Текст книги "Кровавые девы"

Глава девятая

В половине двенадцатого Исидро встретил прибывшего Эшера на перроне Варшавского вокзала. Ни слова не говоря, вампир мимоходом вложил ему в ладонь корешок багажной квитанции и тут же растворился среди небольших компаний студентов, рабочих и чиновников с женами, толпившихся вокруг на холоде, оживленно болтая, шаря по карманам в поисках билетов, передавая через отъезжающих сердечные приветы какому-нибудь кузену Володеньке из Бологого…

Над привокзальными улицами клубился мутный серый туман, резко пахнущий нечистотами, угольной гарью и морем.

В купе первого класса вампир появился лишь после того, как поезд, миновав жуткое кольцо дощатых бараков, немощеных улочек и зловонных заводов, окружавших роскошное, выстроенное в восемнадцатом веке сердце Санкт-Петербурга, устремился сквозь ночной мрак к югу. «Может, Исидро, невзирая на все заверения графа Голенищева, тоже чувствует неуют Заграницы?» – мелькнуло в голове Эшера.

Расставив по клеткам крохотные костяные фигурки дорожных шахмат, испанец принялся с интересом слушать рассказ Эшера о визите в Охранное отделение.

– Неудивительно, что «птенцы» Голенищева так встревожены, – пробормотал он, выслушав все до конца. – Ведь нас, вампиров, все эти слухи, витающие среди бедноты, весьма и весьма нервируют. Подобная паника вполне может не только взбудоражить полицию, но вылиться в погромы и бунты. К примеру, из парижского гнезда Революции не пережил ни один, и это отнюдь не случайность. И даже если дело не дойдет до погромов, бедняки, наслушавшись подобных сказок, начинают приглядывать друг за дружкой гораздо внимательнее, да и сами держатся куда осторожнее прежнего. Когда по улицам Лондона рыскал этот убийца шлюх, окрещенный газетчиками Потрошителем, лондонским кабатчикам и портовым докерам пришло в головы, что у него наверняка где-то имеется «логово». Сбиваясь в большие группы, они принялись проявлять крайне навязчивый интерес к подвалам пустующих зданий, не говоря уж об особняках, хозяева коих не выходили за порог днем.

Эшер отвернулся от непроглядно-темной бездны за оконным стеклом.

– Тогда мне даже странно, отчего вы и ваши собратья не позаботились призвать Милягу Джека к порядку.

– Мы и позаботились.

Поправив узорчатый матовый абажур светильника над узким столом купе, Исидро двинул вперед коня – подобно всем прочим фигуркам, невероятно древнего, испанской работы, из крашеной слоновой кости. Как ни забавно, играл он исключительно черными.

– Какое отношение пропавшие дети – и, кстати сказать, та сгоревшая девушка, вампир, о которой Голенищев не удосужился мне сообщить, – имеют к нашему германскому ученому другу, я сказать не могу. Ясно одно: положение в Петербурге весьма и весьма нестабильно.

– А не может ли вампир, или даже несколько, жить в Петербурге без ведома Голенищева?

– Только если он не охотится. А если вампир не намерен охотиться, зачем ему рисковать, зачем ехать в другой город?

– Ну, скажем, для встречи с доктором.

Коня из расставленной Исидро ловушки Эшер увел, но, оглядев доску, с раздражением понял: через три хода ему объявят мат, и с этим ровным счетом ничего не поделаешь.

– Голенищев сообщил мне, что хозяин Москвы из древней русской знати, – продолжал Исидро. – Молчанов… замшелый бородач, как аттестовал его граф. В наши дни он отдал поместья на откуп приказчикам, а сам живет в Москве, хотя, по словам Голенищева, порой проводит недельку-другую на отчих землях, спит в древней часовне, а арендаторов пальцем не трогает и даже не показывается им на глаза. Чаю выпьете?

В купе, постучавшись, заглянул бородатый, сгорбленный человек невысокого роста, по годам годившийся Эшеру в отцы, с подносом, уставленным исходящими паром стаканами. Исидро бросил старику два рубля сверх запрошенного и принял его благословения, нисколько не изменившись в лице.

