Текст книги "За два часа до старта. Воспоминания"

Банда

Однажды осенью, проходя через парк, я почувствовал, что группа мужчин, находящихся далеко впереди меня, у скамейки на тротуаре, обратили на меня внимание. Я был в куртке, без головного убора, с коротко стриженой головой, довольно спортивный из себя. Когда я поравнялся с ними, меня окликнули из толпы:

– Молодой человек!

– Да, в чем дело?

– Скажите, Вы работаете в милиции?

– Нет.

– Вы работник прокуратуры, или других правоохранительных органов?

– Нет.

– Ну, Вы, хотя бы, дружинник?

– Да нет же, черт побери, в чем дело?

– Да нет, ничего, просто мы поспорили, я утверждал, что вы сотрудник правоохранительных органов…

Удивленно передернув плечами, я направился дальше, не подозревая, что этот эпизод отложится в моей памяти.

Много месяцев спустя, я стал свидетелем того, как двое подвыпивших мужчин, вовсю кроя матом весь белый свет, шатающейся походкой шествовали по тротуару. Прохожие шарахались от них как от зачумленных. Когда они поравнялись со мной, я не выдержал. Решительно подойдя к буянам, сдвинул их за плечи друг к другу и строго приказал немедленно прекратить безобразие. Было такое впечатление, что они разом протрезвели (или они притворялись пьяными?). С серьезными лицами пообещав мне, что все «будет путем», они молча пошли дальше.

Сработало. Значит тот мужик в парке не зря принял меня за сотрудника, значит во мне есть что-то такое, от людей, которые «не даром едят свой хлеб». Кажется еще раза два я прибегал к этой уловке, и каждый раз меня принимали за человека, которого надо слушаться, несмотря на гражданскую форму одежды. Служба в армии, в школе сержантов, умение заставить выполнять свои требования, это было в не далеком еще прошлом, плюс слегка спортивная внешность – наверное сбивали с толку дебоширов. Да и какой нормальный человек с улицы будет приставать к хулиганам с кукишем в кармане, если он не сотрудник милиции или еще чего-нибудь? Короче, я стал входить в роль, эта игра мне уже почти начала нравиться.

И вот зима. Вечер. Я на троллейбусе возвращаюсь откуда-то домой, в общежитие. В салоне почти заняты сидячие места, да стоят человек пять-шесть. На одной из остановок в троллейбус ввалила толпа мужиков, человек пять и тут же в атмосфере запахло горелым. Оживленная речь их была разбавлена такими крепкими выражениями, что стало ясно, этим словам на улице не учатся, за ними надо ехать в места не столь отдаленные. Один мужчина средних лет, приятной, интеллигентной внешности сделал им замечание, чем привлек к себе внимание, не сулящее ничего хорошего. Было такое чувство, словно это свора собак набросилась на чужака. Словесная перепалка вот-вот готова была перерасти в драку. Женщина, сопровождавшая мужчину, пыталась вытолкать его на очередной остановке, но он решительно отказался, скорее из чувства гордости, как мне показалось. Надо было что-то делать. Привычным жестом «набросив» на лицо маску суровой официальности, я стал продвигаться в сторону разрастающегося скандала, хорошо поставленным «сержантским» голосом предупреждая свое появление. Войдя в самую гущу ссорящихся, я стал «качать права». Хулиганы оробели и потихоньку стали утихать. И тут пожилой человек, который сидел в сторонке и, как мне казалось, не имел к ним отношения, «поехал» на меня, а вам, мол, что надо, Вы кто такой? Я автоматически опустил на него свой строгий взгляд и спросил, «Как, и Вы тоже с ними?». Глаза наши встретились и в тот же миг я пожалел, что встрял в эту историю. На меня смотрели глаза матерого волчищи. Этому человеку было лет за сорок (против меня, двадцатипятилетнего). В том, как он спросил, как сидел, да и во всем его облике чувствовалась крепкая лагерная закалка, какая-то незнакомая мне внутренняя сила. Он не просто смотрел мне в глаза, он высматривал, по глазам пытался узнать, кто я. Я чувствовал, что он высматривает: чувство неуверенности, растерянности, может и страха…

Как-то так вышло, что я в детстве считал неприличным, смотреть человеку в глаза. И в армии, когда меня оставили в сержантской школе командиром отделения, у меня стали возникать из-за этого проблемы, суть которых до меня дошла не сразу. Только когда один из курсантов, в очередной конфликтной ситуации бросил мне в лицо: «А почему Вы, товарищ сержант, в глаза не смотрите, если считаете себя правым?», я понял чего мне не достает, и стал работать над собой. В умении смотреть в глаза я достиг таких успехов, что мог, не говоря провинившемуся ни слова, строго посмотреть на него и этого бывало достаточно. Это конечно смешно, но мне казалось, что при желании я могу своим взглядом и в землю вогнать, сквозь казарменный пол, ежели что не так.

