Текст книги "Тень дракона"

Ветра сильно дули в противоположном направлении. Он проснулся среди ночи, меняя галс; встал на якорь на островке (всего лишь остроконечный пик, торчащий прямо из моря), заснул на час и проснувшись, снова начал лавировать на запад. Он выкинул балласт, потом, через несколько часов, опять, но Молочай продолжал снижаться. Потом пошел дождь, проливающий серые слезы над океаном, между тучами и волнами проносились белые ленты молний, но ветер переменился и нес его всю ночь на запад, и утром телескоп показал ему Последние Острова, поднимающиеся в рвущихся полосах пены.

Он увидел, что с юга также приближались драконы. Сентуивир и Нимр, словно преисподняя, отразившаяся в заново освобожденном солнце.

Должно быть, они его увидели, но никто не свернул в сторону. Сильный ветер теснил к северу. Джону снова пришлось сменить галс, налегая на канаты, смотря на драконов впереди и чувствуя головокружение от усталости. Он увидел, как они спустились и сделали круг над пустынным островом, а потом вдруг нырнули в скалы. Они его поймают в ловушку в пещере, подумал он, слишком уже усталый, чтобы о чем-то думать, и Молочай развернулся по длинной тошнотворной дуге против изменившего направление ветра. Драконы знают то, что знаю я – вероятность убить дракона сильнее всего, если дракон, на которого ты нападаешь, на земле.

Он дернул воздушный клапан, чтобы опустить Молочай и бросить якорь как можно ближе, и видел солнечные вспышки и путаницу золота и голубизны среди скал. Когда он разглядел сквозь слепящую ауру молний и иллюзий Нимра с Сентуивиром, они плотно сложили крылья, длинные подвижные стрелы шей наносили удары, и он видел, что их добыча все еще была в ловушке своего логова. На какой-то миг Джон разглядел самого Моркелеба, который вжался в скалы. Он истекал кровью – лицо и шея черного дракона были обожжены и разодраны, а черный глянец словно побледнел, став серым, как окалина и пепел.

Он сражался за свою жизнь. Джон видел это в каждом отчаянном ударе шеи и когтей. Два более молодых дракона как будто появлялись и пропадали в хаосе демонической ауры, и Моркелеб яростно сражался против воздуха, скал и песка. Помолившись Древнему Богу, Джон развернул одну из катапульт и послал гарпун в шею Сентуивира.

Сентуивир крутанулся, широко раскрыв пасть, и Джон выстрелил второй катапультой. Но дракон словно распался вихрем теней зеленого огня, и стрела прошла мимо. У руки Джона на плетеный планшир брызнула кислота, отчего поручни охватило пламя. Без какого-либо видимого перехода весь Молочай был охвачен безумным неистовством пылающего воздуха, и сквозь тлеющий огонь Джон на миг заметил где-то рядом холодное квадратное лицо с бледными глазами, словно картинку из кошмарного сна. Потом Сентуивир закричал – высокий металлический драконий взвизг – и завертелся, когда Моркелеб, скользнув мимо Нимра, вцепился ему в бок огромными когтистыми лапами.

Сентуивир перевернулся, как кот, кусаясь, царапаясь и плюясь кислотой, но Моркелеб держался за него, и это никак нельзя было убрать колдовством. Джон тут же перескочил через планшир Молочая и по канатам соскользнул к Ежу, который крутился и качался внизу; расстояние было всего около ярда, но и оно отдалось во всем теле. Нимр с Сентуивиром были полностью заняты своей жертвой, которую снова оттащили к утесу. Джон проскользнул в люк Ежа и захлопнул его, сунул ноги в колесные ремни и хлопком освободил тормозной рычаг. Еж развернулся; Джон выстрелил еще одним гарпуном, который на этот раз попал Нимру в бок.

Он всем весом налег на штурвал, чтобы изменить направление, но что-то ударило сбоку; сокрушительная смесь голубизны и золота, опутанная зеленым огнем. Он выстрелил еще одним гарпуном, но в этот миг все хрустальные экраны, что окружали его, разлетелись вдребезги, раня крохотными осколками, а конечности, горло и живот охватили спазмы боли и тошноты, словно его кусали тысячи крыс.