– А крестьяне даже не подозревают, что их барон – тот же человек, на которого работали их отцы и деды, – продолжил вампир, после того как служитель затворил за собою дверь. – Однако он на свои средства содержит в имении школу с учителем и не скупится на приданое для деревенских девиц, выходящих замуж.

– Он весьма добросердечен.

С этими словами Эшер упрямо двинул вперед пешку. Со временем он запомнил кое-какие излюбленные ходы соперника и, мало этого, начал понимать, как вампир ведет игру. Сомнений быть не могло: вся партия от начала до конца, все множество вариантов возможного развития событий складывались в голове Исидро еще до того, как его тонкие пальцы коснутся первой фигуры.

– Будучи добросердечным, барон Молчанов вряд ли сумел бы пережить французское нашествие и сожжение города, сохранив власть над Москвой. Однако он понимает то, что, очевидно, ускользнуло от вашего мистера Стокера во время работы над тем столь интересным романом: что владыка-вампир, охотящийся на собственных крестьян, обрекает себя на скорое разоблачение и гибель. Прятаться в сельской местности нам, вампирам, весьма нелегко. Даже Голенищев, отродясь не ступавший на свои земли, неуклонно заботится о благополучии собственных крестьян, дабы те чувствовали себя в долгу перед ним, на случай, если в один прекрасный солнечный день ему потребуется, чтоб кто-то из них забрал со станции телегу ящиков и переправил их в темную комнату под графским особняком, не задавая лишних вопросов. Шах.

Желание запустить в лоб сопернику подвернувшимся под руку слоном оказалось на удивление сильным.

Под утро Исидро исчез, предоставив Эшеру возможность поспать, пока поезд катит сквозь унылую тьму бескрайних равнин. Вдали от моря облака поредели, свет ущербной луны окрашивал серебром и луковки куполов деревенских церквей, и снег, толстым слоем укрывавший поля. Долгое время где-то вдали словно бы горел одинокий огонек лампы в окне.

«Кому, отчего не спится в этакий поздний час?»

Поезд остановился в Твери, а после в Клину. Сквозь мрак едва виднелись приземистые бревенчатые постройки, по скованным стужей улицам то тут, то там шагали куда-то пышнобородые крестьяне, на горизонте нехотя занималась утренняя заря. Проснувшись, Эшер выпил еще стакан чаю и принялся вспоминать все, что слышал о Неупокоенных от Исидро и узнал сам, изучая фольклор и легенды. Что мог предложить кайзер вампиру, ради чего тот рискует спровоцировать население, убедившееся в существовании Неупокоенных, на организованные поиски их тайных пристанищ?

«Чтобы вампир погубил либо способствовал гибели другого вампира – дело практически неслыханное», – утверждал Исидро… Однако Эшер был почти уверен: уж если лондонские вампиры скорее прикончили бы его, Эшера, чем позволили ему помогать Исидро в поисках существа, убивающего их самих, то вполне могли бы убить и вампира, поставившего под угрозу надежнейший их «щит» – тайну.

Не так ли и вышло минувшей осенью? Не приехала ли эта девушка, кем бы она ни была, в Петербург вместе с Тайсом?

Но в таком случае отчего они, узнав обо всем, покончили с девушкой, а не с Тайсом?

Крепко задумавшись, Эшер полез в карман за письмом Лидии, однако вместо него вытащил то, что нашел в доме леди Ирен.

«Миледи! Письмо ваше я получил…»

Отчего после гибели хозяина Петербурга она не вернулась в Лондон?

Постыдилась взглянуть в глаза Исидро? Или попросту не сумела найти спутника для поездки?

А может, ее память об Англии – о ветрах, о луговых жаворонках над вершинами дюн, о переливчатом звоне оксфордских колоколов – заржавела, подобно струнам арфы? Рассохлась, как переплеты трудов по математике на полках ее библиотеки, не оставив ей иных интересов, кроме охоты?

«Дражайший мой Симон! Простите мне затянувшееся молчание… подробнейшая эпистола о балете и опере, о скандалах светских и политических, мало-помалу движущаяся к завершению, ждет своего часа вон там, в углу секретера…»

Будет ли он скучать по ним, по обстоятельным, подробнейшим эпистолам о балете и опере, о скандалах светских и политических?