И вот этот поединок. Я стою над ним и вкладываю в свой взгляд все силы, которые у меня есть. Если бы передо мной стоял бедный курсантик из учебки, наверняка бы уже давно по голову в землю ушел. А этот смотрит на меня с низу испытующим взглядом, и я бы не сказал, что ему страшно. Наконец, через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, он примирительно сказал, ну ладно начальник, все будет в порядке и что-то там такое на жаргоне кинул своим спутникам. Смысла сказанного я не понял, но они сразу присмирели. Приговаривая что-то типа «смотрите мне, чтобы …, а то я вас…» я прошел на свое место и тут только почувствовал, что у меня трясутся коленки. До меня дошло, что если бы этот тип понял, что я блефую, не унести бы мне своих ног. С тех пор я больше не прибегал к подобным опытам, что-то желание пропало.

Честь фирмы

Так получилось, что по состоянию здоровья я задолжал по некоторым предметам и, подчищая эти «хвосты», на преддипломную практику на Смоленский авиационный завод приехал с большим опозданием. Я был встревожен этим обстоятельством и, боясь не уложиться в сроки, вплотную занялся сбором материалов для своего диплома. Мои товарищи по институту, приехавшие гораздо раньше меня, уже хорошо ориентировались на территории завода, раскинувшему на многие сотни гектаров. Непосредственным руководителем моей практики был заместитель начальника цеха №1 по подготовке производства, который и оказывал мне всю необходимую методическую и иную помощь. В один из дней, составив с его помощью схему действий, я отправился знакомиться со структурными подразделениями завода. Для меня нормой было зайти в очередной отдел, и обратиться к начальнику с просьбой, ознакомить меня с работой его подразделения. Причем получалось так, словно этим я оказываю им большую услугу, если не сказать честь. Здесь сказывалась и раскованность студента старшего курса и армейское прошлое. В одном из отделов, кажется отделе по разработке программ для станков с ЧПУ (числовым программным управлением), я просидел минут десять, ожидая, когда освободится начальник. Тот время от времени украдкой бросал виноватый взгляд в мою сторону, чувствуя неловкость от того, что производственные вопросы заставляют его задерживать незнакомого молодого человека. Наконец он освободился и я, кажется, не представившись толком, начал задавать ему вопросы, касающиеся работы отдела. Запахло НКВДшной атмосферой 37-го года. Мой собеседник стал осторожно отвечать, оробев окончательно. Наконец, собрав всю свою решительность в кулак, он неуверенно попросил меня представиться, с кем же он, в конце концов, дело то имеет. Я объяснил, что являюсь студентом-дипломником, проходящем практику в первом цехе и сейчас занят тем, что знакомлюсь со всеми службами завода. Это надо было видеть, с каким облегчением он меня послал к своему заму. Уже гораздо позже, отработав несколько лет и узнав друг друга поближе, мы с начальником отдела дружно смеялись каждый раз, вспоминая этот эпизод, особенно над его желанием, послать меня в тот момент еще дальше.

Наконец я дошел до СКО (серийный конструкторский отдел) завода. Это была большая организация с кучей подотделов. Располагались они в больших помещениях по сотне человек в каждом. Длинные ряды чертежных кульманов, над которыми склонились мудрствующие над чем-то конструкторы, контуры самолетов, тихим шорохом ватманов витавшие в воздухе создавали удивительную атмосферу деловитости и серьезности происходящего. Это напоминало кадры из кинофильмов военной поры, так показывали КБ (конструкторское бюро) Ильюшина при создании знаменитых штурмовиков Ил-2. Деловито, по обыкновению, я зашел к зам. Главного конструктора, т.к. сам Главный к этому моменту отсутствовал.