Чтоб этим демонам сгнить от чумы…

Дракон снова вмазал по Ежу хвостом, сокрушая такелаж, сгибая стойки. Джон опять выстрелил, не позволяя себе думать о том, где в этой драке находится Ян или что может с ним случиться. Вдруг его охватила паника, словно в ночном кошмаре – ему казалось, он слышит, как его имя выкрикивает отец. Магия демонов, что-то вроде этого делали шептуны, только бесконечно сильнее. Следующий удар смахнул у Ежа колеса, а Джон врезался в стену. Он выдернул из катапульт дав последних гарпуна и просунул в разбитый люк, когда Сентуивир схватил Ежа когтями. Дракон тут же бросил его, и Джон вцепился в угол двери, чтобы сохранить равновесие. Целиться было невозможно – казалось, что со всех сторон к нему приближаются пять Сентуивиров – но держась как можно ровнее, он метнул гарпуны, когда дракон спустился пониже, чтобы снова врезать по машине хвостом. Орудие не попало, но Моркелеб, на миг освободившись от атаки Нимра, сам бросился Сентуивиру на шею и снова стал рвать его крылья.

Сентуивир, корчась, освободился, плюясь кислотой и истекая кровью из дюжины ран. Моркелеб бросился в воздух, хлопнув огромными темными крыльями и когда два молодых дракона рванулись ему навстречу, раненые и лучше видимые сквозь огонь, Джон бросил последний гарпун, всадив его в плечо Нимру.

Казалось, драконий волшебник принял решение. Джон услышал, как тот выкрикнул приказ и сквозь прорехи в водопаде огня мельком заметил Яна, прилипшего к шипастой спине Нимра. Нимр увернулся от атаки Моркелеба и прянул в небо, сверкнув крыльями. Золотистый и голубой драконы рассекли воздух, меняя направление, когда поймали ветер. Потом они удалились, все уменьшаясь над морем, в сторону шхер.

Моркелеб на мгновение завис над скалами – парящая против света тень – пока рядом догорало пламя полусгоревшего Молочая, и пропал. Джон лег на песок, тяжело дыша и полуослепнув от крови, что стекала со лба. По крайней мере, боль внутри прошла. Еж больше всего походил на грецкий орех, расколотый ребенком, который был более заинтересован в том, чтобы добраться до еды, чем в том, чтобы сделать это аккуратно.

Три недели преследовать пещерных тварей в Вилдуме, размышлял он, и договариваться с гномами о сделке. Это драконоборство мне обходится чертовски дорого. Придется мне и в самом деле с этим кончать.

***

Он пришел в себя оттого, что задыхался и тонул. Его поглотила ледяная морская вода. Когда он начал молотить руками по поверхности, то почувствовал укол железных когтей, сомкнувшихся вокруг его тела и в следующую секунду был вытащен на воздух, судорожно дыша.

Сиди тихо, или я уроню тебя в море. Я достаточно утомился.

Хотя Джон отлично знал, что дракон не даст ему упасть случайно, он уцепился рукой за ближайшее к нему черное запястье, аккуратно пристраивая руку среди липких от крови шипов. Его очки были сбиты: когда Моркелеб развернулся к острову и, вытянув длинные задние ноги, устроился и положил Джона на песок, то скалы, волны и сам огромный черный дракон были расплывшимися пятнами.

Они пили мою магию. Дракон энергичным движением тела припал к скалам. Затем тишина и ярость, подобная ярости звезды. Они пили у меня магию – У МЕНЯ, Черного Моркелеба, самого древнего и сильнейшего, Путешественника по Пустоте, звездного странника, разрушителя Элдер Друн, и я ничего не мог сделать ними, и моя сила не могла их сдержать.

Слово, которое возникло в разуме Джона как магия, было не тем, что имела в виду Дженни, когда говорила об этом. Должно быть, думал он, лежа окоченевший и промокший на теплой земле, это совершенно другое слово, – так слово бытие, которое произнес тогда Энисмирдал, должно быть чем-то иным. Но он не знал, чем должны быть эти слова – возможно, оба они означают одно и то же.