Эшеру живо вспомнилось, как Исидро рассовывал толстые связки своих ответов на ее письма по карманам пиджака и пальто… Зачем? Чтоб сжечь? Или чтоб перечитать? Станет ли тот, кто утратил всякую способность к заботе, тот, для кого весь мир свелся к охотничьему азарту, заботиться о написанном некогда той, кто больше ему не напишет?

Эшер прикрыл глаза… и, вздрогнув, очнулся от стука вагонных колес на стыках и резкого голоса женщины, на скверном провинциальном французском воскликнувшей в коридоре:

– …И если его кучер опять пьян, клянусь, так и скажу ему: гони этого типа взашей!

Полученные от Исидро указания вели на окраину Москвы, к небольшому особнячку на Рогожской заставе, выстроенному в самом начале столетия поверх развалин здания наподобие монастыря и обнесенному высокой оградой. Крохотные ворота стерегли каменные львы величиной с овчарку, и Эшер, пожалуй, нисколько не удивился бы, если б за ними, в сумерках, косматой тенью мелькнул Dvorovoi – славянский дух, мифологический хозяин двора. Если Исидро потребуется переводчик, пожалуй, московские вампиры куда охотнее согласятся прийти в обособленное строение, чем в дом с террасой или на арендованную квартиру. Однако после того, как испанский вампир, дождавшись темноты, выбрался из запертого на замок гробоподобного чемодана о двух крышках, умылся, переоделся и скрылся в ночи, Эшер распаковал обшитые тонкой сеткой гирлянды сушеного чеснока и шиповника, прихваченные с собой в изобилии, и, памятуя о том, с кем имеет дело, оплел ими спальню, обращенную окнами к воротам, сверху донизу. Покончив с этим, он вложил в чехол на предплечье тонкий серебряный нож, проверил, легко ли он выскальзывает в ладонь, если встряхнуть кистью, и на том успокоился.

Приходящая прислуга оставила ему ужин – суп и pirozhki. Ужиная при свете лампы (трубопроводы Московской газовой компании так далеко не дотягивались, а электричества в доме не имелось тем более), в столовой, выходившей окнами в оголенный сад, Эшер гадал, набухли ли на ветвях ив в его саду первые почки и чем сейчас может быть занята Лидия. Невзирая на снег и лютый мороз, дни становились длиннее, а весна, как известно, наступает с такой быстротой – глазом моргнуть не успеешь.

С причудливыми, рваными ритмами Заграницы – пара часов сна тут, пара часов сна там, быстрое пробуждение, ешь где придется и что придется, однако голода в промежутках почти не чувствуешь – тело вновь свыклось без промедления. Отнеся в спальню небольшой самовар, Эшер при тусклом янтарном мерцании лампы приготовил чай, а после прикрутил огонек до отказа, полюбовался пламенем в самоварной топке, крохотной, ничего не освещающей звездочкой пронзавшим воцарившийся в комнате мрак, подсел к окну и устремил взгляд в ночь.

Шло время, однако в сон не клонило ничуть. И вот наконец около двух пополуночи за окном появились они. Без малого дюжина, вампиры широким, летящим шагом мчались к дому со стороны остановки трамвая, бледнолицые, словно призраки, в лунных лучах, пробивавшихся сквозь прорехи меж облаков.

Эшеру в голову не приходило, что их окажется так много. На ворота ни один даже не взглянул: все по-кошачьи взлетели на стену. Пара студентов наподобие злополучного Иппо и Марьи из Санкт-Петербурга, пара безукоризненно одетых джентльменов… Последними во двор спрыгнули несколько молодых с виду дам в темных платьях по моде прошлого года: пышные шелковые юбки вздулись пузырями, длинные волосы взметнулись кверху, словно облака, гонимые вдаль сильным ветром, глаза сверкнули огнем даже в скудном, изрядно ослабленном тучами свете звезд.

А вот Исидро, должно быть, вошел во двор сквозь ворота, хотя Эшер его появления не заметил…

«Интересно, хотя бы другим вампирам он в движении виден?»

