Текст книги "Так далеко, так близко..."

– О ней – немного: что она врач, ученый, работающий в Африке. Но он говорил мне о своих чувствах к ней, о глубине этих чувств.

– Вот как. Это необычно. Действительно необычно, принимая в расчет обстоятельства.

– Я этого не думаю.

– но вы были его женой. Разве вам не было горько слышать, что он любит другую? Что собирается на ней жениться?

– Нет, вовсе нет! – воскликнула она пылко. – Я интересовалась его жизнью. Я любила его. Я хотела, чтобы он был счастлив, чтобы у него была любимая спутница жизни, также как он хотел этого для меня. Как я уже сказала, мы были очень, очень близки.

– Я поняла, что это так.

– Графиня де Гренай, ваша дочь работает в Африке. Мне бы хотелось поехать туда и повидаться с ней. Вы можете устроить мне это?

– Маловероятно, мадам Трент. С ней нельзя видеться.

– В институте Пастера мне сказали то же самое. Особа, с которой я говорила, объяснила, что на работает с инфекционными болезнями. И что доктор Гренай как бы… как бы в карантине.

– Это верно.

– А вы не могли бы объяснить, чем именно она занимается?

– Попробую. Ариэль – вирусолог. Сейчас она работает с вирусами, известными под названием «горячие вирусы».

– В какой-то лаборатории в Африке? – госпожа Трент наклонилась вперед с настороженным и вопрошающим лицом.

– Да.

– А где именно? – не отступала она.

– В Центральной Африке.

– Вы не могли бы сказать точнее, графиня?

– В Заире. Она работает в Заире.

– С этими горячими вирусами?

– Да, мадам, я же сказала. Это ее работа. Она работает с ними семь лет, особенно над филовирусами.

– А это что?

– Иногда так называют нитевидные вирусы, «фило» на латыни означает «нить». Они очень заразны и смертельны. Смертоносны.

В дверь постучали, и Юбер внес поднос с чаем.

– Простите, мадам, – сказал он, – ставя поднос на старинный столик перед камином, – налить чай, мадам?

– Да, спасибо, Юбер.

– Это, кажется, очень опасные исследования, – пробормотала Вивьен Трент.

– В современной медицинской науке это – самая опасная работа, – ответила я. – Малейшая ошибка, любой промах, и она заражена. Если что случится, она, конечно, умрет. Вакцин против этих вирусов не существует.

29

Мы молчали, и она, и я, пили чай с лимоном, а потом Вивьен Трент сказала, поставив чашку:

– Кажется, я читала о горячих вирусах. Они редко встречаются, не так ли?

– Очень редко, но они на столько смертоносны, что я не могу даже думать о них, – ответила я. – Как я уже только что объяснила, против не существует никаких вакцин, никаких лекарств. Они убивают через несколько дней, и самым разрушительным образом.

– Как?

– Не нужно вам знать об этом, – ответила и отпила чаю.

Вивьен Трент не настаивала. Она спросила спокойно:

– Если я не ошибаюсь, они появились в Африке?

– Да, это так.

– Где именно?

– В разных областях. Я ведь не специалист, – я улыбнулась.

– Но вы, конечно, говорите с дочерью о ее работе? Она вам рассказывает о ней?

– Да, иногда кое-что рассказывает.

– Значит, вы должны разбираться в этом лучше, чем остальные, графиня, чем я, например.

– Вероятно.

– Графиня де Гренай, простите, если я кажусь вам любопытной. Я нелюбопытна. Я просто пытаюсь разобраться в работе вашей дочери. Для очерка о Себастьяне. Не говоря уже об их романе, мне кажется, что у нее, должно быть, очень много общего с Себастьяном. Ведь его фонд финансирует медицинские исследования в Африке, борется с болезнями. И, конечно, он очень любил Африку, много знал о ней. Они, наверное, хорошо понимали друг друга… – Замолчав, она протянула руку к сумке. – Вы не будете возражать, если я кое-что запишу? Просто чтобы у меня была общая концепция.

Я было заколебалась, но потом, прежде чем я сама себя успела остановить, согласилась.

– Нет, не буду, прошу вас, мадам Трент.