Подобно медленной тяге темной волны, в разум Джона хлынул гнев Моркелеба

– а под гневом – страх. Страх перед тем, чего нельзя было коснуться. Страх перед поющими призраками, которые убивали. Тонкие, как стальные пластины, ребра Моркелеба вздымались и опадали, а кровь, что стекала с его гривы, смешивалась с каплями морской воды, так что дракон казался черным островом в озере запекшейся крови.

Это нечто крайне отвратительное, нечто болезненное, расползающееся и пожирающее. Это нечто, поглощающеее самую суть магии и заполняющее пустоту безумием и смертью.

– Помоги мне, – сказал Джон. Он смахнул с глаз слипшиеся от соли и крови волосы, от соленой воды и песка горели все раны и ссадины. – Я спас твою жизнь.

Длинная птицеподобная голова развернулась, и Джон торопливо отвел глаза. Он чувствовал ярость Моркелеба, ярость загнанной в ловушку гордости и страха. Ярость презрения и к себе самому и к Джону; ярость от того, что он должен кому-то быть обязан, а уж тем более писклявому зануде-человеку, который даже не был магом.

Но факт оставался фактом. И долг оставался долгом.

Полюбишь дракона…

Пойдем. Черные когти снова потянулись к нему.

– Мне нужна машина. – Джон с трудом сел. Его очки лежали недалеко от него на песке. Они упали мягко. Он смахнул с линз песок, но они были слишком грязными, чтобы надеть, да и в любом случае руки у него дрожали слишком сильно, чтобы ими действовать. – Я тут чуть себя не угробил за эти детали, да и нам что-то в этом роде пригодится.

Моркелеб открыл рот и неодобрительно зашипел. Тогда собирай ее, Стихоплет. Мы должны идти.

Глава 14

Я видела другого, сказала Изулт. Или мне приснилось – он оживлял дракона. С ним был мальчик-волшебник.

Небо пропиталось сумерками середины лета, хотя до рассвета был еще час. В этой прозрачной синеве даже опустошение Кайр Дхью казалось прекрасным. Дженни добралась до этого места и нашла банду Ледяных Наездников, которые стали лагерем у разрушенных стен – с неряшливыми пони, собаками, тихими голубоглазыми детьми и низкими палатками из шкур северных оленей. Ей пришлось подождать до ночи, чтобы наслать в сны их предводителя чары, предупреждающие его об ужасном бедствии, что приближается сюда, а затем им понадобилось время, чтобы просверлить и раздробить магические кости, покричать над результатами, разобрать лагерь и отправиться своей дорогой.

Сейчас уже ничего не осталось от битвы, в которой Джон сражался с Сентуивиром, не считая темных пятен на скалах. Но другого места, чтобы начать, не было.

Мальчик-волшебник.

Дженни стояла на этом месте, закрыв глаза, вдыхая то, что было. Драконы могли различать на вкус прошлое, могли поднимать с камней, почвы и воды под землей отзвуки того, что прошло над ними. Но эти отзвуки принимали форму драконьих чувств, трудных для восприятия умом смертных. Она чувствовала/слышала/обоняла драконьи мысли, Джоновы, даже взвизг паники боевого коня Молота Битвы. Но разума ее сына здесь совсем не было. Только обжигающий привкус разума демонов.

У Дженни скрутило живот. Демоны! О Боже!

И никого больше. Никаких шептунов или болотных тварей, что хихикают, заманивая путников в болота ради наслаждения, которое они могут впитать от человеческой боли, тревоги и страха.

Она была ошеломлена, словно неожиданно взглянула в обжигающий свет.

Ян. О, Ян.

Сила демонов была Иной. Демоны приходили и уходили из иных реальностей, где магия была другой. Все было другим. А эти, она чувствовала, были сильнее, чем все, о чем она слышала.

Могла бы она защитить сына, останься она драконом? Захотела бы?

Будучи джер-драконицей, она узнала пылкое и страстное желание и соитие драконов, похожее на превращение в огонь, сотворенный из драгоценностей. Но это отличалось от любви или заботы о тех, кого любишь.

