Текст книги "Князья Ада"

– То же самое и со слугами в посольстве, – грустно откликнулась Лидия, прекрасно понимая, кто мог пошарить в комоде с галстуками Ричарда Гобарта. И кто мог знать и о том, как решительно Холли Эддингтон настроилась выйти замуж за этого человека, и о том, что если кто-нибудь – особенно кто-нибудь, хорошо ей знакомый – скажет: «Гобарт ждёт вас у ворот сада», она непременно пойдёт туда. – Да и со всеми прочими слугами, если уж на то пошло.

– Однако здесь загвоздка в том, что о слугах в Посольском квартале мы не знаем ровным счётом ничего – ни об их родных, ни о том, где они проводят выходные дни. Они попадают на службу по рекомендации, но стоит им сделать шаг за ворота – и концов не найдёшь. Но я точно знаю, что для их народа родная кровь – на первом месте. Любому старику не откажет в просьбе его внучатый племянник, троюродные братья передают весточки тёткам, с которыми ни разу не виделись. Целые кланы людей, зарабатывающих за неделю столько, сколько мы платим рикшам за одну поездку, будут несколько лет все вместе собирать по медяку, чтобы какой-нибудь там троюродный племянник Шэнь, весь такой талантливый, смог найти учителя, поступить в школу и сдать государственный экзамен. И всё с расчётом на то, что, если этот самый Шэнь и впрямь сдаст экзамен и сумеет устроиться досмотрщиком на таможню, он в нужный момент не заглянет в ящики, которые везёт его двоюродный брат Яо, – хотя он этого самого Яо в глаза доселе не видел.

– Не могу сказать, что английская жизнь в этом плане так уж сильно отличается от китайской, – негромко заметила Лидия.

– В общем-то, да, – согласился Джеймс. – Разница лишь в том, что Шэнь в лепёшку расшибётся, лишь бы пройти экзамен, но не для собственной выгоды, а из-за чувства долга перед семьёй. А мы даже и не знаем, ради кого эти посольские Шэни так стараются.

Лидия протёрла ложечку от пыли и, сняв с чашки блюдце, принялась размешивать кофе.

– Значит, ты полагаешь, что девушка, которую сэр Грант якобы убил в том… в том доме в переулке Великого Тигра, который он регулярно посещает, может быть родственницей кого-то из слуг в посольстве?

– По крайней мере, так всё, что мы знаем, укладывается в более-менее логичную картину. Китаец не смог бы предъявить официальные обвинения английскому дипломату, Лидия. Так что единственный способ поквитаться с ним – опозорить его любимого сына и подвести его под виселицу.

Лидия молчала, но чувствовалось, что она вертит в голове какую-то мысль – точно так же, как вертела в руках кофейную ложечку. Сам Эшер отрешённо перебирал в голове воспоминания о тех трёх странных месяцах, когда ему довелось каждый день проводить по четыре часа в компании горластого, невоздержанного на язык парня, считавшего своим долгом после занятий напиваться до беспамятства, тоже ежедневно. Тех пятидесяти фунтов, что Гобарт заплатил ему за уроки, как раз хватило на вторую поездку в Центральную Европу – именно тогда Джеймс и осел под крылом у Карлебаха. Во время учёбы у старого профессора он изъездил самые дальние уголки Австрийской империи – чем и привлёк в первую очередь внимание департамента. А позже, пять лет спустя, Джеймс оказался единственным выпускником Баллиола, получившим приглашение на свадьбу Гранта Гобарта и дочери американского миллионера.

Из задумчивости Эшера выдернул скрип пружин кровати, донёсшийся из спальни, а следом – басовитое ворчание на идише.

– Пойду взгляну, как там профессор.

Лидия снова вытерла ложечку от пыли и положила на блюдце.

– Думаю, сэру Гранту вовсе не понравится твоя версия.

– Абсолютно. Так что я припрятал тридцать фунтов наличными там, где их можно будет быстро достать, если вдруг возникнут неприятности, – под половицей в генераторном отделении гостиницы. Сэр Грант вспыльчив и весьма злопамятен, так что, возможно, мне придётся удирать отсюда. Интересно, старый Ву по-прежнему готов спрятать чан-би-гуй в своём доме?..