– Большое спасибо. – Ее улыбка была теплой, покоряющей. Она достала блокнот и ручку и продолжила: – Вы говорите, что вирусы появились в различных областях Африки. Ваша дочь когда-нибудь рассказывала вам, что-нибудь об их происхождении?

– Ариэль и другие врачи и ученные, работающие в этой сфере, считают, что вирусы появились из дождевых лесов Африки. Ариэль полагает, что они существуют миллионы лет. Но до последнего времени они были не известны. Не открыты. Дочь объяснила мне, что поскольку тропические леса сейчас систематически уничтожаются, вирусы начали выходить оттуда. Распространяться. И они перешли на человеческую популяцию.

– Но как же это происходит? – спросила она, голос ее стал на октаву выше, умные глаза смотрели с напряженным вниманием.

– Ученные открыли, что обязана может быть носителем вируса, а другие обезьяны в свою очередь заражаются от нее и сами становятся носителями. Ариэль говорила, что вирусам как-то удается мутировать, изменять генетическую структуру, чтобы перейти от обезьяны на человека.

– Боже, это действительно страшно! – воскликнула она. Потом с сочувствием сказала: – Вероятно, вы живете в постоянном страхе, волнуясь за дочь.

– Да, – отозвалась я, а потом неожиданно для самой себя пустилась в откровенность: – Я боюсь за Ариэль. Все время боюсь. Я стараюсь не думать о ее работе. Она человек талантливый и умелый, она аккуратна и предусмотрительна, но…

Я замолчала и взяла свою чашку. Я вспомнила, что не собиралась долго беседовать с Вивьен Трент. Но она действовала на меня самым обезоруживающим образом. Ее мягкая, привлекательная манера производила хорошее впечатление, и в ее обществе мое напряжение ослабло. Мне было с ней легко. Как только она вошла в салон, я заметила в ней что-то особенное – что-то утонченное и сдержанное. Инстинктивно я поняла, что на нее можно положиться, что это хороший человек. И потом, мы ведь говорим только о работе Ариэль. Тут лишнего уж никак не скажешь.

– Как это, вероятно, давит на вас, графиня де Гренай, – говорила между тем госпожа Трент, – жить и все время думать об этом… Об опасности, грозящей человеку, которого вы любите, я хочу сказать. Я это хорошо знаю. Много лет назад, когда я была женой Себастьяна, а он уезжал один туда, где беспорядки, революции или перевороты, я почти теряла сон от беспокойства. Я была уверена, что он получит пулю или подорвется. Или его похитят мятежники. Или он подцепит какую-нибудь неизлечимую болезнь. Он ездил по Африке, совершенно не заботясь о себе, и у меня просто сердце разрывалось, когда я думала, какому риску он подвергается. – Она улыбнулась и слегка пожала плечами. – Но с ним никогда ничего не случалось. Я частот говорила ему, что у него за плечом стоит ангел-хранитель.

Я молча кивнула. Я тоже надеюсь, что у моей дочери стоит за плечом ангел-хранитель, когда она работает в лаборатории. Ни днем, ни ночью я не забываю, что если она сделает хоть малейшую ошибку, это может стоить ей жизни.

Мои размышления прервала Вивьен Трент.

– За последние годы о горячих вирусах написано очень много, не говоря уж о вирусе СПИДа. Кажется, один из самых смертоносных называется «марбургским вирусом»?

– Да. Он относится к тем нитевидным вирусам, о которых я вам говорила.

– Ариэль работает с ним?

– Не только.

– А с чем еще?

– С вирусом, который называется «Зболе Заир». Это самый смертоносный из всех. Он убивает в девяти случаях из десяти.

– О Боже! Это страшно!

– Да.

– А какие симптомы?

– Сильное кровотечение… страшное кровотечение… оно вызывает лихорадку… – мой голос прервался. Эти ужасы я никогда не могла даже представить себе.

Вивьен Трент обдумала услышанное, потом сказала:

– Что побудило доктора де Гренай стать вирусологом?

– Ариэль всегда интересовалась вирусами и Африкой, и в один прекрасный день эти интересы совпали.

– Значит, она всегда хотела быть врачом?

– Не практикующим врачом, а ученым; она мечтала об этом с детства.