Она внимательно искала, вглядываясь во мрак, и вскоре нашла место, где драконий волшебник черпал силы из земли. По ее призыву на поверхность выплыли размытые призраки линий силы, но они немногое добавили к тому, что она уже знала. Драконий волшебник обучался в южных традициях – Школа Эркина, похоже. Но каждый след и круг пропитывал и наполнял демонов огонь. К ней вернулись все экзорцизмы, что она проводила – а их было не так уж много – змеиные нашептывания даже самых мелких огневиков и леших. Проползающих, как черви, чтобы проникнуть в человеческий разум, человеческую душу; овладеть телом, чью боль демон пьет. Чтобы иметь возможность мучить и терзать остальных, чтобы создавать еще больше страха, больше боли. Они бы населили даже трупы, дай им возможность.

Она уловила крохотную картинку, разбитый осколок воспоминания: крупный седовласый джентльмен, который гулял по берегу на рассвете. Гулял после тревожных сновидений. Морской ветер приподнял темную мантию ученого и обнаружил под ней одежду богатого торговца. Ученый-самоучка, таких она встречала при Дворе Бела. Мужчина с лицом слишком умным для компании денежных мешков и счетоводов.

Она видела, как он остановился, вгляделся во что-то – ракушка? кусочек стекла? – там, где у берега пенились волны. Он нагнулся и взял это в руку.

Ох, Джон, подумала она, когда это воспоминание ускользнуло. Держись от них подальше.

Она поплотнее натянула пледы, пытаясь утишить ужасающую боль в сердце.

Голос в ее сознании сказал, Колдунья.

Он был там – припал к обрушенным развалинам Кайр Дхъю. Черная плоть сложена, словно лоскут траурного шелка, а ясные холодные серебряные глаза, казалось, излучали одновременно и свет, и мрак. Ее сердце взмыло при виде него, как взмывает волна, разбиваясь о скалы.

Любовь и удивление.

И как разбивается волна, ее первые слова ушли непроизнесенными.

Твое сердце плачет, сказал он.

Они забрали моего сына. Она говорила как говорят драконы. А Джон был ранен.

Его тепло отступило, и он отвернул голову. Ветер сдвинул черные ленты его гривы, пучки эбеновых перьев. Изогнутые рога , полосатые – черным по черному

– блестели как смазанные маслом.

О, друг мой, сказала она. Я так рада тебя видеть.

Ну что ж. Жар, казалось, распространился и расширился, но стал спокойным, подобно воде, которая, становясь все глубже и глубже, затихает по мере углубления. Она ощущала нечто смертоносное, ужасающее, нечто, что обитало глубоко под землей и таращилось во тьму безумными серебряными глазами. Потом все это неистовство медленно собралось вместе и исчезло как сквозь дыру в вечности, невероятно далеко от этого мира.

Ну что ж, сказал он снова. Мое сердце тоже ликует, видя тебя, мой друг.

Что-то в воздухе между ними изменилось.

Она сказала Прости меня.

Прощение чуждо драконам. Каждое деяние и каждое событие остается навсегда в нашем разуме, каким оно было и есть. Но то, о чем говоришь ты, когда просишь прощения, это только часть того, чем ты была и чем являешься, колдунья, и того, чем ты будешь.

Он устроился поудобнее – плотная темная сияющая фигура в густеющем сумраке. Его глаза были холодными двойными лунами, которые смотрели в ее глаза.

В течение четырех лет, до настоящего времени, я обитал отдельно от звездных птиц, стремясь понять то в моем сердце, что больше не было чуждо драконам. Когда мы дошли до Шхер Света, среди нас были Тени птиц, Тени драконов, и они жили на Последнем Острове. Я пошел туда, ища их, ибо они понимают все, и у них есть могущество, более сильное, чем у сильнейших среди драконов. Их не было там.

По каким-то причинам она вспомнила каменный дом на Мерзлом Водопаде, осенние вечера, когда в очаге шипел дождь, что падал в огонь, когда даже ее арфа казалась осквернением сонного покоя мира.

Все же я остался на этом месте, сказал он. И в течение этих четырех лет я пытался делать то, чему они учили в древности, надеясь, что достигнув их могущества, я найду облегчение моей боли. Но сама боль не меньше.