– Старый Ву?

– Один мелкий пройдоха из Китайского города. По-моему, он работает на семью Шэнь – по крайней мере, работал четырнадцать лет назад. Он мог достать что угодно – от телефонного провода до французского шампанского, и никогда не отказывался спрятать янь-гуй-цзэ от властей – или разъярённых немцев, – если заплатить как следует. Но я надеюсь, что у нас получится состряпать версию, которая поможет свести ущерб до минимального, восстановит репутацию Ричарда и удержит его отца от очередного убийства.

Эшер отправился в спальню, гадая, когда и где успел взрастить в себе столько цинизма, чтобы спокойно закрыть глаза на убийство незнакомой девушки – а ведь, зная вкусы Гранта Гобарта, та наверняка была совсем юной. По всей видимости, ещё во время службы в департаменте, подумал он, открывая дверь, а затем взглянул на старого профессора, сидящего на кровати, прислонившись спиной к подушкам.

А может быть, что-то изменилось в его душе после того, как он узнал о существовании вампиров…

– Нам следует вернуться туда, – Карлебах уцепился за руку Эшера большим пальцем левой руки – единственным из пяти, ещё сохранявшим какую-то подвижность, – так, будто боялся, что бывший ученик, услышав эти слова, сбежит. – Необходимо спуститься в шахту и отыскать их логово. Я видел дробовики в лавке у Керлуфа, рядом с гостиницей, а в британских казармах есть оружейных дел мастер…

– Я сам съезжу.

– Нет! Я должен…

– Должны?

Карлебах раздражённо отвернулся.

– Я знаю этих тварей…

– А что ещё мне следует о них знать, – негромко уточнил Эшер, – кроме того, что их следует уничтожить? У этой шахты должен иметься какой-то план. Я попрошу у подчинённых сэра Джона выяснить, какая компания занималась добычей угля и нельзя ли взглянуть на документацию. Если я скажу, что в той шахте, судя по всему, прячутся гоминьданские ополченцы, мне не откажут. Это не секретная информация. Вот эти декокты, которые вы составили, – он указал глазами на туалетный столик Лидии, где стоял ряд блестящих склянок, успевших покрыться тонким слоем пыли, – будут ли они работать против этих тварей?

– Я сглупил, прихватив их с собой, – вздохнул Карлебах. – Если бы у этой немки в миссии нашлось побольше останков, я бы испробовал на них состав-другой и тогда узнал бы наверняка, есть ли от них толк… Джейми, ты же сам видел, сколько их там – дюжины… – морщинистое лицо старика исказила болезненная гримаса.

– В темноте всегда кажется, что противников втрое больше, – уверенно ответил Эшер, хотя и сам с содроганием вспоминал размеры стаи.

– А мы ничего не услышали и даже запаха не почуяли, пока они не подобрались к нам вплотную. Матьяш… – он снова осёкся, упомянув имя ученика-предателя. – Матьяш говорил, что они обладают даром, похожим на вампирскую способность отводить глаза живым и затуманивать их разум.

– Значит, Матьяш их изучал? – Джеймс задумался, зачем это могло понадобиться молодому бунтарю – вероятно, потому что лабиринтом тоннелей и древних склепов, тянущимся под Старой Прагой, пользовались чешские, венгерские и славянские революционеры, тайно стремившиеся избавить свои родные земли от многолетнего австрийского ига.

Карлебах некоторое время лежал неподвижно, затем наконец кивнул. В полумраке, царившем в спальне, было заметно, как в глазах старого профессора блестят слёзы.

– Он, как и я, опасался того, что может случиться, если кто-то из политиков или генералов узнает об их существовании и попытается использовать, чтобы контролировать противника. В этом мире и без того уже хватает чудовищного оружия, Джейми. Как хватает и тех, кто верит, что в борьбе против одного зла допустимо использовать другое зло, ещё более страшное. Вот почему я говорю – я должен вернуться в шахту и взглянуть на этих тварей собственными глазами, потому что мои собственные глаза не обманешь.

– «Не обманешь»? – переспросил Эшер, помолчав.