– Я хорошо понимаю ее интерес к Африке, – сказала госпожа Трент. – Мы с Себастьяном провели медовый месяц в Кении, и я полюбила эту страну. Я часто бывала с ним и в других местах Африки, по делам благотворительного фонда, и она неизменно привлекала меня. Ваша дочь испытывает такие же чувства?

– Да, думаю, это так. У дяди моего мужа были деловые интересы в Экваториальной Африке – в те годы эта страна называлась Французским Конго. Ариэль любила слушать его рассказы, когда он приходил к нам. В 1973 году ей было двенадцать лет и он пригласил нас всех во Французское Конго. Мы приехали в Браззавиль и проехали по всей Африке. Она полюбила красоту этого континента, его таинственность, вневременность.

Госпожа Трент кивнула и заметила:

– Значит, вашей дочери около тридцати трех лет.

– Да, в конце августа будет тридцать четыре.

– Надеюсь, вы не будете возражать, графиня, если я спрошу, была ли доктор де Гренай замужем?

– Нет, не была. Она полностью погружена в свою работу. Как-то она сказала, что столько времени сидит, согнувшись над своим микроскопом, что ей некогда разогнуться и поискать себе мужчину.

Вивьен улыбнулась.

– Вот бы мне с ней встретиться…

– Я уже сказала, что это невозможно, – коротко оборвала я ее, причем мой голос прозвучал немного резче, чем хотелось бы. – Ее лаборатория изолирована по соображениям безопасности. Сейчас она занята совершенно особым проектом. Она и ее группа работает по много часов, работа сама по себе очень трудна и вредна во всех отношениях. Например, они носят специальную одежду. Костюмы для биологов…

– Вроде тех, что носят космонавты?

– Да, что-то вроде этого. Плюс шлемы с окошечком, особая обувь и несколько пар перчаток. Вы можете представить, как тяжело работать в такой обстановке – напряженность, сама опасность исследований, сложнейшая защитная одежда.

– Представляю, – сказала Вивьен Трент. Мы помолчали. Она размышляла, откинувшись на спинку дивана. – Такие врачи, как ваша дочь, – просто герои, графиня! Это совершенно самоотверженные люди, – сказал она наконец. – Вы по праву можете гордиться ею и ее вкладом в науку. Ведь в конечном счете ваша дочь пытается сохранить безопасность в мире, в котором мы живем.

– Благодарю вас, мадам Трент, это очень любезно с вашей стороны. Да, правда, я горжусь Ариэль. Очень горжусь. Но я пребываю в постоянной тревоге за нее, – закончила я.

– Я понимаю. А знакомство вашей дочери с Себастьяном как-нибудь связано с ее работой? Мне кажется, это должно быть так.

– Вы правы. Она разыскала его. Поехала, чтобы поговорить с ним. Она хотела, чтобы его фонд финансировал этот специальный проект, в котором заняты она и ее друзья в Заире.

– И он согласился?

– Конечно. А разве могло быть иначе?

Она рассмеялась.

– Конечно, нет! Он был неизменно щедр, особенно, если речь шла о медицинских исследованиях.

– Насколько я знаю его… слышала о нем, это был очень хороший человек. – Сказав это я заметила, что взгляд Вивьен Трент устремлен на стол, стоящий на другом конце комнаты. И я воскликнула:

– А, я вижу, вас интересуют фотографии моей семьи! Это мой муж Эдуард, сын Шарль и Ариэль – та молодая женщина, которая рядом с ними.

– Она очень хороша собой, – сказала Вивьен Трент, – Можно мне посмотреть поближе, графиня?

– Пожалуйста.

Она подошла к столу. Я смотрела, как она изучает фото Ариэль, прекрасно понимая ее интерес к моей дочери. Потом она стала рассматривать фотографию моего мужа и сына, и именно в этот момент я почувствовала внезапную острую боль, такую сильную, что закрыла глаза и задержала дыхание, чтобы не вскрикнуть. Болей у меня не было уже несколько недель, и я не ждала, что они вернутся.

– Графиня, графиня, вам нехорошо? – говорила Вивьен Трент.

Открыв глаза, я увидела, что она стоит рядом с моим креслом.