Работа этого суперотдела (скажем так) была нам очень близка, так как являлась одной из наших профильных дисциплин и у меня с замом завязалась оживленная беседа. На каком-то этапе нашего разговора мой собеседник сделал акцент на то, что я являюсь выпускником именно Куйбышевского института и начал «наезжать» на нашу кафедру конструкции летательных аппаратов. Должен пояснить, что сами они, и завод в целом, находились под эгидой КБ Яковлева, мы же, не даром основателем нашего института считался С.П.Королев, (не без гордости мы повторяли друг другу слова вражеской радиостанции «Голос Америки», называвшей нас не иначе, как «Ракетный колледж Королева») ориентировали свои симпатии больше к КБ Туполева, Микояна и Сухого. Вообще, на сколько я помню, в ряду ведущих конструкторских бюро страны КБ Яковлева стояло особняком, отношение к нему было не столь теплым и трепетным, как к остальным. Сейчас не могу вспомнить, с чем это было связано. Да… вот, считалось, что, время, проведенное Яковлевым во главе всей авиационной промышленности страны и еще какие-то факторы, привили ему не совсем приятные свойства. Как один из штрихов этих свойств – создавая какое-либо изделие, они (фирма в целом) недостаточно заботились о стоимости своих разработок, т.е. не берегли народную копейку. Все это сидело у меня в памяти, причем не очень глубоко, ведь мы постоянно варились в этой информационной среде. К этому добавилось и виденное мною в цехах. И когда зам., высказав все, что он думает о нашей кафедре, удовлетворенно откинулся в кресле, я спокойным тоном, как само собой разумеющееся, кинул ему в ответ, что не ему судить мой институт и нашу кафедру, они сами занимаются тем, что «надевают (мягко говоря) брюки через голову…”. Как это, опешил мой собеседник. «А очень просто, – ответил я, – не имея давних традиций в гражданском самолетостроении, избалованные военными заказами, вы не привыкли считать деньги и создаете слишком дорогие самолеты. Они у Вас сложны по конструкции, не технологичны в производстве и дороги в эксплуатации…”. По тому, как мой оппонент вскочил и суетливо стал копаться в шкафах, показывая мне разные графики и эскизы, схемы самолетов и что-то доказывать, я понял, что попал в самое яблочко. И потом, вернувшись после защиты диплома на завод, уже как специалист, за все последующие годы совместной работы и общения, я больше не слышал из его уст критических замечаний в адрес своего института.

Школа Курьянова

Как-то так получилось, что руководитель спецтемы моего диплома, начальник ОМО (отдела механической обработки) Курьянов Юрий Петрович на меня «положил глаз». И что самое обидное, узнал я об этом спустя годы. Он был кандидатом наук, его кандидатская тема, высотой в двухэтажный дом, стояла в одном из цехов, радуя глаз гармонией технических форм и выдавая на-гора детали отличного качества.

Во время преддипломной практики наши отношения протекали ровно, но когда я вернулся на завод уже дипломированным специалистом, то почувствовал на себе всю прелесть аксиомы армейской геометрии: «любая кривая короче прямой, проходящей мимо начальника…”. Работу я начал в механосборочном цехе технологом. Шло освоение производства самолета Як-42 и с первых же дней я погрузился в гущу работы, разрабатывая технологические процессы изготовления отдельных деталей.

Разработанные мною и остальными технологами техпроцессы в цеху проверялись начальником технологического бюро, а дальше ведущими инженерами ОМО и лишь особо ответственные проверялись начальником. Так вот, нарушая всю эту «субординацию», мои техпроцессы нач. ОМО всегда проверял сам и получалось так, что на отдельные детали я переписывал свою работу до пяти-семи раз, раз за разом устраняя все новые и новые замечания придирчивого начальника. Сочувствующие взгляда сослуживцев, украдкой бросаемые в сторону попавшего под жесткий прессинг коллеги, являлись слабым утешением, и я, не стесняясь, поносил на чем свет стоит своего дотошного опекуна. Правда потом, когда я видел на самолете детали, изготовленные по своим техпроцессам, все остальное как-то отходило на второй план. Это было потрясающе, видеть воочию плоды своего труда. Но вот, я начинал работу над следующей деталью и все повторялось опять. Спустя чуть больше полугода напряженной работы, я стал замечать на себе, все больше и больше, заинтересованные взгляды начальников других отделов. Стали поступать предложения поменять работу, чем дальше, тем больше. Приятно было чувствовать к себе такой интерес. Сознание сопричастности к интересному и серьезному делу, собственной значимости для этого дела, пробуждали в душе желание работать еще больше и эффективней. Только одно обстоятельство омрачало мою производственную молодость, это постоянная опека начальника ОМО.