– Джейми… – голос старика ослаб, превратившись в тихий шёпот. – Эти существа – сородичи вампиров. И как мы узнаем, что не вампир управляет ими, не вампир отдаёт им приказы? У таких тварей нет собственного разума, но, если вампир возглавит такую стаю, их не остановит ничто. Ты ведь и сам уже попадал под вампирские чары, – добавил профессор с невыразимой горечью. – У тебя благородное сердце, Джейми, но подобные дела тебе нельзя доверять.

Искривлённые артритом пальцы сомкнулись вокруг пальцев Эшера – хватка у Карлебаха по-прежнему была крепкой, как в молодости.

– Ставки слишком высоки, и я не могу позволить себе никакого лишнего риска. Так что, как ни крути, а ехать должен я.

«Возможно, он прав, – подумалось Эшеру, когда старик снова отвернулся. – Но чует моё сердце, что доверять подобные дела не стоит не только мне одному».

Глава девятая

Ветер не утихал до самой поздней ночи.

Вскоре после полудня дежурный из холла гостиницы передал, что Эшера желает видеть граф Мизуками. Снаружи бушевала такая мощная буря, что даже в небольшой, освещённой электрическими лампами гостиной, куда проводил Джеймса менеджер, висела полупрозрачная дымка.

– Позвольте поблагодарить вас за вашу помощь прошлой ночью, Мизуками-сан, – Эшер поклонился. – Мы с моими спутниками, бесспорно, обязаны вам жизнью. Надеюсь, раны Ито-сана не очень серьёзны?

– Мой слуга отдыхает. Спасибо, что переживаете о нём, Эшу-сенсей, – императорский атташе, похожий на пухлощёкого гнома в очках и аккуратном тёмно-синем мундире, поклонился в ответ.

Эшер надеялся, что его собственная внешность за прошедшие четырнадцать лет изменилась куда больше, чем внешность Мизуками – подстриженные виски японца лишь присыпало сединой, а морщинки вокруг глаз стали заметнее. В тысяча восемьсот девяносто восьмом сам Джеймс не только носил парик, бороду и толстые очки, подходящие образу эксцентричного академика, но и к тому же вёл себя на публике совершенно иначе, изображая человека вспыльчивого, плохо воспитанного и не владеющего никакими языками, кроме немецкого.

– Я опасаюсь, – продолжил Мизуками, – что существа, пахнущие столь мерзко, могут переносить на зубах и когтях различную заразу, поэтому Ито сейчас находится под присмотром посольского медика. А как себя чувствует Ка-ру-ба-ку-сенсей?

– Он в порядке, благодарю вас. Ваше появление стало для нас приятной неожиданностью.

– Возможно, для вас она была не такой уж и неожиданностью… Ге-раа-сенсей? – Мизуками взглянул ему прямо в глаза, по-своему выговорив тот псевдоним, под которым Джеймс скрывался в девяносто восьмом.

«Проклятье. И даже то, что я приехал сюда в компании австрийского еврея, его не убедило…»

– Это имя не выйдет за пределы стен этой гостиной, можете быть спокойны, – продолжил Мизуками, заметив, как встревожился его собеседник. – Я солдат. И прошлый союз моей страны с Германией, и нынешний – с Великобританией имеют для меня значение исключительно во время военных походов. Тем не менее именно потому, что этот Ге-раа-сенсей – на которого вы, как я теперь вижу, ни капельки не похожи, – был немцем, а немецкий кайзер претендует на земли, законно находящиеся в зоне влияния Японии, я счёл разумным проследовать за вами вчера – просто, чтобы убедиться, что Ге-раа-сенсей – это не вы. Прошу прощения, если мои подозрения вас оскорбили.

– Я не в обиде. Напротив, я даже рад возникшему недопониманию – иначе бы и мне, и моим товарищам вчера пришлось бы туго.

В гостиной повисла тишина, и только ветер по-прежнему выл за окном. В пронзительно-чёрных глазах японца плескалась мрачная тревога.

– Что они такое? – спросил Мизуками, помолчав. – Вы подрядили селян отвести вас прямо к шахтам, туда, где, я так понимаю, эти… эти акума, эти тенма[30]30
  Акума и тенма – злые духи в японской мифологии.