Глотнув воздуха, я сказала:

– Да, очень резкая боль, мадам Трент.

– Могу я помочь вам? может быть, вам что-нибудь дать? – спросила она, наклонившись ко мне с озабоченным видом. – Вы нездоровы? Нужно какое-нибудь лекарство?

ее участие меня тронуло. Я коснулась ее руки.

– Все будет в порядке, благодарю вас. Но разговор придется закончить.

– Да, конечно, я понимаю. Вы были так добры, потратив на меня столько времени, графиня. Я, кажется, злоупотребила вашим гостеприимством. Когда мы договарились по телефону, вы предупредили, что у вас есть только час, а мы проговорили гораздо дольше.

– Я рада познакомиться с вами, – отозвалась я. Я чувствовала слабость. Вдруг боль повторилась, и я вздрогнула.

Вивьен Трент не могла не заметить этого. Она воскликнула:

– Ах, графиня, вы же больны! Я позову вашего лакея. Можно?

Я кивнула. Потом с трудом выговорила:

– Там, у консоли, звонок. Нажмите на кнопку, и Юбер сразу же придет.

Она так и сделала, потом, повернулась ко мне, склонилась надо мной:

– Не могу ли я чем-то помочь вам?

– Боюсь, что это невозможно, мадам Трент. Видите ли, у меня рак. Я умираю.

30

Глупо со стороны старухи поддаться очарованию молодой женщины. Обеим будет худо.

Молодой это обязательно надоест, ее будет раздражать старушечья мудрость и бремя прожитых ею лет. А старая почувствует себя брошенной, когда в конце концов ее общество будет отвергнуто.

Конечно, это естественно, – молодым нужно бежать, что-то делать, экспериментировать, а старые люди живут медленно.

Все это я знаю, давно знаю, и все же я позволили себе подпасть под очарование Вивьен Трент. К счастью, в нашем случае ничего такого не произойдет. по той простой причине, что я не задержусь в этой жизни. Поэтому мы просто не успеем причинить друг другу боль.

Несколько месяцев тому назад врачи сообщили мне, что они больше ничего не могут сделать. Меня выписали из больницы, чтобы я провела остаток своей жизни дома.

Я не говорила ни Шарлю, ни Ариэль, и никому вообще, как близок мой конец. Это бессмысленно. Помочь мне они не могут. В каком-то смысле это самозащита. Проявление чувств моих детей, если они узнают, я не вынесу. У меня на это не хватит сил.

Остаток своих дней я хотела бы провести в тишине и покое, жить, как всегда, насколько это возможно. Для меня очень важно заниматься моими делами, скольку я могу, с присущей мне гордостью и достоинством.

Хотя детям своим я не доверилась, Вивьен Трент я рассказала все. Это произошло на прошлой неделе, когда я пригласила ее к чаю. Я сказала это совершенно непроизвольно.

Я не испытываю никакого неудобства оттого, что она знает – я стою на пороге смерти. Отчасти потому, что она – человек посторонний. Но в то же время я вижу – это искренне печалит: я убедилась, что она умеет страдать.

Главное – я доверяю этой молодой женщине.

Я увидела в тот день, что в ней есть утонченность, доброта и честность. И за эту неделю она доказала, что мое суждение л ней верно.

Не проходит и дня, чтобы она не позвонила мне и не осведомилась о моем самочувствии. Она прислала мне цветы и книги, которые могли бы мне понравится, по ее мнению. Две из них ее собственные – она их автор.

Одна книга о Наполеоне и Жозефине, о ранних годах их супружества, другая – биография Екатерины Великой, русской императрицы. Эти книги очень много сказали мне об их авторе.

Каждый день Вивьен приходила к чаю в четыре часа, просто чтобы посидеть со мной для компании. Она так славно меня развлекала рассказами о себе, о своих домах в Лормарэне и Коннектикуте, что я на время забывала о своей болезни.

К счастью за последние сутки мне полегчало. Боли утихли. Я их почти не чувствую.

Ни разу за все это время Вивьен не задала мне ни одного вопроса об Ариэль и ее отношениях с Себастьяном Локом. Не заговаривала она и о своем очерке.