Прошло время. Юрий Петрович уехал в Куйбышев, преподавать в нашем институте, я уже работал мастером. Работа стала еще более напряженной, но, как бы это сказать, не столь престижной. Изменился сам уровень моего общения. Если раньше я имел дело преимущественно со специалистами своего уровня и с ведущими специалистами завода, то теперь чаще приходилось выяснять отношения со слесарями, токарями и фрезеровщиками, да ругаться с работниками БТЗ (бюро труда и заработной платы). Меня уже не сватали в другие отделы, я опустился на дно производственного мира. И, хотя я пошел на этот шаг преднамеренно, иногда меня посещали довольно-таки пессимистичные мысли. В один из таких дней, выйдя в конце рабочего дня из проходной завода, я шел, опустив голову под бременем производственных забот, с тяжелым настроением, не глядя по сторонам. «Здравствуй!», – сказал кто-то. Ну, сказал и сказал. Среди нескольких тысяч работников завода, выходящих вместе со мной, мало ли кто с кем поздоровался… «Меслауров, здравствуй», – повторил голос. Я, наконец, поднял голову и увидел Юрия Петровича. Остановились в сторонке, поговорили. Все так же настойчиво и подробно он стал интересоваться моей работой, как в старые добрые (неужели?) времена. Он был в курсе, почему я, отказавшись от предложения его преемника, подался в мастера и было приятно, что мой поступок его радует. Я узнал, что он покидает наш институт, чтобы занять пост Главного инженера на одном из вертолетостроительных заводов столицы. Это было большим продвижением по службе. Завершая беседу, Курьянов сказал: «Ну, ты смотри, Борис (так меня называли в Смоленске), как надоест работать мастером, подойди к Клюшенкову (его бывший зам., который унаследовал его должность), еще перед своим уходом я его предупреждал, чтобы он держал тебя в поле зрения, он тебя не оставит…”. Это для меня было более, чем неожиданно, я как-то сразу прозрел, для этого не надо было много ума. Я понял, что благодаря этой опеке, которая меня так раздражала, я теперь с конструкторами разговариваю как конструктор, с прочнистами – как прочнист, с металлургами – как металлург и т. д. А те предложения, которые сыпались на меня раньше со всех сторон, эти руководители, они видели кто меня растит и пестует. Душа наполнилась теплотой, чувством огромной благодарности, которую я испытываю и теперь, спустя десятилетия. И позже, на одной из встреч, (я уже работал зам. нач. цеха) когда речь зашла о том, что неплохо бы мне продолжить образование в аспирантуре, Юрий Петрович стал перечислять темы научных работ, по которым он может оказать мне свою помощь. Завершающая тема звучала примерно так:

«Технология сборки в условиях открытого космоса»…

Компетенция

Молодое производство, молодой специалист. Наверное, это свойство молодости, оставаться в памяти, как эталон, на оставшуюся жизнь. По крайней мере, я потом уже не встречал таких примеров товарищества, взаимовыручки и отношения к своему труду в более поздние годы своей жизни. Может не без того, что производственную жизнь я начал в России, в центральной полосе, и только проработав там около восьми лет, приехал на Кавказ. Помнится, приезжая на родину в отпуск, я ни как не мог привыкнуть к той атмосфере… непричастности окружающих меня людей к «социалистическому производству» на благо своей страны, внешней нерасположенности к организованному труду.

И так, я молодой специалист, на третьем году работы дослужившийся до должности зам. нач. цеха по подготовке производства. Надо ли говорить о том, что я весь был воплощением желания работать. Тем более, что речь шла о современнейшем производстве. Оно, это производство, нам, молодым выпускникам из Куйбышева и Москвы, Харькова и Казани, и др. городов очень нравилось. И я не ошибусь, если скажу, что мы этому производству нравились тоже.

Однажды заказчики приостановили приемку готовой продукции в нашем цехе. При очередных испытаниях спецтехники не были выдержаны некоторые контрольные параметры и представители заказчика, а заказчиком по данному изделию был ВМФ, потребовали разобраться со случившимся и разработать организационно-технические мероприятия, чтобы впредь такого не повторялось. Начальник цеха возложил этот вопрос на меня, с месяц как приступившего к должности зама.

Люди старшего поколения наверно помнят передачу «Служу Советскому Союзу». Часто, когда показывались наши военные корабли, кадры выхватывали на палубе аппараты, похожие на маленькие самолеты. Это самолеты-снаряды, которые наш завод поставлял на ВМФ. Стартовав с палубы как беспилотный самолет, этот аппарат при подлете к вражескому кораблю отстреливал крылья, уходил в воду и атаковал цель уже как торпеда.