Ее сердце потянулось к нему в молчаливой скорби, но на его спине всколыхнулись темная чешуя и он отбросил ее страдание.

Сейчас это не то, что было, колдунья. Тебе нет нужды огорчаться из-за меня. В данный момент, когда я вижу тебя, я понимаю, что действительно чувствую себя не так, как раньше, хотя у меня была надежда совсем ничего не чувствовать.

Словно при движении драгоценностей, поймавших пронзительный отблеск света, она ощутила его кривоватый юмор. Так что и мое волшебство, и мое знание, и все дороги галактики, по которым я прошел, привели меня к этому: мрачный узел, который невозможно распутать, миг в вечности, который я все-таки не могу отбросить. И я не знаю, свойство ли это людей, что пришло ко мне из твоего сердца, колдунья, или же это таится в природе драконов, как внутри драконицы сокрыты яйца, до тех пор, пока ей не приходит время преобразоваться в маток. Возможно, даже если бы я смог найти Теней птиц, я бы не получил ответа. Они не дают ответов, которые имеют смысл, только друг другу.

Она сказала Возможно, это станет яснее со временем. Говорят, время было тринадцатым богом, до тех пор, пока все остальные боги не изгнали его, поскольку он был безумен. Он носит в карманах весь мир, но никто не знает, что он вынет оттуда.

И когда она это сказала, из глаз ее побежали слезы, и она вспомнила снова все те странные, полные боли дары, что дал ей безумный Повелитель Времени .

Уж действительно, никто, съязвил дракон. И менее всего я мог когда-либо представить, что я, Черный Моркелеб, спущусь с севера, как собака с бечевкой во рту, таща на веревке эту нелепую игрушечную лодку твоего Стихоплета.

И Дженни рассмеялась, в восторге от картины, которую передал в ее разум дракон: Молочай, который тащится с полуспущенными воздушными шарами, его обугленная гондола завалена разрушенными осколками механизмов на конце каната, другой конец которого был схвачен драконьим железным клювом. На груде обломков, скрестив ноги, сидел Джон с телескопом в руке и картой на коленях и делал пометки.

Мой бедный Моркелеб! Она протянула к нему руку. Это было очень, очень благородно с твоей стороны.

Благородство чуждо драконам. Его шипы встали дыбом, как у Худышки Китти, когда ее стаскивали с буфета. Твой Стихоплет сейчас в своих стенах, и с ним носятся его дуры-тетки. Но не ради любви к тебе покинул я Последний Остров, моя колдунья, и не ради твоего отродья.

Приподнявшись, он подставил лунному свету перламутр исцеленной плоти на животе и боках. Они демоны, которые поедают души драконов, равно как и магов, как они съели душу этого мага-южанина; как они съели душу твоего сына. А демоны всегда будут стараться открыть дорогу другим демонам. У этих есть сила, которой я не видел со времени Падения Эрнайна, тысячу лет назад. Я не знаю, те же самые это демоны или другие с той же властью, но они могут поглотить мою магию – мою, Моркелеба! – и они могут и хотят поглотить твою и всех, кого захотят.

Замолчав, они какое-то время рассматривали друг друга, дракон – черный и сияющий в звездной ночи, и женщина – хрупкая в своем пледе, юбке и кожаном корсаже. Все старинные легенды предостерегали против встречи с драконьими глазами, но, будучи сама драконом, Дженни не имела в разуме и душе ничего, что Моркелеб мог захватить. Скорее это она вникала в его мысли, его желание, что было сердцевиной и сущностью драконьей магии: магия в сердцевине драконьего тела и драконьих снов. Это было похоже на погружение в ночное небо.

На какой-то момент их разумы соприкоснулись, его горечь и ее скорбь о том, что каждая личность, каждое существо имеет только одно будущее, а не два.

Все является тем, чем является, колдунья, сказал он наконец. А теперь пойдем отсюда. Там мужчина, ожидающий тебя в этой каменной лачуге, которую ты называешь домом, и двое других твоих детенышей. И мы должны поговорить, ты, этот Стихоплет и я, о демонах, и о том, что делать дальше.