Можно знать человека всю жизнь, и при этом совершенно не знать его. Но, хотя я знаю Вивьен Трент всего неделю, с первой же встречи я узнала ее так, как если бы мы были друзьями многие годы.

Она умеет внушить любовь к себе, привлечь ваше внимание, проникнуть в вашу душу. Я понимаю, почему такой человек, как Себастьян Лок, полюбил ее, когда она была еще девочкой, и любил, когда она стала взрослой женщиной.

Вивьен умна, откровенна, отзывчива, нежна. И в ней совершенно нет цинизма.

Она чем-то похожа на мою дочь.

Они достаточно схожи характерами – присуще обеим чувство ответственности, заботливость, преданность; это дисциплинированные молодые женщины, с правильной системой ценностей и с целью в жизни.

Но Вивьен гораздо более светская женщина, более сложная и, конечно, более веселая, чем Ариэль.

Моя дочь всегда производила несколько странное впечатление; многие считают ее равнодушной. отчужденной. На самом деле это – склонность к уединению, которая часто встречается у талантливых людей; они другие, они как бы удалены от нас, простых смертных. Кажется, что они живут в другом измерении.

В жизни Ариэль работа всегда была самым главным. У нее нет времени ни на что иное с тех пор, как она стала взрослой. Пока в ее жизнь не вошел Себастьян Лок. Теперь, когда он умер, я рада, что у нее есть ее работа, есть прибежище. Работа весьма опасная, но полностью поглощающая; это – единственное, что Ариэль любит, что ее волнует. И работа поможет ей пережить тяжелое время.

Мне очень хочется увидеть ее перед смертью, мое прекрасное дитя, дитя моего сердца. Но, боюсь, это неосуществимо. Разве только она завершит эту свою работу раньше ожидаемого срока и сможет побывать дома, в Париже.

Я не могу сообщить ей, как тяжело больна. Если я сообщу ей о том, что она мне нужна, она бросит свою Африку и примчится сюда. С моей стороны это был бы непростительный эгоизм.

Она была при мне тридцать три года, она подарила мне столько радости и счастья, осуществила столько моих грез и надежд. И она была хорошей дочерью. поэтому моя скорая смерть не имеет особого значения в общем ходе вещей.

Ариэль любит меня, я буду жить в ее сердце, в ее памяти долго после моей смерти. Так же как Эдуард. Она обожала отца, как многие девочки, она была близка с ним. Воспоминания будут ее поддержкой. Они с братом тоже близки. они всегда будут друг с другом.

Что же до Шарля, он приедет, как только я скажу ему правду, и они с Маргаритой будут со мной до конца.

Но бледный всадник на бледном коне еще не явился за мной. Думаю, что еще несколько недель у меня есть. Сегодня я чувствую себя гораздо лучше. Лекарства, наконец, облегчили постоянные боли, которые так нещадно мучили меня на прошлой неделе. Я опять была на ногах, опять одержала верх над болезнью.

Я решила, что сегодня мы с Вивьен будем пить чай в саду. И сказала об этом Юберу. Он согласился, что погода достаточно теплая, и теперь я вижу из окна спальни, как он раскладывает подушки на садовых стульях, а Жози, горничная, накрывает столик белой льняной скатертью.

Посмотрев на часы, я увидела, что уже без четверти четыре. Вивьен придет к четырем. Она никогда не опаздывает.

– Можно задать вам несколько личный вопрос, графиня Зоэ? – осторожно спросила Вивьен, склонив голову на бок и улыбаясь глазами.

– Вы можете задавать любые вопросы, Вивьен, и я отвечу, если смогу.

– Вы – француженка?

– Да. А что?

– Вы так хорошо говорите по-английски, но я различаю легчайший акцент. Я не могу его определить. Вы говорите не так, как большинство французов. Вот я и заинтересовалась – где вы родились.

– Какая вы умница, что заметили это. У вас тонкий слух.

– Значит, вы не француженка?

– Нет, я все-таки француженка. Я стала французской гражданкой очень много лет назад. Но родилась я в Америке. Мои родители – ирландцы. Мои мать и отец эмигрировали в Америку со своими родителями будучи детьми. Оба выросли в Нью-Йорке. там они встретились и поженились.

– Удивительно! Значит вы американская ирландка.