[Закрыть] и обитают. Значит, вы уже знали, что они там прячутся?

Эшер помедлил. Да, сейчас Япония была союзником Британии – однако это вовсе не гарантировало, что граф будет помогать ему или хотя бы держать язык за зубами.

– Нет, я этого не знал.

– Но именно их вы и искали?

– Да.

– И что они такое?

– Мы не имеем ни малейшего понятия. Это некая патология, доселе нам не встречавшаяся…

– На то, что я увидел вчера ночью, не способна никакая болезнь. Эти твари выживали после ран, однозначно смертельных для человека. Мы срубили двоим из них головы – а тела не упали, а убежали обратно в ущелье. Ито перерубил некоторым ноги, а одному ещё и руки – и они не то что не умерли, а как будто вовсе не заметили этого. Они молча шли за вами по пятам, как нитка за иглой, как псы, пасущие стадо. Это не болезнь, Эшу-сенсей. И их лица – это не лица людей. Это лица демонов – но разве наука не утверждает, что демонов не существует?

– Не думаю, что это и впрямь настоящие демоны, – протянул Эшер, – как бы там ни называли их селяне. Но именно поэтому их и нужно изучить как следует, соблюдая строжайшую секретность. Одному Богу известно, каким способом их могут попытаться использовать те же немцы, – добавил он, вглядываясь в лицо Мизуками. Японец по-прежнему казался спокойным, но по глазам было заметно, о чём он думает.

– А ещё одному Богу известно, – добавил Эшер ещё тише, – что может взбрести в голову моему собственному правительству – и вашему тоже. И к чему это в итоге приведёт.

Мизуками едва слышно вздохнул, но ответил с прежней сухостью:

– Я солдат. Моё дело – армия, а не… то, что лезет из Преисподней. Однако новый император моей страны… не самый достойный человек. После того как он взошёл на трон этой весной, почти всеми делами империи начали заправлять члены парламента и верховного командования. Не стану утверждать, что я бы на их месте справлялся лучше, но одно можно сказать наверняка – однажды распахнув врата Преисподней, их уже не захлопнешь обратно. Значит, вы прибыли сюда не по заданию правительства?

Эшер покачал головой.

– Солдаты, сопровождавшие меня, были приставлены послом – предполагается, что я приехал сюда изучать деревенские легенды. Ночью было темно, и я убедил их, что на нас напали бандиты. Судя по всему, они поверили мне – ни один из них не видел того, что разглядели вы.

– А как много об этих существах известно остальным? Ка-ру-ба-ку-сенсей…

– Он занимался изучением легенд об этих существах, – уклончиво ответил Эшер. – Именно он опознал их по описанию, когда миссионерка опубликовала статью об одном из обнаруженных тел. Ещё о них знает моя жена. На этом всё.

– А, со десу[31]31
  Здесь: «вот как», «ясно» (яп.).


[Закрыть]. – Граф положил руки на рукоять меча, внимательно глядя Джеймсу в лицо: – И что вы планируете делать дальше? Выясните, сколько их здесь, как давно они завелись в шахте?..

– Если верить доктору Бауэр, они появились около года назад. Мы не знаем откуда, – и это один из вопросов, на который следует найти ответ как можно скорее. В темноте едва удавалось оценить размеры стаи, но их было не меньше двух десятков.

– Мне тоже так показалось. Полагаю, в самом ущелье скрывалось ещё столько же. Вы говорите, что они прячутся в руднике Ши-лю?

– По всей видимости, да. Это подземные твари, предпочитающие темноту.

– И при этом не демоны, – задумчиво повторил Мизуками. – Возможно, вам пригодятся архивы горнодобывающей компании? Сегодня утром я отправил запрос в министерство внутренних дел. Если планы тоннелей сохранились, то один из моих подчинённых может помочь с переводом записей.

– Вы бы оказали нам неоценимую услугу, – Эшер снова поклонился.