***

– Откуда ж вы взялись, мой господин? О, и вы тут, леди Дженни? – Тот же самый стражник впустил его месяц назад. Он оглядел деревенскую улицу позади них, грязную в пепельном свете зари, потом оглянулся, недовольно нахмурившись. – Креггетова борода, эти бандиты зарываются! Вы были ранены? Не то чтобы вы оба не могли справиться с любым бандитом в стране, – добавил он торопливо, отдавая салют. – Но эта банда…

– Мы не ранены. – Дженни смотрела по сторонам, пока они проходили под наполовину приподнятой подъемной решеткой и по пустому парадному двору. Прошли только несколько слуг и ординарцев, хотя из пекарен пахло дымом. Рядом с часовней два священника в желтых клобуках и флейтист ожидали, пока прорицатель объявит им время, когда надлежит приступить к утренним обрядам.

– Сынок, я Драконья Погибель – и не очень-то хорошая – а не Алкмар Божественный. – Джон глянул в сторону часовни. – Думаю, командир встала к службе.

Моркелеб ссадил их на отдаленном гребне холмов, после того, как они летели почти всю ночь. Отдых в течение дня дал Джону хотя бы возможность побриться – двумя ночами ранее, когда Дженни сбежала по каменным ступеням Холда и бросилась в его объятья, он походил на какого-то безумного очкастого отшельника – но он все еще выглядел отчаянно худым, лицо истаяло до кости. Его плечи под залатанным полотном рубашки были костлявее, чем хотелось бы, а руки забинтованы.

Дженни поражало, как он еще не умер.

– Нет, сэр, тут, видите ли, Ледяные наездники. – Стражник коснулся лба в примирительном полу-салюте. – Не то чтобы Ее светлость бывает когда-нибудь в Храме, но вот нате вам! Старый Огнебородый все равно дарует ей победу. Но вчера, когда пришло известие о них, выехало полгарнизона. Они сожгли две фермы там, за Древним Лесом.

– Вдобавок они были на Кайр Дхъю, – Дженни вовремя удержалась, чтобы не сказать четыре дня назад. Она никак не могла покрыть это расстояние, разве что на драконе. Она с трудом завершила на одном дыхании, – неделю назад; их видела женщина в Холде. Госпожа Изулт еще здесь?

– О, да. Хотя еще не встала, конечно. – Стражник велел ординарцу показать им кухню, где повар дал им хлеба, сыра и подогретого сидра с пряностями, а Джон скинул поношенный камзол, закатал рукава и помог с овсянкой для завтрака гарнизона. Дженни тихо сидела в углу, с определенным удовольствием наблюдая за его рассказом о том, как у них отняли лошадей: «Господин, господин, – говорит этот нищий, – на мою ферму свалилась целая армия, три тысячи бандитов. Им пришлось ждать очереди, чтобы ограбить дом, потому как в комнату больше двенадцати за раз не помещалось, и по тропинке до двух других ферм тянулся целый хвост. Жена моего соседа Коба Рашлея сидр продавала – ну, тем, что дожидались своей очереди…

– Они становятся невыносимы. – Лорд Пелланор перешагнул через скамью и занял место рядом с Дженни, с четвертинкой хлеба в одной руке и кувшином сидра в другой. – Мы будем смотреть в оба, когда выступим в Палмогрин.

– До них еще несколько миль. – Дженни покачала головой. Ее удивило присутствие здесь барона. Когда она покидала его десять дней назад, ничто не указывало, что он покинет свою разоренную осадой крепость. – Но все равно спасибо. Я вызвала их образы в огне, как только мы узнали, что скот разбежался, и наложила на них заклятье, так что лошади вернутся к Алин Холду, только неизвестно когда.

Барон вздрогнул, затем усмехнулся в седые усы. – Совсем забыл, глупец. Может, вы можете снова вернуться в Палмогрин и наложить маленькое заклятье на мое стадо. Балгодорус не вернулся, но мелюзга в лесах осталась. Время от времени мы все еще теряем скот.

– Я это сделаю, – пообещала Дженни. – Я в Алине так и делаю. Но заклинания Возвращения для скота быстро слабеют, если на нем нет амулетов, чтобы их удержать.

– И, конечно, амулеты – это первое, от чего воры отделываются, – вздохнул Пелланор. – Это просто мысли вслух, дорогая.

– Вы собираетесь учить нашего старика-отца чему-нибудь типа этого? – К ним присоединился молодой человек, одетый в экстравагантный желтый дорожный костюм – другой, явно его брат, стоял недалеко от печи, попивая сидр и шумно смеясь над тем, как Джон имитировал собственную охоту за пропавшими лошадьми по скалам и в кустах. Сквозь кухонные окна Дженни видела во дворе конюшни конюхов, которые седлали лошадей и связывали упряжь мулов под непреклонным взглядом седого сержанта, готовя конвой, который соберет последние налоги для Бела и юга. По периметру места действия суетился маленький, довольно хрупкий пожилой джентльмен, закутанный в серую меховую шубу, время от времени бросаясь вперед, чтобы нацарапать красной охрой знаки на багаже – и каждый раз, когда он это делал, люди заметно вздрагивали и сержанту приходилось вмешиваться и тактично оттаскивать его обратно. Блайед, подумала Дженни. Половина знаков была с ошибками, и ни один из них не обладал Источником или Ограничениями. Они были бы опасны, если бы не были совершенно бесполезны.

Дженни рассмеялась. – Если он захочет. Это приворот – удерживающая магия. Мне пришлось наложить похожие заклятья на Джоновы очки, чтобы они не пропали или не разбились.

– Разрази меня гром, это звучит куда практичней, чем кое-какие заклятья из папиных книг. – Молодой человек улыбнулся – Дженни припомнила, что его звали Абеллус, он был сыном Блайеда. – Я и сам всегда считал их немного глупыми и отвратительно непристойными, старьем столетней давности, но они ничто по сравнению с тем, что принес этот парень, мастер Карадок.

– Мастер Карадок? – сказала Дженни. – То есть командир нашла еще одного волшебника?

– Пришел два дня назад, – сказал лорд Пелланор. – Уехал с ней верхом вчера, после этих Ледяных Наездников. – Во внутреннем дворе мастер Блайед сотворил руками впечатляющие пассы над одним из мулов, который тут же пнул конюха. Сержант взял мага за руку, мягко что-то объясняя, а за их спинами конюх показал кукиш и тайком стер начертанные мелом знаки. – Он с острова Сомантус, на той стороне бухты Бела. Крупный торговец. Думаю, он, как и мастер Блайед, помалкивал из предосторожности, когда на юге едва не правила леди Зиерн. Но они с командиром знали друг друга по двору.

– Командир сказала, что она едва не упала от удивления, когда обнаружилось, что он ведьмак. – Абеллус рассмеялся, неосознанно использовав уничижительный вариант этого слова. От его движения на перчатке вспыхнуло золотое кружево. – Ради всего святого, сказала она, он последний, о ком бы она подумала.

– Учитывая, что волшебники на юге не могут иметь собственности, бьюсь об заклад, он об этом помалкивал. – Джон подошел к столу, слизывая с пальцев масло.

– Чепуха. – Младший брат Абеллуса, Тундал, остановился напротив него, осушив чашу из рога и вешая ее обратно на пояс. Полный в тех местах, где его брат был гибок, он одевался консервативно, в тускло-коричневое, но, как и у брата, одежда была дорогой и отлично сшитой. – Никто не следит за выполнением этого жалкого закона уже десятилетия. И кроме того, кто такой волшебник? Я имею в виду, что папа мог целыми днями заниматься туманами в воздухе и магическими соотношениями между облаками и скалами на земле, но не мог хотя бы заговорить бородавку. По крайней мере, малышка Изулт может это делать.

– Как Изулт?

– О, она в порядке, в порядке. – Тундал произвел на Дженни впечатление юноши, который всегда верит, что другие в порядке, независимо от того, так это или нет.

– Она держится сама по себе, – добавил Абеллус, кидая последний кусок булки собакам с кухни. – Я думаю, она до сих пор боится этого ужасного бандита, с которым была, как сказал папа, и кто может осуждать беднягу? Она и шагу не ступила из лагеря, даже из комнаты. Но она сказала вчера командиру, что наш конвой должен уйти этим утром, иначе нас захватят самые жуткие паводки при переправе через Уайлдспэ. Так что мы отправляемся в наше веселенькое путешествие. Было бы чудно увидеть ваше милое лицо снова, госпожа Уэйнест.

Он исполнил экстравагантный поклон «Восточный ветер в раю», а его брат – поклон по старинной моде Гринхайта, согнув колени. – Интересно, – отметила Дженни, в то время как две фигуры – крупная и стройная, отошли от кухни, отшвырнув дорожные плащи. Она взглянула на Пелланора. – Уайлдспэ в добрых десяти днях езды. Не думала, что Изулт может узнать погоду до самого Злого Хребта, где начинается эта река. И уж конечно, она не могла предсказать, что произойдет через неделю.

– Ну, был какой-то знак. – Пелланор закрутил концы усов. – Я слышал, как Изулт говорит это ребятам, и Блайед сказал то же самое. Может, этому научил их мастер Карадок?

– Он уже их обучает, так?

– Иногда. – сказал барон. – Командир очень хотела, чтобы он начал, из-за плохих новостей о битве в Импертенге. Чертовы горцы – я сам с ними сражался двадцать лет назад, и похоже, они ничему не научились. Она вызвала меня, чтобы сказать, что я нужен Регенту на юге. Я обязан вернуться в Палмогрин, привести дела в порядок, а затем со своими людьми выступлю в поход.

Джон не сказал ни слова, но шутовское настроение, в котором он пребывал, слетело с него, как мокрая рубашка. Дженни чувствовала его неподвижность, его молчание.

Пелланор тоже это почувствовал, поэтому произнес:

– Ну, из-за этих пиратов с Семи Островов и новобранцев прямо с Болот в совете есть люди, которые говорят, это, мол, безумие – держать тут гарнизоны, когда доход с севера так мал.

– Ну да. – Ореол ярости вокруг Джона неожиданно напомнил Дженни о Моркелебе. – Ну да, конечно.

– Мой дорогой лорд Джон. – На пороге кухни с поклоном появился Джильвер, дворецкий. – И моя дорогая госпожа Уэйнест. Тысяча извинений за то, что не встретил вас. Завтракаете на кухне? Мне так жаль.

– Мне пора. – Пелланор сжал руку Дженни рукой в перчатке, потом повернулся к Джону. – Не думай обо мне дурно, Аверсин. Я человек короля, как и ты.

– Ага. – Джон вернул рукопожатие. – Просто сообщи мне, кем тебя заменят, чтобы я знал, с кем имею дело; да и твои люди тоже.

– Да. – Пелланор выдавил из себя смешок. – Я тебя первым навещу, если выяснится, что нам приходится иметь дело с драконом.

– О, это наполнит счастьем все мои дни.

– Это все так неожиданно. – Джильвер поспешил рядом с ними, когда они вышли из кухни, пересекли грязный двор, где Блайэуд рассеянно прощался со своими мальчиками. – Ваше дело к командиру было срочным? – Он смотрел на Джона и Дженни, словно спрашивая, что могло привести их обоих в такую даль от Алин Холда.

– Зависит от того, что вы думаете о Ледяных Ведьмах. – Джон засунул руки в перчатках за пояс. – Мы думаем, что в той банде, что Джении видела неделю назад, есть чародейка.

Дженни не хотелось думать, что недоукомплектованный гарнизон смог бы сделать со слухами о демонах, волшебниках и драконах, особенно если учесть, как конюхи из конвоя относились к Блайеду за его спиной. Она присоединилась к Джоновой импровизации со словами:

– В их лагере были знаки, которые я не смогла разобрать. Я подумала, возможно, у Мастера Блайеда может быть больше информации из тех книг, что он читал; и у Мастера Карадока тоже, конечно.

– А. – Джильвер приложил палец к красному, в прожилках, носу. – Он очень мудр, Мастер К. Командир говорила ему о вас, и он очень хочет с вами встретиться, моя леди. Красив, как и тогда, когда впервые он ухаживал за ней