Остановившийся на посыпанной щебнем дорожке, напротив плечистого незнакомца в простонародном грубошерстном сукне под стать персонажу Толстого, бородатого, медведеобразного, однако отнюдь не казавшегося неуклюжим, Исидро выглядел сущим пигмеем. Между ними, обращаясь поочередно то к одному, то к другому, стояла бледная, точно фигурка из слоновой кости, девушка в бесцветном атласном платье, с волосами, свободно, на школьный манер, распущенными по плечам. Очевидно, Исидро нашел переводчика, и Эшер ничуть о том не пожалел. Конечно, устойчивые речевые обороты и выговор хозяина Москвы были ему весьма и весьма интересны – языковед Эшер отдал бы почти что угодно, лишь бы послушать, как звучит русский семнадцатого века, однако сейчас научное любопытство вполне могло стоить ему жизни.

Посему разговор пришлось наблюдать из-за окна. Время от времени Молчанов, повернув косматую голову, бросал взгляд в его сторону, как будто прекрасно знал, что Исидро не смог бы добраться из Лондона в Санкт-Петербург, а затем и в Москву без помощи человека…

… а люди любопытны до такой степени, что не преминут сунуть нос даже в двери самой Преисподней.

Часы внизу пробили четверть третьего. Точно услышав их бой, вампиры снова взвились на ограждавшую двор стену и – всколыхнув плащами, юбками, прядями длинных волос – спрыгнули вниз, на улицу. Озаренный барахтающейся среди туч, будто утопающий пловец, луной сад оказался пуст. Хозяин Москвы, красавица с бледным лицом, Исидро… всех их и след простыл. Сидя у окна, Эшер вслушивался в тишину, хотя знал, что шагов не услышит, пока из-за двери спальни не донесся голос Исидро:

– Джеймс?

Лишь после этого Эшер поднялся на ноги, убрал защитные гирлянды из чеснока и шиповника, сложил их в чемодан и отпер дверь. И только тогда понял, что жутко дрожит. Дрова в очаге прогорели, а он этого и не заметил.

– Да вы совсем замерзли.

Подойдя к самовару, вампир наполнил стакан в серебряном подстаканнике горячим, обильно источающим пар крепким чаем.

Эшер зажег лампу.

– Рад, что вам удалось подыскать для переговоров с друзьями кого-то еще.

– Я также.

Присев у очага, Исидро отодвинул блестящую решетку, добавил в огонь полено и разворошил угли. Игра оранжевых отсветов пламени на тонких чертах лица придала ему некое подобие жизни.

– Я был приглашен поохотиться до утра. Меня спросили, не отужинаю ли я с ними. Я ответил, что с ужином потерплю до возвращения в Петербург. Этим они и удовольствовались, хотя Молчанов предложил подыскать мне сопровождающего для возвращения, буде вас постигнет несчастье.

Какое-то время Эшер стоял у окна, нянча стакан в ладонях и тщетно гадая, что произошло бы, если б Исидро отправился с «птенцами» на охоту, а Молчанов остался здесь. Пусть даже вампиры ушли, охватившая его дрожь все никак не унималась.

– Что вы ему сказали?

– Что мне требуется тот, кто владеет и английским, и русским. Тогда он предостерег меня, посоветовав не нанимать человека с мозгами в голове. «Подыщите простачка-крестьянина поглупее, – сказал он… при посредстве красавицы Ксении, определенно глупой, как пробка, а значит, подходящей ему во всех отношениях. – Такие верны и не задают вопросов. А человеку городскому доверять нельзя. Эти, как ласки, вечно думают, будто хитрее всех». Спрашивать, откуда он знает, о чем думают ласки, я не стал. В жизни еще не встречал хозяина, не считающего себя умнее любого из живущих.

Придвинув к очагу кресло, Исидро оглянулся на Эшера, молча подошел к креслу, из которого Эшер наблюдал за двором, отнес к очагу и его, подсел к огню, сцепил перед грудью длинные тонкие пальцы.

– Теперь я знаю все, что только можно почерпнуть из сплетен о петербургских вампирах, – сказал он. – Достижение немаловажное, если вспомнить, сколь мало ночного времени можно занять охотой и сколь долги годы, в течение коих человеческим умам – с обретением бессмертия отнюдь не становящимся менее человеческими – нечем занять себя, кроме сплетен.

Пряча улыбку, Эшер уселся в кресло напротив, словно рядом с обычным, живым другом.

– Как видите, я сгораю от любопытства.

– Боюсь, оно значительно поубавится, – учтиво ответил вампир, – после того как вы узнаете, что нам с вами придется попутешествовать по Европе вдвоем еще этак две-три недели. Похоже, соперничество меж графом Голенищевым и его братом-«птенцом», князем Даргомыжским… оба – «птенцы» одного и того же хозяина, обратившего в вампира и леди Ирен… осложнено присутствием постороннего, вампира, прибывшего в Петербург около двух лет назад. Многие годы граф с князем, каждый со своей стороны, пытались заручиться поддержкой леди Ирен, но она, полагая того и другого сущими идиотами… оценка, с которой трудно не согласиться… держалась в стороне от обоих. Ну а незваный гость – его Молчанов называл просто «немцем», что на старорусском означает любого иностранца вообще, и вас он, кстати, также зачислил в немцы – заодно то с одним, то с другим…

– А теперь – с настоящими немцами?

– Вот этого ни Молчанов, ни кто-либо из его «птенцов» сказать не смогли. Сами они за границей, видите ли, не бывают. Подобно всем московитам, они почитают Москву душой и сердцем материальной и духовной вселенной, а Петербург – чем-то сродни буйно разросшемуся гнойнику, необходимому лишь для поддержания связей с западными купцами. К тому же, – добавил Исидро, – и путь туда не так близок. В разгаре зимы вампир без сопровождающих, пожалуй, мог бы добраться из Москвы в Петербург за два дня, если сумеет найти надежное убежище в Бологом, но лично я бы не стал даже пробовать. Неупокоенных в Петербурге всегда проживало исчезающе мало, и хозяевами там обычно становились те, кому не хватало сил утвердиться где-либо еще.

– А девушка-вампир, погибшая осенью?

– О ней ему ничего не известно. Леди Ксения – наша прекрасная переводчица, состоящая с Голенищевым в переписке, – заверила меня, что Голенищев также не знает о ней ничего. В противном случае граф постарался бы залучить ее в союзники, а не чинить ей зло. Как, разумеется, и Даргомыжский.

– Либо все они врут…

Сделав паузу, Эшер поставил стакан с чаем на каменный выступ в основании очага.

– Либо все они врут, либо… что? Что может правительство кайзера предложить вампиру? Власть? По-моему, с учетом слабости санкт-петербургского хозяина предложение не слишком соблазнительное. Пищу? Бог знает… трущобы обширнее, чем в российской столице, найдутся разве что в Индии и далее на восток, и семьи пропавших даже не смеют жаловаться. Что еще?

– Вот чтобы выяснить это, – ответил Исидро, – нам и придется проехаться. Прага – Варшава – Кельн – Франкфурт – Мюнхен… и, наконец, Берлин.

«Миссис Л. М. Эшер,

Холивелл-стрит, Оксфорд

Акции дядюшки Уильяма вполне надежны тчк однако ваш супруг опасно болен приезжайте незамедлительно тчк Петербурге свяжитесь Айзексоном тчк

Дон Симон»

Глава десятая

Телеграмму от имени Исидро Эшер отослал Лидии из Москвы, с Курского вокзала, перед самым отбытием десятичасового поезда. Продолжение полночной беседы лишь укрепило его в убеждении, что отъезд следует перенести на более ранний, утренний час, и Исидро с сим мнением согласился.

– «Птенцов» у Молчанова много, – заметил вампир примерно за час до рассвета, укладывая в чемоданы одежду, туалетные принадлежности и свежие рубашки (в аккуратности он не уступал ни единому из знакомых Эшеру денди). – Недоверие Молчанова к западному, как он выражается, «суемудрию» лишает смысла любые попытки предугадать, что он предпримет, буде вампир-иностранец застрянет в Москве, поскольку его слугу постигла беда. Тем более что сам он не мыслит большего счастья, чем вечная жизнь в пределах России. Полагаю, ни вам, ни мне задерживаться в Москве до наступления следующей ночи не стоит.

– И я спорить с вами об этом не стану.