– Я понимаю, что вы далеко не всё рассказали мне об этих… яо-куэй, Эшу-сенсей. Но всё же я хотел бы задать вам один вопрос – не развелись ли они здесь, в городе? Или где-нибудь ещё, в других деревнях? Я вижу, что это демоны, порождения Преисподней, однако их тела похожи на людские. А лица… – он покачал головой. – Вы сказали, что впервые местные столкнулись с ними где-то год назад, но вы не знаете, откуда они взялись. Но ведь откуда-то они должны были взяться. Поэтому мне хотелось бы знать – способны ли они распространиться дальше?

Эшеру вспомнился залитый лунным светом Карлов мост в Праге, густые тени его готических башенок, темнота под арками, где что-то как будто шевелилось… «В этом городе водится нечто странное», – написал тогда Исидро.

– Это нам и предстоит выяснить, – ответил Джеймс Мизуками.

К вечеру буря стихла и Эшер вышел на прогулку. Луна, висевшая в небе, казалась ржавой, а в воздухе пахло пустыней Гоби.

Мимо пробегали взмыленные рикши, колёса их повозок вздымали клубы пыли. На ступенях гостиницы, на пороге каждой лавки по всей Посольской улице виднелись слуги-китайцы с мётлами и совками. Эшер знал, что завтра во всех посольствах – немецком, британском, русском, американском, японском – тем же самым будут заниматься солдаты.

Его собственное дыхание в лунном свете походило на сверкающее белое облачко.

«Способны ли они распространиться дальше?»

От этой мысли Джеймсу становилось не по себе.

Карлебах остался очень недоволен тем, что Эшер ввёл японского атташе в курс дела, несмотря на то, что Мизуками достаточно ясно разглядел врага прошлой ночью. Однако пусть уж лучше тот узнает правду, чем начнёт собственное расследование, которое может привлечь ещё чьё-нибудь внимание. И впрямь – «однажды распахнув ворота Преисподней, их уже не захлопнешь обратно».

Лидия, в свою очередь, спросила, не сможет ли граф добиться для неё возможности ознакомиться с архивами пекинской полиции, в частности о произошедших за последний год случаях загадочных исчезновений или убийств, когда жертва оказывалась обескровленной или истерзанной как бы животными? Особенно её интересовали эпизоды, произошедшие в окрестностях старых озёр в прогулочных садах, разбитых за стенами дворца, и рядом с так называемыми Дворцами моря – искусственным озером Чжуннаньхай, расположенным в северной части города. Учитывая, какие политические волнения бушевали в Пекине с тех пор, как император отрёкся от престола – не говоря уже о февральских бунтах в китайской армии и тех «отрядах обезглавливания», что возникли позже, – Эшер подозревал, что обнаружить в этих убийствах какую-либо закономерность, указывающую на вероятное присутствие немёртвых в городе, будет проблематично. Однако он согласился переговорить с Мизуками насчёт доступа к архивам.

Сейчас же в Пекине царил покой.

Джеймс добрался до северной стены Посольского квартала. Ветер гонял по улицам пыль, доносил запах табака от ворот, где украдкой покуривали караульные. А дальше, на насыпи, сновали торговцы, обитавшие в Татарском городе, растаскивая тачки с засахаренными фруктами, поношенной обувью, зажаренными в масле скорпионами на палочках… Со всех сторон звучали разговоры на бойком и певучем пекинском диалекте. А ещё дальше – за широкой улицей Тунь Чань-ан – виднелись крыши настоящего Пекина: Татарский город окружал Имперский город, а тот, в свою очередь, окружал Запретный город – как огромная головоломка из коробок, соединённых большими, крепко запертыми воротами. В Запретном городе, среди полупустых дворов и разваливающихся павильонов, по-прежнему обитал юный бывший император. «Интересно, кто сегодня вечером будет сметать пыль со ступеней его крыльца?»

На обратном пути Эшер свернул в служебный переулок между стеной Квартала и заборами, отгораживавшими сады, разбитые позади кирпичных коттеджей, принадлежавших работникам английского посольства. Сквозь голые ветви деревьев в одном из садов Джеймс разглядел крышу дома Эддингтонов – в одном окне горела лампа.

«Как там поживает Мира Эддингтон? – подумалось Джеймсу. – Удаётся ли ей заснуть? И смог бы уснуть я, если бы это Миранду обнаружили тогда в саду?»