– Да, по происхождению. Но почему вы так удивлены?

– Но, вы настоящая француженка! У вас такой шик, такой прекрасный стиль, который я называю истинно французским стилем, вы так выглядите, так одеваетесь, и при этом вы совсем не француженка! – Она замолчала, покачав головой. – Ах, я не должна так говорить! Конечно, вы француженка. Прожив здесь столько лет, будучи замужем за французом! Иначе и быть не может.

– Смешно сказать, но я чувствую себя совсем француженкой. А то, что вы слышите в моей речи, это ритм, вероятно. Ирландский ритм, который я переняла у матери в детстве. Но знаете, я даже и не подозревала, что он еще чувствуется, когда я говорю по-английски.

– Очень слабо, но чувствуется, – ответила Вивьен.

– Я вам все объясню. Когда я приехала в Париж впервые, я полюбила этот город – задолго до того, как я встретила Эдуарда и полюбила его. Я поняла, что хочу жить здесь, никакое другое место мне не подходит, потому что я увидела город света. Поэтому сразу же стала брать уроки французского, зная, что если я хочу поселиться в Париже, я должна знать язык. Я рада, что осталась здесь. Франция была ко мне добра. Я никогда не жалела, что переехала в эту страну.

– Вы приехали во Францию из Америки?

– Нет, из Лондона. Я жила там во время войны. – Я налила чаю ей и себе.

– Спасибо, – она откинулась на спинку садового стула и оглядела сад. Мне показалось, что она погружена в свои мысли.

Я наблюдала за ней. Она как будто была чем-то озабочена, и я спросила:

– У вас все в порядке, Вивьен?

– Да, конечно, Почему вы спрашиваете?

– У вас такой озабоченный вид, даже, пожалуй, обеспокоенный.

– Графиня, Зоэ, я чувствую, что должна сказать вам одну вещь. Я хотела заговорить о ней еще вчера, но уже было поздно, и я не хотела вас утомлять. Я и сейчас не уверена, можно ли это сделать.

– Можно. Я хорошо себя чувствую, Я уже сказала, что лекарство сотворили чудо за последние сутки. Почему бы вам не сказать мне, что вас заботит? Почему не снять с себя это бремя?

– Дело в том, – она умолкла, вздохнула и посмотрела куда-то в сторону, но потом опять обратилась ко мне.

Ее ясные зеленые глаза были такие умные, искренние и честные, что у меня замерло сердце.

Она сказала тихо и серьезно:

– Я хочу рассказать вам кое-что.

Я кивнула.

– В прошлый вторник, когда я пришла к вам, меня очень к вам потянуло. Я провела у вас чуть больше часа, но почувствовала, что уже знаю вас так, будто знала всегда. Когда вам стало плохо, мне очень хотелось помочь вам. Невыносимо было видеть, как вы мучаетесь. Я прихожу к вам с тех пор потому, что беспокоюсь о вас. Мы много беседовали в эти дни, мы узнали друг друга, и мне стало казаться, что между нами есть какая-то связь. Это трудно объяснить, ведь мы познакомились всего неделю назад. Но это так. Я чувствую, что вы близки мне, графиня Зоэ.

– Я это знаю, Вивьен, и сама чувствую тоже самое. Связь есть. Как будто что-то толкает нас друг к другу. – Я похлопала ее по руке. жаль, что мы не встретились с вами раньше. Вы – необычная женщина, Вивьен, и за эти несколько дней вы стали мне по-настоящему дороги. Я хочу, чтобы вы знали: всю эту неделю вы были для меня утешением. Вы помогли мне пережить этот кризис.

– Я так рада! – воскликнула она, глядя на меня сияющими глазами и взяв на мгновение мою руку в свою слегка пожала ее.

– Вы так походи на Ариэль, – призналась я. – Хорошо бы вам познакомиться. Вы бы стали друзьями. Хорошими друзьями.

– Именно этого я и хотел Себастьян, графиня Зоэ. Он сказал об этом тогда же, когда сообщил, что собирается жениться. он надеялся, что на Рождество я приеду к нему на ферму, и был очень огорчен, когда я сказала, что буду во Франции. Он говорил, что после Нового Года привезет Ариэль Лормарэн, что мы понравимся друг другу. Он хотел, чтобы я присутствовала на их свадьбе. Я даже думаю, что он хотел бы устроить ее «Старой Мельнице».