Согласно подсчетам Эшера, до Петербурга Лидия должна была добраться в три дня. Сколь бы сильно ни тосковал он по ней, мысль о ее приезде сюда – и вмешательстве в дела вампиров, в такие дела, от которых он неизменно оберегал жену дома, в тихом, чопорном Оксфорде, – повергала его в ужас. Однако если они с Исидро возьмутся за поиски санкт-петербургского «чужака» самостоятельно, чтоб выяснить, как он зовется, из какого гнезда, какими связями, какими ресурсами располагает, каковы его планы, искать придется в Германии, а в силу природы Исидро ни ему, ни Эшеру осуществить подобное одному не удастся.

А вот Лидия в том, что человек-одиночка мог предпринять для розысков чужака в Санкт-Петербурге, разбиралась прекрасно. Разыскивавшая логова вампиров и прежде, она точно знала, на что обратить внимание, причем не только в банковских книгах, в суммах, датах передачи имущества, именах владельцев счетов, но и в материях куда более тонких – в царстве слухов, сплетен и газетных статей. Возможно, она не отличала Тройственной Антанты от Тройственного Союза[30]30
  Тройственный Союз – военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сыгравший важную роль в подготовке и развязывании Первой мировой войны.


[Закрыть], не помнила ни имени, ни даже партийной принадлежности премьер-министра, однако девичество в лондонском высшем свете наделило ее талантом вычленять полезную информацию из ни к чему не обязывающих бесед, из ответов на кстати заданные вопросы, из разговоров людей, позабывших, что их могут услышать, и все это – в сочетании с исключительным нюхом на деньги.

А Эшер, целую жизнь использовавший именно эти деликатные навыки во имя королевы и родины, давным-давно понял: внимание к слухам, к сплетням, к случайным обмолвкам, а также своевременный взгляд в финансовые документы нужного человека обычно приносят гораздо лучшие результаты, чем драматическое, на волосок от гибели бегство с похищенными секретными бумагами под полой.

Долго ли чужак намерен пробыть в Петербурге, куда собирается отправиться после, Эшер даже не подозревал, но нимало не сомневался: быть может, другой возможности расстроить союз вампира и кайзера им не представится, и все-таки… Всякий раз, как Лидия начинала вникать в коммерческие дела Неупокоенных, он чувствовал себя так, точно жена на его глазах бежит через вольер со спящими львами.

– Разумовский добудет ей любые банковские книги, какие потребуются, – сказал он, оторвав взгляд от телеграфного бланка и взглянув на Исидро, умостившегося на уголке малахитового с позолотой письменного стола в крохотной библиотеке особняка.

Время близилось к шести утра, к первым робким отсветам утренней зари. Из оставленной дома копии адресной книжки Лидия выяснит, что человек, упомянутый под фамилией «Айзексон», – Разумовский, а любое упоминание о железнодорожных акциях дядюшки Уильяма – метка, означающая: «Следующей фразой надлежит пренебречь, она здесь только для виду».

– Если наш чужак – германец, дела он ведет через германские банки. А счесть Лидию хоть сколько-нибудь опасной петербургским претендентам на власть даже в голову не придет, я уверен. Такие тонкости выше их понимания.

– Русские…

В бесцветном тоне Исидро блеснула одинокой неяркой звездой целая бездна конкистадорского презрения к туземцам. Сам он, узнав, как Лидия сопоставила завещания, акты о передаче имущества, переводы средств со счета на счет и тайные операции с акциями и облигациями на предъявителя и что из этого извлекла, немедля сменил образ жизни, надежно исключив возможность подобных расследований в его отношении. Для человека, умершего в 1555-м, он на удивление хорошо освоил современные новшества наподобие телеграфа, счетов в зарубежных банках и консолидированных частных холдинговых компаний со штаб-квартирой в Нью-Йорке.

– Более того, они скоро разъедутся, отправившись в Крым, в Киев или в Одессу. Еще месяц, и наш чужак получит столицу в полное свое распоряжение, хотя какая ему от этого выгода, мне неизвестно. Сам он без малого на два месяца окажется взаперти, а петербургские подвалы неглубоки и изрядно сыры. Но, думаю, с вашей леди вам лучше не видеться иначе как при свете дня.

– И насчет этого я также спорить с вами не стану.

Наутро оба отбыли из Москвы десятичасовым поездом, экспрессом, с ревом понесшимся через плоские равнины полей, где из-под снега едва-едва начинала проглядывать сырая земля. Запершись в выкупленном целиком купе первого класса, Эшер забылся легким, чутким сном Заграницы. Снился ему бесконечно огромный железнодорожный вокзал с золотыми, как в Адмиралтейском зале Зимнего дворца, колоннами меж платформ. Там Эшер с Лидией искали друг друга, прыгали с поезда на поезд, спасаясь от какой-то жуткой опасности, ехали до конечной и возвращались назад в надежде встретиться, прежде чем их настигнет безликая, безмолвная, насквозь пропахшая гниющей кровью тварь.

В девять тридцать вечера того же дня он взошел вверх по лестнице, ведущей к дверям «Императрицы Екатерины», и тут dvornik вручил ему письмо. Как ни странно, клей на конверте оказался нетронутым.

«Джулу Пламмеру,

“L’lmperatrice Catherine”,

Набережная Мойки, 26

Новый случай возгорания.

Зуданевский»

– А что я вам говорила! – Голос Эллен дрожал от неподдельной муки. – Я же предупреждала, мэм, разве нет? И вот, пожалте! Отправился мистер Джеймс на поиски этого своего кузена по такой ужасной погоде, да еще в Россию, будто нету на свете языческих стран потеплей, и на тебе, захворал! А я разве не предупреждала, что этим все и закончится, как в прошлый раз?

– В самом деле, предупреждала, – согласилась Лидия, свернув полученную телеграмму.

Сердце ее застучало как бешеное, и, разумеется, вовсе не потому, что она хоть на миг поверила, будто Джейми действительно болен.

«Дон Симон… Исидро…»

Зная, что бумага немедля выдаст дрожь пальцев, она отложила желтый листок в сторонку. Эллен, не сводившая с нее глаз, сдвинула густые, неопрятно косматые брови.

– Полноте, мэм, не волнуйтесь вы так, – сказала она, мигом отринув собственные тревоги. – Я уверена, дела не так скверны, как мистеру Симону кажется. Все будет в порядке.

– Да, разумеется.

Улыбнувшись толстухе-служанке, Лидия отметила, как холодны ее кисти и ступни, и поняла, что, должно быть, не на шутку бледна.

– Наверное, он всего-навсего простудился.

– Скорее всего, – согласилась Лидия и неторопливо перевела дух. – Не велишь ли ты Мику снести вниз, из кладовой, мои чемоданы? Кажется, сегодня вечером есть поезд в Лондон.

– А после что? – удивилась служанка. – Приедем туда среди ночи, да пока еще отель найдем…

Беззвучно разинув рот, Лидия поджала губы, нахмурилась и лишь после этого кое-как проговорила:

– Да. Да, конечно.

«Приедем»… Куда же деваться от этого табу, настрого запрещающего юным леди путешествовать в одиночку?

Из глубин памяти само собой всплыло лицо Маргарет Поттон – огромные голубые глаза, слегка испуганный взгляд из-за толстых стекол очков под сенью полей неописуемо старомодной шляпки.

«Дон Симон сказал мне, что я смогу найти вас здесь…»

А Исидро объявил: «Коль скоро мы собираемся странствовать вместе, я просто не могу допустить, чтобы вы путешествовали подобно гулящей девке», – и, несмотря на все возражения Лидии, хладнокровно нанял ей почтенного вида спутницу. Компаньонку.

Компаньонку, которую после убил, так как к концу путешествия Маргарет Поттон узнала непозволительно многое – и о нем самом, и о вампирах вообще.

«А еще просто ему надоела».

Стоило осознать, что это чистая правда, сердце мучительно защемило от угрызений совести. Невольно зажмурившись, Лидия тут же опомнилась, открыла глаза, однако Эллен успела это заметить и, истолковав гримасу хозяйки по-своему, потрепала ее по плечу со словами:

– Ну, полноте, полноте, мэм, все обойдется.

Снова переведя дух, Лидия накрыла горстью мясистую, шероховатую ладонь Эллен, прижала ее к кружеву «чайного» платья.

– Спасибо тебе, – прошептала она.

Исидро она пришлась по душе («По сердцу», – шепнуло сознание, однако от этой мысли Лидия с яростью отмахнулась: подобные существа любить неспособны!), кроме прочего, из-за того, что ее интеллект не уступал его собственному. А Маргарет он выбрал из-за ее непроходимой глупости. Внушил ей, одинокой, любовь к себе… а после избавился от нее, словно от перчатки с чернильным пятном, поскольку она оказалась прилипчивой, неинтересной ему, неуклюжей в своей ревнивой влюбленности. То есть полной противоположностью Лидии.

И Маргарет это понимала. Их путешествие пунктиром пронизывали сцены ревности, числом около дюжины, неизменно доводившие несчастную, ничтожную гувернантку до слез.

И после всего этого Исидро убил ее…

– Да, ты совершенно права, – надеясь, что голос ее звучит нормально, обыденно, продолжила Лидия. – Сегодня вечером соберем вещи, а завтра с утра ты проводишь меня до Лондона. Там, в Лондоне, есть бюро, где можно нанять респектабельную компаньонку – ведь я ни за что не подумала бы увозить тебя так далеко от родных, да еще навстречу опасности захворать…

– Ничего со мной не сделается, мэм, – заверила ее Эллен, хотя перспектива поездки в края, где не говорят по-английски, явно внушала ей нешуточные сомнения. – Может, лучше уж мне с вами?..

– Нет-нет, дорогая, не стоит, – твердо ответила Лидия, вновь стиснув ее ладонь и улыбнувшись как можно наивнее. – Кроме того, если я увезу тебя в такую даль, мистер Херли мне в жизни этого не простит.

Мистер Херли, вдовец с роскошными усами, содержал паб неподалеку, на углу.

Эллен вскинула голову, точно жеманничающий першерон[31]31
  Першерон – порода лошадей-тяжеловозов.


[Закрыть].

– Да ну вас, мэм, скажете тоже!

Не без труда выставив служанку из кабинета, Лидия наконец получила возможность взглянуть, кто, черт возьми, таков этот Айзексон, которого ей следует разыскать в Санкт-Петербурге. Обнаружив, что это князь Разумовский, она изрядно обрадовалась, словно случайно увидела симпатичное, располагающее к себе лицо и золотистую бородку русского дипломата в толпе, и с легким сердцем приступила к сборам в дорогу. Чайные платья, дневные платья, вечерние туалеты, наряды для прогулок… Белые с зеленью башмачки прекрасно подходят к бледно-лиловому дорожному костюму, но не к синему с белым, значит, надо бы не забыть и синие полусапожки… А не замерзнет ли она в пальто из верблюжьей шерсти или лучше взять серое, на меху? Пожалуй, оба – для верности… «Интересно, насколько холоден апрель в Санкт-Петербурге?» О, и шляпки… и труд Фишера о химии белка… и этот поразительный трактат о радиографии за авторством супругов Кюри, и четыре последних номера «Британского медицинского журнала», и миниатюрный набор отмычек – тот, что раздобыл для нее и заставил освоить Джеймс… А какого цвета перчатки подойдут к прогулочному костюму оттенка коричного дерева?

«О боже мой, похоже, тут нужен еще один чемодан…»

Но всякий раз, стоило ей ненадолго прерваться, раскладывая среди пенных кружев постели нижние юбки и блузы, чулки и корсеты, тишина заполняла комнату, подобно мертвенно-черной воде. Вечер едва начался, однако Лидия задернула шторы, как будто из страха, выглянув в темноту за окном, увидеть в сгущающемся тумане по ту сторону улицы мутную бледную тень, не сводящую с нее глаз, отражающих огоньки светильников в спальне.

– А этого где обнаружили?

Эшер поворошил прах в жестяном ящике длинным пинцетом, предупредительно одолженным ему Зуданевским, опознавая в уме припорошенные серым пеплом фрагменты. Зуб, еще зуб, ссохшееся в огне «крылышко» подвздошной кости, лопнувший, съежившийся до величины апельсина череп… а вот суставы пальцев ног и рук сохранились намного лучше, как будто огонь вспыхнул внутри, в животе и груди, а оттуда устремился наружу. Ни косточек от корсета, ни наконечников шнурков – только оплавленные комочки стальных пуговиц с брюк и рубашки: очевидно, на сей раз жертвой стал юноша.