При мысли о маленькой рыжеволосой девочке – когда Эшер уходил, она деловито ползала по всей гостиной в поисках кубиков, припрятанных Лидией в разных местах, заглянув даже в бороду Карлебаха, – сердце болезненно сжалось.

Холли Эддингтон – визгливая, невротичная, в дурацком девчачьем белом платье, готовая даже на обман, лишь бы захомутать богатого жениха… она ведь тоже когда-то была такой девочкой. И та девчушка – как бы её там ни звали, – которую Грант Гобарт убил, потому что не мог кончить иным способом…

– Джеймс, – раздался шёпот над самым ухом. – Рад видеть вас в добром здравии.

Эшер резко обернулся.

Лёгкий ветерок колыхал длинные белые волосы вампира, трепал полы пальто.

– Не смотрите на меня так, – продолжил Исидро, – я не имею никакого отношения к смерти той девушки.

– Тем не менее тогда, на приёме у Эддингтонов, вы услышали какой-то шум в саду?

– Услышал, – вампир резко свернул на улицу Мэйдзи, подальше от ворот, и Эшер направился следом. – Когда ваш драгоценный приятель прервал наш разговор, я вышел на улицу и обнаружил убитую девушку – она ещё не успела остыть, – и молодого человека в состоянии чудовищного опьянения. Если бы я оказался настолько глуп, чтобы хлебнуть его крови, то до собственного гроба добрался бы только ползком. Этот ваш профессор полагает меня настолько тупым?

– Я бы сказал – настолько кровожадным.

В уголке губ Исидро обозначилась складочка – и тут же исчезла.

– Когда молоток – это всё, чем ты владеешь, каждая проблема видится тебе очередным гвоздём. Хлебнуть крови без дозволения в чужом городе, где сами стены пропитаны аурой вампиров, было бы самоубийством.

Эшер ясно видел, что Исидро так до сих пор и не покормился. Его худосочность проступила явственнее, а в облике начала ощущаться некая чужеродность – как будто вампиру становилось всё сложнее поддерживать иллюзию привлекательности, заставляющую жертв доверять ему. На его лице теперь отчётливо виднелись шрамы – белые бороздки на скуле и над бровью. Те самые, что он получил, защищая Лидию.

– Подозреваю, – ответил Джеймс, – что Карлебах, при всех его исследованиях, всё-таки не настолько хорошо разбирается в вампирах, как считает сам.

«Или это я не настолько хорошо разбираюсь в них, как мне кажется…»

– Мне уже доводилось видеть подобное, – отметил Исидро, – когда охотники на вампиров становятся настолько одержимы своим делом, что забывают обо всём на свете – о семье, о друзьях, о радостях познания и радостях любовных – и сами начинают напоминать объект своей охоты. Их мир сужается до тех пор, пока они не превращаются в совершенное оружие… и полностью теряют остатки человечности. Я так понимаю, что вы всё-таки отыскали Иных в Западных горах?

Эшер недоумённо поднял брови.

– Хотите сказать, вы были там и не пришли нам на помощь, когда…?

– Dios[32]32
  Здесь: «Боже» (исп.).


[Закрыть], нет! Мёртвые могут перемещаться быстро, но прошлой ночью я занимался решением других вопросов – и, увы, не так успешно, как хотелось бы. О том, где вы были, я узнал в тот момент, когда вы вернулись в гостиницу – и выглядели при этом так, словно побывали на войне. А сегодня вечером в казарме тройка солдат, сопровождавших вас, в красках живописала подробности стычки с самой вонючей шайкой оборванцев, какая только бродит по этой земле. Солдаты утверждали, что разбойники были то ли под наркотиками, то ли практиковали всякие странные техники вроде амока[33]33
  Амок – состояние помутнённого сознания, выражающееся в агрессивном бешенстве.


[Закрыть] у филиппинских воинов.

– Вот и славно. Последнее, чего мне хотелось бы – чтобы слухи о существовании Иных долетели до ушей кого-нибудь из той гнилой породы людей, что изобретают дрянь вроде фосгена[34]34
  Фосген – чрезвычайно ядовитый газ, синтезированный химиками из Франции, использовался в Первую мировую войну как боевое отравляющее вещество.