Так вот, суть проблемы оказалась в том, что по своим техническим характеристикам аппарат должен был отстреливать крылья на двадцать метров, а он отстрелял только на десять. Я разбирался не долго. С первого же взгляда на сборочный чертеж, сама деталь, виновница переполоха, вызвала у меня большое сомнение. Я пришел к выводу, что стенки ее слишком тонки, чтобы выдержать взрыв пиропатрона. Когда я поделился своими соображениями с начальником и другими специалистами цеха, было решено, что эту точку зрения мы и будем отстаивать.

1. Ось крыла летательного аппарата. На нее действует выталкивающая сила от взрыва пиропатрона.

2. Взрывная камера самой детали.

3. Пиропатрон. Взрываясь от специального датчика, он отбрасывает крыло (поз. 1) на определенное расстояние.

Когда представитель заказчика, майор ВМФ, познакомился с нашим заключением, он снисходительно похлопал меня по плечу и посоветовал не тягаться с ним в подобных вопросах, а принять меры, чтобы в цехе столь ответственные детали изготавливались без брака. Послужи, мол, с мое, прежде чем затевать споры. Я заупрямился. Дело дошло до Главного представителя заказчика, до Главного инженера завода. Последний поручил разобраться одному из своих замов. И вот, зам. Главного инженера открывает совещание, посвященное вышеуказанному ЧП. Первым получил слово представитель заказчика. Цех номер один оказался виновным во всех смертных грехах, которые только можно себе представить. Они, де, изготавливают бракованные детали, отправляют их на сборку, на замечания не реагируют, порядок у себя наводить не хотят, а пытаются свалить все с больной головы на здоровую и т. д. и т. п. В общем, облили нас с головы до ног. В кабинете установилась гнетущая тишина. Следующим получил слово наш начальник цеха. Он объявил, что доложит его зам. по подготовке производства и сел. Все с удивлением обернулись в мою сторону. Доверять такой важный момент заму… было слишком смелым шагом. Ободренный таким доверием и уже давно заведенный этим вопросом вообще, я встал с намерением произнести большую речь. С подчеркнутым спокойствием я сообщил, что по нашему заключению причиной ЧП является не брак, допущенный первым цехом, а ошибка, совершенная отделом Главного конструктора при проектировании ответственной детали, в частности инженерами бюро прочности. При взрыве пиропатрона стенки камеры раздаются в стороны, ее объем увеличивается, а это ведет к уменьшению выталкивающей силы, действующей на ось крыла. Как ужаленный вскочил со своего места Главный конструктор, и стал возмущаться, что специалист без году неделя на производстве, а уже пытается критиковать его службу. Мой начальник вскинулся, готовый прийти на помощь. Оживленно заерзал на своем месте Главный контролер завода. Ведь это его люди пропустили брак на сборку и если я окажусь неправ, он понесет ответственность наравне с моим начальником. Начальник производства угрюмо молчит. Он выжидает, спрятав за пазухой атомную бомбу гнева за угрозу срыва плана, ждет на кого ее обрушить. Главный технолог утирает пот со лба. Им, технологам всегда и везде попадает в первую очередь, кто бы ни был виновен в действительности. В общем начиналась настоящая производственная буря. Вот-вот разверзнутся небеса и посыпятся громы с молниями.

«Постой!» – легким движением ладони зам. Гл. инженера остановил все больше распаляющегося Гл. конструктора и обратился к девушке, которая протоколировала совещание: «Пиши,

первое – цеху №1 изготовить опытную партию деталей в количестве десяти штук,

второе – службе Главного метролога дать заключение о соответствии деталей чертежу,

третье – ЛИС (летно-испытательная станция) установить детали на изделия и произвести опытный отстрел,

четвертое – службе Главного метролога дать заключение о соответствии деталей чертежу после испытаний».

И все. Опять установилась тишина, больше не о чем стало говорить. Глядя на руководителей, собиравшихся съесть наш цех с потрохами, я, почему-то, представил себе пса перед резко остановившейся машиной, которую он только что собрался облаять… Надо ли говорить, что детали я сам носил на руках, и по цеху при межоперационной транспортировке, и в службу Гл. метролога, и в ЛИС.

И вот мы снова в кабинете зам. Главного инженера, в том же составе. Зачитать протоколы измерений партии деталей, которые составил отдел Главного метролога до и после испытаний доверили мне. Сухие колонки цифр показали, что взрывная камера после испытаний из цилиндрической превращается в бочкообразную…

Нам опять не о чем стало спорить, и мы разошлись по рабочим местам.