– И что бы вы почувствовали, предложи он это? – спросила я, задумчиво глядя на нее.

– Я была бы рада, – ответила она. – Я хорошо приняла бы их, устроила бы прекрасную свадьбу. Я искренне любила его. Он был моей семьей. Но вы это знаете.

– Да, – мягко сказала я, – я знаю.

– Графиня Зоэ!

– Что, Вивьен? – я взглянула на нее настороженно, услышав в ее голосе что-то новое. И напряглась.

– Я не хочу огорчать вас, я уверена, что вы это знаете. Я искренне надеюсь, что вы не думаете, будто я прихожу к вам потому, что у меня есть тайные цели. Я совершенно уверена в том, что вы понимаете – я была откровенна во всем, о чем я вам рассказывала. Но я должна попросить вас об одном одолжении.

– Что вы хотите, дорогая мая?

– Я по-прежнему хочу увидеться с Ариэль. Вы можете устроить это для меня, графиня? Прошу вас!

– Вивьен, я не могу.

– Один час, самое большее – два, это все, что мне нужно. Я могу прилететь в Заир. Поговорить с ней и уехать обратно. Улечу сразу же, обещаю вам. Прошу вас, – сказала она умоляюще.

– Нет, Вивьен. Я не могу этого сделать.

– Но кому от этого будет вред?

– Вреда будет больше, чем вы можете вообразить, – воскликнула я, с отвращением заметив, что мой голос прозвучал слишком резко, но я ничего не могла с собой поделать. Тут же я заговорила мягче:

– Известие о смерти Себастьяна Лока произвело на Ариэль сокрушительное впечатление. Несколько недель она болела. Потом она на время прекратила работу в лаборатории из осторожности. Она еще не оправилась от этой ужасной вести и боялась, что совершит какую-нибудь оплошность во время экспериментов с вирусами, а это может стоить нескольких жизней. И ехать вам туда теперь, всего через семь месяцев, расспрашивать ее, задавать ей вопросы об их отношениях, о том, как он держится, как вел себя, в каком был настроении в последнюю неделю перед смертью, – значит бередить рану. Рану, которая только что начала затягиваться. Ее работа так опасна, так трудна, и я не хочу, чтобы она расстраивалась.

Помолчав, я пристально посмотрела на Вивьен.

– Постарайтесь понять мою точку зрения, милая. Я хочу, чтобы Ариэль была полностью сосредоточена на своей работе, чтобы она не совершила роковой ошибки. Короче говоря, я хочу, чтобы ее оставили в покое. Я имею в виду вас. И любого другого, кто может причинить ей боль. Она не может сказать вам ничего такого, чего вы не знали бы. И вы вполне можете написать свой очерк, не встречаясь с ней. Поверьте, что это так.

– Я понимаю ваши чувства, графиня Зоэ, понимаю все, что вы говорите. Я настаиваю на встрече с Ариэль потому, что у нее должен быть ключ.

– Ключ? – переспросила я.

– Да, ключ к разгадке – почему он убил себя.

– Я в этом очень сомневаюсь. Она не сможет объяснить вам причину его смерти, Вивьен.

– Она любила его, он любил ее, и он был так счастлив в ту, последнюю, неделю своей жизни, – прошептала Вивьен. – По-настоящему счастлив, графиня Зоэ, – она горестно посмотрела на меня. – Я очень хорошо его знаю, и очень долго, меня он никак не смог бы обмануть. Ни в каком смысле. Его ужасная угрюмость, мрачность – все это исчезло. Он просто сиял. Так почему же он убил себя, раз был на седьмом небе и собирался жениться на вашей дочери?

– Вивьен, дорогая, выслушайте меня. Никто не может знать, почему человек совершает над собой это ужасное, трагическое деяние, почему он предпринимает такой страшный и непоправимый шаг.

– Его самоубийство всегда казалось мне бессмысленным, – сказала Вивьен тихо, почти про себя. – Я хочу видеть Ариэль, потому что она может помочь мне разобраться в этом.