[Закрыть]. – Эшер вкратце пересказал события последних тридцати шести часов, в том числе и то, как разбойники отобрали у них лошадей и как останки, найденные доктором Бауэр, реагировали на солнечный свет. – Интересно было бы взглянуть, как подействует на кости этих тварей пара капель нитрата серебра, а у Карлебаха с собой целая коллекция всевозможных растворов. Правда, я понятия не имею, как заставить этих существ выпить какой-нибудь. Насколько я понял, доктор Бауэр полагает их неким примитивным видом, сохранившимся с доисторических времён, вроде «обезьянолюдей» из «Затерянного мира», и надеется доказать это научному сообществу.

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – процитировал Исидро. – Впрочем, её версия звучит не более фантастично, чем утверждение о существовании вампиров.

Между тем они дошли до стены Имперского города – её тёмная тень уходила на тридцать футов вверх на противоположном краю улицы. В свете фонарей железнодорожной станции смутно угадывались зубцы верхнего края. Откуда-то издали доносились хриплые крики уличного торговца, приглашавшего угоститься лепёшками и арбузными семечками.

– Что удалось выяснить о пекинских вампирах?

– Ничего. – Исидро спрятал руки в карманы длинного чёрного пальто, почти сливаясь с темнотой. – Я даже тени их нигде не видел. Однако их присутствие ощущается в воздухе, как запах дыма. Я прогулялся вдоль насыпи и даже недалеко заходил в город, прислушиваясь, но так и не услышал их голосов. При этом всякий раз, когда я засыпаю, мне снится, что за мной наблюдает нечто, недоступное моему пониманию. Нечто жуткое, холодное и молчаливое.

Эшер сообразил, что вампир впервые сознался в том, что видит сны.

Антея Фаррен, вампирская графиня – сгинувшая в том константинопольском пожарище – как-то сказала Эшеру, что для тех, кто убивает других, пытаясь украсть побольше жизни себе, Господь избрал такую кару – он наделил их жаждой ко всему, что присуще смерти, кроме покоя. Превращение в вампира влекло за собой постоянную нужду в надёжном укрытии, в жёстком контроле собственного окружения – и с каждым годом эта не-жизнь становилась всё более замкнутой, более скучной, потому как любую мелочь, способную усложнить её, требовалось контролировать. Большинство вампиров не решалось путешествовать, а многие и вовсе не отходили дальше чем на пару миль от места, где хранился их гроб, опасаясь, что в критический момент не смогут вовремя вернуться.

– Это как в той сказке, – рассказывала графиня в темноте венской ночи, – где человеку волшебным образом заменяли одну конечность за другой на такие же, но из металла – пока однажды он не сообразил, что у него нет сердца, а значит, он больше не человек. Мне страшно, – сказала она тогда. – Но мне стоит бояться ещё сильнее. Ведь я могу умереть в один миг просто потому, что не смогу найти подходящего укрытия, потому что не знаю, куда идти…

Впрочем, смерть графини растянулась не на один миг.

Эти же мысли, судя по всему, беспокоили сейчас и Исидро.

– Будет ли вам проще искать их, – осторожно поинтересовался Эшер, – если мы пойдём вместе? По крайней мере, я смогу поговорить с ними, если они всё-таки покажутся.

– Вы умрёте, – просто ответил Исидро. – Возможно, и я тоже – за то, что спутался с живым. Вероятно, вы уже обрекли себя на гибель от их рук – просто потому, что сейчас мы с вами разговариваем. Я не ощущаю их присутствия здесь, в Посольском квартале, но вполне возможно, что это они затуманивают мой разум иллюзиями. Не знаю. Могу лишь сказать одно – будьте осторожны и принимайте все защитные меры. Потому что я кожей чувствую, что их удар будет быстрее мысли. Простите меня, – добавил он с искренним сожалением.

Ветер швырнул Джеймсу в лицо горстку пыли. Проморгавшись, он понял, что уже некоторое время стоит совсем один на берегу возле канала, там, где вода уходит под городскую стену. В бледном свете луны он разглядел, что в пыли улицы Мэйдзи тянется лишь одна цепочка следов – его собственная.