании его мелькнула мысль, что дверь всегда закрывалась сама по себе и ни в каком случае не может быть открытой, но теперь она была распахнута, и словно кто-то невидимый держал её. Он продолжал смотреть в дверной проём и всеми силами пытался отвести свой пристальный, затягиваемый тьмою взгляд, но не мог. Словно заворожённый каким-то необычным, увиденным впервые в жизни явлением, он смотрел в переполняемый ужасом – мрак проёма, продолжая испытывать сильные чувства. Попытки проснуться были бесполезными, и он не понимал, сон это или всё происходит на самом деле.

Абсурд, паника, хаос охватили им всецело. Сознание его будто бы отделилось от неподвижного тела, над которым он больше не имел никакой власти, даже глаз своих он не мог заставить двигаться. Всё его тело было словно каменным. Не чувствуя подвижности в суставах он силился хоть немного пошевелить ногой, или хотя бы приподнять руку, едва согнув её в локтевом суставе. Но чем сильнее он пытался сломать окаменевшую свою плоть, чем больше он силился испытать спасительную силу свободного движения, тем ярче разжигался в нём ужас. Вспыхивая, он порождал сильное и частое биение сердца, удары которого с содроганием отдавались во всём теле и сопровождались потоком пульсирующей крови, шипящим в голове громко и ясно, словно в уши задувал сильный ветер. Свободно двигались лишь пальцы рук, ими в это время он совершал беспорядочные и быстрые движения, будто желая этим компенсировать отсутствие подвижности во всём остальном теле. Сердечный ритм, всё ускоряясь, сильнее и глубже чувствовался в голове. От быстрого пламенного потока циркулирующей крови всю его плоть охватил жар, который, заставляя взмокнуть, сменялся холодом, рождавшимся где-то в ногах, и волнообразно быстро пробегая по телу, ударял в голову. Откуда с нежеланием возвращался обратно в ноги, но, не доходил, а, согреваясь и словно рассеиваясь, исчезал, расползаясь по всёму телу.