– Чем она могла бы помочь вам?

– У меня давно есть неясное ощущение, что Ариэль имеет к этому какое-то отношение. Пожалуйста, поймите меня правильно, графиня. Я имею в виду – косвенное отношение. Я знаю, что она была в Африке, когда он умер Коннектикуте.

– Но почему же вы полагаете, что она должна что-то знать?

– Потому что единственное новое, что появилось в его жизни, – это их с Ариэль отношения. Его жизнь была вполне предсказуема. Узор ее практически не менялся. Из года в год все повторялось.

– И как же он жил? – спросила я с любопытством.

– Он приезжал на свою ферму, потом возвращался в Африку. Или куда-нибудь еще, где была в нем нужда. Он делал там свое дело, возвращался в Штаты, жил там какое-то время, занимался делами фонда и «Лок Индастриз» и опять уезжал. И вот он встречает в Заире Ариэль. Он влюбляется, строит брачные планы, но вдруг кончает с собой. По мне, это очень странно. Я уверена, что за эту неделю произошло нечто необычное. Между понедельником, когда мы встретились за ленчем, и субботой, когда он убил себя. И это – тайна. Я даже представить не могу, что это было.

– Может быть, жизнь стала невыносима для него, – спокойно предположила я.

– Что вы имеете в виду, графиня?

– А не потому ли человек убивает себя, что жизнь стала для него невыносима? Он просто не хочет больше жить.

Вивьен молчала. Я видела, что ей больно. Потом она, подавшись вперед, испытующе посмотрела на меня и сказала:

– Я хочу еще кое-что объяснить вам, графиня Зоэ. Я любила Себастьяна с двенадцати лет. Я всегда буду любить его, и какая-то часть меня всегда будет принадлежать ему. Но написать о нем очерк – это в принципе не очень важно для меня. Это – нечто вроде оправдания. Когда эта идея пришла мне в голову, я носилась с ней, надеясь, что работа поможет мне разобраться в его смерти. Конечно, написать о нем хороший очерк – это для меня удовольствие, но кроме этого есть нечто гораздо более существенное. – Она помолчала, переводя дух, и продолжала: – Мне необходимо понять, почему все-таки Себастьян Лок лишил себя жизни. Понять для себя. Это так не соответствует его характеру и совершенно чуждо его натуре. И пока я не узнаю этого, я не обрету душевного спокойствия. Я с самого начала почувствовала необходимость разобраться в этой ужасной загадке и у меня появилась мысль написать очерк. Я думала, что мне помогут беседы с людьми, знавшими его, что я, наконец, доберусь до правды. И поэтому я хочу увидеться с вашей дочерью. Не для того, чтобы писать об их отношениях. Но из чисто эгоистических соображений – ради собственного душевного спокойствия.

– Благодарю вас за вашу честность, Вивьен. Ариэль была ошеломлена его самоубийством, как и вы. И, может быть, когда-нибудь вы с ней увидитесь – когда ее раны заживут окончательно.

Вивьен кивнула, тяжело вздохнув.

– Я хочу закрыть эту книгу и идти дальше, графиня Зоэ.

– Ваши мотивы мне понятны. И не думайте, что я сержусь на вас; ничуть не сержусь. Но я повторяю еще раз: моя дочь вам не поможет.

– Вы так уверены?

– Да.

Вивьен сказала упавшим голосом:

– Вы – мой последний шанс. Я думала, что только вы можете помочь мне услышать правду от Ариэль. Я надеялась, что ключ у нее.

На мгновение я утратила способность мыслить. Разум мой застыл. Я только сидела в своем прекрасном саду, чувствуя легкий озноб от ветерка, и глядела в эти упрямые, четные зеленые глаза.

И тут, глядя на красивое лицо этой молодой женщины, я приняла решение.

Я знала, что она – человек честный, что честь – важнейшая черта ее характера, и я ощутила, что могу ей довериться.

Я встала.

– Пойдемте в дом, Вивьен, милая. Становится прохладно.

Она тоже встала, взяла меня под руку и помогла дойти до дома.

Сев на диван в малом салоне, я откинулась на подушки и долго смотрела на нее.

Наконец, набрав воздуху, я сказала: